Текст книги "Неразгаданная"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Новая работа казалась интересной. Встречаться Рита должна была с музыкантами, отец называл это смешным словом “курировать”. “Ты будешь курировать эту, эту и эту группу” – говорил он. Всего таких “подшефных” групп у Риты было четыре. Две панк-роковые команды, из четырех человек каждая, одна команда, якобы играющая джаз и два очень неплохих звукорежиссера, зарабатывающие себе на жизнь крутя дискотеки, а в свободное от этого время совместно играющие в группе. Пока в Ритины обязанности входило подойти к каждому из них и аккуратно, так, чтоб не видели остальные, передать маленькую, тщательно запечатанную коробочку. Что в этих коробочках Рита понятия не имела, да и не важно ей это было, небось, музыканты должны были передавать это куда-то дальше, а там за эти коробочки платили бы деньги… В том, что она совершает что-то незаконное, сомнений быть не могло, но и это тоже ничуть не пугало Риориту. Перед каждой Ритиной “встречей”, девочку переодевали до неузнаваемости, подстраивая под ту “среду”, в которой ей надо будет общаться, строго настрого запрещали ей говорить лишнее и вместе с Сашенькой, вроде как другом, на самом деле телохранителем, отправляли в нужное место. Все происходящее попахивало сумасшедшими детективами и страшно нравилось Рите.

“Сегодня меня отправляют на открытие клуба. Здесь будет играть много разных команд, о некоторых я даже никогда не слышала, что довольно удивительно… Хозяин клуба – араб – один из тех, приехавших к Андрею Игоревичу так неожиданно и при которых было пролито кофе. Немного волнуюсь за своих ребят – это их первый выход на широкую публику. Сегодня моих двое – Алик с Димкой крутят дискотеку, а “Фрии Крэйзи” играют.

Пришли, конечно же, за час до открытия, Слава богу, охранник узнал меня и, шепнув на ухо напарнику мою фамилию (и чего они все так странно реагируют на моего папика), изобразил выражение учтивости, которое совсем не сочеталось с его лицом убийцы-циника, нас пропустили. Алик с Димкой уже были здесь. Сашенька многозначительно присвистнул, оглядывая внутренности клуба.

– Надо же, выстроили, а?

– По-моему тоже неплохо,– я сочла нужным согласиться.

– А еще два месяца назад здесь была обувная фабрика.

– А ты откуда знаешь?

– Интуиция,– подобные ответы означали, что Саньке захотелось сменить тему. Я уже устала от его дурацкой манеры обрывать разговор. Хотя неправильно, уставать. Такой уж у него имидж. Должна принимать его таким, как он есть. Напарник как-никак. Знать бы ещё напарник по какому бизнесу…

Алик с Димкой потащили к пульту свои чемоданы. Несмотря на навороченность здешней техники, ребята приволокли откуда-то кучу своей аппаратуры. А Обстановка здесь действительно шикарная! Зеркала, стильная мебель, высокие стульчики у стоек, все такое черно-белое, строгое, приятно. Примчался Алик, злой, как собака, принес пиво.

– Во, блин, из-за этих понтов звук получится отпадный. Только нам здесь делать нечего. Хорошо, что свой пультик притащили…

– Это еще почему?– я отхлебнула из его бутылки темного Гессера, и решила светлый больше не употреблять.

– Так чем тебя не устраивает данная обстановка?– я специально сказала так, ибо название аппаратуры напрочь вылетело у меня из головы, а нет ничего страшнее для Алика, чем заметить некомпетентность своего собеседника. Он бы, наверное, очень расстроился, поняв насколько я глупа.

– Она… – Алик тут же вспомнил, сколько мне лет и передумал выражать все, что думает по поводу этой аппаратуры,– просто понимаешь, это как машина с автоматической коробкой передач, не я ей управляю, она мной. Мерзкое ощущение. Чем более наворочена аппаратура, тем меньше у нормального человека простора для творчества…

На маленькую сцену вышел араб и, ломая слова, попросил всех работников занять свои места. Началась суматоха, и Алик сразу забыл про меня. Вечер начался. В гримерной, куда мне любезно предложили бросить свой плащ, готовились к выступлению уже знакомые мне по предыдущим посещениям клубов, манекенщицы. Татьяна чертыхала араба за скользкий кафельный пол.

– По-моему здесь все делается, чтоб у нас побыстрее разъехались ноги, в таком состоянии мы куда больше способны привлечь их внимание!!!– Татьяна была высокой стройной и излишне манерной дамой с длинными черными волосами, которые она имела привычку машинально накручивать на тонкий длинный палец с ярко-красными ногтями. На миг ее затуманенный взгляд вопросительно застыл на моем лице, она что-то прошептала себе под нос, после чего покровительственно улыбнулась.

– Деточка, я знаю, у тебя ведь что-то есть для меня, так?

Ничего у меня для нее не было. И то, что в прошлый раз я кое-чего ей передавала от папаши, ничего не означало сегодня.

– Нет, Танюш, сегодня пусто.

– Не поверю, чтоб ты могла прийти сюда пустой, ну же,– она подошла ко мне очень близко, и чарующий аромат ее духов заставил меня вспомнить о море,– не мучай свою подружку, будь благородней…

– Танюш,– отец предупреждал меня, как вести себя в подобных ситуациях,– я уже все сказала.

– Ну, родная,– Таня скорчила рожицу до жути жалостливую, но в ее глазах уже читалась ярость. К счастью, мой Сашенька как всегда появился вовремя.

– Рита, пойдем,– он покровительственно положил руку мне на плечо, я почувствовала за собой силу. Это очень здорово, когда у тебя на плече лежит дружеская рука, сильная и верная.

– Вот сука,– услышала я голос Татьяны, когда мы уже вышли.

– Тебя кто-то просил разговаривать с ними?– спокойно спросил Сашенька.

– Да нет, так получилось.

– За это ведь и с работы можно вылететь, девочка.

Да пошли они все!!! Я подошла к самому дальнему стульчику и уселась, свесив одну ногу вниз. Кто-то экспериментировал со светом. Я в миллионах экземпляров, то мелькала, то окрашивалась в разные цвета, окруженная причудливо расставленными зеркалами. Смешно – при таком обилии зеркал, чтобы подкаристь губы, всё равно приходится выходить в дамскую комнату – там всё в порядке с освещением, и там правдивые зеркала. В зале же ни одно зеркало не показывает, что есть – хоть в чём-то, но все они видоизменяют отражающихся. Свет, наконец, оставили в покое, и я смогла уткнуться в свои записи. Иногда я презираю себя за зависимость от этих листочков. Зачем я пишу? Кому?

– Рита, Рита, не засиживайся, момент настал, когда ты уже будешь собранной?

– Извини.

– Вперед.

Вот я иду в каморку. Мои ребятки уже там, они ждут.

– Какие сегодня партии?

– Смотря с чем сравнивать. В принципе небольшие,– мрачное молчание,– но для Вас, насколько я знаю, это полное возвращение долга.

– Ес!!! Это мне нравится, гульнем сегодня!!!

– Ну, сначала отыграем, потом…

– Ребята, давайте сначала получите свое, а?

– Валяй.”

Тщательно следя за надписями на свертках, чтоб не дай бог не перепутать, Рита раздает каждому то, что причитаетсч. Ребята явно остаются довольными. Рите и самой было радостно, оттого, что она дает людям то, в чем они явно нуждаются. Что именно Рита приносила, особо не имело для нее значения, главное, что ее ждали, ей радовались, ее благодарили. Судя по слухам, у отца была своя студия звукозаписи, где музыканты могли работать. Кажется именно за это его так уважали в этой среде. В тайне Рита надеялась, что разносит ребятам гонорары с выпуска кассет. Конечно, это было не совсем правдоподобно, но вполне возможно, ведь хождение налички – преступление, поэтому и такая конспирация. Где-то глубоко в душе Рита гордилась тем, что она – дочь человека, позволяющего музыкантам записывать свои альбомы. С Аликом и Димкой за время совместного хождения по разным концертам Рита успела подружиться. Алик был разговорчивым очень подвижным молодым человеком, больше всего на свете обожающим музыку, пиво и собственную персону, Дима же напротив был угрюм, скуп на разговоры, и в то же время безумно добр и бескорыстен в деяниях. Пара противоположных до жути ребят. К Рите они относились очень тепло, ибо чувствовали в этом ребенке явные зачатки андеграундского движения. С ними можно было не осторожничать.

– Так, это Ваше,– Рита весело подмигнула ребятам, Благоразумный Сашенька тут же встал так, чтоб никто из посторонних не мог видеть происходящее. Риту иногда злила эта чрезмерная практичность Сашеньки, можно подумать тут банк грабят, явно пересмотрел шпионские фильмы.

* * *

Примерно так Рита прожила два месяца. Выезжала на концерты, разносила свёртки по народу. За это время девочка многое поняла. Не так просто все было, как казалось в начале. Не гонорарами одаривал ее отец музыкантов, хотя и так эти вещи тоже можно было назвать.

“Сегодня состоялась игра в открытую. Не знаю уж почему, но отец решил, что мне вполне можно доверять. Я не знаю, должна ли я как-то менять свою жизнь в связи с услышанным. Все это мерзко… Но за это платят, этим кормятся очень многие, почему бы и мне не быть в их числе…

– Рита, хочешь зайти ко мне в гости,– с утвердительной интонацией изрек папик.

Это было что-то новенькое, у отца давно уже новая семья, он прекрасно знает о моем нежелании общаться с его женой.

– Нет, ты же знаешь,– он нахмурился, явно недовольный моими возражениями.

– Слушай, я никогда не приглашал тебя, именно потому, что боялся услышать твое “нет”. Она ведь очень хороший человек…

– Пап, у тебя своя жизнь – у меня своя. Я не хочу что-либо менять в такой постановке вопроса.

– Ладно,– его тон снова стал официальным,– тогда другой вопрос, ты вроде как работаешь в довольно солидной фирме, официальной фирме… Почему бы тебе не принести сюда свою трудовую, а?

– У меня ее нет.

– Ладно, сделаем, ты только паспорт принеси.

Я ошарашено смотрела на него на протяжении секунд пятнадцати.

– Какой паспорт, папик, мне пятнадцать лет совсем недавно исполнилось.

Он явно был чрезмерно удивлен.

– Подожди, а где же ты тогда собираешься учиться?

– В школе,– он даже не извинился, что забыл о моем дне рождении, которое я отмечала довольно шумно, у себя во дворе.

– Подожди, подожди,– отец сейчас выглядел до крайности нелепо, он смешно хлопал ресницами, как ребенок и постукивал пальцами по скуле, что выглядело уж совсем забавно,– так какого же ты тогда делаешь в Харькове, если мать на севере, а тебе пятнадцать?

– Живу, папик. Живу и работаю у тебя, а ты не знал?

– Извини, но я слегка запутался, я почему-то не подумал… Уверен был, что ты уже совершеннолетняя и школу закончила, потому и в Харьков приехала… Как же я так ошибся? Извини…

– Да ладно тебе, все нормально.

– Слушай, я, собственно, позвал тебя немного для другого… У меня к тебе есть ряд вопросов. Ты хоть приблизительно знаешь, чем мы занимаемся?

– Нет,– осторожно солгала я,– но мне очень хотелось бы узнать…

– А если то, что ты узнаешь, не совсем понравится тебе?

– Ты имеешь в виду какой-то криминал?

– Ну, сама понимаешь…

– Нет, не понимаю… Что ты хочешь мне рассказать? Что твоя фирма занимается обналичкой? Что ты нелегально используешь моих ребят для своих записей?

– Каких это твоих ребят?

– Ну, моих музыкантов…

– Никакие они не твои, и даже не мои, они вообще сволочи все, не вздумай привязываться, это бизнес, а не какие-либо отношения. И чего ты там напридумывала про обналичку, а? С ума что ли сошла? Все совсем по-другому, даже не из той оперы. Какое же ты на самом деле ещё дитё… Я, наверное, ненормальный, раз втянул тебя в это!

– Ладно, я готова выслушать твое признание и простить тебя.

– Мне этого мало. Мне надо, чтоб ты была готова продолжать работать на меня, чтобы ты не услышала, какой бы мерзкой тебе не показалась твоя работа. Тебя уже знают, тебе можно доверять…

Я терпеть не могла долгих предисловий.

– Ты расскажешь мне в чем дело, в конце-то концов?

– Начиналось все довольно банально, накупили аппаратуру, взяв кредит у иностранных товарищей.

– Арабы?

– Именно. Создали свою студию. Сначала торговали кассетами, размножая уже имеющиеся записи. Это рентабельно, но очень мелко.

– Да, не для твоих амбиций.

– Ты чего сегодня такая злая?

– Нет, ничего, просто, когда собственный отец не помнит ни сколько мне лет, ни когда у меня в принципе день рождения, становится несколько страшновато.

Он тяжело вздохнул, пожал плечами, но оставил без ответа мою реплику.

– Тк вот, тогда я решил поиграться в серьезный шоу-бизнес.

– Клуб?

– Да перестанешь ты перебивать в конце-то концов!!!

Я решила перестать.

– Нет не клуб. Запись альбомов. Набираются талантливые команды, нестандартные и оригинальные, какой-нибудь крутой андеграунд, пишутся, кассеты продаются только у меня, что очень даже на руку… Но нет, оказалось не совсем рентабельно… С пиратами поделать всё равно ничего нельзя… На продаже кассет ни черта не заработаешь. Я неудачник, доча, и это не так плохо, как ты думаешь.

– Ты в своем уме? Если все это нерентабельно, тогда за какие деньги открылся твой найт-клуб?– к тому времени мне уже стало известно, что половина клуба принадлежит моему отцу,– откуда у тебя тогда машина? Аппаратура?

– Да послушай же ты меня! Тогда всего этого не было. Кроме того, кредит под открытие всего этого мероприятия со звукозаписью брался у довольно серьезных людей. Могли и голову отрезать. Надо было выкручиваться. И тут от Джая,– первый раз я услышала имя араба,– поступило одно очень интересное предложение. Он имел возможность ввозить, естественно контрабандой, из Алжира сюда гашиш и ЛСД.

И тут меня осенило… О нет! Только не это! Никак не могу в это поверить. Я собственноручно…

– И ты…

– Да, я был нужен для его распространения. Вокруг моей студии уже крепенько осело много прогрессивной молодёжи. Естественно, они не прочь попробовать настоящую вещь. В сравнении со здешним дерьмом, моя трава казалась первоклассной. Они быстро вошли во вкус. С таблетками было сложнее, они не многим нравились, но и на них есть свой покупатель, в основном всякая “кислота”. Напрвление прогрессивное. Уверяю тебя, за ними – будущее.

– Ты продавал им наркотики?

– Нет, ну что ты, разве я мог? Я дарил им их, первые разы просто дарил, потом вычитал деньги из их заработков со студии, теперь они бесплатно играют в клубе, и подторговывают для меня за процент товара.

– Они что, все наркоманы?

Мои ребятки, нормальные, умные, яркие… Да не может этого быть.

– Деточка, ты не совсем верно воспринимаешь это. На эти вещи не подсаживаются, как на иглу, ты не попадаешь в столь сильную зависимость от этого… Ты просто получаешь удовольствие, чувствуя мир в другом измерении. Мозг расслабляется и отпускает твое естество бродить по вселенной, каждое “я” находит свой закуток там, свои ощущения и это здорово…

Боже, он говорит, как сумасшедший… Может он тоже наркоман? Нет, он нормальный, и ребятки мои нормальные…

– Хочешь попробовать?

Да уж, папочка у меня то, что надо. Хотя, если бы он был другим, было б малость непонятно в кого я такая шизанутая уродилась. В конце концов, все в жизни надо попробовать.

– Хочу, а что?

Он достал из сейфа – ишь ты, эту гадость оказывается в сейфе хранят!!! – нечто очень похожее на обычную жевательную резинку длинный плоский прямоугольный сверток в блестящей обертке. Папик отломал краюшек, а остальное спрятал обратно в сейф.

– Чего так мало?– я пыталась как-то прогнать охватившее меня напряжение.

– Не умничай, а то вообще ничего не получишь,– он тщательно растирал пальцами отломанный кусочек, не разворачивая его, после чего взял из лежащей на столе пачки сигарету,– жаль, “Беломора” у меня с собой нет,– смысла этой фразы я совсем не поняла, но должно быть и не должна была понять. Не дожидаясь от меня высказываний на тему отсутствия папирос, отец выпотрошил сигарету и торжественно развернул уже мятую обертку, содержимое ее представляло нечто странное. Заменив этим табак, папик свернул из бумаги маленький кулечек и надел на фильтр сигареты. Он поднял глаза на меня и заговорщически подмигнул.

– Ты хоть курить умеешь?

Я, естественно, отрицательно качаю головой.

– Вот так,– отец шумно затягивается,– только тяни вместе с воздухом, и не сильно загоняй это в легкие, старайся просто удержать дым внутри себя, весь.

Я пробую и не ощущаю ничего особенного, довольно гадкое впечатление.

– Так, глотни дым, глотай, не бойся,– мы передаем друг другу сигарету и я вижу, как глаза отца заволакивает легкая дымка. Сразу же вспоминаются глаза манекенщицы Татьяны, то же выражение отсутствия себя, в глазах, как бы светится: “Никого нет дома”. Интересно, у меня тоже такой вид? Подхожу к зеркалу и вдруг понимаю, что времени на свете не существует, я иду бесконечно долго, нет, я не пьяна, голова работает, я все понимаю, просто я нашла промежуток во времени и могу отсидеться в нем, как в темном углу, спасаясь от событий, я могу стоять у этого зеркала целую вечность и ничего не будет происходить во вселенной. Я смотрю себе в глаза и становится очень смешно, они какие-то красно-рыжие. Но я совершенно в себе, видимо накротик на меня действует слабо, единственное – я, оказывается, терпеть не могу двигаться, мне так хочется развалиться в мягком кресле и никогда не вставать. Отец отозвал меня от зеркала.

– Как ты себя чувствуешь?– поинтересовалась я и удивилась, услышав свой голос совершенно со стороны.

– Такие вопросы,– отец растягивал слова и нервно улыбаясь, покусывал губы,– задавать не принято. Каждый сам знает, как он. Другого это не должно касаться, это интимные подробности каждого.

– Ну, ведь с тобой же, наверное, можно спрашивать все, что угодно… Ты ведь мой отец.

– Да, к сожалению это или к счастью, но я являюсь таковым… Ритуль, я испытываю такое чувство вины перед тобой…

– Не стоит говорить на такие темы, мы любим друг друга, но мы, как бы это сказать…

– Мы идем каждый своей дорогой, и знаешь, что я тебе скажу? Это дорога избранных. Потому, что мы не просто идем. Мы оставляем следы на дороге!

– Жаль только, что следы эти кровавые.

– Нет, не жаль, поэтому нас и помнят, что следы остаются надолго…

– Мы делаем гадости людям…

– И человечество боготворит нас за это. Ты думаешь, меня не терзали угрызения сварливой бабы-совести по поводу этих мальчишек? Так вот я подумал и понял, если б не у меня, то у кого угодно другого они будут брать траву, пусть не столь качественную, но покупать будут. Им это важно, они пишут под этим, так они полнее ощущают жизнь, так они острее чувствуют… Так вот пусть лучше у меня, раз на этом можно сделать какую-то сумму денег, правда?

Я смотрела на него, и контуры его дрожали и расслаивались, спадали оболочка за оболочкой.

– Слушай, они не возьмут меня, верь, я справлюсь, я еще повоюю!!!– вдруг закричал папик.

– Кто “они”?– до странного спокойно звучал мой голос.

– Бесы.

– Они уже взяли тебя, ты уже принадлежишь только им.

– Нет, я, я,– в глазах отца появились слезы и образ сильного, щедрого папочки окончательно рухнул в моих глазах. Передо мной сидел беспомощный, одинокий до сумасшествия, старик с испуганным выражением лица, а я гладила его по лысеющей голове непослушными пальцами и приговаривала.

– Ничего, они уйдут, мы прогоним их, мы станем хорошими, но потом. Верно?

Он кивал и плакал, плакал и кивал.

– Но ведь у тебя не было другого выбора, не мог ты заняться чем-либо другим, тебе надо было срочно возвращать долг Арабу, – утешала я его совесть.

– Была б у меня альтернатива, я бы все равно так же жил бы!!! Мне нравится то, чем я занимаюсь! Я делаю музыку!!! Без меня никто из них не написал бы того, что написал…

Я смотрела на отца и никак не могла понять, он действительно не понимает всей грязи своего бизнеса, или просто пытается внушить себе, да и мне, что он прав.

– Я, я победил бесов, я не сдался, я продолжаю записывать альбомы, я, сильный!!!

По моим щекам тоже катились слезы. Я теперь все поняла, не помощник мне этот бедный съеденный финансовыми передрягами человек… Я буду должна сама попробовать на вкус каждую прожилку, каждую клеточку нашего хаотичного мира, чтобы потом разложить его на полочки и обрести, наконец, ясность и истинные ценности. И мне стало очень страшно от осознания длины этого пути, который придется пройти в одиночку. И мне стало жалко себя от этого…”

* * *

Рита продолжала работать на отца.

– Никогда,– папик близко склонился над девочкой и пристально глядя ей в глаза, голосом Кашпировского повторял,– ты слышишь, никогда не кури с теми, кому поставляешь товар. Присутствуй на тусовках, пей дешевую бодяжную водку, кури “Ватру”, но ни в коем случае не товар, ты понимаешь меня?

– Почему это?

– Они не должны знать, что ты тоже, как они. Ты должна считаться особенной, тебя должны уважать!!!

Риту постоянно отучивали видеть в ребятах друзей, она должна была держаться спокойнее, быть какой угодно, пусть даже стервой в их глазах, но никак не “своей в доску”. Но девочка любила мальчишек. За свободу мысли, за оригинальность, за яркость. Она наблюдала за ними, всегда смеялась их шуткам, восхищалась новыми вещами. Отцу это явно не нравилось. А Рите не нравилось другое: при всех своих дружеских чувствах к музыкантам, она при этом продолжала приносить им товар, радуя, но каждый раз подставляя под опасность. Сама Рита курила редко, только с отцом, таблетки пробовала один раз, и тут же поставила себе на них табу, потому как сделалось страшно плохо. В школе никто и не подозревал о занятиях Риты, все считали ее странной, малость чокнутой девочкой, которая никогда не остается после уроков потрепаться с одноклассниками, потому, что ей надо на работу.

Со временем Рита четко поняла структуру работы своей организации. Рита с Сашенькой занимались передачей товара распространителям, кроме того, они следили за личной жизнью, увлечениями, связями, методами продаж, дабы суметь в случае чего приструнить взбунтовавшегося. Сашенька, огромный равнодушно-циничный парень вполне справился бы с этой работой и сам. Но он был человеком Андрея Игоревича, посему араб и папик не совсем доверяли ему. Посылать же одну Риту был категорически не согласен Игоревич, да и страшновато – мала еще. Из-за такой ситуации Рита должна была ежесекундно контролировать себя. Ни единого промаха не должен был заметить Сашенька, ни одной левой отдачи товара, каковые не раз приходилось делать Рите по личной просьбе отца. Девочка научилась общаться как с музыкантами, так и с часто посещающими их клуб бандитами. Риту начинали уважать там, и иногда девочка думала: “Не такое уж мы дно! Денег у нас поболе будет, чем у всей интеллигенции вместе взятой… А то, что тут матом ругаются, да гашиш курят, так это наоборот, хорошо. Это хоть правдиво. Вот такое мы дерьмо, и попробуй смой! Мы хоть не притворяемся. И вообще здесь меня ценят, здесь я нужна”.

За что ее ценят, Рита старалась не вспоминать в подобные минуты. С момента открытия клуба работать стало гораздо проще. Раньше Рите приходилось ловить ребят по концертам, по квартирам друзей, это было рискованно, ведь полно окружающих и проблематично, злачные довольно-таки места приходилось посещать. Сейчас торговля происходила прямо в клубе, и Рита вполне могла отслеживать дальнейшие каналы сбыта своего товара. Выезды, конечно, бывали, но не слишком часто. Некоторые Рита – с наивностью подростка, не осознающего, что, занимаясь криминалом, вести подробные записи не следует – описывала в дневнике.

«– Блин, какой-то козел не хочет светиться у нас в клубе,– Сашенька протягивает мне записку от отца. Порой я ненавижу отцовский почерк, именно из-за таких записок. Встречаться с клиентом где-то вне клуба, это всегда опасно, к этому всегда надо готовиться, а нас посылают вот так, известив за пятнадцать минут до встречи…

– Идем?

– Слушай,– Сашенька переходит на заговорщический шепот,– мне тут это, ну, в общем такое дело, телочка ко мне сюда сейчас придет. Может ты того, сама сходишь, а?

– Ты в своем уме?

– Ну а чего? Я ж, пока тебя не было, работал один. Никаких проблем возникнуть не должно, ты с работой уже давно знакома… А тут, понимаешь ли, она ждать не станет.

Бабник хренов! И попробуй откажись, будет три дня ходить со страдальческой физиономией. Да и потом, очень много для меня делал Сашенька, и от косых взглядов местных проституток, которые терпеть меня не могли, оберегал, и от слишком пьяных посетителей не раз вытаскивал. Не могу я ему отказать.

– Ладно, валяй. Только на глаза бороде не светись, у меня тоже неприятности будут.

– Слушай, я не маленький…

Сашенька уже заручился моим согласием и теперь может не подлизываться, а в своей обычной манере лениво хамить. Мразь он все-таки… Так давно работаем бок о бок, столько неприятностей на собственных задницах испытали, а он все еще стучит на меня Игоревичу. Хотя, может отец меня обманывает? Господи, я чувствую, что последнее время к людям стала, как к грязи относиться. Вот, если задуматься, кто мои друзья, так и ответить не смогу. Черт, терпеть не могу всего этого лицемерия: все праздники вместе, мы ведь общим делом заняты. А на самом деле, каждый только и думает, как бы другого кинуть. А я разве не такая? Нет, у меня запросы пока еще не те, мне пока не надо ни амбиции подкармливать, ни деньги воровать. А вот как надо будет, так проверю собственную честность… Музыкантов, которые в нашей структуре всего-то торгаши-посреждники, я люблю очень. Они настоящие, но с ними на равных быть нельзя, надо держаться обособленно, а не то… А не то что? Почему отец запрещает мне иметь среди них друзей? Вот уж не поверю, что о моем моральном облике беспокоится. Скорее боится, как бы я чего лишнего не сболтнула. Кошмар, все здесь знают правду, но никто о ней не должен говорить.. Бред.

И вот я выхожу, уже темно, возле центрального входа в наш клуб стоит два шикарных БМВ, это наши постоянные, слева от фонаря – жигуленок, это отцовский, и чего он не купит себе нормальную машину, а? Мне как-то не в меру холодно. Конечно, курточку я оставила у стойки. Ну, ничего, мою куртку все знают, значит вернут. Большая мужская сумка перекинута через плечо. Она пустая, несу ее так, для понту, ну и еще кое для чего. Черные ботинки на высокой платформе старательно пытаются обходить лужи, мне приходится плясать и покачиваться в такт им. Интересно, но я действительно не управляю их походкой. Ноги сами, машинально обходят грязь. Временное помутнение рассудка, чёткая иллюзия, что я лишилась контроля над собственным телом. Плыву по течению, иду, куда скажут, ничего не решаю сама…

Напрягаю волю, вдруг останавливаюсь и со всей дури прыгаю в ближайшую лужу. В ботинки мгновенно затекает липкая холоднючая жидкость. Дура! Дура я какая! Оказалось, я могу управлять своими ногами, причем запросто, и вся эта предыдущая истерия была ни к чему… Вытираю салфеткой текущие по джинсам брызги. Пятна, конечно, останутся, но кому оно видно-то…

Я пришла несколько раньше в запасе еще десять минут. Это не профессионально. В нашем бизнесе принято появляться тютелька в тютельку. Изображаю ожидающего троллейбус подростка.

– Извините, сигаретки не найдется?– парню лет двадцать пять, губы смеются, мол, вот ты и попалась пташечка, глаза голубые-голубые, аж жутко от переполняющей их пустой голубизны.

– Держи!

Протягиваю пачку “LM”, сама тоже беру сигарету. Как мерзко все-таки, что я курю… Но в клубе невозможно не курить, там курят все, а некурящие задыхаются от дыма. Кстати, гашиш в клубе курить запрещено, носить с собой – пожалуйста, продавать – ради бога, а вот курите где-нибудь на своей территории.

– Крошка, идём со мной,– он берет меня за воротник рубашки и подходит вплотную. Ощущаю животом, как слегка подергивается его член. На секунду я теряюсь, сердце начинает биться сильнее, мне противно и страшно. Но, стоп, я ведь на работе! Только маньяков здесь сейчас и не хватало… Выпускаю ему в лицо струйку дыма, отстраняясь от его благоухающих перегаром губ, медленно монотонно чеканю, куда ему надо пойти, и что с ним сделают тот-то, тот-то и тот-то, если он пойдет в другое место. Названные клички действуют, как охлаждающий душ. С секунду парень сомневается, потом быстро и молча уходит. У меня есть еще пять минут. Черт, тухнет сигарета, а подкурить при таком ветре довольно сложно. Прячусь от противника курения – ветра за широкую спину киоска. Так, а вот и мой клиент. “Рыжий, кучерявый, очень похож на дядьку Мичнука.” – написал отец в записке. Раньше я знала про этого клиента, что зовётся он Андрей Бондаренко и берёт товар всегда только лично от папика. Видимо, сегодня пришло время изменять традициям… Рыжий кучерявый – да, но на Мичнука (это отцовский друг молодости, я его знаю по фотографиям) не похож абсолютно. Хотя, может, мы с отцом по-разному видим людей. Я собираюсь докурить и выйти к нему, чтобы вручить висящую у меня на плече сумку, постоять минут пять, разговаривая ни о чем, якобы встретились случайно, незаметно подложить в карман куртки пакетик и уйти. Если кто-то нас увидит, то проверять будут переданную сумку, она пуста, будто просто вернула знакомому то, что когда-то брала. А куда девать дерьмо из кармана, он уж как-нибудь сам решит. И тут клиент оборачивается, я мигом вжимаюсь в стенку киоска, меня не видно, но зато его лицо ярко освещается на несколько мгновений. Мне этих мгновений вполне достаточно. Передо мной один знакомый осветитель сцены из театра Шевченко, зовут его вовсе не Алексей Бондаренко, а Коленька. Черт, что же делать? Неужели Коленька решил называться Алексеем, вот уже месяца три берет товар у моего отца? Непохоже… Непонятно, зачем такая маскировка, другое имя, парик, который лет пять до этого валялся в гримерке и никому не нужен был… Нет, не сходится тут что-то. Я стою в нерешительности, вжавшись в киоск так, что он даже может рухнуть, ощущаю спиной и ногами, как холод железной стенки пронизывает меня насквозь, и боюсь пошевелиться. Меня не замечают только из-за темноты. Выходить или нет? Лучше состорожничать, чем прогореть… Лучше состорожничать. И вдруг, спустя минут десять из-за деревьев, что стоят по другую сторону остановки, выходят три темные фигуры.

– Кажется, мы опоздали, Коль?– все трое мне абсолютно незнакомы.

– Да нет, мы были без двух минут, как и полагается в подобных делах.

– Так что, она опаздывает?

Интересно, откуда им известно, что передавать дерьмо будет женщина?

– Не должна, должна была появиться секунда в секунду.

– Нас кинули?

– По-моему Шурик сегодня крепко получит в нос. Он ведь должен был отправить эту малолетнюю сучку сюда.

Шурик? Какой еще Шурик? Уж, не о моем ли Сашеньке они говорят?

– Ну, пошли к нему разбираться… Стрелка-то с ним всё равно забита.

– А где Вы договорились?

– Возле черного входа клуба, через полчаса после передачи товара…

Вот так я и проверю моего Сашеньку на честность. Интересно, если это он, зачем ему понадобилось организовывать передачу товара не в те руки? Чтоб продать самому? Так ведь там товара-то на копейки, не такая уж большая партия. Андрей Бондаренко, не торгаш, он потребитель, ему продаются дозы на одного человека, на пару раз, кажется, он платит отцу раз в месяц, а потом может в любой момент по чуть-чуть, чтоб не было проблем с ментами, соседями и прочими, забирать свою дозу…