Текст книги "Фамильное привидение"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

– Ну как? Не появлялся? – как можно более бодро и раскованно поинтересовалась Аня у соседки Роппа, когда та открыла ей дверь. Наконец Светлова снова добралась до Якиманки…

– Н-нет…

– Вы с какой-то странной неуверенностью отвечаете на этот, в общем, простой вопрос, – заметила Светлова.

– Нет. То есть да… Да с неуверенностью! Я отвечаю на ваш вопрос с неуверенностью.

– Вот как? В чем же вы не уверены?

Старожил коммунальной квартиры на Якиманке смотрела на Аню округлившимися от страха глазами.

– Там… там… Кажется, кто-то там бывает… Ночью.

– Где?

– В его комнате.

– Как это?

– Знаете, у Бориса Эдуардовича такое покашливание… характерное старческое. И он еще, знаете, хрустит пальцами… противно так. Так вот, я это слышала… Ночью!

И Светлана Дмитриевна рассказала Светловой о том, что с ней случилось.

– Вы можете мне снова открыть его комнату? – попросила Светлова.

Ни слова не говоря и вполне мужественно – правда, на подозрительно негнущихся ногах, – соседка Роппа прошествовала к его двери. Достала с выступа ключ…

А Светлова вошла. И сразу направилась к письменному столу.

Затаив дыхание, она заглянула в раскрытую книгу.

На странице действительно темнело небольшое пятно.

Но пятно это, разумеется, было засохшим, и понять, когда оно было оставлено, теперь смог бы только эксперт.

– Вы листали книгу? Дотрагивались до нее? – спросила Анна явно испуганную женщину.

– Нет…

– Точно?

– Клянусь.

– А кто-нибудь, кроме вас, заходил за это время в комнату?

– Нет.

– Нет?

– Во всяком случае, при мне…

– Значит, при вас – никто?

– А с другой стороны, когда меня нет, кто же мог бы? Если только он сам… возвращался.

– Значит, никто?

– Никто. Если только… – Светлана Дмитриевна запнулась.

– Да?

– Если только – той ночью…

– Вы хотите сказать, тогда ночью вам все это не почудилось?

– Да… так я и хочу сказать.

И женщина невольно опять поднесла к глазам правую ладонь:

– Понимаете… Я ведь все помню. Мне пришлось смывать его с руки.

– Что смывать?

– Пятно. Оно оставило у меня на пальце след.

Светлова тяжело присела на стул и опять разглядывала книгу:

«Достаточно назвать князей Волконских, Барятинских, Долгоруковых, Щербатовых, Козельских, Звенигородских и других… – прочитала Анна почти автоматически на раскрытой странице. – В этой череде фамилий особенно выделяются князья Оболенские, в свою очередь разделившиеся на множество ответвлений: Стригины-Оболенские, Телепневы-Оболенские, Тюфякины-Оболенские, Щепины-Оболенские, Нагие-Оболенские, Ярославовы-Оболенские, Туренины-Оболенские – в общей сложности больше двух десятков фамилий, большая часть которых пресеклась после трех-четырех поколений».

Почему-то Светлова никак не могла оторвать взгляда от этого слова – «пресеклась».

Сидела и тупо смотрела на буковки.

«Надо же… просто ум за разум заходит… – думала она. – Тюфякины, Нагие, Стригины… Разделились, ответвились, перемешались… пресеклись! Старики… Проклятия… И свежие пятна крови в комнате, где никого нет!»

Больше всего Светлову поразило не пятно.

Больше всего ее поразило, что книга сейчас была раскрыта на другой странице…

Это была другая страница! На той, что была раскрыта прежде, в прошлый раз, когда Светлова заходила в комнату Бориса Эдуардовича Роппа, было что-то про императора Павла и пожалование каких-то титулов… Кажется, баронских.

Книга и сегодня, правда, была та же. А вот страницы открыты – другие!

– Вы не могли бы ненадолго оставить меня здесь одну? – попросила Анна столь мужественно переносящую испытания соседку Роппа.

– Пожалуйста… Честно говоря, покину эту комнату без сожаления… Можно сказать, с великим облегчением.

Когда Светлана Дмитриевна вышла из комнаты Роппа, Светлова огляделась.

– А окно закрыто на шпингалет! – предупредила ее Светлана Дмитриевна, заглядывая снова в дверь. – Я уже посмотрела.

Наконец она ушла окончательно.

А Светлова приступила к осмотру.

Итак…

Окно и правда закрыто на шпингалет. За окном пожарная лестница. Карниз. Подоконник снаружи довольно широкий. Двойные рамы. Внутренняя форточка приоткрыта, поскольку защелка, как, впрочем, и многое другое в этой старой квартире, неисправно… А внешняя форточка закрыта на защелку. Но стекло в ней разбито – осталась только половина.

И на остром крае чуть заметный бурый след.

А само окно, как уже отмечено, закрыто изнутри на шпингалет!

Но если просунуть руку сквозь разбитую форточку, то можно открыть и окно.

Только велика вероятность при этом поранить руку о разбитое стекло… Форточка-то узкая. И это объясняет, конечно, происхождение пятна, оставшегося на книжной странице.

Однако самое любопытное было не это…

Да, действительно, увиденное позволяло не зацикливаться на «привидении» как на единственном варианте, объясняющем то, что случилось.

Да, действительно, кто-то решительный и довольно смелый вполне мог проникнуть в эту комнату ночью…

Но интересно, что, уходя, этот «кто-то» не поленился, стоя на карнизе, снова просунуть сквозь разбитую форточку уже пораненную руку и закрыть шпингалет окна. А потом закрыть еще и саму внутреннюю форточка на защелку… Для чего?

Чтобы осталось впечатление: если кто и проникал этой ночью в комнату Роппа, то уж точно не человек, а, извините, дух бесплотный.

* * *

Информация о нефтедобывающей компании «Наоко», добытая капитаном Дубовиковым, мягко говоря, ужасала.

Получалось, что люди, имевшие дело с этой самой «Наоко», мерли как мухи.

Не далее как месяц назад в Петербурге был расстрелян на набережной криминальный авторитет Катыш.

«Чур меня, чур!»

Аня даже похолодела от одного только предположения, во что она могла ввязаться.

Куда уж тут слабым женщинам соваться…

Это вам не бублики… Нефть.

Вкратце суть деятельности «Наоко» заключалась в том, что компания вела какие-то якобы незаконные разработки месторождений нефти где-то на краю света, конкретно в Ненецком автономном округе; имела какие-то нелегальные заводы и, напротив, не имела необходимых лицензий… И при этом постоянно выходила сухой из воды.

Кажется, «Наоко» так и расшифровывалось: «Ненецкого автономного округа компания». Впрочем, что означали имена нынешних фирм, могли знать только их отцы-основатели. В этих буквах могло быть зашифровано что угодно: имя любимой тещи, инициалы компаньонов или даже сокращенный жизненный лозунг «накося выкуси».

Подытожив мысленно все, что ей удалось выяснить у капитана Дубовикова, Анна назначила Генриетте встречу. Вне дома. Специально, чтобы не утонуть в рыданиях и упреках и иметь возможность вовремя оборвать разговор. Ведь выпроводить плачущего человека из своего дома по силам не каждому…

«А оставить Генриетту за столиком в кафе, встав из-за стола, проще?» – со злостью поинтересовалась Светлова у самой себя.

Свинство оставалось свинством, дома ли они будут встречаться, в кафе, на скамейке ли в парке…

Но у Светловой не было выбора. Она уже не принадлежала самой себе. И само собой разумеется: ни при каких обстоятельствах она не собирается – «со своим животиком»! – участвовать в переделе нефтяной собственности на просторах бывшего СНГ. На фиг…

В конце концов, все на этом свете, очевидно, и в самом деле делается «ради детей»… Все или почти все.

Ради своей дочки, ради того, чтобы вернуть ей отца, Генриетта эгоистически втягивает Светлову в эту историю по спасению Ладушкина. Но и Светлова эгоистически – ради своего ребенка! – не должна идти на поводу у Генриетты и обстоятельств, не должна и в это ввязываться.

«Генриетта! Я бросаю вас с Ладушкиным на произвол судьбы. Извини». Вот что она должна сказать.

И Светлова это сказала.

Вилочка для торта застыла в воздухе где-то на подходе к губам Генриетты, а сами губы округлились от ужаса.

– Аня! – только и пролепетала рыжекудрая жена Ладушкина.

– Никаких «Аня»! Никаких слез в голосе и мольбы в глазах! Я отказываюсь от дальнейшего участия в этом деле. Это слишком опасно. Если Ропп действовал для людей из «Наоко», то комментарии излишни.

– Но…

– Нет и нет.

– Аня!

Глаза Генриетты наполнились слезами.

Вот и наступил этот запрограммированный Светловой миг. Именно поэтому она назначила встречу в кафе. Дальнейший разговор будет набором всхлипываний и повторений.

Светлова встала из-за стола. И Генриетта все поняла. Она обреченно, как осужденный, выслушавший приговор, опустила голову.

Чувствуя себя хуже некуда, то есть настоящей свиньей, Светлова вышла из кофейни.

…Генриетта догнала Светлову на углу Камергерского и, придержав за рукав пальто, сухо сказала:

– Скажи мне, что ты о них знаешь?

– О ком это «о них»?

– Об этой «Наоко»…

– Зачем?

– Дальше я сама.

– Что «сама», глупенькая? Это тебе не телепередача «Я сама»! Ты даже не представляешь, во что ты ввязываешься! Хочешь, чтобы ребенок остался еще и без мамы?

– О’кей… Я глупенькая, ты умненькая. Ты объяснила, я все поняла. Идиотка, а, представь, поняла. И все равно… Расскажи мне все, что ты о них уже узнала.

– Хорошо. Расскажу. Но у тебя ничего не получится. Ты умрешь раньше, чем успеешь что-нибудь сделать. Извини, что употребляю такие резкие, беспощадные слова, но это именно так: ты умрешь. По-настоящему у тебя остался только один выход: попробуй уговорить Инару Хованскую. Упроси ее снять обвинения с Ладушкина. Вот и все, что можно сделать для твоего мужа.

И Светлова поспешила малодушно удалиться.

Впрочем, Генриетта ее больше не задерживала.

* * *

На следующее утро – это была суббота – Генриетта подошла к дочери, засевшей с утра пораньше глядеть мультики, и сухо сказала:

– Собирайся.

– Чего-о?!

– Собирайся, Броня.

– Куда это? – поинтересовался ребенок, явно заподозрив подвох.

– К бабушке, – еще более строгим не терпящим возражений тоном объяснила Генриетта.

Дурные примеры заразительны: Генриетта хорошо усвоила от Ани накануне этот замораживающий собеседника и так обидевший ее саму тон.

Что ж, Светлова, видно, права: не хочешь, чтобы в ответ рыдали, причитали и скандалили, утри сопли сама – говори сухо и строго по делу…

– К бабушке? На целую субботу? – упавшим голосом уточнила дочь.

– Нет.

– Нет?! На субботу и воскресенье?

Генриетта промолчала.

– На целую неделю?! – округлив от возмущения глаза, возопила Броня.

– Я не знаю, Бронька, правда не знаю… – вздохнула, изрядно уже поистратившая запасы своего хладнокровия, Генриетта.

– Не знаешь?

– Нет… Но это, видишь ли, дорогая моя, совершенно необходимо.

– Чтобы папа вернулся?

Генриетта молча кивнула.

А девочка, также молча, не задавая больше вопросов, отправилась собирать в дорогу себя и куклу.

Глава 9

Главный аргумент в пользу таких крупных разрывов-объяснений звучит так: сначала тяжело, зато потом будет легко.

Именно с таким чувством Светлова и проснулась наутро после объяснения с Генриеттой.

Все. Больше никаких криминальных хитросплетений. Она свободна. Теперь будет легко… Она заживет по своему распорядку дня: витамины, гимнастика, прогулки, сок. Смотреть – на цветы, думать – о хорошем.

Более того, она с места в карьер принялась за дело: позвонила и договорилась, что приедет на занятия по лечебной гимнастике.

Эти радужные намерения зажить по-новому разбил вдребезги телефонный звонок.

– Здравствуйте. Это Алексей Глинищев.

– Кто?

– Муж Алены Глинищевой. Вы были у нас недавно…

– Да-да… И что же?

– Понимаете… – неуверенно, мягким, как будто ватным голосом начал Глинищев.

Неуверенность и мягкость вообще были, кажется, доминирующими свойствами этого человека. «Тюфяк», – вспомнила Светлова определение Рины Васильевны.

– Я, наверное, не должен к вам с этим обращаться… Но дело в том, что я даже не знаю, к кому с этим можно обратиться.

– Что-то случилось?

– Понимаете, с Аленой происходит что-то неладное.

– А что именно с ней происходит?

– Она, понимаете… Словом, на нее напал какой-то странный страх.

– Страх?

– Да. Алена все время твердит о старике! Говорит, что видела его. Понимаете, я-то сам в эти суеверия фамильные не верю! Потому, собственно, и решил вам позвонить… Алена мне сказала, будто бы вы разыскиваете какого-то Старика… Ну, «настоящего». И вот я подумал, может, то, что Алена видела, как-то связано с вашим делом и вас заинтересует?

– Я приеду, – с ходу, не раздумывая, пообещала Светлова.

«А Алексис-то – вполне здравомыслящий человек, – с одобрением подумала Анна. – Может, он, конечно, и тюфяк, но, в отличие от своей жены, голова у него всякой фамильной ерундой не забита!»

– Я сначала подумал, может, надо к помощи медицины обратиться? Но Алена говорит: не надо, нас не поймут.

– Да-да, она права, – уверила собеседника Аня, – не стоит! Не поймут.

– А может, в милицию?

– Ну, это требует дополнительного обсуждения, – уклонилась от прямого ответа Светлова.

– Да?

– Да. А я скоро приеду, – пообещала она.

Лифт в доме Глинищевых не работал.

Хорошо хоть, это был всего-навсего четвертый этаж…

– Неотложную психологическую помощь вызывали? – пошутила запыхавшаяся Светлова, когда хозяйка квартиры открыла ей дверь.

– А… Это Алеша вам нажаловался! – Алена потерла виски. – Ну, заходите…

Под глазами у нее были синеватые круги, лицо осунулось, кончики пальцев подрагивали… Вид человека, который провел бессонную ночь, наполненную страхом и тревогами.

– Чай будете?

– Нет, благодарю, – поспешила отказаться от угощения Светлова. Сорта чая, которые пользовали в этом доме, не вызывали у нее энтузиазма. – Алена, ваш муж беспокоится о вас… Говорит, вас что-то мучает? Это правда?

– Не стоило, конечно, ему этого делать!

– Но почему же? Ведь с вами что-то происходит?

– Происходит, – медленно и неуверенно произнесла Алена, оглядываясь почему-то на дверь. – Но рассказывать об этом постороннему человеку… Право, я даже не знаю, стоит ли!

– Почему же не знаете?

– Видите ли… После такого рассказа меня запросто можно принять за сумасшедшую.

– Я постараюсь этого не делать. Вполне верю в вашу адекватность. Так что… Начинайте. – Светлова мельком взглянула на часы: эх, пропадают ее занятия лечебной гимнастикой.

– Сначала я подумала, что мне почудилось…

Алена опять замолчала.

– Что почудилось?

– Не что, а кто…

– Кто же?

– Старик.

– Старик?

– Да!

– Так что же случилось?

– Понимаете… Я вошла в подъезд, достала ключи. А когда стала открывать дверь, то вдруг услышала это ужасное похрустывание. Я подняла голову – и представьте… Он там стоял! В лестничном пролете, наверху.

– Кто?

– Старик.

– Алена, вам не кажется, что встреча со стариком в подъезде – это, в общем, довольно обыденное происшествие? Вовсе не из разряда солнечных затмений? И отнюдь не повод так пугаться?

– Да вы не поняли меня, Аня! Он был точно как… – Алена снова запнулась.

– Ах вот что! – догадалась Светлова. – «Лицо его, бледное и длинное… – процитировала она наизусть, – серые мутные глаза, обведенные красной каймою, смотрели прямо без цели? Так?

Алена молча кивнула.

– Алена, а вам не кажется, что вы сами себя накручиваете?

– То есть?

– Сами себя накручиваете этими вашими фамильными преданиями!

Алена покачала головой:

– Нет! Не накручиваю. Он был. Был старик! И тут же исчез. Потому что, когда я поднялась по ступенькам наверх, там никого уже не было. Двери все были закрыты, лифт не двигался.

– Ну, хорошо… А понижения температуры в помещении при этом не наблюдалось?

– То есть?

– Ну, холодом не повеяло?

– Холодом?

– Ну да, могильным. Считается, что паранормальные явления, в частности появление привидений, призраков-предсказателей и прочее, сопровождаются резким понижением температуры.

– Как это?

– Так… Аналогичный случай произошел не так давно с английском водопроводчиком Гарри Мартиндейлом…

– А что с ним случилось?

– Молодой человек чинил трубы в погребе средневекового здания, когда послышались вдруг призывные звуки боевой трубы. А затем из стены появился римский всадник на коне.

– Да что вы?

– Да, представьте. Молодой человек упал с лестницы и, практически в шоке, наблюдал, как из стены появлялись пешие римские солдаты. Не обращая никакого внимания на Гарри, они проследовали за всадником. Солдаты, понятное дело, исчезли в стене напротив. Позже оказалось, что они следовали по маршруту, бывшему когда-то римской дорогой.

– Вы… скажите честно, вы смеетесь надо мной?

– Нет.

– Вы мне не верите? Не верите, что я видела старика?

– Верю. Только я думаю, что это было не привидение. Отнюдь не «проклятие рода Глинищевых» вам явилось.

– А кто же?

– Возможно, что это был вполне живой и реальный человек.

– Кто?

– Борис Эдуардович Ропп.

– Вот как?

– Ведь он тоже исчез.

– Исчез?

– А вы не в курсе?

– Нет, конечно. Вы говорили, что не можете его никак застать. Но что он – вообще…

– Именно, что «вообще»!

– Нет, я все-таки не понимаю… Как это вообще исчез?

– Сбежал, наверное.

– Сбежал?

– Ну, в общем, скрывается.

– Но зачем?

– Стало быть, есть причины.

– А что он делал, по-вашему, здесь, в моем доме?

– Вы хотите знать, почему Ропп «является» вам?

– Да!

– Точно сказать, конечно, не могу. Но, думаю, что это связано как-то со смертью Хованского.

– То есть?

– У вас-то у самой, Алена, нет никаких объяснений такому поведению Роппа?

Светлова внимательно изучала испуганное усталое лицо Глинищевой, когда задавала этот вопрос.

– Какие же у меня могут быть объяснения? Просто понятия не имею…

– Ну, что ж! Тогда можно сказать только одно: вам надо быть осторожнее. И если уж опасаться, то не привидения… А живого человека.

Что-то тем не менее удержало Светлову от желания объяснить Алене причину появления Роппа на ее горизонте. Впрочем, так же, как и расспросить Алену впрямую о ее посещении в тот злополучный вечер, двенадцатого сентября, депутата Хованского.

Поскольку это означало бы признаться в том, что Светлова с достоверностью об этом посещении знает.

Любопытно, что сама Глинищева ни разу не упомянула о том, что была у Хованского именно тем вечером.

С другой стороны, ее фраза «я видела Роппа у Хованского» могла свидетельствовать и о том, что она этого не скрывает.

Светлова распрощалась с расстроенной, испуганной и нисколько не успокоившейся хозяйкой квартиры и вышла на лестничную площадку.

Дверь за ней захлопнулась.

Итак, что все это могло означать?

Светлова остановилась у дверей лифта. Нажала на кнопку и задумалась…

Допустим, Ропп действительно, выполняя заказ «Наоко», отравил Хованского. И никто его не убирал. Он жив. Он сам сбежал, исчез на всякий случай. Чтобы быть вне поля видимости своих заказчиков, милиции и так далее…

Теперь его волнуют свидетели.

Алена стала свидетелем того, что Ропп был в квартире Хованского в тот злополучный вечер. Если она к тому же единственный свидетель, то понятно, почему старик теперь интересуется ею.

А последовательность событий, очевидно, такова: Ропп узнал, что Светлова навещала его комнату на Якиманке, разыскивала его. Возможно, его поставила об этом в известность соседка. Возможно, Ропп следит за Светловой сам. И после того как Аня навестила в первый раз Глинищеву, интерес киллера Роппа к свидетельнице Глинищевой неимоверно возрос.

И это означает, с горечью отметила Аня, что именно она, Светлова, поставила Алену под удар.

Надежда только на одно: может, и вправду Глинищевой все это мерещится?

Возбудила себя разговорами о фамильных привидениях – и вот… Нервы на пределе, и чудится ей всякое.

Вспомним аналогичный случай с английским водопроводчиком.

Кстати, Гарри оказался не сумасшедшим, а вполне нормальным и к тому же совершенно трезвым молодым водопроводчиком.

Ну и так далее и тому подобное… Таких историй можно привести еще пару дюжин – читай соответствующие книжки – и все узнаешь…

Однако Алена не походила на читательницу подобных книжек, а, напротив, производила впечатление здравомыслящей молодой женщины.

К тому же не в правилах Светловой было отмахиваться от того, о чем нормальный человек говорит с очевидной искренностью.

Алена, конечно, может неправильно интерпретировать то, что видела, но какое-то рациональное зерно должно же быть в том, о чем она говорит?

Например, никто не смог еще опровергнуть способность людей предчувствовать всякого рода грозящие им или их родным катаклизмы.

На этом, собственно, и основываются наиболее рациональные толкования историй о призраках-предсказателях. Якобы некое представшее очам «явление» несет в себе информацию о том, что еще не случилось, но может скоро случиться.

Возможно, это случаи, когда подсознание получает некое сообщение о том, что должно случиться, а сознание пытается придать ему форму.

Вполне возможно, что для представителей нескольких поколений одной семьи, высоко ценящих принадлежность к своему роду и дорожащих ею, предчувствие традиционно принимает форму некоего явления, уже существующего в мифах этого семейства. А время придает этой вере особую достоверность.

Ведь в случае с Глинищевыми речь идет ни мало ни много о парочке столетий.

А вот что касается предчувствий… То гнетут они Алену отнюдь не напрасно.

Если Ропп и вправду «сработал» на криминальную «Наоко», отравив по их заказу Хованского, а Глинищева оказалась свидетелем, то выводы напрашиваются сами собой!

Вспомнив наконец, что лифт не работает, Светлова вздохнула и стала спускаться пешком.

На лестнице было полутемно и тихо.

Только звук ее собственных шагов.

Осторожно, старательно глядя под ноги, Анна все-таки прибавила шагу – надеясь-таки попасть на свою гимнастику.

Неожиданно легкое странное пощелкивание привлекло ее внимание. Анна подняла голову: в светлом проеме окна она увидела вдруг согбенную старческую фигуру!

Мгновение – и старик исчез.

Свят-свят… Светлова невольно перекрестилась.

Померещилось?

Показалось!

Но это противное мерзкое пощелкивание… напоминающее треск старческих суставов. Она ведь совершено ясно слышала его!

И ведь точь-в-точь семейное привидение рода Глинищевых…

Старик.

Смотри описание у Михаила Юрьевича Лермонтова.

Или все-таки ей померещился старик Ропп?

Однако это уже слишком…

Кто бы ни был – ну, не дают ей, Светловой, выйти из игры! Не дают спокойно принимать ее витамины…

Она не хотела трогать этого Роппа… Связываться с киллером «Наоко» – себе дороже.

Но старик сам проявляет инициативу.

Светлова поехала к Алене Глинищевой по просьбе ее мужа потому, что, во-первых, не выведать, не узнать, что же с ней происходит, – это было выше Аниных сил. Проклятая «любознательность»!

И кроме того, она обязана – просто обязана была предупредить замороченную своими фамильными призраками Глинищеву, что той следует быть очень осторожной. Как говорила одна женщина, прожившая жизнь рядом с кладбищем: бояться надо живых, а не мертвых.

Все! Анна предупредила.

Но дальше – ни-ни. Все, что Анна могла сделать, – она сделала.

Но…

Конечно, не дело отмахиваться от того, о чем нормальный человек говорит с очевидной искренностью…

Однако еще труднее отмахнуться от того, что видела собственными глазами!

«Мертвая фигура!» – Светлова вздрогнула, припомнив эти слова. – Как это сказано… точно. Точнее передать ощущение от того, что она видела, было бы невозможно.