Текст книги "Фамильное привидение"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14

Светлова натянула тонкий свитер и вышла на улицу. Ноги сами собою привели ее на Якиманку.

Точнее, привела ее туда, по всей видимости, глупая голова, не дававшая этим ногам покоя.

Соседка Роппа отчего-то ее появлению уже нисколько не удивилась. Может быть, она даже обрадовалась, что кто-то разбавляет ее одиночество в этой пустынной огромной квартире?

– Давайте чаю попьем, – предложила она.

– Светлана Дмитриевна… – Аня отпила глоток из фарфоровой синей чашки. – Вы его давно знаете?

– Я? Всю жизнь.

– Всю жизнь?

– Когда я родилась, он уже тут был, этот старик.

– Ну, тогда-то он еще, верно, не был стариком? Когда вы родились, он наверняка выглядел помоложе… – поправила Светлова женщину, которой на вид было не меньше шестидесяти лет.

Светлана Дмитриевна рассеянно потерла виски.

– Он – не был стариком? – переспросила она.

– Ну да…

– Знаете, – растерянно сказала она. – Он всегда был стариком, сколько я себя помню. И всегда выглядел одинаково – как будто его законсервировали. Он всегда был стариком, понимаете? А люди старшего поколения, которые тут прежде жили, говорили, что он и до них тут был, в этой квартире.

«Ну и квартирка… – подумала Светлова. – Прямо как у Кокушкиного моста – вместе «с титюлярным советником…»

– У него есть дети?

– Нет.

– Внуки?

– Нет.

– Родственники какие-нибудь есть?

– Да нет же!

– Никого?

Светлана Дмитриевна отрицательно покачала головой.

– Вообще?

– Вообще.

– Как же так?

– А так… – Светлана Дмитриевна вздохнула. – Наша соседка из комнаты справа, тетя Маня – царствие ей небесное! – мне как-то говорила… Ну, когда я еще маленькой девочкой была… Говорила, будто бы Ропп хвастал ей, что у него есть фамильный склеп, а там после тире ничего нет.

– После какого тире?

– Ну, какого… Знаете, на памятнике могильном есть дата рождения, потом тире, а потом дата смерти.

– Так вы хотите сказать…

– Да… это я и хочу сказать. Мы в детстве туда на кладбище ходили. И, знаете, это правда.

– Может, ошибка какая-то?

– Может. Только какая?

«Тоже, что ли, на ошибку в генном механизме намекает?» – подумала Светлова.

– А где этот склеп? – поинтересовалась Аня.

– Где? На кладбище, конечно.

– Да на каком?

– Ясно на каком – на Даниловском!

– Почему – ясно? – изумилась Светлова. – Что тут ясного?

– А он гулять всегда туда ходил. Мы в детстве сколько раз за ним следили с девчонками… Всегда у него один маршрут – сядет на трамвай и потрюхает по Шаболовке в ту сторону… И вот бродит среди могил, что называется, «с легкой улыбкой на лице». У нас с девочками аж мурашки по коже… И знаете, возвращается оттуда – как будто ему порцию витаминов ввели. Помолодевший – клянусь! А на следующий день опять – к родным пенатам…

– Почему к «родным пенатам»?

– Соседка тетя Маня всегда так говорила: «Ну, поехала наша летучая мышь в родные пенаты – сил набираться!»

– Летучая мышь?

– Ну, разве вы не знаете? Их ведь, этих тварей, «упырями» еще в народе называют…

– Ах вот что! – оценила намек Светлова.

– Да, миленькая моя, упырями. – Светлана Дмитриевна покосилась на дверь Роппа.

– Ну, может, он действительно там только гулял, на этом кладбище? – неуверенно заметила Светлова. – Это ведь не очень далеко. Удобно… – уже очень неуверенно промямлила она. – И зелени там много…

Светлана Дмитриевна иронически кивнула:

– Ну разумеется. Удобно! Парк культуры от нас, видите ли, тоже недалеко. И там тоже – зелень.

– Ну, не знаю… – пожала плечами Светлова, – если кто-то любит гулять на кладбище, это еще ни о чем таком не говорит…

– Еще, знаете… у него что-то было! – почему-то шепотом продолжала Анина собеседница. – Что-то такое – в маленьком черном кожаном мешочке! Он его всегда с собой брал. Забудет – вернется сам не свой. Это, говорит, моя жизнь.

– Так и говорил?

– Да.

– Талисман, может быть, это был?

– Хуже.

– Хуже – это как?

– Тетя Маня говорила, ну, вроде как у Кащея…

– У какого, извините? У Бессмертного?

Светлана Дмитриевна молча, с отчаянием в глазах кивнула. Все-таки она была кандидатом педагогических наук, и такие откровения давались ее закаленному на лекциях по научному коммунизму «менталитету» очень нелегко.

– Иголка у него была там, что ли, в этом мешке? – деловито уточнила Светлова. – У Кащея-то в пещере – сундук, а в нем яйцо, а в нем иголка, и вот если ее обломить, то…

– Нет, – сурово покачала головой Светлана Дмитриевна. – Тетя Маня говорила: никто этого не знает. Это его тайна. Понимаете, конечно, повзрослев, я выкинула из головы эти смешные суеверные сплетни… А сейчас, представьте… – Светлана Дмитриевна оглянулась на комнату своего исчезнувшего соседа, – снова отчего-то вся эта ерунда вспоминается – и в голову лезет! Все вот про тетю Маню, покойницу, думаю… Ну не сочинила же она это все?

– Это-то как раз понятно, – попробовала успокоить собеседницу Светлова. – Под влиянием стресса детские страхи иногда оживают. Обычная вещь. Все-таки вы одна в такой квартире… своеобразной… А что Ропп еще тете Мане говорил?

– Ну… Говорил, например, такое… «Вас, Манечка, я, конечно, переживу, как и многих других… очень многих. Но и мой срок наступит. Еще до скончания этого века».

– Спасибо, – поблагодарила Светлова. – Ваша тетя Маня просто кладезь бесценной информации. Жаль, не довелось с ней пообщаться.

На пороге Аня задержалась:

– Светлана Дмитриевна, вы, извините, к сериалу «Горец» как относитесь?

– Я?

– Да.

– А что?

– Ну так…

– Люблю…

– Просто «люблю» или «очень люблю»?

– Очень люблю.

– Понятно. Ну что ж… Еще раз спасибо за чай, за все… До свидания.

Из мистической тишины, затхлости и полумрака пустынной квартиры Светлова вышла наконец на шумную широкую и яркую от солнца улицу Якиманку, по которой безостановочным вечным потоком неслись автомобили.

И это подействовало отрезвляюще.

Итак, вечный Ропп и бессмертный Борис Эдуардович…

Приехали! Маклауд с Якиманки… Как там сказано в примечаниях к «Штоссу»? Представляет собой «опыт фантастической повести из современной жизни»?

Кажется, и у Светловой события начинают развиваться в том же жанре.

– До скончания века… – пробормотала она вслух.

«А век-то… – вдруг подумала Светлова, – век-то кончается! Всего осталось ничего. Да что там – век! Тысячелетие. Может, это и есть тот самый «срок», о котором толковал старик?»

Конец тысячелетия… Вот всякие паранормалы и подбивают бабки, подводят баланс двухтысячного года: заклятия, проклятия… договоры на куплю-продажу душ и прочее. Всему есть все-таки свой срок. И срок этот – канун тысячелетия.

* * *

«Удивительный все-таки район… – думала Светлова, подходя к Даниловскому. – Ну, просто «место компактного заселения»: два больших кладбища, крематорий, психбольницы, взрослая и детская… Плюс клиника неврозов. Все по теме».

Некоторые утверждают, что вообще всякое месторасположение не случайно… А тут надо же как все «исторически сложилось»!

Светлова бродила по кладбищенским аллеям, сверяясь время от времени со схемкой, которую нарисовала для нее, основываясь на своих детских воспоминаниях, Светлана Дмитриевна.

«Значит, надпись «фон Ропп»… – размышляла она. – И дата. И тире. А после тире – ничего. – И успокаивала сама себя: – Ну, бывают же недоразумения? Например, бывает, что заказывают самые предусмотрительные себе заранее могильное место. И надпись могли заранее заказать. Особенно если, как Светлана Дмитриевна говорит, «склеп фамильный»… Словом, приготовился человек основательно: место есть, дату рождения выгравировал. А потом взял и уехал на чужбину. Например, по делам… И неожиданно там и помер. И так к своему могильному месту и не попал».

Осталось тире. Без даты.

Вот так оно все и было, разумеется. Возможно, с кем-то из родственников Роппа, его предков… А сам Борис Эдуардович Ропп попросту мистифицировал простодушную и суеверную соседку тетю Маню – впечатление хотел произвести. Шутил, в конце концов!

«Шуточки, однако…» Уже порядком уставшая от блужданий, Светлова несколько затравленно огляделась по сторонам…

Темнело… На кладбище было пустынно и очень тихо.

Ну да… так и полагается… так и говорят: «Тихо, как на кладбище».

Ну, полагается или нет, а тишину эту явственно нарушал уже знакомый звук…

Щелк… хруст…

Ветка надломленная на ветру похрустывает?

Почему-то Светлова решила далее не продолжать поиски. Озираясь по сторонам и все более убыстряя шаг, она заспешила на выход – к кладбищенским воротам.

То ли «что-то с памятью… стало» у соседки Роппа, то ли что-то стало с черной гранитной плитой, которую ей «в общих чертах» обрисовала Светлана Дмитриевна… То ли само кладбище изменилось… И тут, наверное, «жизнь не стоит на месте» – если, конечно, уместно такое выражение… В общем, того, что Светлова искала, она не нашла.

Глава 15

– Вообще-то, Светлова, когда кто-то исчезает, то сначала проверяют все неопознанные тела! – неодобрительно проворчал капитан Дубовиков.

Хмурясь, он тем не менее терпеливо выслушал стенания Светловой о том, что она опять «в тупике».

– Да?

– Да! Это, я бы сказал, элементарно.

– Ну разумеется… «Элементарно, Ватсон», – вздохнула Аня. – Ну что ж… Кажется, вы правы.

– Еще бы я не прав!

– Олег Иванович, не в службу, а в дружбу… Если обнаружится некто или нечто, хоть каким-то образом напоминающее высокого худого старика, буду премного благодарна.

– Нечто? Столь малы надежды на опознание?

– Очевидно. Если исходить из вашего предположения, что старика убрали, то… Ведь прошло уже немало времени! К тому же, если мы ищем труп… Я думаю, что преступник постарался сделать все, чтобы опознание не состоялось.

– Возможно.

– Хотя, честно говоря, я не верю, что Ропп обнаружится таким вот образом.

– Не верите?

– Нет. Видите ли, капитан…

И Светлова – кратенько – изложила овладевшую ею с некоторых пор и высказанную Генриеттой «мысль».

– Так, значит, Ропп… ты думаешь? – озадаченно потер затылок капитан Дубовиков. – Как бы… это?

– Ну вроде того… Нет ему, понимаете, капитан, видно, покоя, вот он и другим покоя не дает. Является, предсказывает всякие грядущие напасти и гадости.

– Понятно. Ну, ему видней, конечно. Если он, как вы утверждаете, столько на свете пожил. Привидение, стало быть?

– То есть он не в полном смысле привидение…

– А в каком, Светлова, – в неполном? – усмехнулся капитан.

– Понимаете, капитан, вид у него – ну очень древний… Вы бы видели, какой у него взгляд – как будто в бездну какую-то заглядываешь. Я когда его тогда на лестнице у Глинищевых увидела…

– Неужто во тьму веков, Светлова, заглянули?

– Не смешно. Понимаете… вечный он какой-то! Нормальные люди столько не живут.

– Нормальные?

– Ну, обычные, я хотела сказать.

– Значит, вы, Светлова, утверждаете, что он необычный?

– Я не утверждаю, нет! – смутилась Аня. – Но мне так показалось, – робко завершила она свою мысль.

– Н-да… Тяжелый случай, – непонятно о чем – о каком именно случае вздохнул капитан.

А Светлова уточнять не стала, чтобы не расстраиваться.

– Ну что ж! Мой вам совет… Разделите задачу на две части, Светлова. Сначала выясните, куда ваш Ропп исчез. А потом уж беритесь за вторую часть: допытывайтесь, откуда он «является» и почему? Именно так и в такой последовательности, не иначе. А то ведь, знаете ли, за двумя зайцами…

– Да-да, капитан, и ни одного не поймаешь. Мысль интересная. А за стариком лучше тоже гнаться за одним? Либо за «проклятием» в образе старика, либо за реальным Роппом?

– Ну, вам видней. Это вы ведь у нас – специалист по вечности. Прикоснулись, так сказать. Во тьму веков заглянули… А мы – так… Все больше неопознанными трупами интересуемся.

– Не одобряете?

– Нет. И плохо, Светлова, что о бизнесмене Родионе Уфимцеве – ни слуху ни духу. А ведь он фигура не менее интересная.

– Ну, в общем, да, – согласилась Светлова. – Если поделить вероятность «на троих», то более тридцати процентов приходится на то, что именно этот Родион, именно этот неизвестный пока нам «кот в мешке», и есть возможный отравитель Хованского.

– Мотив?

– Мотив? Да сколько угодно этих мотивов… Во-первых и главных, Родион Уфимцев – бизнесмен, что в данной географической точке автоматически определяет его нахождение в криминальном поле…

– А еще? Кроме бизнеса?

– Да что угодно… Вот, пожалуйста! – Аня открыла журнал. – Читали? «Имя и судьба».

– О чем это? О том, что «Ирина» – означает «мир», а «Владимир» – «владей миром»? А Виктор – победитель?

– Да нет… Тут автор идет дальше в своих прозрениях, улавливает более сложную связь между именем человека и его судьбой. Если ему верить, то имя влияет на судьбу уже «чисто конкретно»: Антоны, например, склоны к растрате казенных денег, Владимиры – к ранним бракам и так далее…

– А что далее-то?

– А то… Родионы, вполне возможно, склонны ходить с топором и мочить старушек. Прецедент с Раскольниковым всем известен. А когда ни того ни другого под рукой нет, то сойдут пузырек с ядом и депутат Хованский. Вот вам и мотив для Родиона Уфимцева.

– Понятно… – пробурчал Дубовиков. – Ход мысли понятен. Хотя сами эти твои мысли мне, честно говоря, не нравятся! Галиматья какая-то! Мракобесие.

– Да шучу я! Звиняйте, товарищ капитан… – вздохнула Светлова.

– В твоем положении мне было бы, надо сказать, не до шуток. Ввязаться в такое дело!

– В моем положении вам никогда не бывать, товарищ капитан. Слишком интересное.

– Уж это точно, – согласился Дубовиков. – Ты лучше скажи мне вот что… А как эти?.. Ну, те, что были предпоследними в этой веренице посетителей – на пленке? Глинищевы? Муж с женой?

– Глинищевы? – без особого энтузиазма переспросила Аня. – А что Глинищевы? У них-то какой может быть мотив?

– С твоим талантом придумывать мотивы… – Дубовиков покосился на журнал с «научной» статьей про имена. – Неужели нет никаких предположений? Неужто ничего в голову не приходит?

Аня устало пожала плечами.

– А последние контакты Хованского ты проверила? – не отставал капитан. – Последние поездки? В том числе зарубежные? Что там сказал этот менеджер Мартемьянов?

– Была поездка в Мюнхен. «Ненадолго, всего на три денька. Совсем свежие расходы». И буквально накануне печальной кончины депутата.

– Значит, была такая поездка?

– Оказывается, да.

– Вот это и вправду интересно, Светлова. В полном смысле этого слова. Понимаешь, в полном! А не в каком-то там неполном смысле или недоделанном.

* * *

Светлова так устала, пока добралась наконец до дома… Как никогда.

«Вот именно… никогда раньше я так не уставала, – думала Светлова, готовясь ко сну. – А капитан-то прав… Капитан прав, ох, как он прав! Суеверие, мракобесие и прочее и прочее…»

Она выключила свет. И остановилась в нерешительности… Забыла включить ночник! Вот это зря… Слишком темно. Шторы на окнах слишком плотно сдвинуты, и с улицы не пробивается даже полоски света. А спотыкаться в темноте ей теперь совершенно ни к чему. Опасно.

Спальня тонула в почти абсолютном мраке. И Светлова неожиданно для самой себя опасливо огляделась по сторонам.

Никого не было… Никто, простите, не стоял ни в углу, ни у спинки кровати и не поднимался к потолку под углом в сорок пять градусов.

Наконец Светлова добралась до постели и включила ночник.

Никого не было… Зато сердце колотилось!

Чуточку отдышавшись и успокоившись наконец, Аня открыла – кляня свое мракобесие! – Генриеттину книжку…

«Бизнесмен из Манчестера Брайан Линн вернулся домой 9 сентября 1991 года и прослушал пленку автоответчика. Среди обычных звонков от друзей и партнеров по бизнесу было что-то, от чего мурашки забегали по коже. Ровно в 4.42 вечера на пленку был записан голос, который иначе как «демоническим» назвать нельзя. Надо было слышать его, чтобы почувствовать весь ужас.

Голос звучал не по-человечески, и из-за искаженности было невозможно точно установить, что он говорил. Мистер Линн приехал со своей лентой к специалистам по паранормальным явлениям, и лента была изучена на студии звукозаписи. Ее прослушивали и с более быстрой скоростью, и замедленно. Брайану показалось, что он мог разобрать слова «заставь меня использовать» в середине длинного предложения. Некоторым кажется, что в начале были слова «я ненавижу тебя». Пленка все еще находится на изучении. Первая мысль, что это неудачная шутка…»

– И вторая мысль тоже… И третья – о том же! – зевнула Светлова, закрывая книжечку. – Разумеется, это была неудачная шутка кого-то из знакомых слишком внушаемого мистера Линна. Или проделка телефонного хулигана – какого-нибудь придурковатого балбеса с плохой наследственностью… Не надо быть «специалистом по паранормальным явлениям» и вообще – семи пядей во лбу, чтобы это сообразить.

Тем не менее Светлова бессознательно взглянула на свой автоответчик…

Красная точка на нем помигивала.

Немного волнуясь, Светлова нажала клавишу.

Сначала на пленке раздалось сухое – старческое! – покашливание. А потом странный шелест. Это был голос. Голос, пробормотавший несколько неразборчивых фраз, какую-то абракадабру.

«Надо было слышать это, чтобы почувствовать весь ужас…» – вспомнила Аня фразу из книжки.

Да что там притворяться…

У Светловой даже кончики пальцев вдруг похолодели от этого самого ужаса!

Превозмогая страх, Светлова прокрутила пленку еще раз – и ей теперь ясно почудились слова: «я ненавижу тебя».

Неужели? Ну, начиталась!

Так… спокойно!

Она выпила валерьянки и постаралась взять себя в руки.

Да, может, на то и расчет? На страх и «несовместимое с дальнейшей жизнедеятельностью изумление»?

И, надо признать, этот расчет в какой-то степени уже оправдывает себя…

Светлана Дмитриевна в своей пустынной квартире на Якиманке уже на транквилизаторы подсела… Пьет успокоительное горстями. Заснуть не может больше без таблеток – все прислушивается: что там в закрытой комнате Роппа происходит? Не хрустнет ли?

И Алена Глинищева совсем расклеилась и выбита из колеи этими видениями. Все-таки давит это на психику изрядно, когда знаешь, что твои прабабушки и прапрадедушки по-крупному влетали в большие неприятности после таких вот видений… А некоторые вообще сразу к похоронам готовиться начинали, как только старик заявлялся. Как Вера Алексеевна Глинищева, когда увидела декабрьской ночью 1892 года, внезапно проснувшись, в углу спальни окутанный белесой дымкой сгорбленный силуэт и услышала это явственное – хруст-хруст… Так на следующее утро сразу пересмотрела завещание! И вовремя. Поскольку к вечеру она уже умерла.

В общем, что хорошего, когда поступают такие вот потусторонние предупреждения: мол, все, готовься к худшему… Конец вам, Глинищевы… Уж точно после этого спать спокойно не будешь… Вот Алена и не спит. По ее же собственному признанию – даже снотворное ей не помогает. Извелась уже вся, зеленая от страха стала, бледная и несчастная.

Да и Светлова, если честно, похвастаться особой стойкостью не может…

Только одна Генриетта совершенно спокойна. Решительна и энергична. Вполне здорова. Цветет и пахнет… Несмотря на то что вроде главная «страдающая» в этом деле – и все ей должны помогать…

Генриетта.

«А что, если… – Светлова задумчиво взяла в руки книжку. – А что, если Генриетта?»

Самое ужасное в сыщицкой профессии, что подозревать следует всех. Абсолютно всех. Никто не может быть исключением из правила.

Зачем Генриетта дала ей эту книжку? И вся эта беседа о «вечном старике» – для чего? Не было ли это примитивной психологической обработкой? Которой, кстати сказать, Светлова вполне поддалась. Надо это признать. Вон как сердце колотится и руки дрожат.

Может быть, рыжая только разыгрывает из себя дурочку? А сама между тем внушает, и довольно искусно, определенные мысли и настроение?

Но выгода ей какая?

А такая… Хочет затянуть Анюту поглубже. Завязать по уши, чтобы Светлова не вышла из игры. Обставить все так, что как бы дело уж не в Ладушкине, а в том, что ей, Светловой, самой угрожает опасность. И, стало быть, Аня не должна останавливаться, пока не распутает дело до конца.

Ах ты, рыжая…

А что дура, так это, значит, прикидывается? Прикидывается…

Вот ведь как все у нее получилось складно с этим менеджером! Везет дуракам?! А что, если это не везение, а ум и расчет? Которые Светлова попросту недооценила. Потому что высокомерие – самый плохой советчик в делах.

Генриетта в курсе всех ее контактов: и с Аленой, и с Риной Васильевной…

Она вполне могла использовать миф Глинищевых в своих целях…

Как говорится, все рыжая знает: «адреса, явки»…

Могла, вполне могла устроить «игру в старика».

Подсунула книжку соответствующую, теперь звонит – на автоответчик что-то шепчет жутким шепотом.

А может, это все правда? Ну, что «я тебя ненавижу»? И рыжая всегда Аню ненавидела? Ну, неважно по какой причине… Может, Ладушкина приревновала – и теперь мстит?

Так бывает: кто-нибудь кого-нибудь ненароком обидит и годами не догадывается о ненависти, которую посеял. И однажды эта ненависть прорывается.

Подсунула книжку, на автоответчик шепчет… Устроила маскарад на лестнице…

Впрочем, насчет старика на лестнице – это уж Светлова слишком. Нетушки! Старик на лестнице был по-жуткому настоящий. Тут ошибиться Аня не могла.

Хотя и проверить это тогда не мешало бы…

Раньше бы Анна и раздумывать не стала – случись такая ситуация, как тогда на лестнице, когда ее этот старик так напугал… Догнала бы видение – и «вошла в контакт», поговорила как следует. Мало бы не показалось, кем бы он ни был.

Непростительным ведь было то, что она не поднялась тогда этажом выше, чтобы выяснить все-таки, что сие означает.

А объяснение, отчего Анна этого не сделала, было простым и унизительным.

Испугалась.

У нее так заколотилось тогда сердце…

Да, не та теперь Светлова… не та! По лестницам больше не бегает…

И сердце колотится, чуть что не так, быстро-быстро… За двоих, наверное, старается. Вот в чем дело.

* * *

Светлова встретилась с Ликой Дементьевой, как и в прошлый раз, в Камергерском, за чашкой кофе.

– Ну вот… пожалуйста… – Лика полистала свой блокнот. – Да, действительно… С пятого по восьмое. Мюнхен.

Светлова глянула в календарик:

– Уик-энд? Он отдохнуть хотел, развеяться?

– Нет, представьте… По делам.

– Лика, стало быть, это были очень важные дела? Судя по тому, что на них потрачен уик-энд?

– Да не то чтобы важные… Скорей даже не очень важные. Но он почему-то торопился с этой поездкой.

– Вот как? И вы знаете, с какой целью было предпринято это путешествие?

Лика задумалась…

А Светлова помешивала ложечкой чай – она уже давно отказалась из-за ребенка от кофе – и терпеливо ждала.

Ее ужасно интересовал теперь этот Мюнхен!

В самом деле, это была последняя поездка Федора Хованского. Последняя виза в его заграничном паспорте. Через несколько дней после возвращения его отравили. Разумеется, это путешествие могло не иметь никакого отношения к его смерти… Но все, что непосредственно предшествует трагедии, вызывает неизбежное подозрение, потому, вполне вероятно, может иметь отношении к гибели.

Заслуживало внимания также и то, что поездка была предпринята Хованским в довольно напряженное для него время – просто втиснута между другими, несомненно, очень важными для него делами. Можно предположить, что вырваться на эти несколько дней из Москвы Хованскому было очень непросто… И тем не менее он это сделал. Почему?

– Вот! – Лика пролистала еще раз блокнот. – Нашла! Вспомнила!

Давно уж Светлова так не радовалась. Оказалось, что цель поездки Хованского в Мюнхен отнюдь не секрет! Поскольку именно Лика, как секретарь, созванивалась в Мюнхене с некой госпожой Витенгоф, обговаривая Время и место их с депутатом Хованским встречи.

«Итак, цель поездки – встреча с некой госпожой Витенгоф…» – удовлетворенно думала Светлова, слушая листающую блокнот секретаршу.

– Но о чем они, Лика дорогая, говорили? Что на этой встрече обсуждали?

– Да он что-то объяснял… – Лика пожала плечами. – Но я, честно говоря, не помню. Знаете, столько всего приходится держать в голове, не работа, а сумасшедший дом… Помню только, что это не имело отношения к его работе в Думе. Иначе я бы запомнила, записала, сделала какие-то пометки. По-моему, это была какая-то чепуха… Да, да, я так, кажется, и подумала тогда: «Чепуха какая-то!» Да, я еще подумала, как он с такой старухой будет общаться, наверное, она уже в полном маразме?

– Она что же, очень старая, эта госпожа Витенгоф?

– Очень! – ответила убежденно Лика. – Да-да, я вспомнила, почему он так торопился с этой поездкой. Он сказал: «Надо, Ликочка, мне со временем поджаться как следует, чтобы успеть на этот уик-энд в Мюнхен. Потом мне, позже, уже не вырваться, а старуха такая древняя – того гляди помрет».

* * *

– Что ж такого, мамочка, что сердце колотится по пустякам… – Доктор внимательно посмотрела Светловой в лицо. (В консультации всех женщин почему-то называли «мамочками».) – Ничего удивительного. Ваша психика сейчас в очень уязвимом состоянии. И пустяков в вашем интересном положении не бывает. – Докторша еще раз внимательно заглянула Светловой в глаза. – Могут, могут вполне появиться всякие настроения… Иногда такое взбредет мамочкам в голову – просто диву даешься! Это ведь вам не прогулка, дорогая.

– Да я уж поняла, – вздохнула Светлова.

– Ничего вы еще не поняли. Увы, беременность – это, в ветхозаветной-то трактовке, – есть болезнь, наказание! Ну и с точки зрения медицины: испытание на прочность для всего организма. А если у вас сейчас еще и помимо этого какие-то жизненные неприятности, то вполне понятно, знаете ли, такое ваше неустойчивое эмоциональное состояние…

«Хорошо хоть это понятно…» Светлова слушала монотонный докторский голос и успокаивалась.

– Самое сложное в жизни женщины, – продолжала врач, – это то, что всякого рода жизненные испытания обрушиваются, как назло, «не вовремя», нисколько не учитывая ее физиологическое состояние.

– Да уж… «Не вовремя» – это точно! – согласилась Светлова. – А мне еще тут путешествие предстоит… на самолете.

– Да вы что, дорогая моя?! Самолет ни в коем случае!

– Но… я быстро… денька на три… туда – обратно.

– Денька на три… туда – обратно?! Да вы просто, мамочка, рехнулись! – Врачиха теперь смотрела на Светлову враждебно, как на личного врага. – Перелет – это стресс! Очень серьезный, заметьте, даже для здорового организма стресс. А если через три дня вы летите обратно – это двойной удар. А для него – это вообще катастрофа. – Пожилая женщина-врач скосила глаза на Анин животик.

– Но…

– Никаких «но» просто не может быть. Период полной акклиматизации для взрослого человека семь дней, для ребенка двадцать четыре дня. До двух лет детям вообще лучше никуда не ездить, а потом, после двух, – не меньше чем на месяц. А вы что удумали?! Два перелета за несколько суток! Вы представляете, какая жестокая у вас будет реакклиматизация? Это же двойной удар, двойной стресс.

– Но это же недалеко… – робко засопротивлялась Светлова. – Это не Африка, не Австралия, не горы, в конце концов! Там почти такая же погода, климат…

– Акклиматизация – это не только приспособление организма к другому климату. Прежде всего это адаптация в условиях иного магнитного поля. Акклиматизация – это всегда стресс.

Глаза пожилой женщины, потрясенной невежеством и непросвещенностью пациентки, пылали таким праведным миссионерским гневом, что, если бы на стене ее кабинета вдруг обнаружился лозунг – огненные буквы что-то вроде «Акклиматизация – вечное мировое зло», Светлова бы уже почти не удивилась.

– Ни в коем случае, – жестко повторила врач.

– Да? – растерянно переспросила Светлова.

– Да! – отрезала врачиха и, чуть сжалившись над совершенно уничтоженной Светловой, добавила: – Поезжайте поездом, если так уж необходимо.

При этом весь ее вид выражал полное неодобрение. Ну какая такая может быть необходимость у «мамочки» куда-то там ехать, тем более лететь?! Сидела бы себе за печкой, чепчики вышивала… Как и полагается приличной женщине на сносях.

Аня вздохнула. Увы, была, была такая необходимость! Конечно, она бы вышивала чепчики… Но как их вышивать, если Ладушкин пропадает за просто так?!

Письмишки, которые Гоша посылал Светловой из Центра культуры имени Жоржа Помпиду, предоставляющего бесплатно компьютеры и Интернет всем, кто в них нуждался, не оставляли сомнений: Ладушкин, если не найдется для него законная возможность вернуться домой, удумал такое… Мало не покажется! Эта переписка «имени Жоржа Помпиду» наводила Светлову на самые мрачные предположения относительно дальнейшей судьбы Егора и заставляла торопиться.

Совсем, кажется, скисший от неудач «доберман-пинчер» Ладушкин, судя по интонациям его писем, походил теперь более на сбитого с ног внезапной чумкой больного пса.

Так, в одном из письмишек Гоша обмолвился, что у него заканчивается паспорт… И, стало быть, можно было предположить, что свои кардинальные задумки Гоша приуготовил на конец этого оставшегося у него отрезка времени.

И Светлова купила билет в Мюнхен.

До отлета у нее оставалось еще три дня.

Итак, то, что посоветовал капитан относительно Мюнхена, она выполняет.

Оставалась еще пара пунктиков. Если исходить из мудрых наставлений капитана… Глинищевы и Уфимцев.