Текст книги "Фамильное привидение"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

– Шишка становится, кажется, меньше… – констатировала, осмотрев голову менеджера, Генриетта. – Вас не тошнит?

– От вас?

– Нет, вообще?

– Вообще нет.

– Если не тошнит, значит, без сотрясения мозга обошлось.

– Вот спасибо. – Мартемьянов поморщился, дотрагиваясь до головы. – Как же вы могли, голубушка? Пароваркой по голове!

– А вы как могли?

– Что – я мог?

– Как – что? Вам еще объяснять – что?! Забыли после пароварки, чем занимались, когда я вошла?

– Чем это я занимался?

– А телефон?

– A-а… телефон… Вот вы отчего так разволновались. Милая моя, поймите, я не собирался вызывать группу захвата!

– Да что вы? – скептически усмехнулась рыжая.

– Не собирался, поймите вы это, наконец, дубовая голова! По той же простой причине, о которой я уже упоминал ранее. А именно: потому что вы, голубушка, несколько сумасшедшая женщина. И у меня нет никакого желания пасть жертвой в какой-то дурацкой перестрелке. А так бы случилось, примчись сюда наши охранники. Говорю же, я не видел смысла обострять обстановку… Поскольку обращаетесь вы со мной довольно сносно и готовите неплохо…

– Благодарю…

– Не за что. А пытки и издевательства в вашем меню пока не предусмотрены… Я и не видел никакого смысла обострять обстановку, ставя кого бы то ни было в известность о моем похищении, пока мы каким-то образом с вами не договоримся. Я все-таки верю, что это возможно. В общем-то, я бы не возражал, чтобы мы приступили к переговорам как можно быстрее! Как я вам уже объяснял, со временем у меня самые большие проблемы… Но без телефона я, уж извините, никак не могу. У меня несколько очень важных дел, которые не терпят ни малейшего отлагательства. Так что возвратите мне сию минуту трубку и уберите подальше вашу идиотскую пароварку. Я сделаю несколько срочных звонков, и мы с вами обсудим ваши проблемы. Я верю – мы договоримся.

– Я все-таки не могу никак понять вашего странного спокойствия… – проворчала Генриетта. – Я бы уже сто раз в такой ситуации сошла с ума!

– Верю.

– А вы хоть бы хны!

– Видите ли, голубушка, это все оттого, что я уверен, повторяю: мы каким-то образом с вами договоримся. Успех обеспечивает всего лишь определенная техника общения.

– Да?

– На самом деле нет такого повода и нет такого человека, с которым нельзя было договориться. Для этого надо просто иметь мозги, владеть некоторыми приемами специальной техники общения, исходить из той позиции, что договориться можно и надо… Ну и, конечно, владеть членораздельно русской речью. В наше время льется так много крови именно из-за того, что все это в дефиците. Люди часто просто не умеют строить фразы, не владеют техникой разрешения конфликтов… ну и так далее и тому подобное…

Он говорил и говорил…

И Генриетта вдруг поймала себя на том, что слушает его, как внимательная школьница любимого учителя. Речь менеджера, несмотря ушиб пароваркой, лилась плавно и убедительно, и рыжая слушала его уже почти завороженно.

Очевидно, он и в самом деле владел этой самой техникой общения, потому что Генриетте начало казаться, что они и вправду сейчас обо всем договорятся.

Еще немного – и она протянет ему трубку. А потом отпустит с миром и еще накормит на дорогу ужином.

Генриетта спохватилась.

И тогда немым укором из глубин ее подсознания выплыл мысленный образ несчастного и прозябающего в Париже Ладушкина и страшный сад из ее сна, который опутывает Гошу, не отпуская, своими ветвями…

– Ну хватит! – оборвала она невежливо плавную речь своего заложника. – Если хотите, чтобы шишка поскорее прошла, приложите к ней монету.

– Откуда у меня может быть монета? – явно обиженный тем, что его перебили, проворчал Мартемьянов. – У меня вообще только кредитные карточки.

– Ну приложите карточку… Я, правда, такого народного средства не знаю… не слыхала пока, во всяком случае… Но можете попробовать.

«Итак, Инара Оскаровна все-таки выпила в клубе немного минеральной воды… – рассуждала Светлова. – Может быть, именно это и послужило причиной ее смерти?»

Информация, добытая капитаном Дубовиковым, ставила на этой версии крест.

– Экспертиза вещей, принадлежавших покойной Хованской, свидетельствует: никакого яда на них не обнаружено. Ни на бутылке с минеральной водой, ни на трубке сотового… Нигде, – сухо сообщил Светловой допущенный благодаря своим связям к «тайнам следствия» капитан.

Собственно, никакого следствия как такового и не было. Сердечный приступ в тренажерном зале ни у кого не вызвал сомнений. «Качаются, качаются – добиваются идеальных форм… И в итоге и вправду добираются до финиша в отличном состоянии! Выглядят в гробу как на картинке…» – пожаловался Дубовикову его приятель из районного отделения, на которого и свалилась смерть прекрасной вдовы.

Экспертизу вещей, принадлежавших покойной Хованской, этот приятель, собственно говоря, сделал лично для капитана, по его просьбе.

– Может быть, хоть какие-то следы на кончиках пальцев? – Светлова с угасающей надеждой заглянула капитану в глаза.

– Абсолютно ничего.

– Что ж, значит… неужели все-таки сердце?

– Ну, не знаю, Анюта… Я помогаю тебе, чем могу. Но углубляться в это дело с Хованскими, уж извини, никак не могу. Своих дел – по горло.

– Спасибо, Олег Иванович.

– Чем богаты… – вздохнул капитан. – Заходите.

– Непременно.

Разочарованная разговором с капитаном, Светлова покинула скромное помещение фонда и не спеша, чтобы прогуляться и подумать, направилась к метро.

«Сердце у такой энергичной – буря и натиск! – совершено здоровой и цветущей на вид вдовы? – скептически размышляла Светлова. – Маловероятно…»

Любопытно, что если бы «Скорая» не забрала тогда труп Федора Федоровича Хованского так быстро… Это случилось, в общем, благодаря случайности: Инара Хованская вошла в квартиру через пятнадцать минут после того, как ее муж в последний раз в своей жизни поговорил по телефону, – и сразу же вызвала «Скорую».

Хованского отправили на вскрытие уже буквально через час после смерти. Что бывает нечасто…

Не случись это так быстро – и у него на пальцах яда не обнаружили. Очевидно, он обладал свойством быстро испаряться. Тогда и то, что с ним случилось, было бы квалифицировано медиками как «сердце».

А ведь в пище, которую он принимал, тоже не обнаружено никакого яда. Не было его и на чашке с недопитым чаем, которая стояла на письменном столе депутата.

Федор Федорович всего лишь едва прикоснулся к телефонной трубке…

Инара Оскаровна пила в клубе минеральную воду…

И еще она брала в руки письмо. Странное письмо, в котором ничего не было написано.

И которое ей передал какой-то старик…

Дома Светлова тут же бросилась к компьютеру.

www.fr .Ladushkin

«Какие-нибудь характерные, запоминающиеся детали из поведения Хованской?» — спрашивала Светлова.

Ответ пришел на следующий день, когда Ладушкин добрался, очевидно, наконец до Центра культуры и искусств имени Жоржа Помпиду. На сей раз он превосходил своей лаконичностью даже легендарные сообщения «Центр – Юстасу» и «Юстас – Центру».

www.svetlova.ru

«Она очень брезглива».

Вот как… Брезглива!

Ну конечно же… Хованская вытащила из конверта белый чистый лист бумаги, повертела его удивленно в руках и выкинула.

А потом она вернулась в тренажерный зал. Но прежде чем приступить к прерванным занятиям, Инара Оскаровна вымыла руки. Однако за то время, что она поднималась по лестнице, яд, попавший на кожу с пропитанной отравой бумаги, сделал свое дело.

Она встала на бегущую дорожку тренажера – и упала.

И опять старик!

Светлова могла не верить напичканной фамильными предрассудками и суевериями слабонервной молодой женщине Алене Глинищевой… В конце концов, она могла не верить собственным глазам – хотя Аня могла бы поклясться, что видела тогда в светлом проеме окна этот зловещий, похожий на привидение старческий силуэт…

Но как было не верить охраннику фитнес-клуба. У секьюрити глаз алмаз, натренированный на фэйс-контроле! Он тоже видел старика.

Значит ли это, что исчезнувший из своей комнаты на Якиманке Ропп появляется то там то здесь, сея вокруг себя смерть?

И значит ли это, что жизнь Алены Глинищевой как свидетеля висит на волоске? Недаром ведь Ропп уже крутится рядом с ее домом.

Да и сама Светлова, возможно, ходит по краю…

В общем, Анна была совершенно потрясена смертью Хованской.

Но почему?

Зачем ему понадобилось убивать еще и Инару?

Потому, что жена часто знает не меньше мужа? А Инара горяча и не привыкла держать язык за зубами?

И Ропп доводит дело до конца?

Ведь когда он убирал Хованского, супруга депутата была в отъезде…

Теперь Инара тоже отравлена. Как и ее муж.

И дела Ладушкина стали совсем плохи.

Самое ужасное, что если бы все не были так уверены в сердечном приступе, то и это преступление могли повесить на Ладушкина…

Единственное его алиби – это то, что он в Париже. Но именно это и невозможно привести в качестве алиби, ибо он нелегал и никаких доказательств того, что он пересек границу, нет.

Для скрывающегося Ладушкина – это хорошо, для Ладушкина, пожелавшего бы доказать свою непричастность к отравлению Хованской, – из рук вон плохо.

В общем, и Светловой, получается, исходя из Гошиных интересов, не имеет смысла настаивать на этой версии.

– То есть… Насколько я понял из ваших сумбурных объяснений, вы считаете, что «Наоко» заказало убийство депутата Хованского, потому что он угрожал компании разоблачениями? – поинтересовался менеджер Мартемьянов, внимательно и терпеливо, как малое дитя, выслушав Генриетту.

– Считаю.

– И из-за этого вы меня похитили?

– Из-за этого.

– Что это вам дает?

– Я хочу вернуть своего мужа.

– Любопытный способ…

– Уж какой есть. Если вы напишете в признании, что «Наоко» наняло этого старика Роппа, с моего мужа будут сняты обвинения.

Менеджер среднего звена Мартемьянов задумчиво и с явно возросшим интересом смотрел на Генриетту.

– Знаете, – наконец сказал он, – если бы у меня была такая жена, я бы, пожалуй, вообще отказался от охраны.

– Да?

– И готовите вы – повторюсь – очень и очень недурно.

– Благодарю. Вы меня совсем захвалили.

– А ваша глупость необъяснимым образом компенсируется вашей преданностью. Хотя, казалось, это отнюдь не взаимозаменяемые качества.

– Чего?

– Нет, что-то в вас, безусловно, есть… Возможно, мое первоначальное мнение было ошибочным, и вашему мужу как раз повезло. Впрочем, возможно, я просто устал от сомнений, связанных с этим аспектом взаимоотношений мужчины и женщины…

– Каким таким аспектом?

– Ну, видите ли… Это минус обеспеченной жизни, беда богатых мужчин: никогда им не узнать, любят тебя или твои деньги. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Послушайте, дорогая…

– Никакая я вам не дорогая!

– Ну хорошо, не дорогая… Не хочется из уважения к даме употреблять антоним…

– Какой еще антоним?

– Видите ли… Антоним слова «дорогая», уж извините, «дешевая».

– Но-но!

– Тем не менее один маленький, но существенный вопрос…

– Какой еще вопрос?

– Если я на сто процентов докажу вам, что нашей компании не имело никакого смысла способствовать переходу в иной и лучший мир этого Федора Федоровича Хованского… вы оставите меня в покое?

– А как вы это докажете?

– Это уже другой вопрос… Ответьте вначале на первый. Если я это вам докажу, вы оставите меня в покое?

Генриетта некоторое время мрачно вглядывалась в глаза Мартемьянова, словно отыскивая в них подтверждение подвоха.

Ничего такого ей обнаружить не удалось: глаза были голубые… Совершенно голубые. Ну просто бубликами торговать с такими глазами, а не нефтью.

– Оставлю, – наконец так же мрачно пообещала Генриетта.

– Точно?

– Я оставлю вас в покое. Доказывайте.

Глава 13

Небольшой, но идеально отреставрированный – с иголочки! – особняк – вотчина «Наоко», хорошенький, как конфетка, поблескивал темными тонированными окнами.

Прямо над ним – все для богатых, для новых хозяев жизни! – в Замоскворечье горел тонкий яркий новенький месяц и сияло несколько ярких, будто специально начищенных звездочек.

Причем вокруг небо было обложено тучами, а над «Наоко» – как по заказу… Словно и тут заплатили кому нужно.

Генриетта остановила машину и сняла с менеджера среднего звена Мартемьянова наручники.

Когда они щелкнули – у нее сердце покатилось куда-то к пяткам.

«Какая же я дура… – только и пролепетала она про себя. – Что же я, идиотка, делаю?! Как я могла ему поверить?!»

– Ну, вы выходите? – Мартемьянов открыл дверцу машины.

– Я?

– Ну, вы, разумеется! Или в машине есть еще кто-нибудь?

Генриетта набрала в легкие побольше воздуху, как перед прыжком в воду…

Она еще может спасти себя… Пока он не сдал ее охранникам… Двигатель не выключен – дать по газам и скрыться в переулках… И пусть себе проваливает: ну, не получилось ничего с письменными показаниями – и не получилось… Придумает что-нибудь еще…

– Знаете, здесь не жарко! – возмутился менеджер среднего звена, поднимая воротник плаща. – Может, вы все-таки поторопитесь, мадам? Вы похитили меня без моего гардероба… А тут, на воле, пока я томился в ваших застенках, кажется, совсем зима наступила!

Собравшись с духом, Генриетта высунула ногу из машины – и тут же под ней хрустнул тонкий лед.

И туфля сразу же наполнилась ледяной водой… Что и говорить, это она умела – остановить машину в самом неподходящем мечте, а точнее, прямо в луже! Причем по закону подлости там, где выходил Мартемьянов, блин, сухо, а где она…

Так, хлюпая полной водой туфлей и умирая от страха, она и поплелась вслед за менеджером среднего звена к офису «Наоко».

Зато Мартемьянов теперь шагал бодро. Можно даже сказать, весело.

«А что ему теперь печалиться… – тоскливо подумала Генриетта, – считай – освободился…

Только сейчас кликнет – и повяжут Генриетту, упрячут в каталажку за киднеппинг. И будет у дочки мама уголовница, и Ладушкин сгинет, пропадет… Выручать его больше некому.

Причем ведь сама своими руками освободила менеджера!»

– Что-то вы прямо еле ноги передвигаете? – недовольно оглянулся Мартемьянов. – Мы с вами все-таки не на прогулку вышли в парк!

– Да иду я, иду… – вздохнула Генриетта.

Они зашли в офис «Наоко» не с парадного входа, а откуда-то сбоку… Мартемьянов открыл дверь своей магнитной картой.

– Только очень тихо! – прошептал он, ведя Генриетту по каким-то коридорам и лестницам. – Здесь, разумеется, как вы понимаете, есть охрана…

– Да я и так… не дышу… – сдавленным от страха голосом просипела Генриетта.

– Ну-с, голубушка, милости просим… Это, так сказать, мое рабочее место. Присаживайтесь!

Мартемьянов наконец радушно усадил Генриетту перед монитором и включил компьютер.

– Ну вот, глядите… Если у вас глаза есть, все и увидите!

Мартемьянов пощелкал мышкой, и перед Генриеттой предстало то, что без преувеличения можно было бы назвать «досье». Здесь были даже снимки, запечатлевшие довольное лицо Федора Хованского в разные минуты его жизни – одного или в компании с разными людьми, мужчинами, но главным образом все-таки с женщинами. Причем это были явно минуты веселья и радости, а отнюдь не печали.

Однако основу досье составляли все-таки цифры…

В общем, это было похоже скорее на книгу расходов какой-нибудь домохозяйки: столько-то потрачено на «Тайд»… столько-то – на маргарин… Причем «Наоко» вела свои расходы на депутата именно с такой же скрупулезностью.

– А вот здесь, обратите внимание, зафиксированы проплаты заграничных поездок… Ну, понимаете теперь, что к чему?

– Кажется, понимаю… – изумленно ахнула Генриетта.

– Да тише вы! Разахались…

– Понимаю, понимаю! – изумленным шепотом повторяла рыжая. – Какой же вы все-таки аккуратный!

– Да уж… – скромно согласился менеджер. – Деньги любят счет… старая мудрость.

– Ага! – Генриетта просто впилась глазами в экран монитора.

– Обратите внимание, как господин депутат любит путешествовать… Разумеется, наша компания приветствует в людях эту тягу к познанию мира. Но обратите внимание, мы при этом всегда проплачиваем турагентствам со своего счета. Чтобы было понятно и дураку… Кто ему платит, тот его и танцует.

– Да он у вас прямо как при коммунизме жил! – подивилась Генриетта. – Получается, вообще сам ни за что не платил… Все вы?

– А то! – поддакнул довольно Мартемьянов. – И сами подумайте, дубовая вы голова, ну зачем нам «заказывать» человека, который ест с руки? Зачем убивать такого? Столько денег вложено… Строго говоря, мы понесли убытки и скорбим.

– Понимаю, понимаю…

– Вот, пожалуйста… – Мартемьянов выделил строчку на мониторе. – Совсем свежие расходы. Буквально накануне печальной кончины Федора Федоровича Хованского. Извольте… Поездка в Мюнхен… Ненадолго… всего на три денька. Не слишком большой расход… конечно, мы не обеднеем, но все же…

– В Мюнхен?

– Ну да… видите, это стоимость авиабилетов…

– А что он там делал?

– Вот уж не знаю, милая… Я ведь не сыщик. Я менеджер. Вы поймите, это же не компромат… Компромат на рабочем месте в компьютере не держат. Это просто общие сведения – для общего впечатления, так сказать… Чтобы в делах был порядок… Ведь Федор Федорович Хованский у нас не один такой, сами понимаете…

– Да уж, наверное… – вздохнула Генриетта.

– Ну как? Это вас убеждает?

– Убеждает…

– Ну вот, я же вам говорил… «Сорок пятый», милая, – это анахронизм. Все проблемы в этом мире следует решать с помощью слов и денег.

В это время в коридоре включился свет, и по полу загрохотали десантные ботинки.

Выключать компьютер было уже поздно – тот, кто шел по коридору, наверняка уже видел свет, струившийся из-под двери.

– А ну быстро… прячьтесь!

Затолкав Генриетту под стол, Мартемьянов как ни в чем не бывало развалился в кресле и защелкал мышью.

– Кто тут?

Дверь распахнулась, и в комнату просунулась голова бдительного охранника.

– A-а… Это вы, Владилен Георгиевич… – пробормотал он. – Задержались на работе?

– Задержался, как видите.

– Да уж вижу…

В это время Генриетта от ужаса икнула под столом.

– Вспоминает вас, видно, кто-то! – ухмыльнулся охранник.

– Да уж… когда такие переработки…

Охранник понимающе кивнул и повернулся, чтобы продолжать обход.

И вдруг что-то вспомнил и удивленно воззрился на Мартемьянова.

– Но вы… Вы же… – Он изумленно поглядел на менеджера. – Вы же исчезли?!

– Не совсем. – Мартемьянов, изображая большую занятость, щелкнул мышкой. – Не совсем исчез. Просто я ненадолго отлучался.

– А-а… – Охранник удалился, переваривая явно непосильную для мозга информацию. – Отлучались, стало быть…

Все это время Генриетта дрожала под столом.

– А теперь… брысь отсюда! – Мартемьянов схватил Генриетту за руку и потащил вниз по лестнице.

Он снова открыл своей магнитной картой какую-то, очевидно потайную, дверь и вытолкал ее на улицу:

– И чтоб я вас в жизни своей больше никогда не видел!

* * *

Телевизионный сюжет был минуты на три…

Менеджер среднего звена Мартемьянов шел от своей машины к дверям особняка, в котором размещалась компания «Наоко», и довольно неудачно пытался уворачиваться от микрофона, который настойчиво протягивал ему репортер.

– Это было похищение?

– Да нет…

– Но ваши коллеги из компании «Наоко» заявили милиции, что вас похитили!

– Ни в коем случае.

– Вы не могли бы поподробнее?

– Не мог бы.

– Вам не кажется, что это странно?

– Да нет… Просто одна моя знакомая неудачно пошутила…

– А она знает, сколько дают за такие шутки?

– Теперь знает. Я ей объяснил.

– Вы не думаете все-таки, что ваше странное исчезновение, которое вы упорно не желаете называть похищением, связано с определенной репутацией компании «Наоко»?

– Что значит «определенной»?

– Ну… сомнительной!

– Нет, не думаю.

– Почему?

– Потому что у компании «Наоко» отличная репутация. А все остальное – происки конкурентов!

На этой оптимистической ноте сюжет и завершился. Что еще пытался выяснить репортер, осталось за кадром.

– А теперь о погоде.

На экран выплыла девушка с грациозными движениями и проникновенным рассказом о надвигающемся из Скандинавии антициклоне.

Светлова нажала на пульт.

Итак, история с похищением Мартемьянова все-таки просочилась в печать.

Хорошо это или плохо?

Любопытно, что менеджер среднего звена Мартемьянов Генриетту не выдал. Не сдал властям, нет.

«Дуракам везет». Светлова, кажется, не знала никого, кроме Генриетты, на ком бы это жизненное правило столь блестящим образом подтверждалось.

Светлова выключила телевизор. Она с глубоким почтением смотрела теперь на рыжекудрую супругу Ладушкина. Недаром в старину мудрые люди говаривали: хотите получить мудрый совет, поезжайте в сумасшедший дом к Ивану Петровичу.

А подробный рассказ Генриетты о посещении офиса «Наоко» потряс Светлову, без преувеличения, до глубины души…

Вот он, глубокий смысл поступков идиота.

Сама не знала рыжая, что творила, – и такой результат!

Признание менеджера среднего звена Мартемьянова меняло все.

– Знаешь, Аня, у него очень хорошая голова… у этого Мартемьянова… – вздохнула, закончив свой рассказ, Генриетта. – Я, конечно, идиотка… Но, возможно, именно потому, что очень страдаю из-за своей глупой головы, и могу это оценить. У него ну просто уйма мозгов! Хватило бы на две головы или даже на три. На мою пустоватую башку, будь у меня такой… ну, друг такой, что ли… запросто хватило бы…

– Ну хватит… Размечталась, – прервала Генриетту Светлова. – Давай о деле. Значит, депутат Хованский играл в случае с «Наоко» роль громоотвода?

– Ну да… Он постоянно грозил расследовать деятельность «Наоко» во всевозможных антикоррупционных комитетах, членом которых являлся… Да так грозно грозил, что у кого-то могло даже создаться впечатление, что от расплаты теперь этой «Наоко» не уйти. Подоплека заключалась в том, что угрозы должны были оставаться просто потоком слов, пока дела компании шли своим чередом.

– Что и говорить, – вздохнула Светлова, – это мудрая политика со стороны «Наоко»: пусть лучше расследование «решительно возьмут в свои руки» свои люди, чем неизвестно кто.

– Но как же тогда быть со стариком?

– Вот именно…

– Да… И что же означает снимок, сделанный на аукционе, где Ропп запечатлен рядом с людьми из «Наоко»?

– Ну… Это-то можно объяснить… Если не находиться в крепком плену версии, что Ропп – это непременно киллер «Наоко». Фотограф ведь снимал в толпе, а не в спальне, и вполне возможно, что это тот случай, когда в кадр старик попал случайно.

– Пожалуй… Мартемьянов клянется мамой, что понятия не имеет ни о каком старике… Мол, в «Наоко» еще не сошли с ума, чтобы нанимать киллера в доме престарелых! Говорит: на молодых денег пока хватает.

– Но куда тогда исчез Ропп? – Светлова так была потрясена результатом, достигнутым Генриеттой, что даже снизошла до обсуждения с ней версий.

– Ума не приложу… Впрочем, мне и прикладывать особо нечего, – вздохнула Генриетта. – Это ты, Аня, должна подумать.

Теперь вздохнула Светлова.

– И что же все-таки означают эти «явления старика»? – пробормотала она.

– Понятия не имею!

– А может быть, если «Наоко» ни при чем, то этот Борис Эдуардович действует по своему личному почину? Самостоятельно?

– В таком возрасте? Когда люди уже только завещания составляют и кефир пьют?

– Как знать, как знать! Недаром говорится: «Это сборище костей есть вместилище страстей», – повторила Светлова один к одному слова Алены Глинищевой. – В конце концов, Роппу действительно очень нужны были деньги на издание его книги. Очень нужны. Он считал издание этого тома делом всей своей жизни. Этим и объяснялись его хождения к Хованскому. Может, он решил отомстить депутату за отказ? Чего не сделает фанатик! Ради своей идеи он сделает все.

– Ну, не знаю…

– Однако, если Ропп не виноват, мы оказались в тупике. Надо все начинать заново, озираться по сторонам в поисках иных версий, иных зацепок…

И как быть с Аленой и «визитами» старика, который ее, судя по всему, преследовал?

Щелк-хруст…

Старик появляется… исчезает…

Но от менеджера среднего звена Мартемьянова теперь достоверно стало известно, что Борис Эдуардович Ропп, страшный старик, похожий на привидение, с ужасной привычкой пощелкивать суставами костлявых пальцев, ну никак не мог быть привлечен «Наоко» к убийству депутата Хованского. Не было у «Наоко» в этом никакой необходимости в связи с абсолютной и полной продажностью досточтимого Федора Федоровича.

И таким образом, являться к кому бы то ни было Борису Эдуардовичу Роппу не имело ни малейшего смысла. Ни в виде привидения, ни в натуральном, ни паранормальном виде…

Где он был, отчего исчез, это, в конце концов, его личное стариковское дело… Но вот преследовать Алену он не мог никак.

– Ань… – Генриетта поежилась. – А может, это и правда… того… видение? Проклятие рода Глинищевых? Предзнаменование, так сказать? Я тут почитала одну книжку на эту тему… Такие вещи случаются, я тебе скажу… Просто ужас.

– Думаешь, все-таки предзнаменование?

– Хотя, конечно, и без всяких предзнаменований я лично нутром чувствую: ничего хорошего нам в обозримом будущем не светит!

– Нет… вряд ли это предзнаменование… – покачала головой Светлова. – Слишком уж старик активный для привидения. Он ведь не просто «является»… Знаешь, нормальное привидение явится, потусуется… ну, и растворится в воздухе бесследно. Или, в крайнем случае, сквозь стену пройдет – и привет! До следующего раза! А это привидение-проклятие в фитнес-клуб заявилось, да еще и письмо передало, прочитав которое Инара Хованская дуба дала.

– Да, это, пожалуй, для привидения чересчур. Насколько я поняла, по негласным правилам «жизни привидений», если что-то с теми, кому они являются, и случается, то исключительно от их собственного страха и несовместимого с дальнейшей жизнедеятельностью изумления… Напугать – это пожалуйста.

– Да?

– Ага… Вот как с этим Гарри Мартиндейлом, про которого ты, помнишь, рассказывала? Увидел римских всадников, сквозь стену проходящих, – и кувырк с лестницы! Все ребра себе, наверное, поломал. Или вот тоже был случай…

– Аналогичный?

– Аналогичный.

– Расскажи-ка…

– Вообще, обычно это бывает так… Некто просыпается среди ночи, непонятно отчего, и вдруг обнаруживает стоящую у спинки кровати неясную фигуру. Причем заметь, несмотря на то, что все происходит в кромешной тьме, все равно тот, кому «примерещилось», способен описать ее очень подробно.

– Надо же… – подивилась Светлова.

– Вот одна женщина, англичанка, просыпается однажды в своем доме викторианской эпохи – где-то в Рейтгете, кажется, – от грохота и звяканья такого стеклянного – ну, как будто проехал фургон с молоком. И вдруг слышит: всхлипывания из угла спальни доносятся. Садится англичанка эта на постели и чувствует, что это не сон. Смотрит, а в углу…

– Ну в точности как Вера Алексеевна Глинищева… – задумчиво пробормотала Светлова.

– Смотрит, а в углу девушка в старомодном платье – ну, как из прошлого века… И лицо у нее такое грустное-грустное. Сидит и всхлипывает, представляешь?

– С трудом.

– Конечно, женщина сразу же инстинктивно почувствовала, что это – призрак.

– Догадалась?

– Ну! Когда же ей показалось, что девушка ее заметила, видение исчезло. Оно поднялось вверх под углом в сорок пять градусов, а затем растворилось под потолком.

– Ты где все это прочитала?

– Да есть у меня одна книжечка… А страшновато все-таки, Ань, да? Вот так проснешься ночью – а в углу спальни… – Генриетта поежилась. – Или глупости все это?

– Глупости, конечно. Под каким углом, говоришь? Сорок пять градусов?

– Ага…

– Ну, хорошо. Ты мне эту книжечку одолжи… О’кей? Итак… Если уж мы с такой «точки зрения» взялись все объяснять, то пусть… Согласна: видение, проклятие, привидение в образе старика – назовите как хотите! – является, существует, примерщивается. А старик Ропп? Он ведь реальный… Куда он делся? Каким образом он растворился без осадка и без остатка? Через какую стену прошел? У него ведь адрес есть, прописка, паспорт, соседи, коллеги… Детей и родственников, правда, нет.

– Во!

– Что – во?

– Заметь, подозрительно.

– Что – подозрительно?

– Где они? Дети? Родственники?

– Ну где… где… Всех пережил, наверно. Он ведь очень древний.

– Именно что «очень древний».

– И что?!

– Согласна, всех родственников старик пережил. Но насколько?

– Насколько?! Что ты имеешь в виду?

– То и имею… Вопрос – насколько он их пережил? Что, если лет этак на пятьсот… А?

– Геничка, окстись! Ты уже и до Агасфера добралась?!

– Чего-чего?

– Ну, был вечный такой старикан… осужденный на вечные скитания.

– Как Маклауд, что ли?

– Не совсем, Геничка, хотя принцип тот же…

– Ну вот видишь!

– Ничего я не вижу… В общем-то, бывали случаи, не спорю. Но это, разумеется, были мистификации. Был, например, граф Сен-Жермен, который, как мы знаем от классика, «выдавал себя за вечного жида».

– Точно, Аня! Вечного! Лучше не скажешь. И никакие это не мистификации. Я в той книжке прочитала: говорят, все эти истории про вечных странников имеют научное объяснение. Понимаешь?! Иногда, очень редко, но в генном механизме человека происходит сбой. Вечный ген! Понимаешь? И тогда живет человек лет этак пятьсот или тысячу… Мучается бедняга.

– Да ну тебя, Тенька… Начиталась своих книжек! Совсем мне голову заморочила… Мало ли одиноких стариков!

– Мало. Таких мало. Там написано: один случай в несколько столетий.

– Правда, немного, – вздохнула Светлова.

– И надо же такому, Ань, было случиться, чтобы он нам как раз и достался!