Текст книги "Фамильное привидение"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Возможно… Когда же родился этот ребенок? Не знаете?

– Увы, не знаю.

– Однако… если у Алеши остался ребенок, – пробормотала Витенгоф, – я, конечно, перепишу свои мемуары. Потому что утверждение, что у Алексея не осталось потомков, неверно… Я не хочу никого вводить в заблуждение. Когда же все-таки родился этот ребенок? Аня, вы узнаете это для меня?

– Я постараюсь.

– Уж не обессудьте – поработайте вместе со мной над моими мемуарами!

– Софья Кирилловна…

– Да, моя милая?

– Извините, я, как уже призналась, не дочитала их все-таки до конца… Вы уж меня простите. Но вы случайно… – Светлова пристыженно умолкла.

– Да говорите же! Не миндальничайте! – нахмурилась Витенгоф. – Хотите спросить: не насочиняла ли старуха, чего никогда не бывало?!

– Ну, в общем… – покраснела Светлова. – Извините… но я… Правда, это очень важно… Все, что вы описали в своих мемуарах, действительно так и было?

– Что именно?

– Смерть Алексея Глинищева, и время его смерти, и то, что он так сожалел, что линия рода Глинищевых прерывается…

– Да… Я, видите ли, старалась быть подробной. Ничего не пропустить из тех дней… Тем более что я так плакала, когда он умер… Забыть это невозможно… Потом, разумеется, столько всего случилось… Вы и представить себе не можете, каким чудом посреди нашего скудного существования в эмиграции стало известие, что нотариусы разыскивают Кирилла Витенгофа, моего отца… Неожиданно свалившееся наследство – майорат в Пруссии. Мы уехали. Ну а потом столько всего в жизни было. Столетие, как известно, выдалось на редкость бурным. Однако сейчас, когда я пишу эти мемуары, я вспоминаю каждый из тех дней в Севастополе так ярко и четко… до малейших деталей! Возможно, это особенность стариковской памяти: чем дальше события, тем они отчетливее. А может быть, это моя детская влюбленность в Алешу сделала те дни незабываемыми. Удивительно, сколько произошло потом в жизни событий – и страшней, и ярче, и радостней… Многое забылось совсем. А вот это – как будто вчера.

– Софья Кирилловна…

– Да, голубушка?

– А вы сами верите в старика-проклятие?

– В каком смысле?

– Ну… что он может являться Глинищевым?

– Да что вы, дорогая моя! Нет, конечно… Нисколько.

– Но как же! Вспомните, что с Верой Алексеевной Глинищевой случилось!

– Да что с ней случилось-то?

– Ну как же? Увидела старика-проклятие ночью в углу спальни и на следующий день умерла.

– Ну уж, вы тоже скажете… Кто это вам такое порассказал? И не совсем все так было. Племянник паршивец у нее был – вот что с ней случилось. Подшутил над тетенькой. Наследство хотел поскорее получить. А тетенька уже вроде совсем на ладан дышала и с постели не вставала, а все никак не помирала! Ну, племянник и решил посодействовать – напугать старушку.

– Точно?

– Это мне Алеша так в детстве объяснял, чтобы я от страха не дрожала… Потому что от страха Вера Алексеевна Глинищева окочурилась, милая вы моя! А вовсе не от того, что «старик-проклятие» ей явился!

– Вы в этом уверены?

– Да что вы, не знаете, как это делается? «Пиковую даму» не читали? Много ли нам, старушкам, надо…

«Вот, оказывается, как! – Светлова слушала Софью Кирилловну и уже думала о своем: – Ай да Глинищевы… Видения видениями, а самые находчивые, вроде этого племянника, уже, оказывается, использовали семейное предание в собственных целях…»

Прощаясь, Софья Кирилловна задержала руку Светловой:

– Вы уж извините старую даму… Но у меня к вам тоже один вопрос… не очень корректный, наверное.

– Да?

– Никак не могу понять… Вы зачем, дорогая, ко мне все-таки приезжали? Неужели только ради того, чтобы сообщить о смерти Федора Хованского?

И Светловой пришлось все рассказать. От начала и до конца. Ведь известно, что старые дамы любопытны и у них есть время интересоваться подробностями.

Глава 19

По возвращении из Мюнхена Светлову ожидал «сюрприз».

– Представь, Ань, он чуть меня не укокошил! Если бы не «сорок пятый», оказавшийся, по счастью, под рукой – мы бы с тобой сейчас не разговаривали! Представляешь?! Даже не знаю, как его описать, старика этого… Инфернальный какой-то! Вместо физиономии – черный страшный провал, клянусь! Не преувеличиваю… Как будто в преисподнюю заглядываешь!

Светлова с некоторым – правда, хорошо скрываемым – недоверием слушала жарко повествующую о смертельном приключении Генриетту. О том, что «проклятие» перешло к активным боевым действиям, совершило дерзкое нападение на Генриетту и чуть не проломило ей черепушку, Светлова узнала от рыжей уже в Москве, по возвращении. И Генриетта сразу же приехала к ней в гости…

В Мюнхене телефонными звонками рыжая тревожить Аню не стала.

– Генечка… А может, на самом деле это был просто черный чулок, обтягивающий лицо? Ну, знаешь, такие обычно надевают налетчики и громилы, оставляя для глаз узкие прорези?

– Ты так думаешь?

– Понимаешь, при плохом освещении, в полутемном подъезде, когда воротник пальто поднят, а поля шляпы низко опущены, – запуганному человеку вполне может показаться, что вместо лица у этого старика черная дыра…

– Ну, не знаю, не знаю… – вздохнула Генриетта. – К тому же никакой я не запуганный человек! Понимаешь, Аня… Сила-то у него тоже была какая-то адская… Нечеловеческая! Так своей кувалдой размахался!

– Ну, видишь ли, Генечка, даже очень хрупкие люди, если их вывести из себя, способны…

– А кто его выводил-то?! Я его лично не выводила. Чего он ко мне заявился?

– В том-то и вопрос… – задумчиво произнесла Светлова. – Кто его вывел из себя? Чем? И почему он именно к тебе заявился? Точнее, три вопроса.

– Нет, ну ты подумай, Ань… Если бы дверь была деревянная, а не металлическая, он бы ее просто в щепки разнес!

– Ужасно… – поддакнула лицемерно Светлова. – А можно на нее посмотреть? Ведь отметины, наверное, остались какие-нибудь? Вмятины?

– А я ее уже заменила, чтобы соседи не судачили!

– Так быстро дверь поменяла?! Ну, молодец, Тенечка… Наш пострел везде поспел, – усмехнулась Аня. – И с расходами не посчиталась?

– Ну, знаешь, на нас и так, как Гоша в розыск попал, все косятся. А тут еще дверь стала – как после штурма Азова! Каждый мимо пройдет и что-нибудь да подумает. А я и так уже стала притчей во языцех в нашем доме!

– А ведь это значит, Генриетта, и следов никаких не осталось от этого нападения?

– В общем, да, – согласилась рыжая.

– То есть… Получается, никаких доказательств твоим словам нет… Так получается?

– Получается так, – вздохнула Генриетта. – Правда, жаль?

– А уж как мне жаль, ты и не представляешь.

«Старик… инфернальный, – думала Светлова, – жуткий… черная дыра вместо лица… словно из склепа вылез… Так-так… А что, если, дорогая Генриетта, ты все это сочиняешь? И никто на тебя не нападал? И все это – из того же ряда, что и «адский голос» на автоответчике?»

Все же нельзя сказать, чтобы на Анну не произвел вообще никакого впечатления рассказ Генриетты. Рыжая явно была напугана. А так привирать? Ну не настолько же Генриетта владеет актерским мастерством…

– Вот, Ань, погляди… Это он обронил, убегая!

Светлова взяла в руки розовую игрушку.

– Что это?

– Говорю же: старик обронил, убегая.

Светлова удивленно повертела в руках пластмассового утенка:

– Бред какой-то! Обезумевший от жажда убийства Некто, размахивающий смертоносной дубиной… и детская игрушка!

Анна еще раз оглядела розового утенка со всех сторон.

И вдруг нажала на розовый бок.

Пластмассовый бочок игрушки продавился…

А когда стал распрямляться – раздался щелчок.

Светлова вздрогнула – было ощущение, что рядом появился старик…

– Уф-ф… – Аня даже оглянулась… Никого! Она перевела дыхание.

Ничего не скажешь… Похожий. Очень похожий звук!

– Генриетта, – вдруг спросила она, – могло так случиться, что он не разглядел во время нападения твоего лица?

Генриетта задумалась.

– В общем, да… Могло. Я ведь к нему, по сути дела, и не поворачивалась лицом-то. Когда шла от лифта к своей двери, он спиной ко мне стоял, у окна. Да я и сама его черной рожей лишь мгновение «любовалась»… Он ведь сзади на меня напал! А уж что он разглядел – трудно сказать.

– Трудно? А насколько?

– Понимаешь… Я так от ужаса, наверное, глаза вытаращила, что в пылу борьбы и обознаться недолго. Ярость, она, знаешь, глаза застит. Даже привидениям. А он, прямо тебе скажу: ну совершено был рассвирепевший!

Генриетта распрощалась и помчалась к родителям навещать свою вконец заброшенную дочь.

«Почему призрак переключился на Генриетту?» – думала Светлова.

У привидений свои капризы?

Одно только «но»… Побеждает в наше время тот, кто владеет более обширной информацией.

На данный момент Светлова владела большей информацией, чем ее противник. Это случалось с ней нечасто, но сейчас это было именно так.

* * *

Эти данные Светлова получила в военном архиве.

«Глинищев Алексей Алексеевич, одна тысяча девятьсот двадцать второго года рождения, призван на военную службу в одна тысяча девятьсот сорок втором. Погиб…»

С мужчинами, прошедшими через армию, вообще проще… О них всегда можно узнать хотя бы самое главное. Дату смерти. И дату рождения.

– Значит, он одна тысяча девятьсот двадцать второго года рождения? – растерянно, изучив полученную справку, переспросила Анна архивистку.

– А что, тут неясно написано? – проворчала работница архива – пожилая сварливая женщина в огромных очках, собственноручно и вручившая Светловой эту справку. – Или вы начальную школу не заканчивали?

– Да нет, почему же… посещала, – призналась Светлова.

– Ну так и читайте, что написано.

– Да я читаю…

– Что-то чересчур зачастили к нам с этим Глинищевым, – неодобрительно вдруг заметила дама-очкарик.

– Да? Что вы имеете в виду?

– То и имею.

– То есть… Вы хотите сказать, что кто-то уже запрашивал сведения об Алексее Алексеевиче?

– К тому же не так и давно! Вот я и удивляюсь… Ходят и ходят! – неласково прокомментировала женщина. – Как будто у нас и так работы мало.

– А вы не могли бы описать этого человека?

– Делать мне больше нечего, как его описывать… Может, вам еще словесный портрет?

– Ой, хорошо бы! – обрадовалась Светлова.

– Наглость какая! – пробормотала очкарик.

– Ну пожалуйста! Хоть в самых общих чертах… Это очень-очень важно! – принялась причитать Светлова.

– Да что его описывать-то… – Архивистка вдруг сменила гнев на милость: – Вы его и сами, наверное, видели. Его часто по ящику показывают. Последнее время, правда, что-то перестали.

«Конечно, перестали… – взволнованно думала Светлова, – как же его теперь показывать, если он дуба дал?!»

Ответ архивистки прояснял очень многое.

«И ведь не поленился сам за справочкой заехать. Даже помощнику это дело не перепоручил… Видно, всерьез увлекся своими изысканиями!»

Аня с благодарностью смотрела на сварливую, в огромных очках сотрудницу архива: «Ай да умница, ай да очкарик… Внимательная и с хорошей памятью! И даже понятия не имеет, как мне помогла!»

Вот и объяснение!

Теперь Светлова спокойно, не оглядываясь, шла по улице; спокойно заходила в свой подъезд и не боялась открывать дверь своей квартиры. Она не боялась старика… Ведь старик переключился на Генриетту. И Светлова знала теперь почему.

* * *

– Здравствуйте!

– A-а… это снова вы! Что на сей раз? Кошечка, собачка? Мышка-норушка?

Рина Васильевна, та самая дама, которая ни разу в жизни не мыла пол, иронически оглядывала стоящую на пороге Светлову.

– А вы, девушка, случайно не мошенница, промышляющая обманом пенсионерок?

– Нет…

– Но, кажется мне, похожую на вас особу я видела намедни в телепередаче «Криминальная хроника»!

– Да нет, Рина Васильевна… Клянусь!

– Не клянитесь, голубушка! Как правило, мошенницам, пойманным с поличным, это не помогает! Надо сказать, мои родственники Алексей и Алена Глинищевы сразу же вас опознали, когда я вас им описала…

– Даже так? Не узнали, а опознали?

– Видите ли, после вашего прошлого визита – довольно странного, надо заметить! – я случайно упомянула при встрече с ними о некой светловолосой красивой девушке…

– Спасибо! – искренне поблагодарила старушку беременная и замученная жизнью Светлова, теперь еще к тому же и записанная в мошенницы.

– Да, представьте, я им описала девушку, столь трогательно заботящуюся о потерянной кошечке и одинокой старушке… Что вы там болтали насчет какого-то «отдела помощи»?

– Рина Васильевна! Хватит меня разоблачать. Клянусь, я не собираюсь обчищать вашу скромную квартирку. Дело совсем в другом. Мне нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов.

– Всего-навсего? – иронически хмыкнула старушка.

– Вот увидите, я не буду спрашивать вас, где вы храните свою пенсию… По сути дела, необходима консультация.

– Консультация?

– Да.

Видно было, что слово старушке понравилось.

– Видите ли… вот эти мемуары… – Аня достала из сумки объемистую рукопись Витенгоф, – готовятся сейчас к изданию. И необходимо уточнить некоторые детали. Кроме вас, вряд ли кто-то сможет помочь…

– Неужели? – гордо повела немощными плечиками Рина Васильевна. – Я слушаю.

– Вы ведь знаете историю семьи Глинищевых. Меня интересует судьба Татьяны Аркадьевны, точнее, обстоятельства рождения ее сына…

– Ваша любознательность, как мне кажется, имеет строгую и странную направленность… В прошлый раз вы интересовались репутацией Алены. А теперь уже добрались и до покойной Татьяны Аркадьевны.

Если бы Светлова могла зардеться от стыда, она бы это, безусловно, сделала. Но дела приняли такой оборот, что ей было уже не до церемоний.

– Вы правы, Рина Васильевна, я хочу узнать как можно больше о замужестве Татьяны Аркадьевны и рождении ее сына.

– Позвольте. – Рина Васильевна взяла рукопись. – Хотелось бы изучить!

– Изучайте. Только… – Светлова поглядела на часы.

– Понимаю.

Рина Васильевна изучала отмеченные в рукописи фломастером абзацы, а Светлова тем временем нервно расхаживала из угла в угол. Ответ старушки мог оказаться, без преувеличения, решающим…

– А если не скажу вам ничего – что будет? – наконец отложив рукопись, поинтересовалась старушка.

– Ничего хорошо.

– А если скажу?

– При издании мемуаров мы упомянем вас в числе консультантов издания.

– Понятно, – поморгала глазками Рина Васильевна. Видно было, что такой поворот дел ее устраивал. – Это оплачивается?

– Ну разумеется… – с облегчением вздохнула Светлова, убедившись, что старушка перешла к «конкретике».

– Ну, сын у Татьяны был… – заметила Рина Васильевна. – А была ли она замужем? Я имею в виду отца ребенка… Замужем она была лишь однажды – за Глинищевым.

– Вот как?

– Насколько я знаю… Татьяна обвенчалась с Алексеем Глинищевым в семнадцатом году. Это правда. Татьяна Аркадьевна законная жена Алексея Глинищева. Есть документы. Я их видела. А вот ребенок… – Старушка задумалась. – Трудно сказать… А что, вам обязательно для рождения ребенка нужен штамп в паспорте? Какими предрассудками, однако, напичкана ваша юная головка! Даже я, старая, стою, знаете ли, выше этих условностей!

– Да не нужен мне штамп в паспорте! – поклялась Светлова. – Мне нужно знать, кто был отцом ребенка Татьяны Аркадьевны.

– Да откуда я знаю? Она всегда говорила, что отец ребенка Алексей Глинищев.

– Вот послушайте, пожалуйста… – Аня взяла рукопись, – это отрывок из мемуаров Софьи Витенгоф. «Пожалуйста, когда все это закончится, поезжай непременно в Глинищево. Расскажи Тане, как я умер.

– А ты?

– Я сказал: «Алешка, все будет хорошо. Вот увидишь… Большевики перемрут от собственной глупости. А я поеду в Глинищево и привезу тебе твою Таню. Привезу сюда… Ты поправишься». – На следующий день, когда объявили о похоронах, Соня поняла: это был последний разговор Алексея Глинищева с ее братом».

– И что? Зачем вы мне это декламируете?

– Понимаете, ее муж умер в Севастополе в одна тысяча девятьсот двадцатом году. А сын родился в двадцать втором.

– Ах вот вы о чем!

– Да уж, извините за настойчивость – все о том же! Так вы не знаете, кто был отцом ребенка Татьяны Аркадьевны? Понимаете, им не мог быть Алексей Глинищев!

– Я не знаю, кто это был… – Старушка покачала головой. – Может быть, недолгий роман… Может быть, случайная страсть, попытка забыться… Что ж… если вы говорите, что Алексей умер в двадцатом, – конечно, по всей видимости, это не он, и, честно говоря, разбираться в этом нам с вами неприлично. У Танечки была нелегкая жизнь. Понимаете?

– Попробую, если объясните.

– Видите ли… летом восемнадцатого года муж отвез ее в свое имение. Оно уже было основательно разграблено. Но дом уцелел. Вскоре Алексей уехал. Таня пробыла в Спасове до весны двадцатого года… Насколько я знаю. Потому что в двадцатом году имение реквизировала новая власть. Ей пришлось оттуда уйти. Она ушла с одним узелком. Ушла, унося самое дорогое. То немногое, что будет потом хранить всю жизнь и передаст своему сыну: несколько старых фотографий… Орден, которым был награжден дед ее мужа… Лоскуток пожелтевших кружев…

– Только с узелком? Значит, ребенка еще не было?

– А вот когда родился сын, я не знаю, – вздохнула Рина Васильевна. – Но вы хоть понимаете, что означало тогда хранить такие вещи? Фотографии, царский орден? Все это – ну, может быть, за исключением кружев, – будь обнаружено при обыске, могло стать поводом для ареста и гибели… Но Танечка не рассталась с фамильными реликвиями семьи своего мужа, хотя уничтожали такие вещи тогда многие. Судите сами, что означал для нее этот брак!

* * *

Светлова вышла из квартиры Рины Васильевны в расстроенных чувствах. Копаться в чужой разбитой жизни… Уличать мертвецов… Что может быть хуже!

Глава 20

Журналист Королев оказался уже немолодым человеком, скрупулезным и дотошным. Судя по всему – опыту работы, возрасту и внимательным глазам, – его компьютер мог быть просто кладезем бесценной информации… А уж о голове – что и говорить…

Дело в том, что в сложившейся ситуации самым верным для Светловой было воспользоваться базой данных какого-нибудь хорошего журналиста, занимающегося соответствующей темой.

И такого человека, согласившегося поговорить с ней конфиденциально, «по просьбе друзей», Аня, путем личных контактов и собственных возможностей, в конце концов разыскала…

Светлову очень интересовал «рынок отравляющих веществ». Степень доступности, так сказать… Короче, каким образом яд, судя по всему, уникальный, мог попасть в руки преступника?

– Кофе пить будем? – поинтересовался Королев.

– Угу… – кивнула Светлова. – И державу подымем.

– Ну, я лично уверен только в первой части…

Убедившись, что Светлова не конкурент и не перейдет ему нигде дорогу, воспользовавшись его же базой данных, он угостил ее кофейком из редакционной кофеварки и разговорился. К тому же своим друзьям, ходатайствовавшим за Аню, судя по всему, Королев отказывать в помощи не хотел.

– Да это уже дело прошлое… – заметил Королев. – Тогда, несколько лет назад, в Москве прогремела парочка громких отравлений… Банкира известного отравили, если вы помните, его секретаршу… Речь шла о каком-то уникальном отравляющем веществе – мгновенно и смертельно действующем… Причем действующем даже при самом мимолетном контакте… И, главное, затем, очевидно, бесследно исчезающем.

– Да-да, я помню!

– Ну, естественно, журналисты бросились исследовать «рынок отравляющих веществ», степень доступности… и все такое…

– Ну, и какова эта степень? – поинтересовалась Светлова.

– В общем, мнение разошлись. Одни считали, что такой уникальный, созданный явно для спецопераций, неизвестный даже специалистам яд никак не может оказаться за пределами соответствующих секретных организаций, которые занимаются такими разработками… Вне стен, так сказать!

– Были и другие?

– Были… Другие утверждали, что если кому-то в этой «соответствующей секретной организации», где работают такие же «наши люди», как и везде, приспичит срубить немного денег, то и самое секретное можно вынести… И в итоге продать на какой-нибудь московской толкучке. Вот вам и вся «степень доступности»! В этом «соответствующая организация», по большому счету, вряд ли отличается от кондитерской фабрики или типографии. Организации, может, и разные, да люди одинаковые.

– А вы лично как думаете?

– Я? Ну как вам сказать…

– Скажите уж как-нибудь…

– Лучше расскажу одну историю… По-моему, она вполне тянет на притчу. Знаете, еще в советские времена меня как-то подвозил до редакции один таксист… Ну, едем, болтаем о том о сем… В основном он, конечно. Тогда, сами знаете, не стоило слишком откровенничать с таксистами… Ну, крутит мужик баранку и рассуждает… О том, где лучше работать – в том смысле, что у кого на работе можно «унести»… Подвозит меня к редакции, смотрит на вывеску и говорит: так вы, значит, в газете работаете? И, представьте, задумался мужик! Думал, думал… Наконец спрашивает: а что у вас-то тут можно вынести? Я пожимаю плечами, говорю: да у нас вроде ничего… Знаете, он так удивленно на меня посмотрел! С абсолютным недоверием. И говорит: «Так не бывает! Всегда что-то можно унести». Пока я не признался, что регулярно уношу домой из своей конторы скрепки, он так и не успокоился.

– А что же с «соответствующей секретной организацией»? – уточнила Светлова, допивая кофе. – Докопались в итоге до чего-нибудь?

– Ну, с уверенностью тут ничего утверждать нельзя. Но в итоге все-таки вышли на некий населенный пункт… Тут… недалеко под Москвой. Есть там некая контора. Разумеется, к ней и близко подобраться нельзя. Но есть все-таки сведения, что именно они и занимаются разработкой и изготовлением таких штук…

«Городок наш – ничего. Населенье – таково… Подпевает электричке…» – бормотала про себя Светлова, высаживаясь на пустынной подмосковной станции.

Никакие гудки не подпевали…

Вообще ничто и никто не подпевал электричке в этом странном городке.

А над учреждением Икс, которое в конце концов все-таки разыскала Светлова, вообще повисла густая тишина. За глухим забором где-то побрехивали собачки, предупреждая слишком любознательных о последствиях неумеренного любопытства.

Высокий забор из бетонных плит. Особый режим допуска.

Редкие люди, выходящие из проходной, торопливо убыстряли шаги, когда Светлова говорила просто «Здравствуйте»… Какие уж тут вопросы!

«Городок наш – ничего. Населенье – таково… – бормотала про себя Светлова. – Такой текст, надо признать, составил бы честь человеку из соответствующих органов, курирующему секретную деятельность учреждения Икс в этом подмосковном городке».

Никаких сведений. Никаких комментариев…

Ничего! А населенье – таково… Вот и вся информация.

Одно только «но»…

Городок Ничего, как назвала его для себя Светлова, на самом деле назывался населенный пункт Самыкино.

И это уже круто меняло дело… Потому что это слово уже когда-то застряло у Светловой в памяти… Где-то и когда-то она его уже слышала!

Самыкино!

Никогда Анна не бывала прежде в этом Самыкино… Ничего о нем не знала до разговора с Королевым. Но то, что слышала она уже это слово, и причем совсем недавно, – это точно…

И не от Королева первого слышала! Раньше…

До журналиста Королева уже кто-то его произносил в Анином присутствии!

И, разумеется, Светлова не забыла – кто.

* * *

– Софья Кирилловна…

Аня позвонила в Мюнхен, чтобы рассказать о том, что ей удалось узнать о дате рождения «сына» морского офицера Алексея Глинищева.

– А знаете, что я вам скажу, Анечка… – вздохнула Витенгоф, выслушав ее рассказ. – Может быть, это вам как-то поможет… Ну, своего рода психологическим обоснованием мотива преступления послужит.

– Мотивом?

– Да… Понимаете, в первые годы эмиграции мы оказались за границей в непривычной среде… Это был средний, очень средний класс: мелкие лавочники, кассиры, бухгалтеры. Они привыкли жить умеренной, в меру благополучной и в общем достаточно серой жизнью. Самое появление среди них русских эмигрантов было событием… Они смотрели на нас как на диковинных птиц… В общем, мы внесли какое-то разнообразие в их бедную впечатлениями жизнь. Сознание, что билетерша, которая продает для них билеты в кинотеатр, есть какая-нибудь графиня, которой благосклонно кивал когда-то русский император, наполняло их жизнь некоторой романтикой. Постоянно циркулировали слухи о знакомствах с какими-то русскими принцессами…

И некоторые из нас не могли устоять перед искушением. Рождались рассказы о каких-то удивительных родовитых предках… Рассказы, долженствующие произвести впечатление на французскую или немецкую лавочницу. Разумеется, таким вещам мы, даже будучи детьми, знали цену, и, когда что-то подобное начинало витать в воздухе, взрослые относились к этому крайне неодобрительно и с презрительной усмешкой. Но, увы, все мы были вырваны из жизни, где существовали репутации, где все друг друга знали, а утверждения подтверждались окружением и документами…

Знаете, как написал в те годы поэт?

 
Паспорт мой сгорел когда-то
В буреломе русских бед.
Он теперь дымок заката,
Шорох леса, лунный свет.
 

А кругом были незнакомые, новые люди… Документы пропали… И все это создавало почву для мифов, обманов, легенд…

– Я где-то читала, – заметила Светлова, – что многие русские дамы удачно выходили в эмиграции замуж, просто убавляя себе возраст на десяток-другой лет…

– Ну, это-то ладно… Обман невинный, – миролюбиво заметила Витенгоф. – Во славу любви… В конце концов, женщине столько лет, на сколько она выглядит. И если мужчина «сам обманываться рад», туда ему и дорога. А вот что касается фантазий на тему родословной…

– Да?

– Я думаю, что-то похожее произошло, после того как убрали «железный занавес», и в России. Возможность объявить себя потомком и невозможность из-за разрыва, образовавшегося в сознании поколений, это опровергнуть – несколько пьянит воображение и голову. Кто был никем, тот опять получил шанс стать кем-то…

– А вы знаете, Софья Кирилловна… Пожалуй, вы мне помогли, – заметила Светлова.

– Ну и на здоровье, деточка.

– Правда… Спасибо! Нет, вы и сами не представляете, как помогли мне!

Светлова положила трубку и задумалась.

В самом деле… Это было серьезной трудностью в нынешнем деле… Светлова явно не обладала способностью проникнуть в психологию человека, который не может устоять перед искушением объявить себя потомком «каких-то удивительных родовитых предков». Она была слишком далека от такого рода тщеславия и вообще – от «всего этого».

* * *

«А «все это» выглядело, по всей видимости, следующим образом…» – рассуждала Светлова.

У Глинищевой Татьяны Аркадьевны родился сын. Он получил фамилию матери. Отчество – Алексеевич.

Алексей Алексеевич Глинищев…

Вот только, несмотря на то что ребенок получил эту старую дворянскую фамилию, к роду Глинищевых он отношения не имел, потому что родился он в двадцать втором году, спустя два года после того, как первый муж Татьяны, Алексей Глинищев, умер в севастопольском госпитале.

А дальше… дальше все было, очевидно, так.

Кто был настоящим отцом этого ребенка, для Глинищевой, очевидно, значения не имело. Она брака больше ни с кем не регистрировала и так осталась до конца жизни Глинищевой.

По-видимому, и своего ребенка она считала наследником умершего мужа Алексея Глинищева: он заменил в ее сознании того ребенка, которого они не успели родить… Психологи знают такие феномены сознания. Не в силах пережить тяжелый поворот судьбы – «любимый муж погиб, и даже ребенка не успели завести!» – человек полусознательно как бы подтасовывает события своей жизни. И со временем сам начинает искренне верить в сфальсифицированную – самим же! – версию своей судьбы.

Это подтверждается некоторыми аномальными чертами в поведении Татьяны Аркадьевны, упорно утверждавшей, что отец ее сына якобы Глинищев…

В те времена, когда все прятали и выбрасывали то, что подтверждало принадлежность к дворянству, и старательно писали в графе происхождение – «пролетарское», Татьяна Аркадьевна вместо детских сказок рассказывала маленькому сыну, какой он истинный Глинищев, и какой у него герб, и каким они владели поместьем в Спасово… Несмотря на то что это было страшно опасно. И противоречило элементарному здравому смыслу и чувству самосохранения нормального человека. Ибо известно, что существовало, например, прямое указание крупного чекиста Лациса: «Не ищите на следствии материала или доказательств, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит. Какого он происхождения, воспитания, образования и профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».

Знал ли кто-нибудь из «советских Глинищевых», что кровь их не слишком голубая и что к настоящим Глинищевым они отношения не имеют? Сын Татьяны Аркадьевны или ее внук?

Это так и останется тайной.

Может, и попутал лукавый. Догадывались… Да ходу своим сомнениям не давали. Или, что скорее всего, неважно им это было тогда, в эпоху окончательной победы социализма. Какая разница, от Гедиминаса ты или нет, если все равно скоро наступит коммунизм…

Но их потомок дожил до тех времен, когда в дворянских фамилиях стали возвращаться ударения на старое место. Зашла речь о реституции… Начались судебные процессы по отсуживанию у музеев когда-то экспроприированных у дворянских и купеческий семей художественных ценностей.

В том, что нынешний Алексей совершенно искренне считал себя истинным Глинищевым, Аня не сомневалась. И, разумеется, точно так же считала его жена. Аня вспомнила Алену, ее разговоры о гербе, о предках, о будущем дочери…

Одно только «но»… После перестройки, когда сложились две половинки и остатки дворянства в советской России и те, что оказались в эмиграции, смогли снова общаться, многое, ранее неизвестное, становилось известным.

Новость, которую привез из Мюнхена председатель Дворянского союза депутат Хованский, кого-то сразила наповал…

Кого?

Добавим сюда прелестную особенность Хованского выводить всех на чистую воду…

Он мог еще закрыть глаза на махинации с нефтедобычей. Но допустить, чтобы в рядах Дворянского союза находились не истинные Глинищевы, в жилах которых течет самая обычная плебейская кровь, ну, может быть, лишь чуть-чуть голубая… слегка голубая. Ибо родительница Татьяны Аркадьевны была мелкой дворяночкой, вышедшей замуж за купца, окончательно растворив в своих потомках чуточку своей дворянской крови. Нет, пойти на такое Федор Хованский никак не мог.

* * *

С утра Светлова прилежно, как всегда, просмотрела почту. От Ладушкина, слава богу, переставшего после гибели Хованской грузить Светлову немыслимыми трактатами «о женщинах-преступницах», ничего не было. Зато, как всегда, было от мужа.

www.svetlova.ru

«Аня, privet!

Отвечай по существу, что ты ела сегодня на завтрак? Перестала ты пить кофе? Да или нет? И принимаешь ли витамины? Сколько времени бываешь на свежем воздухе? И не вздумай привирать! А то я тут на работе в такой запаре, что совсем некогда выводить тебя на чистую воду.