Текст книги "Стиль модерн"

Автор книги: Ирэн Фрэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Лили отряхнула капли дождя с волос и вошла в дом. На пороге своей комнаты она собиралась потушить свет, когда Нарцисс бросился к ее ногам.

– Что же ты никак не успокоишься! – отругала она его.

Он не отставал, поднял хвост трубой, терся о ее руки, весь выгибаясь. С некоторого времени его одолевали странные приступы. Это началось с того дня, когда она обнаружила на его черной шерсти в области шеи большое седое пятно, не перестававшее увеличиваться. Как бы подтверждая свое имя, Нарцисс приходил в ярость, когда на его пути возникало зеркало, и останавливал свой пронзительный взгляд на этом белом воротнике – скорее знаке старости, нежели символе мудрости, свойственной этому возрасту.

Как и всегда, когда начинались его терзания, Лили присела и открыла ему объятия. Но он убежал на лестницу, где остановился, навострив уши. Ему было страшно. Значит, кто-то шел сюда, кто-то, кого он не переносил или не знал.

Лили вспомнила о звуке мотора. Она вновь спустилась по лестнице в холл, спрятав револьвер под накидкой, и прижалась к стене.

Сюда шли – по дорожке скрипнул гравий. Вентру, наверняка он, не простивший себе то, что уступил ее последней просьбе, Вентру и его страх, что она так же взбунтуется, как и Файя, Вентру, сомневающийся в ней. Их война возобновлялась.

«В этой битве, – сказала себе Лили, – я предпочитаю биться на равных», – и приготовила револьвер.

Кто-то тихонько толкнул дверь. Притаившись в затененном углу, Лили слышала легкое дыхание. Кто-то приближался, не решаясь пройти по освещенному коридору. Еще шаг – и ее обнаружат. Сейчас или никогда! Она выкинула руку вперед и тотчас почувствовала сильную боль в запястье – перламутровый пистолет скользнул на пол.

Обезоруживший ее человек безмятежно улыбался.

– Играете в привидений, Американец?

Лили все-таки нашла в себе силы что-то ему сказать, при этом постепенно отступая по лестнице. Не спуская с нее взгляда, Стив поднял пистолет.

Она силилась разыграть равнодушие. Через несколько секунд ей даже удалось превозмочь боль в запястье и принять отсутствующий вид, как и на фотографии, но ее лицо блестело от пота, если только это были не оставшиеся капли дождя на белых прядях, приклеившихся к щекам.

Она дошла до второго этажа, готовясь исчезнуть в спальне. Стив взбежал по лестнице, Нарцисс – следом за ним. Лили остановилась на пороге:

– Мы дали клятву.

– Мне наплевать на нее!

Ей было страшно: она снова вернулась в детство, забыв о карандаше для глаз, о помаде, о фальшивой белокурости. Она была похожа на маленькую девочку, решившую поиграть в даму, когда ее застала мать, – совсем сконфуженную, затерявшуюся среди ее косметики.

– Я видел ваши фотографии и все ваши фильмы. И захотел вас встретить. Застать врасплох. Память не обманула меня… – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – …Вы действительно гораздо более красивы.

Эти слова добили ее. Содрогаясь в рыданиях, она бросилась на кровать.

Накидка из зеленого шелка соскользнула на пол. Кот Нарцисс подбежал и свернулся на ней клубком. Было ли это проявлением необыкновенного чувства такта с его стороны, или достаточно было присутствия Стива, чтобы он успокоился, однако кот не двигался до утра, лишь навостряя уши при каждой чуть более оживленной фразе, чуть более глубоком вздохе, при более сильном, чем все остальные, порыве ветра снаружи.

На самом деле Лили быстро успокоилась. Почувствовав прикосновение крепких рук Стива, она открыла глаза, какое-то время смотрела на него и спросила:

– Почему вы, Американец?

Тут он заметил, какой у нее нежный голос, так отличавшийся от интонаций блондинки.

– Меня зовут Стив, вы, должно быть, помните.

– Да, да, вспоминаю.

Он протянул ей платок, лежавший на трельяже. Она тщательно вытерла все то, что оставалось от макияжа, и хотела посмотреться в зеркало. Стив сразу же встал перед ним, заслоняя стекло. Она не настаивала, съежилась на краю кровати и отбросила назад влажные волосы.

– Конечно же вы ищете Файю.

– Нет. Вас. Я бы хотел все понять.

– Нечего понимать.

Он повернулся к трельяжу, показывая на косметику и зеркало:

– Есть. Все это, например. Я прочитал о вас все газеты и журналы. Видел все эти фотографии.

Она продолжала молчать.

– Откуда вы узнали, что Макс Лафитт женится? Почему вы его шантажировали? Зачем сели на тот же поезд в Венецию? Что вы ищете, создавая себе то же лицо, что и у Файи?

– А вы, что вы делаете в Европе? – спросила Лили наконец, вытянув тело за подушками и выставив голову вперед, словно пыталась отразить его атаки.

Увидев в этой детской позе, диссонирующей с элегантностью ее вечернего платья, Стив почувствовал, как рассыпается заранее придуманный им сценарий. Нет, эта женщина не была и не могла быть преступной. Тем не менее он продолжил свои вопросы:

– Почему спустя годы после ее смерти вы стали имитировать свою подругу? Что привело вас к этому? Что произошло тогда в Шармале?

– Вы и вправду считаете, что я знаю об этом больше, чем вы?

– Послушайте, Лили, вы не только мастерски разыграли шантаж, но и заставили помучиться ваших старых друзей!

– Мы не были друзьями. Мы все были врагами, соперниками. Мы все любили только Файю.

Стив упорствовал:

– …Вы хотели помучить ваших друзей, принимая вид Файи. Вы знаете, что некоторые из них умерли?

– Умерли? Кто?

Она казалась искренне удивленной.

– Д’Эспрэ. Кардиналка. И Лобанов.

Лили была явно потрясена, но быстро взяла себя в руки:

– Лобанов никогда меня не любил. Впрочем, я в этом почти убеждена, еще больше он терпеть не мог Файю. Мне совершенно все равно, что он умер. Я никогда не хотела с ним встретиться. Что касается Кардиналки, то с тем количеством кокаина, который она принимала… Но д’Эспрэ… Несчастный… На самом деле для меня он умер гораздо раньше. Его я тоже с тех пор больше не видела. Но мне кажется, что Файя была его роком. С нашей первой встречи он был без ума от нее. Как бы это лучше объяснить: он взял меня в надежде затем обрести ее. Но ничего не вышло. Мне тогда казалось, что он этого не переживет.

– Но мы все готовы были из-за нее умереть.

– Да, вы – мужчины. Но я, я боролась за себя, а мне удавалось лишь ее копировать. – Лили вдруг смутилась: – Это правда, я шантажировала Макса Лафитта. Я даже встретилась с братьями Ашкенази. Мне нужны были деньги.

– Но это ничего не объясняет. Я говорю о ваших фотографиях, ваших фильмах. А ваше путешествие в Венецию…

Она резко отбросила подушку:

– Да, Венеция, я поехала туда, ну и что? Это было как раз перед карнавалом, я даже купила там маску, вот эту, на стене! Но Макса я не видела, он, должно быть, грезил, как и все вы! Когда-то вы все следовали по пятам за Файей, а теперь, спустя годы после ее смерти, вам она мерещится повсюду!

– Но вы сами это сделали. Вы поставили эту комедию. Чего вы добивались?

Стив спросил так, будто игра уже окончена, и она продолжила вслед за ним:

– То, что я искала…

Глаза Стива загорелись, и Лили, должно быть, прочитала в них его прошлую страсть к Файе, потому что сразу сменила тон:

– Вы гонитесь за ней, и вы тоже! Вы такой же, как другие! Но Файя умерла, умерла и погребена. И это хорошо. Что бы с ней стало сейчас, когда другие времена… В конце концов, вспомните, как ужасно она себя вела! Мы больше не могли это выносить. В этом ее судьба, в такой смерти.

– Такой? Так вы знаете, как она умерла?

Лили снова свернулась в глубине кровати:

– Ее смерть, ее смерть… у вас только это на языке. Вентру сам только что…

Присев на край кровати, Стив больше не осмеливался произнести ни слова. Нельзя задавать вопросы – нужно просто выждать момент, когда, фрагмент за фрагментом, проявится правда. Он чувствовал: Лили начинает раскрываться перед ним, эта тайная возлюбленная, которая могла принадлежать только одному человеку – Файе.

Заканчивалось колдовство, и Стив благословил поломку своей «Голубой стрелы», из-за которой двумя часами раньше «Гиспано» ушла от преследования. Ему потребовалось время, чтобы привести машину в порядок, после чего он плутал, по улицам Лувесьена, спрашивая повсюду, где живет красивая белокурая кинозвезда. Никто не мог ничего ответить. Наконец, когда уже стало совсем темно, он подъехал к началу аллеи де Соль и заметил выезжающий оттуда черный лимузин. Одинокая вилла была освещена; не зная почему, он решил, что это вилла Лили – и судьба опять улыбнулась ему.

– Именно Вентру я хотела завоевать, – продолжала она. – Вернее, отвоевать. И у меня получилось – он хочет, чтобы я заняла рядом с ним место Файи, чтобы в глазах всех стала матерью ее сына. Настоящая колдунья, эта Файя. Она и меня никогда не покинет.

Стив испугался, что Лили снова замкнется в себе.

– Не говорите так, Лили. Файя была всего лишь искусительницей.

Незаметно для себя Стив каждую минуту открывал в девушке новую черту, делающую ее все более привлекательной, – это были ее и только ее движения, жесты, розовая кожа и тысяча других деталей, которые он не смог бы сразу назвать.

– Давайте рассуждать трезво, – предложил он. – Ведь речь идет о вашей жизни. О моей.

И он рассказал о встрече с Лобановым, о случае с машиной, о Кардиналке, но не стал говорить ей о безумии и самоубийстве графа, предпочитая заставить поверить в его естественную смерть. Лили жадно слушала его, как маленькая девочка, иногда поднимая брови. Наконец он дошел до посещения «Мон Синэ», и она тут же посерьезнела:

– Надеюсь, вы не думали, что я повинна во всех этих смертях?

– Только что вы встретили меня с пистолетом!

– Я думала, что это Вентру.

– Вы могли бы убить его просто так?

– Это было бы возмездие.

– Возмездие за что?

– За Шармаль.

Он покачал головой:

– Но Вентру не было в Шармале.

– Ну и что?

Она свернулась на перине, совсем как кот Нарцисс.

– Послушайте, Лили, я хотел бы вам верить, но как Вентру смог убить Файю? Ведь он ничего не знал о нашей небольшой компании.

– Вы заблуждаетесь. Он знал, что она его оставит. Эта мысль была ему невыносима еще больше, чем ее присутствие. Поэтому постоянно за ней следил.

– Как?

– С помощью Пепе. Вентру сам, должно быть, бросил его в объятия Файи. Кстати, после Шармаля тот больше не появлялся у Вентру. И, наконец, был Лобанов, ненавидевший Файю.

– Вы в этом уверены?

– Любой мог убить Файю. Каждому этого хотелось. Мы все жили подозрениями. Например, когда довольно туманно ему намекнули на связь Файи с Мата Хари, Вентру обезумел от ярости. Я помню, как он накидывался на газеты во время процесса, как он был счастлив, когда ее расстреляли! Если бы кто-то судачил о его жене и этой женщине, он бы тоже был скомпрометирован. Я ему рассказала все о той ночи в Шармале. Он не произнес ни слова, и мы больше к этому не возвращались. Но я поняла, что и во мне он продолжал видеть Файю. Но нежную, покорную, без всяких тайн. А я не была Файей.

– С нами был еще и Стеллио.

– Да! Это верно. Итальянец, работал у Пуаре. Какие красивые платья он шил!.. Вы что-нибудь о нем знаете?

– Подозреваю, что теперь он выступает в роли ясновидящего.

– Надо же! Стеллио тоже обожал Файю. Он очень мало говорил, а все больше слушал, поэтому может что-то знать… Как видите, каждый обладал лишь своей частичкой Файи, но думал, что он единственный, кто разделяет с ней ее маленькие тайны, и из-за этого любил ее еще сильнее. Например, вы были любовником Файи, к вам она относилась с нежностью; тем не менее я уверена, что вам неизвестны ее сумасшедшие мечты. Однажды она мне сказала, что отклоняла притязания мужчин, поскольку никто из них не способен был подарить ей голубые розы! И она говорила это совершенно серьезно, уверяю вас, чуть не плакала от этого. Голубые розы! Иногда ночью, на Тегеранской улице, я слышала, как Файя просыпалась в рыданиях. Я бежала, чтобы утешить ее, а она уже спала с совершенно сухими щеками. Она напоминала фею, фею, раненную мужчинами. Я любила в ней именно эту истерзанность. К ней приближались – и она тут же отстранялась. Она жила мгновением, просто и естественно существовала в нем, и никто не знал, куда она направлялась и откуда шла. Я тоже никогда ее до конца не понимала.

– Даже в Сомюре?

Лили покраснела:

– Вы и это узнали!

– Да.

Она отвела взгляд, наверное, вспомнив свой город, один из тех французских городов, которые он проезжал, направляясь на юг, – уже состарившиеся, но живописные, с красивой колокольней на ратушной площади, где в ярмарочные дни торгуют скотом.

– Да, Сомюр, – повторил Стив. – Но это неважно, Лили. Надо с этим покончить.

– Звучит, как тогда, в Шармале, – сказала она.

– Нет, в эту ночь мы распускаем все узлы.

Она в последний раз попробовала отступить:

– Но вы так любили Файю. Вы просто ищете утешения.

– Нет, Лили. Мне не о чем жалеть. Только о том времени, которое прошло без вас.

– Без меня?

– Вы больны прошлым, и я вас от этого избавлю.

Лили не успела понять, что Стив хотел этим сказать, – он уже заключил ее в свои объятия.

* * *

Белокурая Файя всегда светилась солнцем, была вся окутана золотыми нитями, бесчисленными золотыми чарами. Освободившись от косметики, Лили предстала в такой чистоте, как если бы ни один мужчина никогда ее не касался. Ни она, ни Стив не были уже юны, но их объятия обладали юношеской грациозностью первых порывов, и в завершение любви Лили оставалась в настоящем, бесконечном настоящем, и все начиналось снова. Тогда они поняли, что им никто не нужен, кроме них двоих. Когда взошла заря, они были готовы к будущему, открывающемуся перед ними. Они не только познали тела друг друга – их судьба изменилась, они отныне были в ожидании, в надежде на другую жизнь, которую не могли уже представить один без другого. Они поняли еще, что существуют места, куда они больше не вернутся: Довиль, Венеция, «Ритц», киностудии, даже эта Белая вилла. Их звали новые края, и среди них «Небесная долина».

Покончено ли было с вечным возвращением, с их неутомимой памятью, постоянно следующей за Файей? Они вспомнили об этом только утром, когда проснулись и Лили встала, чтобы открыть ставни. Буря успокоилась, тяжелые облака кое-где еще висели над горизонтом. Кот Нарцисс потянулся в своем шелковом гнезде и пришел, мяукая, потереться о ее ноги. Ее слегка знобило.

– Тебе холодно? – спросил Стив и поднялся, чтобы обнять ее.

Кот Нарцисс не протестовал. Он свернулся в клубок и нашел между ними небольшое углубление, где можно было прикорнуть.

– Нет, – ответила Лили. – Но мне еще страшно.

– Страшно? Кого ты боишься? Мы уедем вместе.

– Разумеется. Но это непросто. Надо все узнать о Стеллио. И как ускользнуть от Вентру?

– Как хочешь. Но…

Он был взволнован. Лили беспокойно взглянула на него.

– …Я тебя не оставлю, знай это. Я буду тебя любить…

Стив медлил, подыскивая во французском точное слово, которое бы не оказалось смешным. Сев на кровати, он пригладил свои волосы и сказал:

– Я постояннобуду тебя любить!

Глава двадцать пятая

Они пришли к Стеллио так, как иногда погружаются в сон: совсем потеряв голову от любопытства, надеясь дойти до конца и страшась узнать его – и пламенно желая, чтобы это так и оставалось сном. Они не почувствовали ни жары на улице, ни стремительного бега времени – уже близился вечер. Апартаменты поддельного Джемы, странный костюм Того-Кто-Все-Видит еще больше усилили впечатление нереальности. Как и описывала Мэй, в прихожей было так темно, что они различили черты Стеллио только тогда, когда он ввел их в свой кабинет, где обычно принимал клиентов.

– Извините, – сказал он им, указывая на стулья. – Я уже собирался закрывать и отослал моего слугу. Летнее время, клиентов почти нет.

Стеллио сел за письменный стол и коснулся кристального шара: он обладал всеми атрибутами добросовестного предсказателя. В остальном он не изменился – только казался застывшим в том беспокойстве, от которого помрачнел в начале лета 1917 года.

Ставни в комнате были закрыты, горело несколько масляных ламп, одна электрическая лампочка, закрытая голубым, освещала его стол. Стив и Лили постарались пока остаться в тени и слегка отодвинули кресла. Немного заинтригованный, Стеллио какое-то время рассматривал посетителей, потом переставил лампу, чтобы лучше их осветила, и начал:

– Поговорим сначала о мадам?

У него был приглушенный голос, руки дрожали, как и тогда, когда у него была Мэй. Он положил их на большую скатерть, накрывавшую стол. Ткань была вышита золотом, с мотивами, навеянными «Русским балетом», как и все предметы, украшавшие стены, китайские маски, фрагменты египетских орнаментов, персидские марионетки, индийские статуи – весь этот восточный хлам старомодных цветов.

– Посмотрим, – сказал Стеллио. – Ваша дата рождения?

– Я ее не знаю.

По характерному голосу Стеллио сразу узнал Лиану. Он сощурил глаза, чтобы лучше ее рассмотреть, и она приподняла вуаль.

– Вы… мадемуазель Лиана.

Он, казалось, не был удивлен и перевел взгляд на Стива, увидеть которого явно не ожидал.

Итальянец встал и снял тюрбан. Стив и Лиана увидели единственную отметину времени, запечатлевшуюся на нем: густые волосы поседели.

– Сегодня или никогда, – сказал он.

Это были те же слова, что произнес при встрече со Стивом Минко, однако они были сказаны совсем другим тоном.

Стеллио указал на астрологические карты:

– Все уже было предначертано, не так ли? Как и остальное. Рано или поздно приходит конец всему.

Он собрал пальцами ткань, покрывавшую письменный стол, ощупывая и драпируя ее так, как если бы драпировал невидимое тело.

– Вы пришли ко мне вместе. Значит, решили начать все заново, а для этого вам необходимо знать все про Файю.

Он зажег старый канделябр и поднял его к китайскому шкафчику.

– Вот. Все можно сказать немногими словами. В особенности обойтись немногими вещами.

Лили задрожала, когда он начал перебирать флаконы.

– Заготовки Лобанова. Его кремы, мази, духи – собственные изобретения. Все тайны старой России. Я только что перенес их из соседней квартиры. Он жил здесь, на этой же площадке.

Стив был удивлен его равнодушным тоном. Он не помнил, чтобы Стеллио говорил так, чтобы так открыто смотрел на собеседника своими блестящими глазами.

– Я говорю в прошедшем времени: Сергей больше не принадлежит нашему миру. Я отвез его в Венецию. Он меня так давно об этом просил! Но Венеция – тот город, который убивает, он напоминает кобру. Смерть там жестока вопреки тому, что рассказывают. Я ненавижу его. Почти так же, как ненавидел Лобанова. Он следовал за мной повсюду, где бы я ни был. Я рвал с ним, исчезал, но он всегда меня находил, скрипя своим протезом. В фирме по изготовлению манекенов, где я работал, он устроил скандал. Я стал прорицателем, чтобы скрыться от него. Калека, что можно сделать с калекой? К тому времени у меня уже была Файя. Файя для меня одного.

Он уклончиво показал в сторону соседней комнаты. Без сомнения, он говорил о манекене.

– Вы не изменились, мадемуазель Лиана. Только ваши волосы. Вы мне больше нравились брюнеткой.

Стив почувствовал растущее беспокойство. Околдовывающий голос говорил не останавливаясь. Он потрогал в кармане револьвер Лианы. Заряжен ли он? Что предпринять, если Стеллио на что-то решится? Все его манеры, до той поры не знакомые Стиву, говорили об этом.

– Лобанов всегда ненавидел Файю, – продолжал Стеллио. – Но не так, как мы. В его ненависти не было любви. Только ревность. Помните, как Файя восхищалась Мата Хари? Однажды, еще до войны, она открылась Сергею, что у нее была с ней связь.

– Это ложь, – перебила Лиана. – С этой шпионкой! Файя никогда не смогла бы…

– Разве возможно было у Файи отделить ложь от правды, мадемуазель Лиана? Лучше послушайте. Едва выйдя из госпиталя в 1917 году, Лобанов рассказал об этом Вентру. Как раз тогда арестовали Мата Хари. Думаю, Вентру стало страшно. И потом, как и все вы, он не выносил Файю.

– Как мы? – воскликнул Стив. – Но не вы, Стеллио? Она ведь заставила и вас страдать! Вспомните о всех ее капризах…

– Боль, которую приносила Файя, сама была удовольствием, месье О’Нил.

Венецианец не забыл его имя. Он, должно быть, заметил удивление Стива, потому что добавил:

– Я мог бы многое вам рассказать: о днях, которые провел с ней, повторить все ее слова, описать самую ничтожную деталь, ее дыхание, ее движения ресниц. Все – до последнего мгновения!

– Говорите же, прошу вас!

Стеллио повернулся к шкафчику с духами, раздвинул осторожно банки и флаконы, остановившись на перламутровой коробочке с золотой филигранью.

– Тем летом она полюбила помаду. Но это было слишком внове для нее и ей не удавалось сохранить ее на губах. Ей все время приходилось облизывать губы. Совсем как маленькая девочка. Пепе рассказал Вентру, как Лобанов любит духи, о его искусстве в составлении наркотиков. Когда Вентру замыслил это преступление, он обратился именно к Сергею. Или, возможно, тот подсказал ему эту идею. Ведь Лобанов достаточно ненавидел Файю, чтобы сделать ее собственной жертвой. Создать свой шедевр. Он начал ей льстить. Часами напролет рассказывал о новом танце, о духах, о сценическом макияже. А потом стал нежен со мной, так обходителен, и я до конца верил в его балет с дух а ми.

Стеллио вернулся к письменному столу, погладил вышитую ткань и сжал коробочку с помадой.

– …Я вспоминаю обо всем минута в минуту. Мы наложили на Файю грим перед вторым танцем. Вся косметика так хорошо пахла! Запахи старой России!

Стив вскочил и бросился к Стеллио, чтобы выхватить у него тюбик с помадой. Но было поздно: венецианец уже нанес краску на губы.

– Видите, – сказал он, – очень простой конец. Она умерла вот так. – И он начал слизывать помаду, размазанную по рту.

Стив схватил Лили за руку:

– Пойдем!

Спускаясь по лестнице, они услышали приглушенный стук рухнувшего тела.

– Быстрее! – выдохнул Стив, взяв Лиану под руку. – Теперь к Вентру! И запомни: я увезу тебя в Америку!

* * *

Последний этап был коротким. Едва они вошли в дом Вентру, как слуга объявил:

– Месье будет отсутствовать несколько дней.

– Но он ждал мадам к этому часу, – сказал Стив.

– Я знаю, месье. Он извинился, что не сможет ее принять. Вот конверт на ее имя. – И он протянул Лили письмо.

Она раскрыла конверт. В нем было свидетельство о браке, где говорилось, что ее зовут Жанной Ленгле, в замужестве Вентру, и что она родила в декабре 1916 года сына Раймонда, на которого в другом документе, удостоверенном надлежащим образом, ей передавались все права в том случае, если ее муж умрет.

Лили потрясла конверт в поисках письма, записки, нескольких строчек, но ничего не нашла.

– Я не понимаю… – начала она.

– Идем, – ответил Стив. – Потом разберемся.

Все странные события начали выстраиваться в правдоподобную картину. Когда накануне вечером, выезжая от Лианы, Вентру встретил голубую «Бугатти», он понял, что партия проиграна. Лобанов, конечно, предупредил его о приезде американца. Пепе, его правая рука, несомненно, рассказал ему историю с тормозами «Голубой стрелы», и этим вечером в двухстах метрах от виллы Лианы она стала для него символом поражения. Вентру мог бы еще продолжать борьбу, но были ли у него на это силы? И он предпочел исчезнуть…

Но Стив решил оставить свои выводы при себе, так как накануне велел Лиане смотреть только в будущее.

– Интересно, – заметила она, выходя из дома. – Эти бумаги… Они выглядят почти как завещание.