Текст книги "В Маньчжурских степях и дебрях
(сборник)"

Автор книги: Иоасаф Любич-Кошуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

XVIII

– Петька, стой! К берегу!..

Семен схватился за весла и загреб ими, тормозя лодку.

Под веслами закипела вода. Весла изогнулись, как тростинки. Лодка сразу пошла тише.

Петька повернул руль…

В несколько взмахов Семен подогнал лодку к берегу.

– Они, – шепнул он, повернувшись к Петьке.

– Где?..

– И то, – сказал Семен, – так ничего не видно…

Он опять налег на весла, действуя ими теперь уже в обратную сторону.

Лодка кормой назад отошла немного от берега.

– Вот они…

И, схватив Петьку за рукав, Семен потянул его к себе, указывая вдаль вниз по течению.

– Видишь?

– Вижу, – шепнул Петька.

Беглецы были шагах в четырехстах… Издали, казалось, их лодка еле ползет по речке… Вдруг она совсем остановилась и через секунду вырисовалась ясно во всю длину.

Они тоже причаливали к берегу.

– Нам их только бы тут не упустить, – заговорил Семен, – а там уж я знаю. Правь вон к тем кустам.

Недалеко в реку вдавался небольшой мысок, поросший лозняком…

Два, три удара веслом – и лодка врезалась носом в лозняк, дрогнула, отошла немного назад, но Семен уже бросил весло и схватился обеими руками за ветки лозняка…

Лодка опять дрогнула и остановилась.

Семен выскочил на мысок…

Шумя лозняком, к нему подбежал медведь, но он на него цыкнул и замахал руками.

Медведь попятился, постоял немного, глядя то на Семена, то на Петьку, втаскивавшего лодку на берег, и лег.

Семен повернулся к Петьке.

– Вылезли!..

Петька закрепил лодку и подошел к нему…

– Вылезли?

Не поворачиваясь, Семен кивнул головою.

Через минуту он зашептал, все стоя к Петьке спиною:

– Надо идти за ними… Берегом пошли…

И, перепрыгнув через медведя, он побежал по мысу между кустами, немного согнувшись и балансируя винтовкой, так как под ноги постоянно попадались кочки и камешки. Выбравшись на береговую полосу, он присел на корточки и, защитив глаза рукой от струившихся прямо ему в глаза солнечных лучей, глянул вдоль по берегу…

Золотоискатели были отчетливо видны. Беглым шагом они шли берегом речки; за ним двигались их тени, лиловые на прибрежном песке.

Долина здесь значительно расширялась. Потоки солнечного света лились на нее сверху. Река вдали в перспективе красных, желтых и коричневых падей сверкала и искрилась.

Семен махнул Петьке рукой. Потом, когда Петька подошел к нему, шепнул:

– Факелы захвати…

Петька сбегал за факелами.

– Теперь идем…

И он двинулся вперед, все также согнувшись, прячась за чахлый лозняк, попадавшийся на каждом шагу среди глыб камней, кочек торфяника и свалившихся с крутизны обрывов стволов деревьев.

Вслед за ним, в точности повторяя каждый его шаг, прыгал через кочки и камни его медведь…

Петька шел позади медведя.

Так в полном молчании подвигались они вдоль реки, друг за другом, не остановившись ни разу, не замедлив шага.

Прошло полчаса, час…

Солнце уж скрылось за деревья… Стало темнеть. Веяло сыростью.

Семен вдруг остановился и присел.

Тоже сделал и Петька.

– Должно, на ночлег стали, – шепнул ему Семен. – Слышь, Петька?..

Он повернулся и подпрыгал к Петьке на корточках, смешно выворачивая ноги.

– Мы так и пойдем за ними, – зашептал он; —может, у них тут еще где есть причал…

Беглецы, действительно, остановились на ночлег…

Но они не развели огня, вероятно, из опасения, чтобы огонь не привлек внимания погони…

Они, разумеется могли ожидать, что погоня будет… Им, конечно, не было известно, чем окончилась перестрелка Семена с их самоотверженными товарищами…

Но, вероятно, они рассчитывали, что Семен был один и также охотился в лесу, как охотился один из них, несчастная жертва. Несомненно, они слышали Васькин рев и должны были предположить, что их товарищ наткнулся на медведя, которого выслеживал какой-то русский.

А потом русский стал стрелять в побежавших на выручку…

Было мало вероятного, чтобы один погнался за двумя… Но они были осторожны…

По людям, сидящим у костра, так легко стрелять ночью…

Я не стану описывать всех трудностей пути, которые пришлось испытать Семёну и Петьке, и их косолапому спутнику в следующие пять-шесть дней.

Скажу только, что Семен ни на час не упускал из виду беглецов…

Он шел за ними по пятам.

Он не подходил к ним ни разу ближе четырехсот пятисот шагов, но всегда имел их на виду впереди себя.

В этом ему много помог его оптический прибор для стрельбы по дальним мишеням…

На шестой или седьмой день лес остался позади…

Вокруг шумело и волновалось травяное море…

Вот она степь… до самого горизонта…

Трава еще далеко не достигла полного роста и сверкала пышной яркой зеленью.

Только вдали она принимала голубоватый оттенок.

Зеленые волны перекатывались кругом… Издали навстречу плыли голубые волны.

Белые облака бежали по синему небу, и вместе с облаками скользили по земле их лёгкие тени, волнуясь на гребнях изумрудных волн…

Воздух был сырой и теплый.

От земли поднимались испарения; колыхалось и дрожало в горячей атмосфере над горизонтом трепетное марево…

В низинах кричали гагары, свистели чибисы, кулики.

Стройная косуля грациозно и легко, подняв острую мордочку и насторожив уши, пробиралась осторожно к озеру… Не колыхнется вода в озере… Озеро дремлет. Звенел ключ, скрытый в траве…

И казалось, зазвенит хрустальная гладь озера, если косуля коснется его ногой.

Кругом ни жилья, ни деревца…

Только на востоке на горизонте синеет лес…

XIX

Требовалось много ловкости, много уменья воспользоваться малейшими выгодами местности, чтобы идти по степи незамеченным по пятам двух людей, несомненно очень осторожных, очень отважных, проведших многие годы, полные опасных приключений и всяких случайностей в таежных дебрях.

Но Семен был травленный волк.

В степи он держался еще дальше от намеченной жертвы, чем в лесу.

Да здесь и не требовалось быть особенно близко к беглецам.

Степь не успела еще как следует зарасти травою. Трава не поднялась. Человека видно было за версту.

Петьку Семен оставлял обыкновенно позади себя версты на полторы, пробираясь один со своим медведем в густой траве, по буеракам, руслам, ручьев, мелким кустарникам, попадавшимся кое-где по степи в низких местах.

Иногда он забирал далеко в сторону, пускался в брод через мелкие озерца, через болота.

Но ни на минуту он не упускал из глаз беглецов.

Петьке издали он представлялся совсем маленькой точкой, и он шел за этой точкой, тоже, как Семен, переходя в брод речки и озерца, сворачивая в сторону там, где в сторону сворачивал Семен…

Он тоже ни на секунду не упускал из глаз Семена…

Иногда на него нападало отчаяние.

«Да когда же, наконец, все покончится?»

Ноги у него болели. От пота и от грязи рубашка под пиджаком расползалась и на швах, и на «живых» местах… Давно немазанные сапоги ссохлись, загрубели и стали как деревянные…

По вечерам, когда японец и его спутник останавливались на отдых, останавливался и Семен.

Тогда к нему под защитой сумерек подползал Петька.

Они закусывали все тою же сушеной козой и провизией, захваченной Семеном в лодке вместе с факелами, и спали поочередно.

Сперва Петька, потом Семен, потом опять Петька.

Утром Семен оставлял Петьку на месте ночлега, а сам шел дальше.

Петьке он приказывал сниматься только тогда, когда он Петьке едва будет виден…

Так прошло два дня.

Наступил третий день.

Петька тащился, напрягая последние силы и мало заботясь о том, видит ли его проклятый цирюльник или не видит.

Раза два, проходя небольшим болотцем, где только что прошел Семен, он увидел следы его ног.

С каким-то ожесточением пошел он по этим следам, словно давил их своими ногами…

Слезы набегали на глаза от усталости, от сознания бесцельности всех их блужданий с Семеном, от досады и невольной злобы против Семена.

Может, правда, эти манзы пойдут к себе в Китай или Японию…

Что же, и им туда идти, что ль?

И вдруг его кто-то крепко схватил за ногу.

– Стой!..

Из осоки, густо засевшей по краю болота, поднялся Семен.

– Стой! – крикнул он сдавленным голосом, и вцепившись изо всех сил в Петькину ногу, так как Петька, не сообразив сразу, в чем дело, то же изо всех сил рвался в сторону.

– Это я… Чорт!

Петьке, наконец, перестал вырываться.

Семен заставил его сесть.

– Отдохни малость.

Он принес ему из болота воды в шапке и велел умыться и намочить голову.

Петьке стало лучше.

Он даже улыбнулся Семену.

– Что вы, дядя Семен, ругаетесь?

– Теперь легче?

– Легче…

– Ну и ладно!.. Гляди-ка вон туда.

И он протянул руку по направлению к горизонту…

– Вон-вон… видишь… белеется…

– Вижу.

– Это – фанза… Мне-то в трубу хорошо видно… Они туда нырнули… Я видел… И оттуда не выходили…

– Что ж нам теперь нужно делать? – спросил Петька.

– Ждать, – сказал Семен.

– Чего ждать?

– Ночи…

Петька кивнул головой.

– Будем ждать, – повторил Семен. – Долго ждали, теперь немного.

Можно было подумать, что он сожалеет, что больше уж, может-быть, не представится надобности вставать чуть свет, идти, все идти, выбирая не ту дорогу, которая нравится, а, по-звериному, ища место, где можно было бы устроиться так, чтоб тебя никто не видел.

– Значит, будем сидеть тут до вечера? – спросил Петька.

Семен мотнул головою снизу-вверх.

– Ну вот, для чего? Посидим тут маленько и пойдем потихоньку, чтоб как солнышко на покой, и мы уж, слава тебе Господи, сидим под забором…

Он внимательно поглядел на Петьку.

– Ты не боишься?

– Нет, – сказал Петька.

– Может, стрелять будут.

– А мы разве не будем?

– Ну, молодец!..

Семен поджал ноги по-турецки и стал набивать трубку.

– Дядя Семен!

– А?..

– А потом что мы с ними сделаем?

– Потом…

Он подумал немного…

– Потом, известное дело, сейчас руки за спину… Пожалуйте-с. По начальству доставим. Ха! Разве я не знаю. Прежде вон при батюшке городничие были, а теперь– областному начальнику…

Петьку начинало клонить в сон. Глаза слипались.

– Сосни, – сказал Семен. – Ложись на коленку.

Петька положил голову на коленку, подложив ладонь под щеку.

Засыпая, он спросил:

– А у вас отец жив?

– Не знаю, – ответил Семён – я уж тут в лесах лет сорок… Должно, жив. С чего ему умирать?

Петька заснул.

Ему снился цирюльник-японец, какой-то старик, который называл себя Семеновым отцом и говорил, что раньше он был городничий, а теперь областной начальник…

И еще что-то снилось, какие-то манзы, какой-то ни то дом ни то гора…

– Вставай, – услышал он сквозь сон и потом опять более громко:

– Вставай!

Он открыл глаза. Наступал уже вечер. Большое красное солнце стояло низко над горизонтом. Короткие лучи впивались в легкий туман, уже белевший чуть заметно над степью.

Опять они идут с Семеном по степи.

Впереди Семен, за Семеном медведь, а за медведем Петька.

Семен верно рассчитал время.

Едва они сделали несколько шагов, солнце ушло за горизонт.

Кровавая заря пылала на западе.

Скоро и заря потухла. Стало совсем почти темно…

– Стой – шепчет Семен и оглядывается по сторонам. – Господи Иисусе Христе!..

Он крестится.

Тихо. Петька слышит только шуршанье Семеновой кожаной куртки, когда он крестится…

– Заблудились, – снова доносится до него голос Семена. – Петька, слышь?

Семен дергает его за рукав…

– Ах ты Господи!..

Петька вздрагивает.

– Ой, дядя Семен!

Он прижимается к Семену плечом. А кругом тихо, тихо…

Тихо и темно…

Семен берет влево, вправо, приседает, приглядывается, всматривается в непроглядную темь…

Ничего не выходит.

Заблудились!

Проходит минута, другая. В степи по-прежнему тихо.

– Петька!

– Что вы? – шепчет Петька.

– А ты еще говоришь…

Голос у Семена обрывается… Он молчит секунду… Но эта секунда кажется Петьке вечностью.

Может Семен услышал что-нибудь?.. Что-нибудь сообразил?

– Нет не без того, что этот твой проклятый цирюльник сделал…

И опять тишина.

Что такое сказал Семен?.. Про что он говорить? Что сделал цирюльник?..

Томительная пауза…

Петька вдумывается в Семеновы слова, хочет проникнуть в их смысл… Но слова улетели… Их больше нет. Вместо них тишина…

– Он напустил… Он наколдовал.

Голос у Семена дрожит.

– Господи, – шепчет он, – Господи Создатель мой…

Он крестится.

Опять шуршат рукава его куртки.

Но Петька не верит в колдовство.

– Враки, – говорить он. – Враки!

И теребить его за рукав.

– Дядя Семен!

– Чего ты?

– Что вы, будет вам…

Семен молчит…

– Неужели вы верите?..

Семен с сердцем отдергивает руку.

– А что ж это? По-твоему, я виноват!

Снова он крестится.

– О, Господи, а может…

Так они и уснули в степи.

А утром их ждала большая неприятность…

На них напал «гнус»…

Пока они разжигали факелы, миллионы насекомых, всех видов, всех пород жалящих, облепили их черным слоем…

В глазах стало темно от окружившего их живого облака.

Солнце, казалось померкло…

Мгновенно кожа на лице, на руках покрылась волдырями… «Гнус» жалил и через одежду, даже через кожаный пиджак Семена…

Даже в густую шерсть медведя забрался, и бедный зверь с ревом сначала встал на задние ноги, потом опустился на четвереньки и, наконец, стал кататься по траве, царапая лапами искусанную морду.

Наконец, факелы запылали.

Густыми клубами повалил от них черный удушливый дым…

«Гнус» стал ослабевать… Потом и совсем отстал.

Но на Семена и Петьку страшно было смотреть… Лица их представляли один сплошной волдырь… Гнус забивался и в сапоги, и ноги у обоих так распухли, что трудно было снять сапог, чтобы осмотреть ноги…

Спина, грудь, руки, ноги, – все вздулось и распухло…

– Эй, земляки! Что затеяли!

К ним подъезжал казачий разъезд, привлеченный дымом от факелов.

Они объяснили, сообщив, между прочим, и о «цирюльнике»…

Их отправили на пункт.

Оправившись от ран, нанесенных гнусом, Семен и Петька поступили охотниками в один отряд.

Собственно, Петьку подбил поступить в охотники Семен, который и нападение гнуса и то, что заблудился тогда ночью, приписывал колдовству и в глубине души решил, что такие вещи прощать нельзя.

XX

Необозримая песчаная равнина…

Далеко назади остались благодатные степи Уссури и восточное побережье Амура…

Кругом дико и неприютно. На горизонте синеет гряда невысоких гор.

Переходя с места на место с отрядом, куда они зачислились, Петька и Семен очутились, наконец, в самой глуши этих почти бесплодных диких степей…

Теперь они и от своего отряда далеко.

Они вызвались, вместе с одной еще отчаянной головой, пробраться в тыл передовым японским разведочным отрядам.

Новый их товарищ, бывший горнозаводский рабочий, слесарь, Кузьмин, худой, длинный, как жердь, с плоской грудью и острыми плечами; он почти одного роста с Семеном, но он кажется выше его.

Шея у него тонкая, головка с кулачок. На ходу он все поводит шеей снизу-вверх и вместе с тем вперед.

Маленькие с красноватыми веками и редкими ресницами глазки пристально вглядываются вдаль. Идет он какой-то раскачивающейся походкой; длинные руки болтаются беспорядочно по сторонам тела, как у бумажного дергуна.

Все – и Семен, и Петька и Кузьмин – одеты по-китайски: в китайских куртках и юбках.

Сзади из-под соломенных шляп висят черные блестящие косы.

В таком наряде их трудно, почти невозможно, отличить от китайцев.

Они уже имели несколько встреч с китайцами…

Несколько раз уже Петька считал свою жизнь на волоске, свою гибель неотвратимой.

Но все обошлось благополучно.

Семен великолепно говорил по-китайски. Кузьмин тоже отлично понимал китайский язык.

А про Петьку они говорили:

– Немой.

Петьке так и приказано было, чтобы он сказывался немым…

При первой же встрече с китайцами Кузьмину показалось, что это, пожалуй, мало, что Петька немой, и он добавил от себя сверх уговора:

– И глухой.

– Отчего? – спросили китайцы.

– С перепугу.

И Кузьмин стал объяснять дальше…

– Слыхал тут не далеко недели две назад была драка?… Хунхуз напал…

– Знаю, была драка… Ночью?

– Ночью.

– Как же знаю…

– Его и напугали… Из ружья в него стреляли. А он… где ему! Он мальчик… Так сразу оглох и онемел.

В другой раз китайцы, не удовлетворившись этим объяснением, вздумали было «мало-мало» попытать Петьку…

Но китайцы были безоружны, и их было всего трое.

В крайнем случае кто-нибудь, Семен или Кузьмин, мог вытащить из широчайших рукавов своей кофты револьвер.

– Что-о? – сказал Семен, выступив вперед и сжимая кулаки, – он мой племянник.

И, подступив к китайцу вплотную, он поднес свой кулак, величиной, пожалуй, с небольшой арбуз, к правому своему глазу и, прищурив левый, словно прицелился из-за кулака правым.

– Ты видел это?..

Потом повторил опять внушительно:

– Племянник он мой, вот что.

– Племянник, – сказал и Кузьмин, тоже выступая вперед и становясь впереди Петьки. Подумав минуту, он кашлянул в ладонь и, протянув затем перед собой руку, поманил китайца пальцем.

– Ну-ка ты…

– Ну? – сказал китаец и уставился на Кузьмина, хмуро сдвинув тонкие черные брови.

– Ты за него?

Китаец скользнул глазами в сторону, отворачивая в то же время лицо от Кузьмина. Сразу лицо у него посерело, точно тень набежала на лицо.

– To-есть как за него? – крикнул другой китаец.

– За русских? – спросил Кузьмин.

Китаец молчал.

– То-то видно, что за русского, – продолжал Кузмин; – нас и без тебя русские разорили, а ты еще пытать собираешься.

Китаец попятился.

Кузьмин поднял руку, согнув ее в локте, и потряс кистью руки в воздухе, выставив указательный палец вверх.

– Знаю я тебя! Гляди…

Теперь уж и все три китайца попятились разом и разом замахали руками.

Потом один сказал:

– Мы думали, он – русский.

И ткнули пальцем вперед в сторону Петьки.

– Говорят тебе – племянник! – крикнул Кузьмин. – Вон его племянник.

– Мой племянник, – проговорил Семен.

– А вы не хунхузы? – спросил китаец.

Семен поглядел на Кузьмина, а Кузьмин на Семена.

– Гм, – сказал Семен.

– Гм, – сказал Кузьмин.

Потом они оба разом взглянули в лицо китайцу, сдвинув брови, и разом же крикнули:

– Что-о?

Они понимали друг друга с одного взгляда и решили по молчаливому соглашению держаться с китайцами так, чтобы китайцы могли, пожалуй, только, подозревать в них хунхузов и ни в каком случае не быть уверенными что перед ними действительно стоят хунхузы.

Они знали, что китайцы, как и те, что на стороне русских, так и те, что помогают японцам, одинаково боятся хунхузов.

– Вот дойдем до японцев, – заговорил Семен, – так они вам покажут, как пытать.

Щеки у него побагровели.

– Я вас… Погоди только!

– Кто мы, – сказал Кузьмин, – это до тебя не касается.

Он принял важный вид.

Китайцы снова замахали руками и стали кланяться.

Потом один спросил:

– Вы за японцев?

– А ты за кого? – в свою очередь, спросил Кузьмин.

Китаец потупился.

Тогда выступил вперед Семен.

– Я вижу, – проговорил он, – что ты умный человек. Ты меня не знаешь, а я тебя… Так?

– Так, – сказал китаец.

Семен повернулся вправо и махнул рукой в ту сторону.

– Там – русские.

Затем махнул рукой влево.

– А там японцы… Так?

– Так.

– А мы посередине.

– Посередине, – повторил за ним и китаец.

– И не знаем ты меня, а я тебя… Так?

– Не знаем…

– И значит, ты умный человек, когда молчишь. Китаец снова опустил глаза.

– А я….

И тут Семен подбоченился.

– А я умней тебя, потому что знаешь, что? Китаец исподлобья взглянул на него.

– Что? – произнес он нерешительно.

– Я! – ни за кого! Пусть их дерутся.

И, повернувшись к китайцам спиной, он сказал Кузьмину:

– Пойдем…

Потом, взяв Петьку за плечо, слегка толкнул его в плечо ладонью…

XXI

Экспедиция Семена и его товарищей в тылу неприятельских позиций продолжалось около недели.

На третий или на четвертый день им пришлось иметь стычку с хунхузами…

Это было первое серьезное дело, в котором Петьке довелось встретить смерть лицом к лицу.

Все трое только что расположились на отдых в неглубоком овражке, заросшем чахлым корявым кустарником.

Кузьмин стоял настороже, спрятавшись между кустами на краю обрыва, Семен и Петька закусывали. Потом Кузьмина должен был сменить Петька. Ночью вызвался сторожить Семен.

Закусив, Семен расположился на отдых, намереваясь уснуть часа два, пока не стемнело еще, а Петька, сидя возле него, осматривал свой револьвер, ожидая, когда Кузьмин, простояв известное, время кликнет его на смену…

Вдруг к ним торопливо, сгорбившись, вобрав голову в плечи, держа револьвер в одной руке, а другой придерживая на голове соломенную китайскую шляпу, подбежал Кузьмин.

Но взглянув на Петьку, он направился прямо к Семену и схватил его за плечо.

– Семен!..

Он тряхнул его за плечо…

Чтобы не беспокоил шум ветра и свет солнца, Семен надвинул на голову с затылка воротник курмы и закрыл полями шляпы лоб и глаза.

Когда окликнул его Кузьмин, он сдвинул шляпу кверху и глянул на Кузьмина из-под шляпы одним глазом.

– А? – сказал он.

– Хунхузы, – проговорил он оперся рукой о землю и, закусив губу, поглядел через плечо назад вверх по берегу оврага, в сторону, откуда прибежал.

Семен вскочил.

– Где?

Но Кузьмин с силой сейчас-же дернул его за подол юбки.

– Что ты! – зашептал он, вдруг съежившись, подняв плечи и еще более вобрав в плечи голову.

Он опять дернул Семена за юбку.

– Садись. Они тут недалеко.

Петька, поднявшийся было вслед за Семеном, присел опять, как сидел раньше – на корточки. Затаив дух, он уставился на Кузьмина.

Семен тоже присел.

– Не далеко? – обратился он к Кузьмину.

– Вон тут…

И Кузьмин махнул рукой неопределенно куда-то в сторону и вверх…

– На бугорке сейчас, – добавил он.

Семен махнул головой.

– А знаю…

В степи около них только и был один бугорок.

– На бугорке, – повторил Кузьмин, – я это смотрю, едут…

– Много? – спросил Семен.

Семен, поднявшись, также сгорбившись, глянул поверх кустов, вытянув шею; потом чуть-чуть выпрямился.

– Пятеро, – шепнул он.

Семен приподнялся тоже, так же, как Кузьмин, согнув спину и вытягивая шею…

И сейчас же вся его коренастая фигура словно осела внизу, словно сократилась.

– И то пятеро.

Он поглядел на Кузьмина.

– Как быть! – произнес Кузьмин… – А?..

– Сюда едут…

– Прямо на нас.

Семен обернулся к Петьке.

– Петька! не боишься?..

– Нет, – сказал Петька.

Он уже слышал глухой топот лошадиных копыт.

– Нет, – повторил он.

По спине у него побежали мурашки. Сразу во рту стало сухо, будто изнутри пыхнуло жаром и будто, потому что во рту было сухо, язык ворочался с трудом. Кровь стукнула в виски.

Но страха, того, чтобы сейчас броситься бежать, он не испытывал.

И он повторил опять:

– Нет.

Еще слышней затопали копыта.

– Ползи за нами, – сказал Семен.

Кузьмин тоже через плечо взглянул на Петьку.

– Поспешай.

И согнувшись, между кустами стал взбираться вверх по откосу оврага…

Семен шел рядом с ним, как он, согнувшись, вытаскивая на ходу револьвер из рукава кофты.

– Поспешай! Поспешай, – еще раз шепнул Кузьмин.

Но Петька был уж около Семена.

Семен на минуту замешкался, вынимая револьвер. Петька его обогнал.

Он слышал, как стучит его сердце, как стучит кровь в висках. Казалось, кровь стучит громче, чем стучат за кустами лошадиные копыта.

Вот и край оврага.

Он взглянул на Кузьмина. Кузьмин уж вытянулся во всю длину между кустами.

Ладонь левой руки он подложил под локоть правой. В правой у него револьвер… Он держит револьвер близко около самого, носа.

– Прицеливайся лучше, – шепчет сзади Семена. Потом Петька чувствует, как Семен сзади схватил его за ногу, за каблук сапога.

– Петька! назад… Пусти!

Он продвигается на животе мимо Петьки, ближе к Кузьмину.

– Погоди, давай вместе…

О, как громко стучит кровь в висках!.. Слова Семена вспыхивают и погасают, оставляя в сознании слабый след.

Но Петька во всем повинуется Семену.

Семен словно передвигает его своими словами с места на место.

– Петька, равняйся. Ложись с нами рядом… Видишь, вон…

Хунхузы видны отчетливо на темном фоне степи. Трое едут впереди, помахивая нагайками. Ружья у всех за плечами. Должно быть, они совсем не ждут нападения.

– Берданки, – снова слышится шопот Семена… Кузьмин поворачивает голову.

– Пебоди, (Пебоди – ружье старого образца, теперь уже не употребляющееся в русской армии) – говорит он…

Но Петька не может разобрать берданка ли у хунхузов, или пебоди: видны только приклады да концы стволов.

А хунхузы все ближе и ближе.

Вот уж совсем близко… Шагов шестьдесят.

– Петька!..

На секунду Семен умолкает, затем шепчет снова:

– Бей, который против тебя.

Он поворачивается к Кузьмину.

– Ты крайнего, а я своего – середнего.

– Ладно, – шопотом откликается Кузьмин…

Три револьвера стали прямо против надвигающихся всадников.

Петька во всем подражает Семену. Кузьмин приготовился стрелять лежа, с упора, придерживая руку, в которой был револьвер, снизу под локтем другой рукой, а Семен целил по противнику сидя, подняв левую руку, согнутую в локте почти в уровень с подбородком, и положив револьвер на сгибе локтя.

Точно так же сделал и Петька.

– Слушай команду, – шепчет Семен. На секунду он умолкает, потом говорит отрывисто уже более громко.

– Ребята!..

Он словно выстрелил этим словом. Словно он долго его искал, наконец, нашел, и оно выскочило у него сразу, само собой.

– Пли!..

Почти одновременно раздались три выстрела.

Двое из ехавших впереди хунхузов повалились с седел. Под третьим лошадь взвилась на дыбы.

Это был Петькин хунхуз… Петькина пуля попала не в хунхуза, а в лошадь, смертельно ее ранив… Лошадь, сейчас же дав «свечку», т. е. взвившись на задние ноги, грохнулась на землю, придавив всадника…

Один из хунхузов выстрелил тоже… Другой, нагнувшись вниз с седла, старался помочь выбраться тому, которого примяла лошадь, лежавшая теперь неподвижно, вытянув ноги и шею.

– Пли! – командует Семен.

Новый залп и Петька, на этот раз не успевший выстрелить, видит, как на земле рядом с убитой лошадью бьются в предсмертных судорогах три человеческих фигуры, а шагах в двадцати впереди мчится всадник в синей кофте.

Кофта на спине надулась пузырем. Головы совсем не видно.

– Бей вслед! – кричит Семен…

Петька вскочил, прицелился в это самое удаляющееся от него пятно.

Глухо стукнул его выстрел. Синее пятно затянуло дымом на минуту, и потом Петька уже не увидел синего пятна. Лошадь мчалась по степи одна.