Текст книги "Изгнанница (СИ)"

Автор книги: Инна Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 7

Как я заметила в первый же день, в училище были и мальчики, и девочки, но уроки у нас шли в разных классах, и мы сталкивались только в обеденном зале или библиотеке. Но вот однажды мы гуляли в парке. Лужи уже высохли, на газонах и клумбах пробивалась первая светлая травка По газонам и дорожкам неспешно ходили голуби. Старушки, перекинув через локоть ручки своих темных сумочек, вязали, читали, болтали друг с другом. Молодые и пожилые няни гуляли с детьми – возили их в колясках, держали за ручки, позволяли бегать или кормить голубей. Мы с Лил и Стеллой за завтраком припрятали несколько кусочков хлеба, и сейчас остановились на площадке около центральной клумбы. Хлеб раскрошился в карманах, и мы то кидали птицам кусочки, то высыпали из карманов крошки.

– Смотрите, мальчики, – сказала вдруг Лил.

Это был второй класс. Их сегодня повели в ту же часть парка, что и нас. Конечно, гулять им было скучно, понятно, что им не хотелось, как нам, сидеть на лавочках или кормить голубей. Обычно их водили на набережную, там можно смотреть на торговые корабли, прогулочные лодки, просто на воду. Или оставляли гулять около Театра – в садике разрешалось побегать, поиграть в догонялки. Но там хватало место только для двух или трех классов, а на набережной было сегодня ветрено. Некоторые остановились недалеко от нас и смотрели, как мы кормим голубей. Другие уселись на лавочки и о чем‑то разговаривали или играли в камешки. По – моему, это такая же детская игра, как и игра в картинки, хотя в камешках все‑таки нужны внимание и меткость.

Один из мальчиков подошел к нам, точнее, к Стелле. Он не очень высокий, может, чуть повыше Стеллы, немного сутулый, волосы у него темные, гладкие, но какие‑то бесцветные, как будто пылью присыпанные, и, по – моему, даже не очень чистые. Я решила, что вряд ли Стелла будет с ним разговаривать, может быть, Лил, по доброте, поздоровается. Но ничего подобного.

– Привет, – сказала Стелла, а прочие девочки начали поглядывать на нас и перешептываться.

– Привет, – кивнул он. Потом посмотрел на меня и представился: – Меня зовут Корх Асперриус.

– А меня – Растанна Альрим, – я тоже кивнула ему, решив, что делать книксен все же не буду.

– Никогда не разговаривал с эльфами, – заметил Корх и стал рассматривать меня. По – моему, это было немного бесцеремонно. Я пожала плечами и ничего не ответила. – Я бы кое о чем тебя спросил… Но потом, надо обдумать вопросы.

Как будто я уже согласилась! А он отвернулся от меня и стал разговаривать со Стеллой. Они принялись обсуждать какую‑то книжку, которую я не читала, и мы с Лил отошли немного от них, чтобы не мешать.

– Кто он? – спросила я ее. – Что‑то мне он не очень нравится. Он дружит со Стеллой?

– Да, он живет не очень далеко, они гуляют в одном парке, знаешь, в том, который около музея археологии.

– По – моему, он довольно‑таки неприятный.

– Что ты! Корх – самый удивительный! Он очень своеобразный, это правда, но совсем не неприятный.

И так думали многие – девочки посматривали на Стеллу с завистью, а на Корха с уважением.

– Он сочиняет рассказы и стихи. Один его рассказ даже напечатали в газете в прошлом году.

– И про что он пишет?

– Про разное, но знаешь, мне очень нравится, я бы так не смогла ни за что. О всяких зловещих замках, о привидениях, это всегда страшно и интересно.

Корх шел рядом со Стеллой и о чем‑то говорил. Я подумала, что такому, как он, наверно было бы интереснее с Лил – она живет переживаниями, а у Стеллы все скорее от ума. Или с Тийной, она тоже большой знаток всего таинственного и зловещего. Но, тем не менее, Корх дружил именно со Стеллой.

– Хочешь, дам тебе почитать его рассказы? У меня они переписаны в тетрадку.

– А ты их откуда взяла?

– Да ведь многие переписывают, это же так необычно – у нас есть в училище свой, настоящий писатель.

– А он на кого учится?

– На артиста.

Да, раз сутулится, значит, не на танцора, уж точно.

После обеда Лил стала рыться в тумбочке, вытащила половину своих вещей: какие‑то свитки с потрепанными краями, веер с одной сломанной пластиной, две конфеты, крохотная куколка, голова от другой крохотной куколки, засушенная травяной стебель с пышным белым соцветием… Лил хранит все, что для нее важно, хотя потом ничего найти не может. Вот Стелла не хранит ничего, не припрятывает, но у нее ничего и не теряется. Наконец, она вытянула из‑под стопки книг тетрадь – страницы потрепаны, на тонкой картонной обложке нарисован синими чернилами покосившийся (по сюжету рассказа или из‑за неумелой руки рисовавшего) замок. Тетради, аркайнское изобретение, здесь используют чаще, чем в Анларде, у нас они стоили очень дорого. Ну, конечно, никто не пишет в них на уроках, это слишком расточительно.

– Вот тут его рассказы, Корха, – Лил отдала мне тетрадь.

Почерк у нее разборчивый, но много исправлений, она то не заметит, то замечтается и напишет не то. В двух местах попались еще картинки – ворон на камне и цветок – явно переделанные из клякс. Рассказы были очень странными. То призраки, то склепы… Про таинственное почитать интересно, но это не понравилось. Там про людей почти ничего не было, только страхи да ужасы. Помню, когда‑то давно мама читала мне сказку про маленькую девочку, заблудившуюся зимой в горах, а потом набредшую на замок и попавшую в подземелье. Как я за нее боялась, слушала, завернувшись в одеяло и почти не дыша, чтобы не пропустить что‑нибудь. А если бы просто описывалось это подземелье, как там с потолка вода капает, какие там летучие мыши и тому подобное, то было бы совсем не то – за кого тогда бояться? Вернула тетрадь Лил – хорошо, что мы пошли сразу пить чай, и она не спросила моего мнения о обо всем этом. Она любила эти рассказы, и мне не хотелось, чтобы Лил разочаровалась во мне – а обманывать и говорить, что понравилось, я не могла.

Я рассказала о Корхе маме, когда мы с ней гуляли в следующий выходной. Мама улыбнулась, когда я пересказала ей историю Корха о потерявшемся привидении, но промолчала. Мы шли по широкой и шумной улице. В окнах ресторанов видны были официанты, расставляющие приборы или цветы на столиках, в витринах больших магазинов лежали разные любопытные и заманчивые вещи – драгоценности (думаю, едва ли настоящие) большие книги с золотыми буквами заглавий, стояла красивая посуда и многое другое. Я увидела деревянную шкатулку, на боках вырезан виноград, журавли и еще какой‑то затейливый узор, и вспомнила свою шкатулочку с разными пустяками, брошенную в Тальурге. Хорошо бы завести и тут какой‑нибудь сундучок или ларец и собирать разные мелочи. Можно назвать ее «шкатулка воспоминаний», ведь когда перебираешь всякие вещицы, у каждой есть история, это как маленькая черточка на двери, когда рост отмечают. Ты растешь, и заметок – черточек все больше. И все эти вещицы тоже будут как заметки о всяких таких случаях и происшествиях, которые жалко забывать. Раньше, в Тальурге, я просто собирала «сокровища», но все равно столько вспоминала, когда разглядывала их. Вспомнив об «сокровищах», решила проверить – на месте ли моя волшебная бусина, завернутая в носовой платок.

– Ты что там рассматриваешь, Растанна? – спросила мама.

Я и не заметила, что остановилась у витрины и все еще смотрю на шкатулку. Мама выслушала о «шкатулке воспоминаний», но почему‑то не согласилась, хотя мысль собирать «заметки о жизни», по – моему, очень разумная.

– Лучше старайся запоминать самое важное. Или – записывай. Я бы посоветовала тебе вести дневник, но когда нет своего дома и живешь среди людей, то не стоит.

Запоминать – это, конечно, нужно, но ведь всего не упомнишь… Так и сказала маме.

– И все‑таки память надежнее любой вещи. Вот мы хранили и книги, и разные вещицы, и твои игрушки – а что осталось?

Ничего тут не возразишь, но ведь и забыть так легко… Мама задумалась, потом ответила:

– Есть такая книга, ее написал Тонтиас Круссль, «Замок забытых вещей». Это сказка, но не совсем детская, хотя тебе уже можно ее прочесть.

– Про то, что мы забываем?

– Да. Там – об одной волшебнице, которая в детстве была несчастна, да и сама она была непростой, с очень неприятными, тяжелыми чертами характера… одним словом, очень немного хорошего она могла бы вспомнить. Она научилась воровать воспоминания у людей. У волшебницы в замке были прекрасные вещи, украденные из чужих воспоминаний, чудесные запахи, звуки…

– А люди, у которых она все это таскала, почему они не замечали?

– Они все забывали. Иногда сами теряли, а она подбирала.

Я представила, как забываю что‑нибудь очень важное и хорошее, например, как мы в Тальурге весной гуляли в садике около Переулка Звонарей, или как я смотрела из окна на памятник Корабельщику и шел редкий, сцепившийся в пушистые хлопья снег. Очень много есть такого, что ужасно жалко будет забыть.

– И что, получается, так она и воровала безнаказанно?

– Потерянное можно вернуть. Нужны усилия… Я говорю сейчас не о книге, о жизни. Нам ведь все подсказывает и напоминает – и звуки, и вкус, и запах… В той книге был как раз один человек, у которого было много хороших воспоминаний, и волшебница немало из его воспоминаний взяла себе. Однажды этот человек вдруг понял, что ему не хватает чего‑то и тогда начал вспоминать. И вернул себе все, что у него похитили – одно за другим.

– Как вернул?

– Старался уловить казавшиеся знакомыми ощущения, пытался идти по «следу воспоминаний».

– Да… – мне казалось, это не очень‑то надежный способ. Я не пробовала, но все же – хорошо, если тебе встретиться что‑то похожее, ты постараешься и припомнишь забытое. А если ничего похожего не попадется? Потом, вечером, когда я обдумывала все это, то решила завести себе копилку воспоминаний. Начну вспоминать все самое лучшее, с детства, и буду перебирать эти случаи, чтобы наверняка не забыть.

В последний месяц весны со мной случилось два происшествия.

Первое – на занятиях танцами. Мы выполняли разные упражнения, разучивая танцевальные позы. Прыжки и всякие кружения (не знаю пока, как это здесь называется) еще нас не учили делать. Ну вот, мы изучали позу, которую называют арабеск. Я положила руку на балетный станок. Он был такой гладкий, словно его специально отполировали. Мне всегда приходили в голову одни и те же мысли, когда я занималась в этом зале, опускала руку на этот станок, за которым занимаются, уже, наверно, почти сто лет. Я все время думала об ученицах, приходивших сюда в прежние времена. Как они выглядели, о чем говорили… И вот на одном из занятий, когда я дотронулась до станка и посмотрела в зеркало, произошло неожиданное. В нем, позади моего изображения, появилась девочка, ростом немного ниже меня, очень худенькая. Ее волосы были заплетены в косы и обвиты вокруг головы – прическа, старомодная и непривычная. Одежда ее тоже очень отличалась от нашей – довольно длинная, полупрозрачная юбка, на подоле – пришиты какие‑то цветы, черная облегающая кофточка с рукавами до локтей. Она старательно выгибала спину, наклонялась то вперед, то в сторону, приседала. Эта девочка напомнила мне старинные рисунки на эмали – неяркие, нежных тонов, полустертые… Неясно видная, все‑таки она была – вот тут, рядом со мной… Мне стало страшно, и я остановилась на середине упражнения. Тут же послышался голос преподавательницы, назвавший меня по имени. Видение исчезло. Но еще долго мне было не по себе, и я попросила разрешения перейти на другое место.

Вечером я долго размышляла, что это могло быть, и в памяти всплыли слова госпожи Фарриста о том, что в Театре обитают тени великих актеров. Может быть, это и была чья‑то тень… На другой день я, хоть и было чуть – чуть не по себе, подошла на переменке к зеркалу, где появилась вчера девочка из прошлого. Приложила ладонь к холодному стеклу, но не почувствовала ничего. И к лучшему, пожалуй, потому что немного боюсь таких вещей.

Другой случай произошел на уроке. И он сначала удивил, а потом напугал меня намного больше. Когда мама узнала о нем, то очень расстроилась и рассердилась.

В этот день все шло как‑то нескладно. Вечером наш класс шел на премьеру спектакля «Обман, или ловкий слуга». Ученики по очереди, по классам, ходили на спектакли в ученическую ложу, я уже была и на балете, и на опере. Девочки были взбудоражены, ждали, когда же пройдут уроки и наступит вечер. И вот начался третий урок – урок истории. Как я уже говорила, историю в училище объединили с географией. Учитель, господин Симптиус, прикрепил к доске карту и стал рассказывать о соседних с Тиеренной государствах. Он сказал, что пока мы узнаем только общие сведения о них, а потом мы уже будем изучать эти государства подробно. Кроме, конечно, Ургельского княжества, которого уже не существует. Учитель показал нам на карте место, где когда‑то был Ургел. Конечно, все принялись забрасывать учителя вопросами. Правда ли, что в этих заброшенных землях есть Башня Желаний? Она действительно исполняет желания? Трудно ли до нее добраться и что брать в дорогу? Последний вопрос насмешил учителя своей практичностью, и он объяснил, что – более чем трудно. Во – первых, после войны с Фарлайном там почти невозможно жить. Речная вода – горькая и грязная, жители Ургела ненавидят пришельцев, ну, а в горах завелись странные существа, то ли призраки, то ли еще кто, но живых очень не любят. А, во – вторых, все границы с Ургелом перекрыты. Лил печально вздохнула, и когда все повернулись к ней, сказала, что ей очень жаль бедных ургельцев.

На это господин Симптиус ответил, что в Ургеле жили предатели, обманувшие своих союзников, когда началась война. Это были не только предатели, но и злые колдуны, что, впрочем, всем известно. Потому, хотя Башня Желаний и существует, но на самом деле это всего лишь хитрая ловушка для простаков.

Я подумала, что, конечно же, глупо надеяться, что желания на самом деле исполнятся. Разве можно так легко получить такую потрясающую, чудесную вещь, нет, лучше назвать это событием: исполнение желаний. Пока все расспрашивали учителя, я открыла в учебнике карту мира и принялась искать на ней ургельские земли. Карта оказалась слишком маленькой, и Ургел на ней помечен не был. Наш огромный материк – Норнстен – был окружен Великим Океаном, тут же и четыре наших моря. На севере – Ледяное, в нем плавают полурастопленные айсберги, холодные подводные течения и вечнозимние ветры делают жизнь на севере Норнстелла суровой. Это – приморье Тиеренны и Эрстенны. На востоке – Светящееся Зеленое море (жители Зеленолесья, не доверяющие морской стихии, называют его Черным). Почти на всем его дне растут темно – зеленые, почти черные водоросли, странно фосфоресцирующие ночью. Должно быть, это ужасно интересно…

Зеленолесье – на берегу этого моря, и, по – моему, его жителям очень повезло. Старинное название Зеленого моря – Колдовское. На юге – Смертоносное море. Но дне около берега полно всяческих подводных скал, отмелей, водоворотов, а на берегу– пустошь, скалы, топи. Но все равно мне всегда приятно думать о Смертоносном море, потому что в моей анлардской школе я однажды получила высший балл за рассказ о нем. Розовое море – на западе. Розовым оно называется потому, что флора и фауна этого моря, видимо, из‑за какого‑то красящего элемента, приобретает более или менее интенсивный розовый оттенок. Розовые перья у птиц… розово – лиловые водоросли…кремово – розоватые крабики и медузы. Хотела бы я там побывать… Я нашла на карте Анлард, Аркайну, Фарлайн и Тиеренну. Мне вдруг подумалось – кто знает, нет ли в где‑нибудь таких миров, где не один материк, а несколько, может быть, два, или даже несколько… Конечно, в таких мирах детям трудно на уроках географии. Зато, наверно, как интересно там путешествовать. И уж, конечно, там полно неоткрытых земель…

Тут я заметила, что Ирмина шепчется о чем‑то со своей соседкой по парте. Потом они обе повернулись к девочкам на следующей парте и снова зашептались. Ирмина подняла руку. Учитель, уже уставший от вопросов, сказал:

– Давайте, наконец, перейдем к следующему государству. Эрстенна соседствует с Тиеренной – но граница проходит через горы, высокие и малообитаемые… Ирмина, что ты хотела?

– У меня вопрос про Ургел – самый последний вопрос, ну пожалуйста!

– Хорошо, хорошо, но покороче.

– Ведь это была эльфийская страна?

– Нет, почему же, там жили и люди, и тролли, было несколько гоблинских племен. И эльфы, разумеется, тоже, как и везде.

– Но ведь известно, что все эльфы – злые чародеи! А вы говорили, что в Ургеле как раз и творилось злое колдовство. От эльфов все беды!

Тут она посмотрела на меня, и все тоже обернулись ко мне. Кто‑то зашушукался, кто‑то засмеялся. Учитель постучал указкой по столу и велел, чтобы все немедленно успокоились. Меня больше всего разозлило то, что они это говорили нарочно. Может быть, и не думали так об эльфах на самом деле. Я решила, что не стану обращать внимания. Просто буду весь урок смотреть на доску и слушать. Выпрямила плечи, немного запрокинула голову… Пусть говорят что хотят, я не буду слушать. Но как только учитель отвернулся к доске и начал показывать границу с Эрстеном, как мне в спину больно стукнула жеваная бумажка. Она отлетела на пол, а потом я снова услышала перешептывания и смешки. И кто‑то (не видела, кто) почти громко сказал… я не стану повторять, это было очень грубо и обидно, об эльфах. Я не выдержала и повернулась. И когда увидела Ирмину, презрительно смеющуюся мне в лицо… тут вдруг что‑то произошло, сама не понимаю, что именно. Я ничего не делала, совсем. Ирмина вдруг ахнула, очень испуганно. Что‑то звякнуло, чернильница раскололась, и чернила брызнули прямо на нее, на руки, на учебник, балльник и свиток с записями. Это произошло непонятно почему, совершенно неожиданно.

Весь класс загалдел и заахал, господин Симптиус поспешил к Ирмине, дал ей салфетку, чтобы она побыстрее промокнула чернила. Я ничего не понимала – как такое могло случиться, ведь у нас чернильницы стоят в специальном углублении в столе, и они из такого толстого стекла.

– Это она все сделала! – закричала Ирмина, оттирая чернила с рук. Ее подружки суетились около ее парты, пытаясь спасти учебник и все прочее. Голос у Ирмины стал испуганный и визгливый.

– Не говорите глупостей, – недовольно сказал учитель и посмотрел на часы – еще пять минут, и урок закончится, а он нам так и не показал границ Эрстенны, для господина Симптиуса это было важнее, чем выдумки Ирмины.

– Она, она! Смотрела на меня своими глазищами, навела колдовство!

Весь класс обернулся ко мне, и каждый смотрел по своему: возмущенно, или с испугом, или недоверчиво. Я не знала, надо ли мне объяснить всем, что я ничего не делала и не представляю, почему все так случилось. Учитель только раздраженно махнул рукой, видимо, не поверил ей, и я решила, что оправдываться не буду. Ирмина взглянула на меня. У нее на парте был страшный разгром, а сама она – вся в чернилах. Мне стало ее немного жалко, но я не хотела, чтобы Ирмина поняла это и, наоборот, улыбнулась и повернулась лицом к доске. Отворачиваясь, заметила краем глаза, как Ирмина возмущенно перешептывается с подругами. Пока господин Симптиус, повысив голос, обводил указкой северо – восточную границу Тиеренны, я размышляла. Я не понимаю, отчего вдруг разбилась чернильница, может быть, я в самом деле что‑то сделала? Но тогда это странно, потому что я не представляю, как именно я это сделала. На перемене ко мне подошла дежурная воспитательница, госпожа Нилль, и, ухватив меня за рукав, потащила к начальнице училища, приговаривая, что там меня уже заждались.

Госпожа Фарриста указала мне на стул – жесткий, с прямой спинкой. Я думала, что она сразу спросит о том, что произошло на уроке. Но она некоторое время смотрела куда‑то сквозь меня. Потом спросила об учебе, о том, привыкла ли я к училищу и поладила ли я с девочками из своего класса. И, наконец, заговорила о происшедшем:

– Дорогая моя, что же случилось на уроке?

Я попыталась рассказать, но получилось нескладно, потому что очень трудно оправдываться, если ты не понимаешь, что ты сделал. Госпожа Фарриста слегка прикрыла глаза и помолчала некоторое время.

– Значит, ты уверена, что не виновата. Но так ли это? Если спросить себя немного построже, дитя мое? Может быть, все вышло случайно, может быть, и нет. Я оставлю это на суд твоей совести. Но сегодняшний спектакль, полагаю, тебе придется пропустить. Иначе это было бы совсем неправильно, не так ли?

И начальница училища взялась за бумаги; я сделала книксен (она уже не смотрела на меня) и вышла.

С одной стороны, очень хотелось посмотреть спектакль, с другой – мне непременно нужно было побыть одной. Вечером все ушли в Театр, оставив меня в спальне одну, под тускло горящим газовым рожком. Стемнело. Аккуратно застеленные кровати мирно ждали ночи. Я пошла в комнату для занятий и села на подоконник. Конечно, этого было нельзя делать, но ведь никто не видит. Я попыталась сосредоточиться на тех ощущениях, которые у меня были сегодня днем. Не может быть, думалось мне, что все произошло случайно. Я, наверно, что‑то сделала, только неосознанно. А теперь надо научиться этим управлять, вот и все, и если пойму, в чем тут хитрость, тогда никто, никогда, ни за что не посмеет меня обидеть. Но что я ни делала, ничего не выходило. Не падали книги, не проливались чернила. Хоть бы шторы на окне шевельнулись… ну, хоть что‑нибудь… но нет, все то же… Было досадно и скучно. Невозможно было остаться одной, и я решила пойти в библиотеку. Там всегда кто‑то был – или старшие, которые уже перевидали множество спектаклей и могли на них не ходить, или такие же наказанные. Я понадеялась, что успею вернуться до конца спектакля. Так и вышло.

На выходной, когда я ждала маму, меня все никак не вызывали вниз. Наконец, пришли и за мной. Мама стояла у окна и смотрела на меня таким взглядом, что я испугалась. Я догадалась, что ее вызывала госпожа Фарриста и все ей рассказала о том уроке. Мама велела мне взять плащ и идти за ней. Говорить в Театре она не хотела. Мы с мамой пошли на набережную. Речка, пересекавшая Тиереннскую столицу, была довольно широкой. Мимо нас проплывал корабль с белыми парусами, которые раздувал сильный весенний ветер. И он же откидывал назад мамины темные волосы. Шел месяц Цветущих Деревьев, было уже тепло, кашель у мамы почти прошел. Она стояла вполоборота ко мне, облокотившись на парапет. Смотрела мама на меня сурово, почти гневно. Было еще какое‑то выражение в ее глазах, не то страх, не то тоска, я не могла понять.

– Как ты могла сотворить такое! – ледяным тоном спросила она.

– Я ничего не делала, правда, это случилось вдруг, ни с того ни сего! Я ни в чем не виновата, и даже не знаю, как…

– Ты сидела и смеялась над ее бедой!

– Я просто улыбнулась один раз.

– Чернильница не могла разбиться без причины. Как бы это ни произошло, пусть и случайно, без умысла, это злое колдовство… Над чем тут можно веселиться? Я тебя просто не узнаю, Растанна, это все отвратительно, это ужасно!

– Я не смеялась! Почему ты меня не слушаешь? – закричала я. Как все обидно и несправедливо! По воде плывет чудесный корабль с белыми парусами, солнце играет на мелких волнах, то рисует крестики и зигзаги, то разбрызгивает мимолетные искорки. Теплый, пахнущий цветами ветер… Почему мы должны ссориться в такой замечательный день, когда видимся всего раз в неделю! – Я не хочу, чтобы мы ругались из‑за какой‑то гадкой девчонки! А ты меня просто не слышишь! Она надо мной издевалась, и других подначивала тоже! И, между прочим, начальница училища не сказала, что уверена, что виновата именно я!

– Растанна, мне неважно, что делала эта девочка. Важно, что сделала ты.

Мама помолчала, повернувшись лицом к реке. Она смотрела на воду, но, кажется, ничего вокруг не замечала.

– Расскажи еще раз, что произошло.

– Эта девочка, ну, Ирмина, она с самого начала придиралась ко мне и…

– Растанна, пойми, это неважно. В школе, или вообще, с подругами или просто приятельницами, ты не сможешь освободиться от этого.

– От чего?

– От недоброжелательства, ехидства, злости или зависти. Кто‑то ненавидит эльфов, кто‑то позавидует твоим успехам (надеюсь, что они у тебя будут), кто‑то просто ищет более слабого человека, чтобы самому себе показаться за его счет умнее или сильнее. С этим можно справиться, только если, во – первых, ты ведешь себя так, словно ничего не происходит. Во – вторых, если стараешься быть со всеми мирной и доброжелательной. Ты не будешь хорошей для всех – такого никогда не бывает. Но у тебя наверняка найдутся подруги, если ты поведешь себя разумно, без злости, ни в коем случае не показывая свою слабость.

– В моей прежней школе, в Тальурге, такого не было, – вздохнула я.

– Там были люди попроще… К тому же здесь ты чужая, новенькая. К таким присматриваются, не проявят ли они слабость… Трудно будет только первое время, потерпи еще месяц или два, потом все изменится – если ты поведешь себя правильно. А теперь расскажи честно, как случилось, почему разлились чернила. Я обещаю, что не буду больше тебя ругать, что бы ты ни сказала.

Я рассказала маме все, что было на том уроке.

– Я действительно, ничего не делала, вот в чем вся суть, я разозлилась, может, поэтому, но не знаю…

Мама вздохнула и ничего не ответила. Пора была расставаться. Уже вечерело, налетел прохладный ветер, волны стали неприятного свинцового цвета. Мы шли по бульвару, ведущему к Театру. Я вдруг подумала – скрыть или нет мою попытку поколдовать. Рассказывать ведь было не о чем… я только хотела… но ведь хотела же… Мама, пожалуй, снова рассердиться. Лучше промолчать. Но только это подумала, как показалось, что солнце совсем скрылось, тучи наползли на небо, и все в мире окончательно стало серым и тусклым. Я ведь никогда ничего не скрывала от мамы.

– Знаешь, – начала я, – было еще кое‑что. Только ты не ругайся. В тот же вечер, когда это все случилось на уроке, меня наказали, не разрешили пойти на спектакль. И я решила попробовать – просто так, из любопытства…

Мама посмотрела на меня встревоженно и напряженно. Я же чувствовала в душе что‑то неприятное, словно мне предложили съесть что‑то мерзкое и склизкое… Не из любопытства… и не просто попробовать я тогда решила. Надо сказать правду.

– Я подумала, что если я смогу делать что‑то подобное сама, не случайно, то никто не посмеет меня больше обижать. Мне хотелось научиться управлять тем, что я могу…ну, может быть, могу. Но у меня все равно ничего не получилось.

Когда я заставила себя сказать это, мне стало легче, даже несмотря на то, что мамино лицо побледнело, а взгляд ее мог просто испугать – таким он был гневным и изумленным.

– Растанна, обещай мне, что больше никогда не будешь этого делать, не попытаешься даже попробовать, – сурово сказала она.

Мне стало не по себе от ее гневных слов. И воспоминания о моей «пробе» остались самые досадные… И все же было жаль навсегда отказываться от моего дара – он, наверняка, у меня есть, раз я эльфийка, просто я еще не понимаю, каков он, мой дар. Однако же, если я дам сейчас обещание, я уже никогда его не нарушу, это невозможно. Может быть, из‑за того, что я сказала правду и с души скатился тяжелый камень, я, в сущности, опять сделала то же самое, от чего мне только что было плохо – слукавила. Но тут же убедила себя – главное, что призналась, а уж обещание не так важно.

– Мама, прости меня, – и я обняла ее и поцеловала, больше всего боясь, чтобы мама снова не потребовала, чтобы я произнесла обещание вслух. Тогда я не смогу отделаться уклончивым ответом. Но мама тоже обняла меня и крепко прижала к себе, больше не заговаривая о волшебстве. Я потерлась щекой о плащ, о его плотную и шершавую материю. Он пах свежестью, видно, недавно его стирали, и еще каким‑то запахом, свойственным лавкам, где продают ткани. Это от мануфактуры… Когда мы подошли к двери нашего училища, мама ласково погладила меня по волосам и еще раз поцеловала.

– Я приду через неделю, как всегда. Думаю, я тебе тогда расскажу кое‑что очень хорошее.

– Что? – тут же встрепенулась я.

– Подожди, потом увидишь, не хочу обнадеживать заранее, – мама обняла меня, положила мне на ладонь несколько монет (как давала каждый раз на конфеты и шоколадки) и потянула на себя тяжелую входную дверь.

На другой день я отправилась в библиотеку, решив непременно найти подробную книгу про Ургел. Во – первых, господин Симптиус задал к следующему уроку сделать подробный рассказ об одной из стран, соседствующих с Тиеренной. Я специально подошла к нему после урока и спросила, можно ли про Ургел. И он разрешил. Но, самое главное, мне самой было необычайно интересно узнать про Ургельское княжество. Что‑то таинственное, неразгаданное было во всем этом. Башня Желаний, злые колдуны… ненависть, проклятые земли, уничтожение древнего государства… Я нашла довольно поэтическое изложение этой истории в книге «Легенды и были исчезнувших стран». На всякий случай взяла еще военную энциклопедию и «Историю Тиеренны» – там тоже должна была упоминаться война с Ургелом.

«Ургел был небольшой, вечно (и успешно) воюющей страной на севере мира. «Союзникам будь верен. Врагов бей. Предателей наказывай. Договоры соблюдай». Князья и военачальники всегда считали, что этот древний краткий девиз заменяет любую политику.

Ургел начал войну с соседней Тиеренной – за область Черных гор, где были серебряные рудники. Ургельский князь был уверен, что Тиеренну они победят без труда – тиереннцы были в те годы не лучшие воины. Однако только первые победы достались легко – дальше началось странное. Войска разбивались под укрепленными крепостями – теми, которые раньше были еле защищены. Почти мирные прежде форпосты, в которых неизвестно откуда появились отряды отчаянных наемников, совершавших ночные набеги на Ургел. Засады на тех тропах, о которых никому, кроме ургелльцев и их союзников не было известно. Оружие, доставляемое в Тиеренну бесконечными обозами. Черные колдуны Фарлайна, появившиеся в Тиереннской армии.

В это же время разгорелась война на севере – между Анлардом и Аркайной, двумя давними союзниками Ургела. Друг к другу они до того были нейтральны, воевали с Фарлайном, королевством черных чародеев. На военном совете князь Ургела решил, что в войне своих союзников Ургел должен быть нейтрален, не помогая ни тем, ни другим. И надо было решить загадку с Тиеренной. Если в этом участвуют фарлайнские колдуны… Неужели им не надо копить силы для войны с двумя крупнейшими королевствами севера?

Ургельские разведчики довольно быстро донесли, в чем дело. Князь и полководцы были изумлены – не Фарлайн, хотя и он участвовал в этом, а Аркайна, давний союзник… От них шли наемники в Тиеренну, они слали туда оружие и укрепляли тиереннские форпосты…