Текст книги "Изгнанница (СИ)"

Автор книги: Инна Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15

На Праздник Первого Дня Зимы (у нас в Анларде это был Праздник Первого Снега) всех учеников отпустили по домам. Кроме таких, как я – у кого не было дома или кто жил очень далеко. Накануне праздника занятий не было, мы погуляли, отдохнули, а вечером, когда мы поднялись в обеденный зал, там все украсили гирляндами из золотой и серебряной бумаги, ветками горных сосен, пышными, пахнущими свежестью и морозом. И ужин тоже приготовили праздничный – мясной рулет с грибами, пирог с малиновым вареньем и мороженое.

Нас в спальне было трое. Госпожа Ширх, «фея», зашла к нам пожелать спокойной ночи и погасить свет. Ей, видно, было очень жаль нас – ведь все дети сейчас со своими семьями, их ждут два дня праздника: балы, гости, подарки.

Воспитательница подошла к каждой из нас, поправила подушку, подоткнула одеяло. Конечно, нам все это не нужно, мы же не малыши, но приятно, когда кто‑то заботится о тебе. Еще госпожа Ширх каждой из нас поставила на тумбочку маленькую коробочку, перевязанную цветной лентой, и велела нам открыть только утром. Какая же она все‑таки добрая! Не думаю, что госпожа Нилль или госпожа Тереол подарили бы нам хоть какую‑то мелочь. Девочки начала упрашивать ее рассказать на ночь сказку. Госпожа Ширх села на одну из кроватей, так, чтобы всех нас видеть, и стала рассказывать длинную волшебную историю. А потом прикрутила рожок и ушла, велев нам не болтать, а закрывать глаза. Хорошо было засыпать, зная, что на тумбочке около кровати стоит подарок, а утром будет праздничный завтрак и чистый белый снег за окном.

Часы в холле пробили четверть второго. Я проснулась и слушала бой часов. Две луны заглядывали в окно – полная бело – голубая и красная, далекая, убывающая. Хотелось пить так сильно, что невозможно было терпеть. А еще чувствовалась такая легкость, словно я ничего не вешу и вот – вот взлечу. Дрожа от холода и от того, что ужасно хотелось спать, надела теплую кофту и вышла из спальни.

Странный сквозняк гулял над полом – прохладный, но скорее приятный. Пахло откуда‑то цветами. Снизу шел неяркий свет, непохожий на свет от газового рожка или огонь свечей. Я быстро выпила стакан воды, а потом, не раздумывая, побежала вниз, к подвалу. Я была уверена, что снова откроется тот коридор и снова поведет меня в Театр. Все вышло, как в прошлый раз. Свет словно удалялся, темнота за спиной смыкалась, сердце замирало от предчувствия, и вот уже зал, золотые колонны и знакомый, волнующий запах театрального зала. Теперь я уже знаю, что будет, и выбираю одно из мягких, уютных кресел в партере. На сцене уже начался спектакль. Сейчас это не балет, а какая‑то пьеса.

Как я поняла, сюжет ее был таким. В одном замке жила знатная семья, графы Деллья. Один из их слуг был эльф. И вот в замок приезжает гость, барон, из другой страны. Он рассказывает, будто бы в их стране уже никто не берет в слуги эльфов, потому что эльфы коварны, строят людям козни и занимаются темным чародейством – опять же во вред людям. Хозяева замка решают выгнать слугу, но, с другой стороны, они бояться, что эльф заколдует их или вообще устроит какую‑нибудь пакость. А тот и в мыслях ничего не держит и верно служит своим господам. От этого постоянно происходит какая‑нибудь путаница, граф и графиня Деллья боятся, эльф честно старается им угодить. И все это говорилось торжественным слогом, длинными стихотворными строчками.

– Как жаль, что угощенье не по нраву…

– С чего бы жаль ему? Должно быть там отрава.

Другому слуге, полугоблину, приказывают унести праздничный обед, и тот его с удовольствием съедает. И вообще быстро понимает, что к чему, и начинает обманывать хозяев – говорит, что найдет человека, снимающего эльфийское колдовство, потом сам переодевается этим человеком и забирает себе уплаченные за труды деньги.

Находят запись рыночных покупок – и считают, что это тайное послание.

Из замка пропадет маленький котенок:

– Его украл, конечно, эльф, злодей!

И теперь хозяева замка ждут, что своим темным колдовством эльф превратит его в тигра. Они пугаются каждого шороха и каждой тени. Слуга – гоблин подумывает нарядиться тигром, только не может сообразить, как извлечь из этого пользу.

Слуга – эльф не понимает, почему из‑за пропавшего котенка такая суматоха, и старается его найти, сталкивается в разных местах замка с хозяевами и пугает их до полусмерти. Недоумевает, чего они пугаются, и решает, что они просто сошли с ума – поэтому он обращается с ними как можно доброжелательнее и ласковее, а они видят в этом изощренное коварство.

Я хохотала, падая на спинку кресла передо мной. Это было просто невыносимо смешно! Я дождалась конца пьесы и встала, только когда тяжелый занавес плавно разделил сцену и зал. Мне не было страшно сегодня ни капли, и даже если бы снова стало не по себе от актеров – призраков, то эту пьесу невозможно было не досмотреть.

Я вернулась в спальню, укуталась одеялом. Девочки мирно спали. Надеюсь, никто не узнает и про этот мой ночной поход. Я перебирала в памяти разные эпизоды пьесы и несколько раз засмеялась, хорошо, что успела уткнуться в подушку. Неожиданно вспомнилось, как началась недавняя кампания против эльфов и как мне стало страшно, как я почти возненавидела людей, которые науськивали на эльфов всех остальных. В пьесе все это было смешно… И мне показалось, что я больше не буду так злиться на наших врагов и так их бояться. Если ты над чем‑то посмеялся, это уже не так страшно.

Внезапно я подумала вот о чем: первый раз Театр показал мне балет, объяснил, что это такое на самом деле, как прекрасно уметь говорить на этом чудесном, летучем языке. Нынешней ночью Театр освободил мое сердце от страха и, что еще сильнее отравляло душу, от злобы. Неужели Театр заботится обо мне? Я хотела в это верить, надеялась и пугалась. Жизнь слишком сложна, так непонятна, что без руководства и советов ее не прожить. Но трудно и немного жутко представлять своим наставником неведомое, непонятное существо…

Утром ночные сомнения и тревоги исчезли, осталось только веселье из‑за вчерашней комедии и радость из‑за праздника. Госпожа Ширх подарила каждой ленты для волос и маленькое зеркальце. Славно было гулять по чистому, поскрипывающему снегу, когда на улице безветренно и почти не морозно, а потом в украшенной поблескивающими гирляндами столовой пить чай с праздничным пирогом с клубникой и яблоками.

Конечно, ничто не могло полностью отвлечь, и из головы не выходило ночное происшествие. И пока две не уехавшие домой девочки играли в спальне в фанты, я достала книгу воспоминаний Корабельщика. Конечно, я их читала бесчисленное множество раз, книга вся потрепанная, а некоторые страницы вылетают. Но раньше я читала просто потому, что книга необычайно интересная. А сейчас у меня появилась цель – попробовать понять, как же он мог попутешествовать по разным мирам. С ним это произошло два раза – вот счастливый человек!

Я открыла главу «Перевозчик». То, что там рассказывается, считали выдумкой Корабельщика. И, думаю, совершенно без повода. Корабельщик был необыкновенно честный человек, к тому же, с ним было несколько матросов, их могли бы расспросить, но никто не захотел выяснить правду, просто не поверили, и все. Вот эта история.

«Река Игг впадала в Северное море. Мы сели в лодку – я, Сарта, Цхолин и Шурв. Команда осталась на корабле, а мы двинулись вдоль речных берегов, чтобы пополнить запасы воды, поохотиться и, при некотором везении, найти каких‑либо местных жителей, чтобы купить у них хлеба и еще какой‑нибудь еды. Плыли мы около двух часов, миновав несколько впадающих в Игг речушек, но не увидели ни одного селения. Дальше плыть было невозможно. Река обмелела, в пяти минутах хода виднелась осока. Прежде, чем сойти на берег для охоты, забросили сети.

Охота оказалась удачной, и мы вернулись на лодку с несколькими подстреленными утками. Сарта начал вытаскивать сети, внезапно что‑то сильно дернуло и потянуло сети из его рук. Мы взялись помогать ему, полагая, что в сети попала необычайно сильная рыба. Матросы крепко держали добычу, медленно вытягивая ее из воды. Рыба забилась сильнее, а дальше произошло нечто, достойное удивления. Невозможно было предположить, что в столь мелкой реке может обитать такая крупная рыба. Но мы все видели широкие серебристые бока, зубастую пасть, пытающуюся прорвать сети, черные выпуклые глаза, огромные бьющиеся плавники. «Это рыба Куг!» – крикнул Цхолин, но сейчас было не до того, вода перехлестывала через борт, лодку качала, как при сильнейшей буре.

Рыба тянула лодку, и та неслась, все быстрее и быстрее, увлекаемая чудовищем. Я крикнул Сарте, чтобы он разрубил сети или бросил их. Нам не удастся вытащить этого подводного монстра, тогда как он может посадить нашу лодку на мель и пробить дно, или перевернуть ее. Но мой неопытный матрос замешкался. И вот лодка влетела в осоку, проплыла дальше, волны переливали через борт и били нам в лицо, а затем вдруг ход лодки стал ровнее.

На одно мгновение нам показалось, что Сарта, наконец, выпустил сети, и лодка сейчас остановится. Но нет, все, мы плыли за рыбиной по – прежнему Очевидно, чудовище приспособилось передвигаться в воде с таким грузом за спиной, и плыть ему стало удобнее, рыбина уже не рвалась, а тянула лодку быстро и ровно. Когда волны и брызги стали меньше и нас почти перестало качать, стало видно, что мы – на середине спокойной и очень широкой реки.

Сарта, наконец, разрезал ножом сети, и движение остановилось.

Я внимательно осмотрел лодку, к нашей радости, пробоин или других повреждений не оказалось. Я велел грести к зарослям осоки. Мне показалось весьма странным, что теперь они оказались весьма далеко от нас – не менее часа пути, к тому же, не в том месте, где я предполагал, должны были быть. Впрочем, рыбина могла развернуть лодку в другом направлении. Но как она успела завести нас столь далеко – я понять не мог. Неожиданно стало темнеть, хотя на моих часах было лишь два часа пополудни. Однако солнце явно садилось за горизонт, и пока мы доплыли до берега, заросшего осокой, зажглись первые звезды. Я приказал привязать лодку и сойти на берег. Поиски обратной дороги нельзя было начинать ночью.

Матросы уснули, мне же спать не хотелось. Я решил определить путь по звездам, чтобы утром сразу взять верное направление. Но как же я был изумлен, увидев, что рисунок звезд на небе иной, чужие, неизвестные мне созвездия. Удивительное чувство охватило мою душу – страх и радость одновременно. Каждый капитан мечтает открыть другой мир, и, как бы ни были успешны его торговые предприятия, это дороже, чем приобретенные и затем сохраненные в длительном путешествии шелка, пряности, диковинные звери, за которые можно выручить хорошие деньги. Но сможем ли мы вернуться обратно?

Оглядывая поросший травой берег, я неожиданно заметил дымок, поднимающийся откуда‑то из осоки и поднимающиеся в темное небо огненные искры. Видно, там кто‑то развел огонь, и, судя по запаху, пек пресные лепешки. Я пошел в направлении костра, решив вести себя осторожно, поскольку никто не знает, каковы обитатели этого мира и насколько они опасны.

Пробравшись через заросли осоки, более высокой и плотной, чем мы привыкли видеть на берегах наших рек, я встал поодаль от костра. Впереди поблескивала вода, и я заключил, что мы находимся на острове, причем весьма небольшом. Высокий бородатый человек сидел перед костром, спиной к шалашу, то подбрасывая ветки, то что‑то помешивая в котелке над огнем. На веревке, протянутой между воткнутыми в землю сучьями, сушилась какая‑то выстиранная одежда – штаны, длинная куртка с капюшоном. К стволу дерева прислонена коса, видимо, для высокой речной травы.

Поняв, что он здесь один, я решил не опасаться и вышел из осоки. Он мельком глянул на меня и не сказал ни слова. Его глаза могли бы вызвать испуг, потому что они были глазами того самого чудища, огромной рыбины Куг, утащившей нас в это место. Но страха я не испытал, потому что готов был к чудесам, неожиданным превращениям и непредугадываемым опасностям нового мира.

Я приветствовал его на языке Норнстенна, жестами подкрепляя мои слова и показывая доброжелательство и дружелюбие. Видя, что я не страшусь его, но и не показываю ни малейшей враждебности, рыбак пригласил меня сесть рядом с ним на рассохшееся бревно и поужинать только что сваренной похлебкой и лепешкой. Еда, приготовленная из трав и кореньев (рыбу он, полагаю, не употреблял), оказалась необычной на вкус, но сытной и пряно – острой.

Язык Норнстенна был ему известен. Имя свое он мне не открыл, сказав, что я могу называть его перевозчиком, так как это – основное его занятие. «Откуда же тут люди?», – изумился я. «Появляются время от времени», – уклончиво ответил хозяин острова. Я не понял этих его слов, но мне хотелось услышать о более важных вещах, и я расспрашивал его о том, что это за мир, в котором мы сейчас находимся, есть ли тут материк («большая земля», сказал я, чтобы ему было понятнее).

Да, земля была, но, предупредил перевозчик, обратно вернутся невозможно. Я не стал спрашивать, почему – он говорил таким спокойным и убедительным голосом, что только глупец не понял бы, что это – правда. Сидя рядом со мной у костра и пришивая заплатку на какую‑то одежду, рассказывал о разных чудесах, которые есть на той земле, о великих скалах, водопадах, прекрасных чертогах и бесконечных лесах… Мы говорили с ним до тех пор, пока между небом и рекой не появилась тонкая полоса света. Он обещал провести нас в обратно, в наш мир, правда, потребовав за это по монете с каждого; он сказал, что такова обычная плата.

Я готов был отдать ему все, что у меня было, а не одну монету, не для того, чтобы вернуться домой, а чтобы увидеть новые земли; но как бы я бросил мой корабль, моих матросов? И я спросил его, могу ли я вернуться сюда потом, когда приведу мой корабль в родной порт? Перевозчик ответил, что не стоит торопиться, так как он будет очень занят разными делами, но после, со временем, он обещает, непременно перевезет меня к той земле.

Я услышал, как мои матросы зовут меня, и откликнулся. Хозяин острова привязал прочную веревку к носу лодки, мы столкнули лодку в воду, и перевозчик потянул ее из мелководья, от острова. Его высокие, выше колен, сапоги, погружались все глубже, вот вода уже намочила края его длинной куртки. Мы не могли понять, что он хочет сделать, как вдруг он полностью опустился в воду, превратившись в огромную черную рыбу, и так сильно дернул лодку, что снова вода плеснула нам в лицо, и началась качка, как при шторме. Мы ухватились за края лодки, думая лишь о том, чтобы не вывалится. Не могу точно сказать, сколько времени длилось это. Внезапно потемнело, лодка плыла сейчас медленно и плавно, качка прекратилась. Рыба Куг плеснула в реке последний раз, выгнув черную спину и шлепнув по воде тяжелым хвостом, и в темноте блеснул речным серебром ее удаляющийся след. Я посмотрел на часы: было лишь четыре утра. Судя по рисунку созвездий, мы вернулись в наш родной мир.

Лодку нашу вынесло туда же, откуда нас утащила рыба. Мы, едва рассвело, возвратились к кораблю, и встревоженный боцман кинулся расспрашивать нас, где же нас носило так долго.

– Мы побывали у рыбы Куг в гостях! – закричал Сарта, как только мы поднялись на борт.

Матросы обступили нас и ждали со жгучим любопытством, что же он расскажет. Ведь рыба Куг – это старая морская сказка, легенды о ней одна страшнее другой.

– Рыба Куг живет на острове! – возбужденно и громко говорил Сарта. – У нее там шалаш, всякая одежда, котелки для супа, большущая коса. Возит, говорит, всех то туда, то сюда, а глаза такие страшенные!..»

Закрыв книгу, я задумалась. Если бы и мне такого проводника… Но, может быть, есть и другие пути и ходы? С того дня я решила при каждый благоприятной возможности исследовать Театр – кто знает, а вдруг я наткнусь на переход? Конечно, это опасно – ведь никто не вернулся, но, говорила я сама себе, разве в этом мире меня кто‑то ждет и будет плакать из‑за моего исчезновения?

Днем похолодало, но все же, ради праздника, нас после чая повели гулять в садик за Театром, младшие классы, и мальчиков и девочек. Решили строить снежную крепость.

Девочки помогали катать большие комья снега, а некоторые смотрели. Я села на скамейку, самую крайнюю в садике, и тоже смотрела. На сером небе за тучами виднелся тускло – желтый кругляш солнца. Мягко опускались на сугробы редкие пушистые снежинки. Я затянула посильнее завязки капюшона – в уши задувал ветер. Не хотелось ничего делать, только смотреть на снежную крепость и прятаться от ветра.

Внезапно мне подумалось вот что: мою семью заставили уйти из родного Ургела. Потом – из Анларда. Теперь у меня нет ни семьи, ни дома. И за эльфийское происхождение, наверно, тоже придется натерпеться. Не знаю, может, никто и не смотрит на меня высокомерно, но мне часто так кажется. Зато именно мне Театр открыл свою тайну, и только я вижу все эти удивительные вещи. Значит, в мире есть справедливость.

– Растанна! – позвала меня, заглянув за угол, в наш сад, дежурная из вестибюля. Я отряхнула снег с полы плаща и побежала к входу в училище. Интересно, что ей понадобилось?

– К тебе пришли, – сказала она.

На диване сидел Райнель и читал какую‑то книгу.

– Растанна, здравствуй! – приветливо сказал он.

– Здравствуйте! – я сделала книксен.

– Мы хотим пригласить тебя на наш праздник. Госпожа Фарриста тебя отпускает, до вечера!

Как замечательно! Какие они все же добрые люди. Но, кроме меня, Тирлисы наверняка созовут немало гостей, все наденут все самое красивое и нарядное…

– Я очень рада и, конечно, пойду, но у меня нет ни одного праздничного платья, – раньше такие признания давались мне тяжело, а теперь я даже немного гордилась – не каждый ведь так честно признается, иной бы застыдился и промолчал. Но Райнель не обратил внимания ни на мою бедность, ни на честность, а спокойно продолжал:

– Это домашнее торжество, гостей почти не будет. Ты вполне можешь быть в школьном платье. Или Стелла даст тебе какое‑нибудь из своих – ты уж поверь мне, это совсем неважно. Ну что, пойдем?

– Да, конечно!

Я решила ни в коем случае не надевать чужое платье, это мне показалось унизительным, в конце концов, форменные платья у нас хоть и не нарядные, но сшиты хорошо. То, что моя откровенность не побудила Райнеля посмотреть на меня с восхищением, немного смутило меня. Может быть, не надо так уж гордиться откровенностью? И было лучше, когда я говорила честно, но не хвастаясь честностью? Наверно, так…

Я попросила разрешения подняться к себе в спальню, а там взяла подаренную госпожой Ширх ленту. Все‑таки вид будет более праздничный. Потом сбежала вниз, Райнель взял меня за руку, и мы вышли. В восемь часов он должен был проводить меня в училище.

Падал снег, и город выглядел сказочным. В некоторых окнах уже горел свет, хотя не пробило и четырех часов – было пасмурно и бессолнечно. За шторами, как в волшебном фонаре, двигались силуэты – кто‑то танцевал, играл на рояле, дети бегали по комнатам. Всегда странно наблюдать чужую жизнь, а когда она закрыта от тебя, то можно и придумывать… Я даже забыла о том, что иду в гости. Все смотрела на чужие окна, падающий снег, крыши с серой или красной черепицей, фигурки – флюгера. Когда подходили к ратуше, как раз должны были бить часы. Собралось немало народу – всем хотелось посмотреть на то, как появятся фигурки и промаршируют под музыку. Остановившись, подождали и мы.

Около дома Стеллы был парк, она со старшей сестрой только что пришла туда. В середине парка стояли деревянные качели, на которых мальчики и девочки качались по очереди. Вообще там было много детей – они бегали, играли в прятки, тут и там мелькали их черные, синие или зеленые плащи.

Ужин был праздничный, и пирожные с клубничным кремом на десерт. После ужина играли в «Путешествия»: на картонном листе, до игры сложенном в четыре раза, расставили деревянные фигурки, по одной на участника. Играли Райнель, Стелла, ее сестра Джайма и я, а их отец сидел у камина, пил яблочный сок и курил трубку. Мой деревянный человечек первым пробрался через горы и леса – и я выиграла. Хотя, мне кажется, все Тирлисы поддавались и немного жульничали. Стелла пошла в обход озера, хотя у нее оставались золотые монетки (из картона), чтобы заплатить лодочнику. А Райнель свалился в пропасть – ему не хватило одного шага (и мне показалось, что он нарочно так выбросил кубики – один скатился со стола, и Райнель потом сказал, что там будто бы выпала всего лишь единичка).

Потом Стелла позвала меня в свою комнату. Как всегда, я подумала, что это удивительно и даже таинственно, когда семья живет в одном и том же месте из поколения в поколение. В доме – множество старых вещей, и мебели, и игрушек. И каждая вещь живет своей жизнью, у нее есть истории и воспоминания. Можно зайти в пустую гостиную, но она на самом деле не будет пуста – ты вспомнишь, как вечером отец подбрасывает угли в камин, а ты садишься около него, и начинается разговор, не о каком‑нибудь деле, а так, о том и о сем… А на дверном косяке – карандашные отчеркивания, каждый год в день рождения мерили и отмечали твой рост. У тебя есть какая‑нибудь деревянная шкатулка или хотя бы разноцветная коробка из‑под чая, в которой уже много лет хранятся бусины, старинные пуговицы, какие‑нибудь красивые мелочи – и многое досталось еще от прабабушки.

У меня нет ни дома, который бы помнил моих родных и мог бы рассказывать семейные истории, ни одной вещи, которая пережила бы несколько десятилетий. В училище я ни о чем подобном не думаю, но здесь начинаю чувствовать себя ненужной бродяжкой, пришедшей из ниоткуда. Может быть, неправильно полагать, что дом или вещи дают тебе право считаться в какой‑нибудь части мира своей, но все же – мир так огромен, потому и хочется, как цветок прикрепляется корнями к земле, держаться за прошлое через семейные истории и воспоминания. А вещи и дом сделали бы их осязаемыми.

Мы сидели у камина в комнате Стеллы, и я спросила, как ей в новой школе, подружилась ли она с кем‑нибудь, трудная ли там учеба.

Стелла рассказала, что у ее отца в торговле дела идут хорошо, поэтому теперь он смог отдать ее в хорошую, довольно дорогую школу, и она больше не переживает, что не станет тацовщицей.

– Там учиться сложнее, – рассказывала она, – но зато полезнее, да и интереснее, пожалуй.

Мы поразглядывали ее учебники – действительно, все дается намного серьезнее, и задания труднее. Я немного позавидовала Стелле, но постаралась прогнать это чувство. Если ты приходишь в гости, да и вообще – если ты кого‑то называешь другом, то завидовать ему – это похоже на предательство.

– А чем твой отец торгует?

– У него сейчас три лавки. Всяким торгует – мукой, крупами, сахаром. Но он хорошо заработал, когда весной и летом была война.

– Почему?

– Отец делал поставки в армию, ну, не такие крупные, как самые богатые торговцы, но все же – очень трудно было добиться заказов, и потом, чтобы скупить большие партии муки и круп, отцу пришлось ездить в дальние деревни, в горы.

Но тут для меня был вопрос поважнее дальних поездок и трудностей господина Тирлиса.

– Куда же он все это возил, если Тиеренна не воевала?

– Ну да, отец делал поставки в аркайнскую армию.

– Но почему?!

– Как это почему? Мы же союзники. А десять лет назад, когда тоже была война между Анлардом и Аркайной, он поставлял провизию в анлардскую армию. Тогда он тоже неплохо заработал, мы смогли расширить торговлю, потом еще Райнеля в тот год отец определил в приличную школу. Мама у нас тогда болела, потому очень много ушло на лечение, но отец говорит – не то беда, когда надо платить, а когда нечем.

Стелла принялась убирать учебники на полку. Мне стало грустно. Значит, ее отец помогал нашим врагам, подкармливал их. Получается, что мы воюем, теряем друзей, свои дома, вообще всю прежнюю нашу жизнь, а он наживает деньги, живет на них привольно, учит детей. Интересно, вспоминает ли он пословицу: «У одного дом горит, а другой руки греет»? Я подумала о господине Тирлисе, вспомнила, как он сидит у камина с газетой, добродушный, с жилеткой, расходящейся на животе, как он отхлебывает яблочный сок из дорогой фарфоровой чашки. «У отца в торговле дела идут хорошо…» Он помогал нашим врагам, кто нас с мамой из дома выгнал, если бы не они, мы бы жили мирно в своем Тальурге… Впрочем, ведь десять лет назад он так же кормил нашу армию. Сложно все это понять. И все же, если я дружу со Стеллой, нельзя так думать про ее отца. Вспомнила я еще то, как господин Тирлис угощал меня то одним, то другим пирожным, подливал мне чай из тяжелого чайника… Нет, неблагодарно было бы думать о нем плохо, но как правильно думать – непонятно… Стелла не обратила внимания на мои терзанья, она показывала мне кое – какие свои игрушки, любимые книги, а потом нас снова позвали в гостиную.

Мы еще раз попили чаю, и Райнель пошел меня провожать обратно в Театр.

Снег шел все сильнее, но не сплошной пеленой, а красивыми мягкими хлопьями. Не помню, с чего начался разговор, но я рассказала Райнелю об Ургеле – что мои родные когда‑то жили там, и про Башню Желаний. О своей мечте попасть туда промолчала, только сказала, что это вполне справедливо – раз у них вся земля разорена, то пусть хоть будет волшебная Башня. Райнель подумал о чем‑то, а потом неожиданно повел меня в один из таких проулков, где низенькие дома и множество магазинчиков. Он показал мне витрину аптеки, а на ней – небольшие медные весы.

– Вот, видишь весы? Ты думаешь, в жизни все так и есть – если положено на одну чашу, надо уравновесить другой?

Я не знала, что тут сказать, это слишком просто, наверно, хотя…

– Это слишком просто, а жизнь, да, кстати, и справедливость, похожа вот на что, – он показал на другую витрину, на противоположной стороне. Это была мастерская часовщика. Я увидела за стеклом механизм из колесиков разной величины, сцепленных каким‑то сложным способом, и движение одного было связано с движением другого. Мы посмотрели некоторое время на то, как колеса крутятся, причем – часть в одну сторону, а часть – совсем в противоположную, и весь этот хитрый часовой механизм, эти вращающиеся в разные стороны колеса, в конце концов, приводил в правильное движение стрелки и отмерял верное время. Я понимала, о чем хочет сказать Райнель, но словами это не смогла бы объяснить.

Снег скрипел под ногами, пушистыми горками ложился на ветки, сверкал в желтом круге фонарей. Помолчав минуту или две, Райнель задумчиво сказал:

– Тебе не стоит тосковать об Ургеле и, тем более, о Башне Желаний.

– Почему?

– Мне случалось сопровождать раза два отца, когда он отправлялся в дальние поездки. В гостиницах около границ или больших дорог встречаются многие… и торговцы, как мы, и лихие люди, любители приключений и легкой добычи…

– И что? Ты видел там ургельцев?

– Нет, не ургельцев… возможно, кто‑то и был оттуда, но по очевидным причинам – скрывал. Но я два раза встречал людей, которые пробирались к Башне Желаний.

– И что, она исполняла их желания? – спросила я и стала ждать ответа, затаив дыхание.

– И да, и нет. Понимаешь, она все делала с подвохом. Если вспомнить, что Башня не помогала никому из ургельцев и что появилась она, когда последний князь от бессилия и ненависти проклял весь мир, то, ты же понимаешь, едва ли стоит надеяться на то, что там поселилась добрая волшебница. Я слышал самые неприятные истории… и те двое, кто дошел до Башни… Кстати, скажу тебе сразу, что идти им приходилось по пустым землям, где ничего не росло, вода в реке и колодцах была ядовитой или невозможно горькой, многие селенья или городки населяли только духи убитых… словом, ты понимаешь, ни у кого не вышло увеселительной прогулки… Так вот, каждый из тех двоих повернул обратно, так и не загадав желание.

– Ты говоришь подвох – а в чем?

– По – разному у всех. Что просят обычно у Башни? Богатства, удачи, еще каких‑то благ… И вот, допустим, добыл человек богатство – а ночью его убивает и грабит вор. Или человек заболевает неизлечимой болезнью, и все, что он выпросил у Башни, ему уже не нужно. Ну, и многое иное… Я бы сравнил Башню Желаний с паутиной, на которую упала капля меда. Мед, паутина и гибель. Вот и все…

– А вот те двое – откуда они узнали, что такие ужасы бывают, их кто‑то предупредил?

– Конечно, как же иначе. Около Башни – стражники, они собирают слухи со всего света, и кое – какие последствия исполненных желаний им известны. Они берут деньги за вход в Башню, от них мои знакомцы и узнали…

– То есть их пожалели и не взяли денег?

– Нет, почему же… Ургел надо восстанавливать, сейчас они себе столицу отстраивают. Денег не брать они не могут. Тем более, считают, что весь мир им должен… Но ургельцы не могут полностью отказаться от своего прежнего прямодушия, или, лучше сказать, прямолинейности, и, взяв плату, они честно предупреждают…

– Даже не знаю… честно ли это…

Райнель пожал плечами.

– Во всяком случае, они полагают это справедливым.

Значит, еще одной мечтой меньше… Не то, чтобы я действительно надеялась дойти до Башни Желаний, но иногда, когда становилось тоскливо на душе или мучила бессонница, я представляла, как подхожу к Башне. У меня уже были придуманы три, на выбор, желания, и я перебирала их, ставя на первое место то одно, то другое…

Мы миновали вход в Театр, над которым снег падал на острые крылья химер, и подошли к двери училища.

– Я вам очень благодарна за сегодняшний праздник, – сказала я и подала ему руку. Но он не пожал, а поцеловал ее. Это меня смутило, но, видимо, так положено – хотя я вовсе не чувствовала себя взрослой барышней, которой целуют руки. Райнель смотрел мне в лицо. Неожиданно он произнес:

– Все‑таки, Растанна, ты только кажешься простой, открытой и совершенно понятной – но, на самом деле, я уверен, ты не проста.

– Это плохо? – спросила я. Мне стало неловко от его слов, потому что не понятно, хвалит Райнель или ругает, и еще потому что я не привыкла, чтобы кто‑то, кроме мамы, всерьез размышлял обо мне.

– Это… интересно, – улыбнулся он, открыл мне дверь, а потом отступил в ночь и снег.