Текст книги "Иначе — смерть!"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Кто настоящая вдова?

Она заснула только под утро при свете ночника, розоватые блики в мягких кружевных тенях словно бы слегка рассеивали впечатление смертного оскала, но преследовал запах.

– Не входи, – сказал Вадим из-за занавесок, – постой снаружи. Здесь пахнет.

– Цианистым калием?

– Трупом.

Однако она не выдержала одна в темноте, вошла – и потом не могла отделаться от сладковатого духа тления и миндаля (смутная ассоциация с трупом обрела страшную реальность). Духа, который пропитал, казалось, ее одежду, руки, мысли, чувства – самую жизнь.

Катя проснулась как от удара – звонил телефон. Виктор Аркадьевич. Она не сразу смогла сосредоточиться – наконец дошло: у Ирины Васильевны пропали ключи.

– Ключи?

– Да. От квартиры и от дачи.

– Как пропали?

– Маша не поняла. И я не понял.

– Тогда я сейчас съезжу в больницу, Виктор Аркадьевич, и вам позвоню.

– Договорились. Только я сегодня в «Короне» до двух, собираюсь на кладбище: крест готов.

– Я с вами, можно?

Надо было как-то дожить до завтра – до завтрашнего допроса у следователя. Катя поспешно одевалась, умывалась, причесывалась – «куда я спешу? куда я вообще лезу? – одна? но оставаться в бездействии невмоготу… Да, надо перенести уроки – позвонить Мирону и Дунечке. Агнии уже не…»

– Господи! – она ахнула и так и застыла с гребнем у зеркала, невидяще вглядываясь в отражение «прекрасной дамы», которой любила себя воображать.

– Господи, прости и помилуй! – зашептала вдруг Катя. – Я не знаю, в чем моя вина, но я ее чувствую. Прости и помилуй!

Кое-как подобрала и заколола волосы и бросилась в прихожую к аптечке, принялась перебирать папины запасы, покуда не опомнилась: черный сосуд на полке за книгами! За Оскаром Уайльдом в бледно-сиреневом переплете – бедный Глеб, последний «перевод» – вот он, на месте! Нетерпеливо отвинтила крышечку – и яд на месте. А если отсыпано?.. На взгляд не определить, ведь нужны миллиграммы. «Пока я готовила кофе, Агния оставалась одна в кабинете… но откуда она могла знать, где спрятан сосуд? Ладно, не сходи с ума!»

А когда Катя сняла плащ с вешалки и опять почудился тот смертный запах, она приказала себе уже с гневом: «Не сходи с ума! Ты не «прекрасная дама», чтоб падать в обморок и устраивать истерики! Ты – сыщик и раскроешь «тайну мертвых»… или умрешь».

На этой патетической ноте она внезапно успокоилась и минуту стояла в коридорной полутьме, которую разрывал не яркий сноп света из комнаты, озаряя матово-белую поверхность шкафчика с алым крестом. Катя смотрела на крест с ощущением, будто что-то необходимо вспомнить, – и не первый раз ее охватывало это мучительное ощущение – дырявая память, с дырами, с провалами в ночь… «Ну, ну? Глеб брал в аптечке анальгин… ну и что? Нет, сейчас не могу на этом сосредоточиться».

Психиатр принял ее сразу, но больную «дергать» не позволил:

– После того допроса она впала в апатию – благотворную, крепнет физически, и появилась надежда, что пик кризиса вот-вот будет пройден. Ни про какие ключи, ни про какую гадалку – тем более! – и речи идти не может… нет, нет и нет! Вам бы тоже не мешало… скажем так: передохнуть. Если мерещатся трупы в окне… Вот телефон, позвоните следователю и удостоверьтесь: начато третье дело, уже сегодня, наверное, они прибудут сюда, – он замолчал, побледнел и закурил очередную сигарету. – Ну что ж, проверим ее реакцию при встрече с вами. Если я замечу какие-то признаки возбуждения, по моему знаку вы немедленно удаляетесь.

Но больная действительно пребывала словно в забытьи (хотя, по словам доктора, дозы наркотиков постепенно уменьшаются) и до самого конца разговора из своего состояния не вышла.

– Да, ключи пропали.

– А когда, вы не помните?

– Не помню.

– А как вы обнаружили пропажу?

– Тетя Маша спросила, я проверила в кармане халата – их нет.

– Вчера спросила?

– Кажется, вчера.

– Может быть, вы их обронили?

– Может быть.

– Или у вас их украли?

– Да, украли.

– А кто, как вы думаете?

– Убийца.

Психиатр дернулся, но промолчал.

– Вы видели убийцу?

– Да.

– Где?

– Здесь, в саду. Я его чувствую.

– Как он выглядит?

– У него что-то с левой рукой, она сказала.

«Играет левой рукой», – вспомнила Катя, и словно нездешний сквознячок прошел по позвоночнику.

– Что с рукой? Как она сказала?

– Я поняла, что он левша.

– И еще она сказала, что у вашего мужа кто-то есть?

До доктора наконец дошло, и он прошипел:

– Никакой черной магии!

Однако больная отвечала апатично:

– Кто-то есть. Я знала.

– Вы знали ту женщину?

– Я догадывалась, что он уходит.

– К другой женщине, да? Ее звали Агния?

Больная впервые начала проявлять признаки беспокойства: синие глаза вспыхнули.

– Агния – красивое имя, редкое. Можно мне ее увидеть?

– Н-нет, к сожалению.

– Почему?

– Она… – Катя осеклась. – Она сейчас…

– Она умерла?

– Умерла.

– Уходите! – прошипел психиатр, но больная уже вернулась в сумеречное состояние: глаза погасли, лицо застыло, и уже ничто в нем не напоминало прелестный лик молодой матери.

– Правильно. Все умерли. Потому что я связалась с нечистой силой. Тетя Маша предупреждала…

– Ну что за бредни, дорогая! – возразил доктор мягко. – Вы просто хотели знать про своего мужа – это так естественно.

– Разве не сверхъестественно?

– Да не верьте вы этим старым ведьмам!

– Но она угадала.

– Все равно вам не в чем себя упрекнуть.

– Не в чем? – спросила Ирина Васильевна доверчиво, как ребенок.

– Абсолютно, – он взял ее за руку, погладил медленно и ласково. – Мы хотим спать, правда?

– Правда.

– Вот и хорошо, вот и чудесно.

Едва санитарка увела под руку полусонную Ирину Васильевну, доктор набросился на Катю:

– Имейте же сострадание, вы… как вас там!

– Екатерина Павловна.

– Вы – красавица, молодая и избалованная!

– Я? – возмутилась Катя.

– Прекрасная дамочка, что называется, не познавшая ни горя, ни…

– Вы меня с кем-то спутали! – перебила Катя холодно.

Молодой человек опомнился.

– Виноват. Вы производите такое впечатление.

– Оно обманчиво, сударь, – сказала она с иронией.

– Да? – на миг в его лице проявился интерес… профессиональный, должно быть. – Ладно, это ваши проблемы, – он закурил. – Как умерла та женщина?

– Отравление цианистым калием.

– Не может быть!

– На той же даче, – продолжала Катя монотонно. – В то же время, коньяк «Наполеон». И я при этом почти присутствовала.

– Маньяка необходимо изолировать!

– Сначала его надо найти.

– Вы уверены, что это не самоубийство?

– Не уверена. Связка ключей обнаружилась там же, но отпечатки определить невозможно: у них ребристая поверхность. Если Агния виновата в смерти отца и сына, то возможно раскаяние именно в такой… изощренной форме. Она была… с фокусами. Но предсмертной записки на этот раз нет. И я чувствую… вот как сказала больная… я чувствую убийцу.

– За вами следят?

– Наверное. Когда я приехала позавчера на дачу…

– Зачем?

Катя слабо усмехнулась:

– Ощутить атмосферу.

– Вы необычная женщина, и я прошу прощения за давешнюю вспышку.

– То есть вы снимаете с меня обвинения в том, что я красавица?

– Не снимаю. Но вам мешает фатальная неуверенность в себе.

– Не обо мне речь, не я тут, слава Богу, героиня.

– Вот эта Агния? Роковая женщина?

– Я думала, она играет такую роль, но оказалось… да! Она была на даче.

– Мертвая?

– Понимаете, пока я металась со страху по поселку… именно в это время – с девяти до десяти, как определил судмедэксперт, – наступила смерть.

– И вы ее увидели?

– Только через сутки. Мы подошли к окну. Она сидела в садовом кресле и как будто улыбалась. И Глеб, и Дунечка то же видели, но это не улыбка – это смертный оскал. Иногда мне кажется, доктор, что я схожу с ума.

– Нет, нет. Вас окружает чудовищная тайна.

– Меня окружает трупный запах с привкусом миндаля, я его все время чувствую, а главное – я его знала раньше…

– А вот этого не надо! Никакой фиксации на смерти, на разложении, иначе вы сломаетесь. К счастью, вы были не одна?

– С другом. С братом.

– То есть с двумя мужчинами?

– С одним. А когда вошла в дом, то почувствовала запах…

– Не надо!

– В общем, удостоверилась, что в стакане с остатками коньяка есть примесь… слабая уже, ну, та самая. Мы вызвали милицию.

– Кроме мертвой, вы никого не увидели, не почувствовали?

– Мне чудились голоса и тени, но я была не в себе. И за сутки там кто-то был, меня словно дразнили: свет погас, дверь закрылась. Там кто-то был, понимаете?

– Ну, Агния.

– Одна или с кем-то? – вот в чем вопрос. Ведь я проверила, позвонила со станции подозреваемым – их не оказалось дома. Сегодня мне сообщили о пропаже ключей у Ирины Васильевны – и ничего не удалось выяснить.

– Она, видите ли, в таком состоянии…

– Скажите, в больничный сад мог проникнуть посторонний?

– Режим строгий, но стопроцентно я ручаться не могу. Нет, не могу. Но имейте в виду: ей нельзя доверять сейчас. В состоянии транса нарушается ориентировка как в пространстве, так и во времени… вплоть до амнезии. В каждом пациенте, встреченном в саду, она может подозревать убийцу.

– Но кто-то действительно украл ключи!

– Левша, – психиатр усмехнулся, но как-то криво, и прикурил от окурка.

– А знаете, знаменитая гадалка и мне намекнула на нечто подобное.

– Ну и?..

– У меня нет таких знакомых. И не было. Кроме убитого Глеба.

Кладбище оказалось не очень большим, не старинным, но довольно старым. Над облупленной кирпичной оградой зеленеющим золотом еще пышно трепетали кусты акации и высокие ажурные кущи ракит. Она ждала у распахнутых настежь ворот, нервно прохаживаясь; опять несло куда-то в ветре нетерпения – к разгадке страшной, предчувствовалось… настолько страшной, что она боялась анализировать свои предчувствия.

Мимо в траурном молчании двигалась очередная процессия, высоко на плечах плыло женское лицо, уже отчужденное, нездешнее, в цветах. «Роза, распятая на кресте», вспомнилось. «А сколько мытарств предстоит бедной Агнии… сегодня вскрытие… не надо! Господи, спаси и сохрани рабу Твою, что б она ни сделала, в чем бы ни была виновата, сжалься над нею, Господи!».

Из подъехавшего такси вышел Виктор Аркадьевич с лопатой и высоким железным крестом, окрашенным в нежно-голубой цвет. С овального в коричневых тонах медальона сурово смотрел красивый юноша, который сказал в ту пятницу: «Убийца должен быть наказан – жестоко и изощренно».

Они прошли сквозь селение мертвых по прямой, как стрела, аллее, во вчерашних лужах, листьях, ржавых, багряных; возле самой кладбищенской стены – место погребения, огороженное простой проволокой на деревянных колышках, с деревянной лавочкой. Свежий глиняный холмик, покрытый двумя венками из разноцветных бумажных бутонов, размокающих в осенней сырости. Рядом – ухоженная могила отца с таким же голубым крестом и коричневым медальоном. И каким ужасом несло от всего этого! «Запечатанная тайна мертвых». Катя вгляделась… Хотя ведь знала, знала, но не смела признаться даже самой себе. Зазвенели небесные звуки «Маленькой ночной серенады», и знакомый забытый голос сказал: «Аптечная, 6».

А кто роковая женщина?

Николай Иванович Мирошников ходил взад-вперед по диагонали в своем кабинете. Теперешняя Катина привычка – ей представилось, как они шагают по разным диагоналям и сталкиваются в центре. Но она сидела на стуле, а он говорил, едва сдерживая раздражение:

– Я вас предупреждал: не лезть в сыщики! Не хотелось упоминать об этом в воскресенье, уж больно в жалком положении вы находились.

– Я нахожусь в более жалком положении, чем вы думаете. И мое участие в этом деле было запрограммировано.

– Что вы этим хотите сказать? – Он остановился, словно на ровном месте споткнулся.

– Александр Воронов был моим любовником. Мы расстались с ним двенадцатого апреля этого года – как оказалось, навсегда.

– Это правда?

– Правда. Я опознала его по фотографии на кладбищенском кресте.

– А вы знаете, что я могу привлечь вас к ответственности за дачу ложных показаний?

– За это – не можете. На кладбище я была вчера, а неделю назад ни о чем не догадывалась.

– Вы не догадывались о смерти своего любовника? Сколько ж у вас их, простите, было?

– Один.

– Оригинально, – он наконец сел за стол. – Рассказывайте. И если можно – по делу.

– Второго апреля я познакомилась с Сашей.

– То есть с Аликом?

– С Александром. С Сашей. Его фамилия мне была неизвестна.

– Значит, вы крутили с женатым человеком, не ознакомившись даже с его паспортными данными?

– Я не знала даже, что он женат.

– Черт знает что!

– Да, черт знал.

– Как вы с ним познакомились?

– В метро.

– Он к вам пристал или вы к нему?

– Не надо. Он заговорил. В тот день мне исполнилось тридцать лет.

– Ну, понятно, все эти женские комплексы.

– Да.

– И он не дал вам хотя бы свой телефон?

– Я его ни о чем не просила.

– Сколько гордости при нашей бедности!

– Мне нравится, Николай Иванович, ваше отношение к подсудимой.

– А вы отдаете себе отчет, что из-за ваших штучек на мне висят три убийства? Ладно, извините. Но о чем-нибудь на ваших свиданиях вы говорили?

– У нас было всего четыре свидания. Один раз он остался у меня на ночь. Он говорил, что ухаживает за больными стариками-родителями.

– Хорош гусь!

– Да сосед его подтвердил, он ухаживал… только, конечно, не тогда, давно. Нет, он был человек с совестью и страдал, я чувствовала, но не понимала.

– И из-за этих страданий он отравился?

– А Агния?

Произнесенное вслух имя умершей как бы сняло злой задор. После молчания Мирошников спросил сдержанно:

– Кто мог знать о вашей связи?

– Я никому не рассказывала. Уверена: он тоже.

– Ну, догадывался? Прежде всего я имею в виду ваших учеников, ведь кого-то из них обвинил Глеб Воронов.

– Мог догадаться Мирон Ильич. Однажды он столкнулся у меня с Сашей.

– Что значит «столкнулся»?

– Я открыла на звонок дверь, Саша меня обнял на пороге. Тут из кабинета вышел Мирон.

– То есть он видел ваши объятья?

– Да.

– Ну и?

– Молча ушел, урок как раз кончился.

– А потом вы с Туркиным на эту тему говорили?

– Нет. Но Мирон намекал. Ну… что я окружена мужчинами.

– Вы окружены?

– Да что вы! Я одинокий человек.

– М-да.

– Кстати, Мирон вместе с Сашей учился в Бауманском, мог его знать.

– Проверим. Сейчас меня больше интересует Алексей Палицын… хотя обыски ни у того, ни у другого ничего не дали.

– Алексей Кириллович у меня в то время не занимался. Пришел третьего сентября – в один день с Глебом.

– Интересное совпадение. У этого человека слишком много совпадений… Он ведь ваш сосед?

– Да. Поселился в доме с аптекой в феврале, по его словам.

– Хозяйка подтверждает. Боевой офицер, то есть способен на все, понимаете? Но вы его не помните? До сентября не встречали?

– У меня плохая память на лица и даты.

– Да уж! Не узнать любовника по фотографиям!

– Они сильно изуродованы. А Глеб мне все время кого-то напоминал… общим обликом, движениями, поворотом лица. Но меня так внезапно бросили, что я… хотела забыть и забыла.

– Придется вспомнить. Итак, в последний раз вы видели Алика, то есть Сашу, в день его смерти. Ну, хоть что-нибудь вспомнили?

– Все! Он пришел в седьмом часу, я как раз поставила «Маленькую ночную серенаду» Моцарта. И хотела выключить. Но он попросил: не надо, мне все равно скоро уходить, возникло срочное дело. И когда я на кухне заправляла салат, зазвонил телефон. Я крикнула: «Возьми трубку, сейчас подойду!» Через минуту вошла в кабинет, он кого-то слушал по телефону и сказал: «Это мне, по работе». Я вернулась на кухню и из прихожей случайно услышала, как он произнес два слова. «Аптечная, 6».

– Получается, он кому-то назначил свидание в Герасимове? И ничего вам не объяснил?

– Нет. Я не спросила. Просто извинился, что дал мой телефон.

– Кому?

– Не знаю. Я поняла, что кому-то на работе. Он не стал ужинать и очень скоро ушел.

– Вы не заметили, у него была с собой бутылка «Наполеона»?

– Не было. Он вообще не пил.

– В рот не брал?

– Не могу сказать так определенно. Мы с ним не пили. Он заметил как-то вскользь, что не понимает в этом прелести… В общем, не разбирается.

– То есть он не различил бы запах миндаля в алкоголе?

– Я об этом уже думала. Мне кажется, если человек ни разу не пробовал «Наполеон»… я бы, например… ну, пахнет миндалем.

– Вы знаете этот запах?

– Знаю. Он у меня смешивается с запахом трупа.

– Запомните на всю жизнь.

– А у Глеба в комнате есть книга о ядах…

– Да, да, мы обнаружили.

– Но в день смерти у него болела голова от сильного насморка. Он чихал и сморкался, – Катя помолчала, опустив голову. – Он оставил у меня в аптечке цианистый калий в черном сосуде, о котором упомянул в записке, – она вынула из сумочки сосудик.

– Осторожно! – закричал Мирошников. – Отпечатки! Вот, кладите на лист бумаги. Конечно, все стерто. Как вы могли умолчать об этом?

– Я обнаружила яд после того допроса, а вы закрыли дело.

– Откуда вы знаете, что здесь яд?

– Растворила в воде… крошечку. И понюхала.

– Придется провести у вас обыск.

– Пожалуйста.

Мирошников пристально смотрел на черный сосуд.

– Что вы делали, когда от вас ушел Александр Воронов?

Катя улыбнулась с горечью.

– После того как я увидела его лицо на кресте, я в мельчайших подробностях восстановила в памяти вечер двенадцатого апреля.

– Кажется, у вас нет памяти.

– Есть – но другая! – возразила Катя горячо. – Ощущения, слова, атмосфера, каждое движение, душевный порыв… я наказана памятью. – И, помолчав, продолжала сдержанно: – Я должна рассказать вам о своих алиби. Вечером двенадцатого апреля и тринадцатого сентября мне звонил из Питера Вадим Адашев, с которым вы познакомились в воскресенье.

– Разве он живет в Питере?

– Он был там в командировке, а потом на конференции лингвистов. Понимаете, ну, как бы традиция: в один вечер он звонит своей матери, в другой – мне. То есть через день. Куда б ни уезжал. Он мой самый близкий друг, с детства. Надеюсь, междугородные переговоры нетрудно проверить. Я разговаривала с ним примерно в то время, когда произошли оба преступления.

– Проверим сегодня же.

– Ну, насчет двадцатого сентября вам известно, очную ставку вы провели, и милиционер подтвердил…

– Подтвердил. Но он не видел, как вы садились на московскую электричку.

– Я пошла через мост!

– Вы могли вернуться… и со следующей станции могли вернуться. Алиби сомнительное, – Мирошников вздохнул. – Пока что, Екатерина Павловна, я вас не подозреваю в отравлениях. Но – для меня совершенно неожиданно – вы оказались в центре событий чрезвычайных.

– Для меня это также оказалось неожиданностью.

– Ну-ну. В последний вечер вас что-нибудь насторожило в поведении Александра Воронова?

– Он был очень взволнован.

– До или после звонка?

– После звонка он почти сразу ушел. Но не звонок сорвал его с места: про срочное дело он сказал раньше. Я представляю так. Пообещав жене, Саша собирался на дачу за ящиком. Кто-то позвонил и попросил о встрече. И он назначил ее, дав адрес: Аптечная, 6. Глеб, вероятно, следил за отцом, выследил его в моем доме и отправился за ним в Герасимово. Адрес сыну сообщать незачем – по-моему, это звонил убийца.

– Мы, конечно, проверим сотрудников НИИ, в котором работал Воронов, подумаю, спустя полгода это мало что даст.

– А я вообще не уверена, что звонили с его работы. Мне тогда не показалось странным, что он дал кому-то мой телефон, я подумала: срочное дело, сейчас, вечером, на работе. Но ведь он отправлялся на дачу. И меньше всего Саша был заинтересован, чтоб кто-то узнал про меня. Мне запомнилась его реакция, когда он держал трубку: изумление, смущение, жадный интерес.

– А не страх, не гнев, не неприязнь?

– Нет, нет, он же выпил с убийцей на даче. Он – непьющий. Именно смущение, словно его застали врасплох.

– Жена?

– Близким не нужен адрес. Вообще наши свидания были очень нервны. Теперь, после знакомства с Глебом и Ириной Васильевной, я все поняла.

– То есть он колебался и выбирал между семьей и…

– Не выбирал, он их любил. А я… так, – Катя замолчала.

– Как?

– Ну, увлекся на минуту.

– И за это его отравили?.. Что ж вы молчите? Умеете возбуждать такие страсти – отвечайте.

– Отвечу. Поверить в такую патологию почти невозможно, но… события в сентябре доказали, что Саша был убит, что убийца заметает следы. Вы согласны?

– Приходится соглашаться.

– Стало быть, он не писал предсмертной записки.

– Записку написал он – это установлено.

– Но не предсмертную. Стало быть, он обращался не к жене.

– Ну, понятно, от жены запиской не отделаешься. Значит, к вам?

– Возможно.

– Или к Агнии Студницкой?

– Если б это было так!

– Поверьте, я бы тоже испытал облегчение. Она убила его из ревности, сына – как свидетеля, ее обвинившего, и покончила с собой, – Мирошников поморщился. – Но нам пока что не удалось установить факт знакомства Студницкой со старшим Вороновым.

– Вряд ли и удастся. Саша был отнюдь не ловелас и не ходок.

– Он вас обманул.

– Но и переживал! Чтоб вести одновременно несколько романов, нужна другая психология.

– И все-таки, как вы слышали от Палицына, она поехала за Глебом в Герасимово. Хотя этому свидетелю я бы особо доверять не стал.

– Не знаю. Здоровое любопытство, она как-то пошутила по-английски, – Катя вздохнула. – Адрес могли слышать все… возможно, ее что-то насторожило, заинтересовало на той проклятой вечеринке. В общем, она была захвачена тайной.

– И ее никто не заметил в Герасимове, никто! Такая броская, эффектная женщина… Мы, конечно, не всех успели охватить, но… Поистине «жуткое место», – констатировал Мирошников. – Жуткая цепочка вырисовывается: что-то видел Глеб – и погиб, что-то видела Агния – и погибла, что-то видели вы… имейте в виду.

– Николай Иванович, надо всего лишь отыскать того, кто украл ключи.

– Всего лишь! Подозрительных следов, посторонних отпечатков пальцев в квартире Вороновых нет: ваши, соседей и хозяев.

– Убийце известен адрес квартиры – выходит, он знал Вороновых раньше?

– Не обязательно. Если он вырвал листок из записной книжки Александра – там на первой странице и адрес, и телефон. Ну, мог поинтересоваться, кого убил.

– А что говорит больная?

– А! – Мирошников махнул рукой. – Может, она ключи потеряла, а на столе возле убитой лежал, например, дубликат.

– Она говорит, что потеряла?

– Ну нет! Твердит: украл убийца. Крался в кустах, когда она с девочкой, бывшей одноклассницей Глеба, разговаривала.

– А одноклассница что-нибудь такое заметила?

– Абсолютно ничего! Наша больная и вообще-то дама с фантазиями, по апрелю помню, а уж когда психиатр над душой… Ладно хоть Сарабатова ее опознала по фотографии.

– Хиромантка?

– И якобы помнит: двенадцатого апреля. Созвездия, видите ли… Эти чертовы гнезда надо выжигать, но теперича у нас – тьма свободы!.. Все. Из-за ваших признаний мы просрочили все сроки. Меня ждут. Позвоню, когда понадобитесь.

В коридоре, залитом синеватым, режущим глаза светом действительно ждали: Алексей и Мирон.