Текст книги "Солнце любви"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

25

Из протокола осмотра места происшествия следовало: на полу возле убитой лежали чайные розы (девять штук), чуть поодаль, ближе к комоду – стеклянная ваза с остатками воды, а под качалкой – спортивная шапочка со следами крови. Брызги и лужицы (смесь крови с водой) по всему полу.

Преступник или имел ключ от входной двери, или Маргарита открыла кому-то «своему» (и в том, и в другом случае действовал, так сказать, «свой»), и они прошли в отцовскую комнату. Судя по обстоятельствам (компания «свидетелей» в соседней квартире), имело место не хладнокровно рассчитанное, а непредумышленное убийство в порыве ярости, страсти, мании – не исключена и провокация со стороны больной проститутки, которая получила не меньше пяти ударом тупым предметом в области темени. Смерть наступила в промежутке с 19.00 до 19.40, когда труп был обнаружен Петром Острогорским.

– Ваше время, Петр Романович, – уточнил следователь с удовлетворением. – В семь часов вы ее препроводили в последний путь, через сорок минут нашли труп.

(Адвокат сумел нажать на нужные пружины, давнее «дело» было поднято с «нулевым», в общем-то, результатом: «Ничего новенького», – констатация Антона Антоновича.)

– Я помню: когда Маргарита появилась во дворе – почти сразу и Подземельный с дежурства, – на ней была желто-черная бейсболка, надетая козырьком назад.

– Ну и что?

– Она сняла ее и держала в руке, потом положила на колени, когда села в качалку.

– Ну и что? («Вот заладил!») В течение «эпизода» шапочка упала и запачкалась в крови. Или вы ее считаете тем «одушевленным» предметом, который то исчезал, то появлялся?

– Да нет, но странно.

– Странно доверять пьяным фантазиям. Если они вообще были высказаны, а не придуманы вами.

– Фантазии медика постепенно становятся реалиями. Он спросил у меня перед самым уходом, вне всякой будто бы связи с предыдущим: «Знаешь, какой у американчиков любимый спорт?» И сам ответил: «Бейсбол».

Наступила пауза, которую в конце концов нарушил Петр Романович:

– Если вы в третий раз спросите: «Ну и что?».

– Спрошу.

– Здесь какой-то намек. Как раз в духе Ивана Ильича такого рода головоломки, недомолвки, двусмысленности.

– Да все понятно. – Следователь позволил себе слегка расслабиться. – Преступник зверски убивает проститутку, чтобы похитить спортивную шапочку, а заметив, что она запачкана, кладет обратно.

– Вы утрируете. Но мотив и вправду непонятен – если мой брат не убийца, а жертва, как оно впоследствии и оказалось. Установлена группа крови на носовом платке, обнаруженном у Павла?

– Третья, не его.

– Чья?

– Ну, у Подземельного третья группа.

– Вот видите! Брат положил орудие убийства в карман и запачкал свой платок.

– Что за орудие? – рявкнул Антон Антонович,

– Мертвая голова.

– Ага, черная магия, могила, череп, черти.

– Но как вы объясните…

– Вы должны объяснить! И не колдовские какие-то штучки, а свою действительную роль в серии убийств! – Следователь достал из кармана брюк платок в клеточку («сыщик» так и замер!), обтер вспотевшее лицо, успокаиваясь. – Я тут кое с кем переговорил, да и из протокола следует: нажима не было, ваш брат признался добровольно. Самооговор из выгоды? Не вырисовывается. И если он не убийца, – выдержал паузу, – то покрывал очень близкого ему человека.

– То есть меня?

– Ну, может друга, – снисходительно (и подчеркнуто неубедительно) уступил Антон Антонович.

– А вам не приходило в голову, что Павел насчет меня мог искренне заблуждаться?

– Я дал вам пять дней для защиты, прошло два.

Загнанным зверем ощущал себя философ, но объективно не мог не признать: не до конца закоснел в казенной рутине этот уставший от «криминала» человек, который вдруг сказал:

– На пятьдесят процентов я уверен в своей правоте, защищайтесь.

– Воздвигайте версию, я разрушу ее контраргументами.

– Посмотрим. По показаниям свидетелей, вы не были знакомы с Маргаритой Страховой. Не были – до пятого июля девяностого года, когда она пришла к вашему брату, который отсутствовал, и вы познакомились.

– Ко мне в тот вечер среды пришла другая женщина.

– Какая еще?..

– Бывшая жена Ангелевича Светлана Николаевна. Муж подтвердит: он видел, как она выходила от меня. И у него нет причин меня выгораживать – после этого они развелись.

Следователь был озадачен, но продолжал с иронией:

– Оказывается, вы ходок такого размаха.

– Не было у меня никакого размаха в любовных связях и нет, наведите справки. Однако отправная точка ваша верна. В среду Маргарита действительно познакомилась с кем-то из нашего дома.

– Из чего это вытекает?

– Не имея телефона, девушка должна была придти к брату без звонка, так они условились. И тем не менее позвонила. Она была уже занята, понимаете?

– Нужны доказательства.

– Пожалуйста. Я сказал ей по телефону, что брат болен, чуть ли не в горячке, и когда вернется из Завидеева в Москву – неизвестно. Но она неожиданно приходит уже через день – зачем?

– Беспокойство о здоровье жениха?

– Позвонила бы. И в пятницу она о его здоровье не спрашивала.

– Но как-то объяснила свое появление?

– Предлог смехотворный: что-то выписать из какой-то книги. Заметьте: студенческие каникулы, интеллектом девица явно не обременена. Можно сформулировать вопрос так: к кому она пришла?

– Ваши выводы.

– Не ко мне. Поверьте пока на слово, иначе наш разговор лишается смысла.

– Допустим.

– Мои родные – дядя, его жена и тесть – были заняты подготовкой к семейному юбилею: десятилетию супружества. Брат адвоката – наш с Павлом отец – находился в больнице в тяжелом состоянии. Торжество было скромным, из посторонних присутствовали только двое – Ангелевич и Игорь Ямщиков.

– Вот видите: у ваших праздник, и гости не отказались – к кому же она пришла?

– Это равносильно вопросу: кто убийца?

– Пожалуй. Постороннему от приглашения было отказаться проще, чем родному племяннику, а?

– Кажется, мы пока условились насчет моей персоны.

– Ладно, ладно. Следует вывод: она явилась без договоренности, неожиданно?

– И это уже несколько странно, но главное – зачем она осталась. Если Маргарита и впрямь была одержима местью к сильному полу.

– О чем вы?

– Девушку растлили в четырнадцать лет, заразили сифилисом. По мнению ее подруги, она специально не лечилась. В это трудно поверить.

– Был у нас подобный случай, – перебил следователь. – Проводницу любимый жених заразил, и сколько потом легкомысленных командировочных исстрадалось – не счесть. В нашей практике сталкиваешься со всевозможными психическими отклонениями.

– Проводница вылечилась?

– Умерла. Три года функционировала. Вы что же, думаете, Страхова явилась из мести устроить скандал, опозорить кого-то?

– Непохоже. Через десять дней должно было состояться их венчание с Павлом, невеста даже купила фату, примеряла перед зеркалом.

– На что она надеялась?

– Ни на что. Мне кажется, она искала смерти.

– В плане сифилиса ваш брат был чист.

– Его она пощадила.

Следователь кивнул.

– А кого-то – нет. Адвокат ваш советует навести справки, но преступник наверняка лечился подпольно. – Следователя вдруг осенило: – Уж не у вашего ли покойного соседа?

– Вполне вероятно, – отвечал Петр Романович уклончиво. – Он появился тогда во дворе почти одновременно с нею. Нет, не на скандал девушка нарывалась, она даже отклонила приглашение сесть с нами за стол. Но совсем не ушла, словно дожидаясь чего– то.

– И дождалась. – Антон Антонович подумал. – Может быть, партнер в среду не смог расплатиться и она явилась за деньгами.

– У нее был сутенер?

– Как будто нет. Из материалов дела следует (родители объяснили), что Страхова была, скорее, содержанкой и лишь незадолго до смерти пустилась во все тяжкие, вышла, так сказать, на охоту.

– Уже зная о своей болезни?

– Сифилис полугодовалый. Думаю, догадка о мести мужчинам не лишена смысла, но в плане расследования она мало что дает.

– Очень много! Сгущение зла дает такой своеобразный мрачный колорит.

– Светлый пейзаж мне в уголовных эпизодах не встречался.

– Но мотив!

– А что мотив? Например, ссора с клиентом, она, издеваясь, признается в заразной болезни. Неприятно, противно, но чтобы так озвереть. Клиент, знаете, не жених.

«Клиентом мог быть и жених – Игорь, – возразил мысленно Петр Романович, – но пока я это доказать не в состоянии.»

Следователь продолжал:

– Страхова снимала комнату у одной пенсионерки, к себе никого не водила и мужчин ловила, надо думать, меняя места: с такой заразой шутки плохи, но, как правило, не смертоубийственны.

– Клиентов искали, врачей искали?

– Нет. Признание вашего брата исключало всякие сомнения.

Петр Романович хотел возмутиться, следователь опередил:

– Сомнений ведь не было и у родных, не так ли?

– Отец не поверил, что Павел убийца.

– Вы его сумели убедить?

– Он скончался, сердце не выдержало.

– В больнице?

Сочувствие в голосе следователя чуть не вызвало нервный срыв; и чтобы удержаться («Совсем психом стал!»), Петр Романович сказал отрывисто:

– Простите, не могу вспоминать.

– Не надо, не надо. Это к следствию не относится.

– К следствию? – переспросил философ в растерянности и внезапно понял: «Относится! Какая-то деталь, многозначительная мелочь. С кем я говорил об отце?..» – однако мысль (некая безумная догадка) ускользала, и стояла комом в горле боль. Он поднялся и понуро пошел к двери, услышал вслед:

– Вы еще хромаете?

– Иногда. – Он задержался на пороге. – Когда переживаю в душе ту встречу.

– Какую встречу?

– Ночную. С отцом. То есть с братом. Ту мистическую встречу.

Следователь вздохнул глубоко, как будто с сожалением.

– У вас еще три дня. Защищайтесь.

26

Переживая душевное потрясение (неясно, чем вызванное, может, прорвался, так сказать, комплекс вины), Петр Романович не заметил, как очутился перед домом дяди, точнее, дедушки. «Зачем я сюда?.. А, мне страшно, очень страшно, я ищу защиты у близких.»

Адвокат как раз и был на защите. другого, чужого, обязательно «безвинного» – этого требовали правила игры, вот он и обожает шахматы, вечера с сыном просиживая. Поль теперь иным интересуется, иной. другой, чужой – мысли растекались, пока его усаживали в уютное кресло, чашку кофе поднесли, свежего, горячего. И сама Оленька – свеженькая, почти молоденькая после игры в теннис. Все время на корте пропадает.

Он сказал:

– Возле головы убитой, под качалкой, лежала бейсболка в крови.

Оживленное лицо напротив вмиг помрачнело, потухло. После молчания Ольга Ипполитовна подтвердила:

– Да, помню.

– Разве ты входила тогда к нам?

– Ты что! Такие ужасы не для моих нервов. Помню невесту во дворе в желто-черной шапочке.

– И вот что странно: почему-то в последнем разговоре со мной медик упомянул бейсбол.

– Американская игра, – подхватила тетка, с видимым облегчением отвлекаясь от «ужасов», – требует глазомера и ловкости, но примитивна, в отличие от тенниса например. Неужели Иван Ильич увлекался бейсболом?

– Не спортом, но спиртом он увлекался, и пришел помянуть отца. – Петр Романович помолчал и повторил: – Помянуть отца.

– Да, ты говорил. Он знал что-то ужасное.

– Что? – встрепенулся племянник.

– Но ведь за что-то его убили!

– За любопытные ушки, бойкие глазки и длинный язычок. Он мне все рассказал.

– Правда? – ахнула Ольга Ипполитовна.

– Не буквально. Я занимаюсь разгадыванием его иносказаний. Медика интересовало, кто донес отцу про убийство, кто в последний раз навещал его в больнице.

– А кто навещал?

– Дядя.

– И донес больному брату про Павлика? – изумилась Ольга Ипполитовна.

– Я донес.

– Петруша, не переживай, все равно бы Роман узнал.

– Не надо о моих переживаниях. не о них речь. О четверге – дне накануне убийства. Медик гордился своей профессиональной памятью. Слушай! Дословно: «Иду я вечером мимо Патриарших, а на лавочке возле памятника сидят Мастер и Маргарита».

Ольга невольно рассмеялась.

– Вот-вот, и я пошутил насчет симптомов белой горячки. А он действительно видел ее с кем-то.

– Кого? – прошептала тетка.

– Нашу Маргариту. С мастером заплечных дел.

– Петр! – взмолилась она. – Объясни, я ничего не понимаю.

– В четверг Маргарита познакомилась с будущим убийцей. Иван Ильич видел их – в этом и заключалась идея шантажа.

– Шантажа? – переспросила Ольга Ипполитовна недоверчиво. – Подземельный девять лет шантажировал преступника?

– Вряд ли. – протянул Петр Романович, сам удивившись. – Нет, не думаю. По-моему, он, как все мы, поверил в самооговор. ну, и тут же на курорт укатил, и выбросил чужую историю из головы. Но сейчас, подслушав разговор брата с Игорем.

– Как с Игорем? Разве Павлик у Игоря остановился?

– Да. Так вот: подслушав, сопоставил кое-какие детали и сделал правильный вывод.

– Но почему молчал столько лет?

– Соседа засек точно, а женщину с пьяных глаз толком не рассмотрел. И впоследствии в мертвой Маргариту не узнал. Просто в голову не пришло сопоставить. Реально?

– Вполне. Другая одежда, другая прическа, например, внешность меняют. И чудовищное признание Павла устранило всякие сомнения.

– Чудовищное?

– Безумное!

– Он думал, что спасает меня.

– Тебя? Разве ты.

– Он ошибся. Дядя тебе не рассказывал?

– Ничего не рассказывает, никогда, ни про одно неоконченное дело, только постфактум, если я очень пристану. Идиотская адвокатская осторожность. Господи, какая безжалостная трагедия. Я его не понимаю.

– Кого?

– Убийцу. – Тетка вздрогнула, пролив на колени уже остывший кофе и не заметив; племянник заметил, но тут же забыл. – Он на свободе, Петр, имей в виду: маньяк может приняться за тебя.

– Пусть попробует, – Петр пожал могучими плечами. – Я не Подземельный. А с другой стороны, гордиться-то мне нечем: я оба раза опоздал.

– Оба раза? – изумленным эхом откликнулась тетка.

– В пятницу я увидел чайные розы в той комнате.

– В той комнате? – эхо звенело, как вторая партия в дуэте.

– В папиной. Где зеркало за занавеской. и крест. – Вдруг вспомнилось собственное, искаженное ужасом отражение и почему-то распятие рядом на стене. – Я увидел розы и сбежал. и ходил, ходил. На Рождественском бульваре ко мне привязалась «ночная красавица».

– Этих тварей надо уничтожать.

– Как ночной кошмар, – говорил Петр Романович, не слушая, – кошмар из тех времен, из молодости. А когда я подходил к нашему тоннелю, кто-то завернул за угол в переулок. Мужчина.

– Убийца? – в сакраментальной реплике прорвался азарт, который заразил его и отрезвил.

– Наверное, это был брат. Я вошел во двор, в подъезд и услышал голоса: крик и глухое бормотанье. Одновременно!

– Услышал убийство!

– Ты мне веришь, потому что не знаешь всех обстоятельств. Убийца не мог ускользнуть. С одной стороны – мы с Полем и семеро соседей-свидетелей.

– А с другой?

– Запертые изнутри окна и двери, выходящие в Копьевский. Пожарная лестница возле галерейки – запасной выход для преступника, – пояснил Петр Романович в ответ на лихорадочно– вопросительный взгляд. – И слова брата по телефону: «У меня орудие убийства, на нем кровь».

– Где? – прошептала Ольга Ипполитовна.

– «На мертвой голове».

– Где?! – закричала она, словно выучив таинственный текст наизусть.

– «На тротуаре в Копьевском переулке». Как по сценарию, мы воспроизвели сейчас наш с ним дословный диалог.

– Непонятно. Объясни.

– Я слышал другой голос, Павел видел нечто в переулке. А убийца испарился.

– Петр, не пугай меня чрезмерно.

– Прости.

– Да за что!

– Я заподозрил бы твоего сына в каких-то играх, но он все время был у меня на глазах.

– Они с отцом играли в шахматы, Поль внезапно ушел.

– И никто из вас не поинтересовался, куда?

– Уж я-то поинтересовалась, не беспокойся, это отец его безмерно избаловал. «Куда надо!» Каков ответ, а? А Евгений, как дурак, сидит над доской, обдумывает ход! «У парня своя личная жизни, он уже взрослый». Мы даже поссорились. А этот «взрослый», оказывается, на ночь глядя отправился к развратной девке. Я не задеваю твоих чувств?

– Ничуть. Похоть и алчность в боттичеллиевской мадонне сплелись, как клубок змей.

– Однако и тебя она сумела расшевелить, – усмехнулась Ольга Ипполитовна, – ты так образно выражаешься.

– Был момент, – признался Петр Романович. – А потом потрясла аналогия.

– С братом? (Он кивнул.) По роду деятельности – да, но твоя мадонна, глядишь, еще нас всех переживет.

– Не моя, Боже сохрани.

– Как бы сохранить сына, – протянула она жалобно. – Он в горячке, околдован, сам не свой.

– Неужели так серьезно?

Она кивнула.

«Даже завидно, – подумал Петр Романович, даже в юности я не способен был потерять голову, сорваться с места в полночь, помчаться. за книгой!» За той несуществующей в природе книгой, на которую сослалась и Маргарита в свой предсмертный час. Еще во дворе Поль услышал крик (но не другой голос – далеко) и не видел, как кузен его вошел в подъезд, однако «по-родственному» не заложил. «Этот мальчишка (отзыв Вари) вас боготворит». Сомневаюсь. Поль взбежал по лестнице. «Что случилось?»

– «Подземельный, кажется, убит, кровь.» В рассеянном свете голой лампочки оба склонились. «Труп, – подтвердил Поль, – убит. Что будем делать?» Петр Романович проверил дверь соседа – заперта. – «Убийца где– то здесь, будь осторожен и внимателен».

– «Да уж не боись, не упущу». – «Язвоню в милицию». Философ мигом на ощупь, не сводя глаз с площадки, отпер свою дверь, распахнул настежь (для обзора). 0–2. Гудки, гудки. недоверчивый дежурный: где, как, когда, при каких обстоятельствах. «Только что, приезжайте скорее, преступник где– то здесь!» – «Записываю адрес». Разговор на две-три минуты и полный обзор из прихожей: на площадке мечется Поль – и никого больше, ручаюсь! Снизу голоса, на середину лестничного марша поднялся старик Самоваров: «Петь, что за крики?» – «Подземельный убит, преступник, кажется, не успел уйти. Я осмотрю галерейку, а вы караульте!» – «С места не сойду!» – гаркнул Самоваров, рядовой солдат с Великой Отечественной. И не сошел, покуда не приехали «органы». И следователь подтвердил: все двери и окна заперты изнутри, и внутри никого нет!

– Вероятно, я видел, как убийца свернул в Копьевский переулок, – нарушил Петр Романович молчание.

– Что-что? – встрепенулась Ольга Ипполитовна.

– Подземельный, получается, не сразу умер, очнулся и стал звать на помощь, когда убийца уже сбежал.

– Именно в Копьевский?

– Мужчина в темном костюме прошмыгнул за угол. И там был Павел.

– Павел? – она вздрогнула. – Ты так уверенно говоришь, что мне просто страшно.

– Да вспомни наш разговор с братом по телефону: мертвая голова на тротуаре в Копьевском.

– Бедный Павлик. Какой безумный бред.

– А если нет? Преступник где-то в переулке прячет орудие убийства, что видит брат. И впоследствии по этому предмету разоблачает его.

– Но почему не сразу?

– Самого преступника в темноте не рассмотрел, да и не мог еще Павел знать, что случилось, он шел ко мне. Но поскольку в доме уже началось следствие, связался со мной в субботу.

– Все это бездоказательно, Петр.

– Вот, заговорила жена адвоката. Бездоказательно, потому что я не могу понять, что значит «мертвая голова».

– Говорю же, бред.

– За бред не убивают.

– Что за «голова»? Почему не сказать прямо? – возмутилась Ольга Ипполитовна. – Какие-то странные игры.

– Нет и нет! Не тот настрой, смерть преследует, это не игра.

– «Смерть преследует», – повторила тетка с испугом. – Убийца подслушивал ваш разговор?

– Да ну, фантастика!

– А что не фантастика? Поведай.

– «Будь дома в полночь», – сказал мне брат. А пришел убийца. Значит, он позвал и его?

– Быть не может! Позвать ночью какого-то монстра.

– Близкого, – перебил племянник. – Понимаешь? Кого он не хотел без веских доказательств обвинить.

– Да кого?!

– Владельца «мертвой головы» – пока определеннее не могу сказать.

– Терпеть не могу кладбищ, – по некоей загадочной ассоциации заявила Ольга Ипполитовна.

27

Специально он не подгадывал, но подгадал: она сидела на скамейке в сквозной древесной тени. и еще кто– то рядышком (сходу не видать из-за кустов). И вновь волнение охватило душу: вот так вот Подземельный, небось навеселе, беззаботно следовал домой и на беду свою заметил монстра (как выразилась тетка), Маргариту не разглядел и позабыл пустячный эпизод. До поры до времени. Петр Романович сделал несколько осторожных шагов. О, владелец града Китежа (сутенером называл его теперь философ про себя). Бывшие супруги беседовали очень серьезно и сосредоточенно. Он понаблюдал и двинулся было дальше, как вдруг Ангелевич вскочил и удалился в сторону Копьевского переулка. Объект свободен.

Лана, в белой кружевной шляпе и шикарном строгом, несмотря на жару, костюме, глядела из-под полей, как приближается ее любовник.

Позапрошлой ночью они не условились о встрече, но она подразумевалась; и только история преступления отвлекала – сильно отвлекала – от истории любовной. Он молча взял ее руку и поцеловал в ладонь.

– Садись, у меня еще есть сорок минут. Почему ты хромаешь?

– Разве? – тут он запоздало ощутил легкую боль в щиколотке и привычно начал: – Ударился во сне о ножку качалки. То есть не во сне и не об качалку.

– Что-то я не пойму.

Она задумчиво смотрела на зеленовато-мутноватую воду пруда (вмиг возник в воображении кузен с розой, из воздуха соткался Воланд и вопросил мрачно: «Вы какие предпочитаете?»).

– В четверг после спирта Подземельного я заснул… – Петр помолчал, потом продолжал размеренно, перебирая ирреальные детали сна… не сна… и заключил:

– Сон и явь переплелись в тяжелом опьянении. Мы не поняли друг друга – представляешь? – я испугался впустить «мертвого» и захлопнул дверь.

– Жуткая история, как будто мистическая, но ты не виноват.

– Я его предал в то время.

– В чем же предательство? В чем?

– В том, что я поверил, будто он убийца.

– А Павел – что убийца ты!

– Но он положил за меня жизнь, а я.

– Все в его вину поверили.

– Все, кроме отца.

Лана возразила резко:

– Твой взгляд на жизнь слишком идеален.

– Не тебе бы упрекать меня. Ты отказалась от завидного мужа ради.

– Что замолчал? Ради чего, по– твоему?

«Ради любви, – хотел ответить он «идеально», но подумалось: А если она бросила больного убийцу?»

– Это бесплодный спор, – бросила Лана (днем она жестче, отметил он, ночью нежнее). – У тебя осталось очень мало времени, чтоб доказать свою невиновность.

Обе женщины, принимающие участие в судьбе философа, вдруг чего– то испугались. «Ангелевича? Ангелевич внушает им, что монстр – это я?»

– Ты меня боишься?

– Да почему?

– Меня теперь все боятся. О чем вы сейчас разговаривали с Валерием Витальевичем?

– Он убежден, что ты убийца.

– Что ж, по крайней мере в тебе я не ошибся: ты человек прямой и честный. Аналитик тебя убедил?

– Он больной, – уклонилась она от прямого ответа; Петр Романович поинтересовался вкрадчиво:

– И какая же у него болезнь?

– Гениальность.

– Ну, простительная слабость у человека талантливого.

– Талант иссяк, – сухо констатировала Лана. – Тогда и появилась эта кретинская идея – всемирная академия (бордель вместо творчества). Он стал невыносим, одержим. нет, я не могу с ним жить.

«Не из-за меня, – отметил Петр Романович с облегчением. – Хоть тут я не виноват.»

– Бордель вместо творчества, – повторил вслух. – Не появилась ли эта идейка после гибели проститутки?

– Притянуто за уши, – отмахнулась она. – Расскажи лучше, почему ты не встретился с братом. Или встретился?

«Так! Ангелевич доложил о моем заходе в его заведение».

– Встретился с мертвым.

– Почему?

– Опоздал.

– Почему?

– Смотрел стриптиз в «Китеже».

– Очевидно, у вас семейная тяга к продажным девочкам.

– Обо мне можешь говорить и думать что угодно, но, пожалуйста, не трогай Павла.

– Петр, прости! – женщина схватила его за руку, сильно сжала, до боли, из ранки проступила, потекла кровь.

– Что это? – она с испугом уставилась на свои пальцы.

– Нечаянно порезался ночью.

Лана достала душистый платочек из сумочки, осторожно вытерла ему руку, перевязала ладонь.

– Рваная рана, нехорошая.

– А, я про нее забыл. Не беспокойся, пластырем залеплю.

– Странные события случаются с тобой по ночам, руки, ноги.

– Ага, скоро совсем калекой стану.

Они посмотрели друг на друга долгим взглядом, вспомнилась позапрошлая «странная» ночь, с нею.

– Ты-то хоть меня не мучай. Соле мио! – почему-то вдруг вырвалось уже далеким воспоминанием, он ужаснулся, а она «перевела», задумчиво улыбаясь:

– Солнце мое. Красиво.

– Интеллектуальная ты женщина, – попрекнул он шутливо-смущенно.

– Не намекай, будто я «синий чулок», просто люблю бельканто.

– Удивительно, что я почти ничего не знаю о тебе, что ты любишь, что тебе противно.

Она отвечала каким-то своим мыслям:

– Знаешь, я ее отлично помню.

А он отвечал своим:

– Продажная девочка, ты конечно, права, но в определенном смысле отнюдь не дешевка, и аккуратно копит на свой мещанский домик на лазурном берегу.

Лана не слушала (оба вели параллельные диалоги, как в драме абсурда):

– Она стояла во дворе под липой, словно Ева под яблоней, когда сняла бейсболку и льняные волосы заструились по плечам, по груди. Чуть– чуть вульгарна и очень обольстительна.

Петр наконец вник и сосредоточился.

– Ты видела Маргариту?

– Да, Маргарита. даже имя такое «говорящее». Мы были приглашены к Евгению Алексеевичу, но я наврала: голова болит. Не хотелось, неприятно было видеть вас обоих вместе, ведь я, что называется, уныло порядочная женщина.

– Нормальная, от пикантной ситуации в экстаз не приходишь.

– А ты был такой серьезный ученый юноша. В общем, муж ушел и я сразу позвонила тебе.

– Да, да: в девять на Тверском бульваре.

– И села у окна ждать девяти. Появилась молоденькая девушка, ну прямо амазонка в смелом таком наряде, в немыслимых шортах, и ты бросился к ней.

– К невесте брата. Я приглашал ее за стол, но она тоже не захотела. Мы поднялись к нам, шапочку она надела, а потом опять сняла.

– Ну и что?

– Все помнят эту бейсболку.

– Естественно. тем более девять лет назад эти американские штучки являлись престижной редкостью. Вот теперь. были бы деньги. – Лана прикоснулась обеими руками к полям своей шляпы, бросавшим кружевную женственную тень на пол-лица. – Нравится?

– Потрясающе.

– Французская. А тогда, увидев это юное чудо-юдо, я почувствовала, что просто смешна.

– Ты? Как можно сравнивать пошлейшую девку.

– Мужчина все может. впрочем, как и женщина. Ну, я задумалась о своей судьбе, как вдруг – звонок в дверь. Обманутый муж. Нет, его не обманешь! Сходу: «Петр – твой любовник?» Я оцепенела и молчу. А он: «Так что у тебя с этим бездарным философом?» «Бездарный» – самый сильный эпитет в устах ученого. Мне стало так смешно. – Лана пожала плечами. – Дамская истерика. Я захохотала, а он влепил мне пощечину. две или три. И тут в наступившей тишине мы услышали рыдания.

– Откуда?

– Из-за двери. ведь так и стояли в прихожей. И этот отчаянный плач так удивительно соответствовал атмосфере, что мы прямо замерли. Потом послышались поспешные шаги – вниз, а после долгой паузы – вверх.

– Спустился и поднялся один и тот же человек?

– По-моему, да. Я прислушивалась. бессмысленно, бесцельно, оттягивая объяснение. Потом сказала такую тривиальность, слов не нашли: «Петр – мой любовник». До сих пор стыдно его взгляда. Подумала: «Сейчас убьет!» Пауза длилась, длилась – и крик Подземельного в подъезде: «Убийство у Острогорских!»

Петр слушал жадно, сопереживая. Потом заговорил медленно, суммируя впечатления:

– Твои сведения чрезвычайно ценны, Лана. Только почему ты мне не рассказала об этом раньше?

– Я постаралась ту сцену, те постыдные для меня подробности забыть. Годы не вспоминала. И позавчера еще не отдавала себе ясного отчета в той мере опасности, которая тебе угрожает.

– А в результате сегодняшнего разговора со своим бывшим вдруг вспомнила и отдала отчет?

Лана сказала тревожно:

– Ты мне как будто не веришь.

– Что он наговорил тебе?

– Что ты уже не в первый раз увлекся, скажем мягко, женщиной определенного типа.

– А в муженьке твоем бушуют страсти.

– Не называй его.

– Нет, какая картинка! Сексуальный маньяк, испытывающий неодолимую тягу к мертвым проституткам: одной я раздробил череп, убрал свидетелей, теперь охочусь за второй. Сутенер беспокоится.

– А в тебе тоже бушуют.

– Ладно, ладно. Хозяин заведения беспокоится.

– Все это отдает клиникой. Я не хочу верить.

– Тебе пора в свою местную Швейцарию.

Она взглянула на наручные часики и поднялась – прелестная, по– европейски элегантная женщина, единственный человек, которому он мог доверять.

– Петр, неужели мы опять вот так разбежимся?

Он прижал ее руки к лицу своему, к горячим щекам.

– Через три дня: или навсегда разойдемся, или навсегда встретимся.

– Через три дня?

– Такой срок мне отпущен – доказать, что я не убийца.