Текст книги "Солнце любви"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

13

Девять лет, с тех самых пор, он не ездил на дачу Ипполита Матвеевича и даже не сразу нашел ее, заплутавшись в пышно разросшихся улочках. Полковник окучивал розы – в майке и галифе, поджарый, крепкий и коричневый, как орешек – не скажешь, что ему под семьдесят. Гостю, кажется, обрадовался, усадил на лавочку в древесной тени, выставил на стол поллитровку, закуску с грядок собрал (как истый офицер, Ипполит Матвеевич всегда был готов «принять»). Выслушал, не перебивая, свежую информацию. Пришел в ужас. Выпил. Спросил отрывисто:

– Оля в курсе?

– Я ей утром позвонил: папину одежду (в частности, тот почти новый костюм с «искрой») она после похорон отдала Подземельному. Ее, наверное, уже допросили.

– Не понимаю, почему в уголовщину должна быть замешана наша семья.

– Павел из нашей семьи.

– То старые счеты, с «зоны», его «пришили» уголовники.

– И Ивана Ильича? И Павел позвал меня в полночь рассказать об уголовниках?

– Точно он звонил? Его голос?

– Его.

– Может, он, извини, в уме слегка повредился? Орудие убийства – «мертвая голова»!

– Это какой-то символ, загадочная аллегория.

– Аллегория, – повторил полковник с недоумением. – Непонятная история, непростая.

– А началась за праздничным столом, когда вы объявили.

– Не жалею! – оборвал старик и прищурился. – Она б тут всех перезаразила.

– Всех? С Маргаритой были знакомы только Павел и Игорь.

– Познакомились бы! Я похолодел, когда услыхал, как Ольга бульварную тварь за стол зовет.

– Ипполит Матвеевич, когда у Поля был припадок, вы сидели в прихожей.

– Да, на сундуке. Ребенок хотел остаться с отцом.

– Вы ничего не слышали?

– Поль кричал.

– Нет, из подъезда. Убийство произошло за стенкой. Другой крик. Или кто-то звонил к нам в дверь.

– Ты намекаешь, – проявил смекалку Ипполит Матвеевич, – что не Павлик ее прикончил?

– Не знаю. Это очень страшное предположение.

– Я ничего не слышал. По – твоему выходит: у него ложное признание вышибли?

– Разве такое не случается?

– Сколько угодно. Только подумай: неужели парню было безразлично наше мнение о нем? Он бы написал тебе или дядьке, что страдает безвинно.

– Вы правы. Но ему мог бы помешать ложный стыд.

– То есть под давлением «органов» смалодушничал и стыдно было признаться? Бывает. Признание в трусости самое. героическое. – Полковник усмехнулся. – Не смейся, это так. Но затаиться на девять лет из-за ложного стыда неестественно.

– Да, мотивировка его поступков пока необъяснима. Однако Павел убит. Убит человек, у которого он, по– видимому, жил. Я этого не делал. Вывод: необходимо отыскать убийцу.

– Что ж, у тебя нет выхода. – Старик выпил и процитировал советского классика: «Бороться, искать, найти и не сдаваться», – помолчал. – Во время припадка ты где был?

– На галерейке.

– К вам балконная дверь была открыта?

– Кажется, да.

– Говори: закрыта. И мой тебе совет: не связывай эти преступления, дороже обойдется.

– Нет, я должен все знать. Расскажите про ту пятницу, что вспомните.

– Ну что. Игорек приехал днем, ближе к вечеру, мы уже собирались в Москву.

– И Павел собирался?

– В том-то и дело! Горячка еще не совсем отпустила его, но он уже был на ногах. Я пошел на огород собрать к столу зелени, вон туда, видишь? Прямо под окошко, слышу. что-то вроде: «Ты не можешь венчаться с уличной проституткой!» Я, понятно, обомлел, – Ипполит Матвеевич вдруг признался: – Я никогда не осуждал твоего брата, заразу надо пресекать в корне.

– Даже ценою жизни? А если б ваша дочь.

– Дочь не вмешивай! В общем, Павлик находился в сомнении: надо, мол, проверить, убедиться. Оля с Полькой меня уже на крыльце дожидались, Игорек выходит: Павлику хуже стало, наверное, он не поедет. Ольга было всполошилась, но я их всех увел на станцию. Думаю, юноше надо побыть одному, взвесить и принять решение. Но со всеми этими нервами на электричку мы опоздали, полчаса торчали на платформе. Понимаешь?

– Да, он уехал с вами.

– Тайком. И розы срезал. для невесты, конечно – вдруг недоразумение?

– Если б не эти розы! – вырвалось у Петра Романовича. – Я их заметил, когда привел к нам Маргариту.

– Да? – удивился полковник. – Не помню, чтоб ты говорил.

– Я не отдал себе отчета. как будто золотое пятно промелькнуло в зеркале.

– Значит, он прошмыгнул домой еще до нее, а ты у нас был.

– Ну да. Поль позвонил в дверь: тебя зовут на праздник. Я про знаменательную дату забыл, зашел уточнить, а потом вернулся переодеться.

– А розы? Розы уже были?

– Я в папину комнату не заглядывал. Переоделся и сразу. нет, мне позвонили, я еще поговорил по телефону.

– С кем?

– С одной женщиной.

– С Маргаритой?

– Ну что вы! Та женщина вне игры. Да и вообще, не столь уж важно, в какой промежуток Павел явился. Главное: был ли он дома, когда я невесту привел. Мне показалось, занавеска шевельнулась.

– На окне?

– В углу, где папина кушетка и зеркало. Если Павел там прятался, то как при нем могло произойти убийство? Конечно, он виновен, так я рассуждал.

– Так оно и выходит, Петь. Ты ушел, они остались наедине, ссора, он теряет контроль над собою. и перед припадком ребенок видит, как Павлик крадется по двору, прячась в кустах. Сгоряча все отрицает, потом сознается. Какие тебе еще нужны доказательства?

– По логике сюжет безупречен.

– И по жизни! Возьми такой вариант: они поссорились, и он просто ушел. Тогда зачем прятаться и какого черта она в чужой квартире продолжает сидеть – смерти дожидаться?

– Психологически это можно обосновать. Ссора не окончательная, последнее слово еще не сказано. Она ждет его, он в стрессе. естественно, не желает, чтоб его кто-то видел (ему стыдно, он и приехал тайком). Срывается на дачу, ищет спасения в одиночестве.

– И признает себя убийцей! – перебил Ипполит Матвеевич.

– Ему было все равно, понимаете?

– Не понимаю!

– Я тоже. Но теоретически знаю, да и вы конечно, что существует такая одержимость любовью: любимая умерла – и жизни нет.

– Так ведь жив остался. – старик осекся. И прошептал: – Через девять лет достали.

– Это мне и предстоит выяснить – кто? Павел кого-то заподозрил и доверился Подземельному.

– Почему не родным? Не тебе?

– Не сразу преодолел обиду, но пришел. а я, пьяный идиот! Потом позвонил, хотел открыть тайну! А я с Полем.

– Бойкий парнишка, – вставил дед, – лихой, далеко пойдет.

– Сейчас не о нем. Я не пришел, и преступник сумел справиться с братом.

– Да уж, голову проломить – недюжинная сила нужна! – констатировал Ипполит Матвеевич чуть ли не ликующе. – Это мужчина, я тебе точно говорю.

– Не сомневаюсь. Но обстоятельства настолько загадочны.

– Встретился, обвинил – тому деваться некуда.

– Я говорю про убийство Маргариты.

– Проституция и преступление идут рука об руку.

– Ну не сутенер же ее.

– А почему бы нет?

– Другого времени не нашел? За стенкой празднуют, вечер пятницы, еще светло, кругом люди. Даже если кого– то потрясла ваша новость за столом, так рискнуть!

– Вот мы и поверили в признание Павла. – Ипполит Матвеевич задумался. – Смотри! Я эту шлюху не знал. Адвокат наш – тоже. да он двадцать раз отмерит, прежде чем отрезать. И содержатель притона хладнокровная бестия. А для Игоря это не было новостью. Слушай, а почему от Ангелевича жена ушла? После преступления!

– По другим причинам.

– Ты в курсе?

Петр Романович кивнул, подумав: «Эту тему придется затронуть.»

– Словом, как ни крути, а все указывает на Павлика.

Петр Романович, конечно, чувствовал всю справедливость возражений и доводов старика. и так хорошо сиделось в подвижной тени, куда залетный ветерок доносил пленительный и тревожный (так воспринималось) аромат.

– Я в пятницу у дяди обедал, на столе – ваши розы.

– Полька на неделе приезжал, привез мне очки из ремонта. Ну, я букетик собрал.

– Большой?

– Девять штук.

– Там, наверное, столько и было.

– Где?

– На столе.

– Разумеется. Что он, часть продал, что ли?

– И у меня букетик появился. В папиной комнате.

– Как это «появился»?

– А так. В ту же пятницу вечером вхожу – стоят розы в стеклянной вазе, в той самой. И так же вчера мертвое тело на полу в цветах.

На задубелом коричневом лице напротив – волнение, страх.

– Сколько штук?

– Девять.

– У меня срезал! Я думал, ребятишки, шпана местная. Пойдем покажу!

– Да не стоит, верю.

– Это Павлик, да?

– По-видимому.

– Опять аллегория?

– Упрек – напоминание. Я ведь отказался поддержать версию адвоката, будто вы привезли тогда розы и разделили на два букета.

– Помню, он подговаривал. В принципе я за то, чтоб убийц сажать. но не из-за уличной же девки! В общем, я согласился.

– А я выступил предателем.

– Давай, Петь, помянем несчастную его душу. (Выпили.) Это ж надо в такую даль за розами ехать, чтоб тебе так ядовито напомнить.

– Тут у вас неподалеку монастырь открывается..

– Через лесок. Неужели он. чего он там не видел?

– Может, и видел. старых своих друзей, восстанавливающих Рождественский храм.

14

Адвокат был дома и один. Никогда еще не наблюдал Петр дядю в таком отчаянии – трагедия девятилетней давности возрождалась во все более ужасающих формах. «Я тебя умолял! – простонал Евгений Алексеевич, впустив племянника, схватился обеими руками за голову и быстро прошел в кабинет. – Я б сумел добиться оправдания за недостаточностью улик! А, возможно, не допустил бы ареста! Тесть не возражал, а Польку увезли бы на дачу.»

Петр молча присел боком к письменному столу из карельской березы. Никто не подозревал, к а к он виноват: у отца начался сердечный приступ, когда сын произнес: Я не выдал Павла прямо, но и врать про розы не стал». – «Ты уверен, что твой брат убийца?» – раздался крик. – «Убийца», – последнее слово в жизни, которое услышал потерявший сознание отец и которое сейчас не мог простить себе сын. Ту предсмертную сцену он давно запретил себе вспоминать – слишком больно! – но Подземельный разбередил совесть. «Может, не сопротивляться? – не в первый раз с этой ночи зазвучал в душе некий жертвенный мотив. – А заплатить за все разом? – но душа сопротивлялась. – «Разом» («вышку») защитник не допустит, да и гуманизм у нас сейчас ядовитый, а пожизненную муку нет, не вынесу!

– Он не убийца, теперь это очевидно. – Евгений Алексеевич подошел, прикоснулся к плечу племянника. – Петруша, прости. Сорвался не по делу. Не ты виноват.

– А кто? – Он поднял глаза на дядю.

– Ты в который раз упрекнешь меня в адвокатском позерстве, но не могу иначе выразить: фатум. Тут – античность.

– Давай-ка следовать этике христианской.

– Ладно, давай без фраз. – Евгений Алексеевич достал из кармана бухарского халата свой портсигар, который вдруг упал с многозначительным стуком, словно знаменуя переход к следующей сцене, закурил папиросу и сел на вычурный диван в стиле «модерн» с пепельницами в углублении валиков. – Я полностью в твоем распоряжении, необходимо заранее выстроить линию защиты.

– Он позвонил мне вчера вечером и назначил свидание у нас дома в полночь, чтобы рассказать про убийство.

И дядя, и племянник называли Павла «он», как будто произнести имя было больно.

– Черт возьми! Следователь ни словом не обмолвился!

– Мне не очень-то верят.

– Я верю. Тебя ведь не было дома.

– Не было. Я не убивал его.

– Примем как аксиому и с самооправданиями на этом покончим. Что он дословно сказал?

– Ключевые фразы: «У меня орудие убийства, на нем кровь». – «Где?» – «На мертвой голове». – «Где?!» – «На тротуаре в Копьевском переулке».

– Боже мой! Он не расшифровал?

– Нет.

У дяди задрожал подбородок и дернулся уголок рта.

– Помню. Я вошел в комнату Романа – она лежала с пробитой головой в крови. Если тут некая метафора. Погоди! О каком преступлении конкретно он собирался рассказать тебе?

– Не уточнил: «Если хочешь узнать про убийство.» – «Кто это?» – «Будь дома в полночь». Естественно предположить – про последнее, про Подземельного. И заметь: все трое умерли одинаково – от ударов тупым предметом.

– Зайчиком, – сказал адвокат с вымученным сарказмом.

– Тот зайчик так и застрял в темном лесу правосудия, я не забирал его.

Дядя повторил задумчиво:

– «У меня орудие убийства». Как оно к нему попало?

– Единственное предположение, вытекающее из контекста: преступник выбросил «орудие» из окна на тротуар.

– А он подобрал? Немыслимое совпадение. Неотступно думаю: почему он не пришел ко мне?

– Он и ко мне не сразу собрался. Возможны три мотивировки его поведения. Ложный стыд мы с твоим тестем отвергли.

– Ты был у Ипполита Матвеевича?

– Да.

– И что же вы не отвергли?

– За эти «отверженные» годы брат. буду говорить прямо. если и не сошел с ума, то несколько тронулся. О чем вроде бы свидетельствует мнимая (подстроенная) его смерть.

– Мне это приходило в голову. Во время общения с обвиняемыми я наблюдал у них разнообразные психические эксцессы. Ну а третья мотивировка?

– Он нам не доверял.

– Вот это самое вероятное! – воскликнул дядя. – Но на каком основании?

– Из-за моих показаний. чертовы эти розы! «Я тебя прощаю» – помнишь письмо из лагеря?

– Да, но я-то причем? В переписке со мной никаких таких роковых загадок. подспудное смятение, конечно, ощущалось. Впрочем, ты письма читал.

– Да естественный напряг из-за перемены условий жизни, так я воспринимал. Но он освободился три года назад.

– А, ты еще не знаешь! – перебил адвокат. – Они связались по телефону с тамошней администрацией. В девяносто первом он совершил неудачный побег, заработал еще срок и вышел только что – седьмого, в среду.

– А ко мне явился в четверг!

– Павел? К тебе?

Проявилось имя, стало страшно (страх этот уже переходил в фобию), Петр произнес с усмешкой:

– Я ж тебе говорил про сон – «тень отца Гамлета».

– Да как же ты перепутал, не сообразил!

– Непривычный я к медицинской отраве.

– Подземельный тебя специально напоил!

– Кто его знает. Иван Ильич пришел что-то выведать, только я не понимаю, что именно.

– Очень странно, что Павел остановился у него.

– Знаешь, это можно объяснить и самыми обычными причинами. Встреча со мной чревата слишком нервной встряской, отложена. И он не знал, что ты живешь у тестя.

Евгений Алексеевич подумал.

– Верно! Мы переехали уже после его так называемой смерти.

– Ну вот. Павел поднимается на четвертый этаж, звонит к тебе (а может, и ко мне – я только к вечеру из университета вернулся), и тут случайно подворачивается старый сосед.

– И он доверяет постороннему пьянчуге секреты, которые утаил от родных!

– Господи, откуда мы знаем, в кого превратился брат за девять лет «зоны»! Его настойчивые уверения – «я прощаю», «я простил» – не свидетельствуют ли о подавляемом чувстве мщения?

– Очень даже может быть! – Дядя встал с дивана, энергично прошелся по комнате. – Только не тебе он явился мстить, а убийце. И он его находит: «Если хочешь узнать про убийство.» Павел рассчитывал разоблачить преступника в твоем присутствии – доказать, как, по его мнению, глубоко ты был неправ перед ним. Но тот победил.

– Чудовище!

Адвокат кивнул.

– Когда докапываешься до самой глубины, у них (у моих подзащитных) один мотивчик: бес попутал. Никто не может объяснить, как перешел роковой предел.

– А как объяснить, почему брат взял чужую вину на себя?

– Из-за невесты – проститутки: отчаяние, отвращение к жизни. «Теперь мне все равно», – так он сказал при последнем нашем свидании.

– Он не намекнул на истинного виновника?

– Да ты что! Если б у меня была хоть тень сомнения в его вине.

– Выходит, тогда Павел не догадывался! Понимаешь? Гибель Подземельного столкнула его с преступником и дала в руки орудие убийства. Оказавшись свидетелем, он не обратился в «органы».

– Само собой! – подхватил адвокат. – После девятилетней отсидки загребли бы его. Он обратился к тебе.

– А меня понесло с Полем в «Китеж».

– Знаю. – Евгений Алексеевич вонзил в племянника проницательный взгляд. – Ты ж вроде по кабакам не гуляешь.

– Подумал: Поль мне звонит, что– то знает про убийство.

– Наш оболтус? – удивился отец. – Откуда? – задумался. – К счастью, он был слишком мал, чтобы помнить. к несчастью, болен. Неужели исток всех этих убийств в далеком прошлом?

– Получается, так.

– Но кто? Круг ограничен. Игорек. не верится. А Валерий Витальевич даже не был знаком с той девицей.

– Да как будто никто, кроме Игоря, не был. Помню, я тогда удивился: она узнала от меня, что Павел на даче, болен. И вдруг является на другой же день, в пятницу. Зачем?

– Ты у нее не спросил?

– Нет. Она сама упомянула про какую-то книжку.

– Наверняка предлог.

– Наверняка. Вот я и думаю: к кому действительно пришла Маргарита?

– Загадочка, – согласился дядя. – Но Валерий любил свою жену, до сих пор он.

Петр Романович перебил:

– Действительно мотив неясен!

– Тот-то и дело! Как можно в здравом уме идти на преступление при подобном скопище свидетелей?

– А если она как раз и явилась мужа перед женой разоблачить?

Адвокат поморщился.

– Чересчур мелодраматично… чтоб проститутка клиента разоблачала! Да и как он мог про подлый ее порыв узнать, ведь она ни с кем, кроме тебя, не общалась?

– А вдруг еще в четверг возникла опасность?

– Тогда и расправился бы, коль уж так приспичило. В этом и заключалась основная трудность защиты. Кто мог войти в такой штопор – гнев, ярость, ревность до исступления? Безумно, страстно любящий! Кто из нас подходит под эту категорию: я, ты, Ангелевич, Игорек? Дед, наконец? Только Павел подходил идеально, ну, я и бил на смягчающие обстоятельства. Между тем состояние аффекта мог вызвать страх сифилиса.

– Время для проверки упущено, – угрюмо бросил Петр Романович.

– Да, настолько все уверовали в виновность Павла.

– Его-то проверяли!

– Как только мертвой поставили диагноз. Он чист. Остается послать запросы в кожно-венерологические диспансеры. Мало надежды, но. все– таки в советскую эпоху не так-то просто было лечиться инкогнито.

– Ты поговорил насчет запросов со следователем?

– Нет, тебя дожидался. – Дядя отвел глаза. – Так ты согласен?

– Разумеется. – Петра Романовича внезапно осенило, и он нервно рассмеялся. – Уж не подозреваешь ли ты меня.

– Не в преступлении, Петруша, нет! Но, знаешь, никто не застрахован от заразы, мужчина ты молодой, красивый, свободный.

– Но в этом плане, как ты выразился, чист, – перебил Петр Романович, подумав с усмешкой: «Не застрахован, только вчера имел шанс вляпаться черт знает во что с «красоткой кабаре»!» И по понятной ассоциации вспомнил вслух: – Что ж такого подслушал медик в нашем разговоре с боттичеллиевской Венерой.

– Эту шлюху я б сегодня вышвырнул!

– Так зачем дело стало?

– Валерий уговорил подождать, пока не подыщет ей квартиру. – Дядя помолчал, помрачнев. – Не ожидал, что он так злоупотребит нашей старой дружбой.

15

К адвокату явился некий нервный клиент. Петр Романович нашел тетку в спальне на кровати. «Эти душу омрачающие происшествия привели, разумеется, к мигрени, – говорила она капризно, по-старомосковски напевно, расчесывая массажной щеткой длинные каштановые пряди. – В такую жару такие волосы.» – «Постригись». – «Я бы с удовольствием, но Евгений – деспот. Он же подарил мне черепаховые гребни, пришлось отращивать. – она ахнула. – Помнишь? Как раз в тот роковой день, который так славно начался утром в саду. Но приехал Игорек – как вестник из трагедии.» – Ольга Ипполитовна продолжала источать жалобы (в стиле своего адвоката), племянник по– родственному присел на краешек атласного супружеского ложа.

– Но все как-то улеглось и не то чтобы забылось – но смягчилось, правда, Петь? Скажи! (он кивнул) И Польку перестали мучить припадки.

– Совсем?

– С тех пор – ни одного. Но ожидание, подспудное, не оставляет. Я иногда просыпаюсь ночью от того нечеловеческого крика. Тишина. Как будто бес во мне кричит из прошлого. И вот, пожалуйста – Павлик с того света!

– Тебя допрашивали?

– Не только, – она на секунду зажмурилась, – пришлось опознавать. коричневый, с «искрой» костюм – да, отца вашего, я его вещи отдала соседу. Их и сейчас можно носить. Роман обладал исключительным чутьем и вкусом, что и тебе передалось.

– Спасибо. Я вспомнил, как ты Ивана Ильича на юбилей ваш звала. У вас были короткие отношения?

Она печально улыбнулась.

– Если можно так выразиться – горестно-дружеские, на почве эпилепсии. Знаешь, я избалована и привыкла к настоящим мужчинам, победным (что папа, что дядька твой), а Иван был такой жалкий. Я его жалела.

– Как он узнал о том последнем припадке? Я помню медика уже в зале.

– Я его позвала. А почему ты интересуешься?

– Мне нужна полная картина того вечера.

– Зачем?

– Меня обвиняют в убийстве брата.

– Какой вздор! Не обращай внимания.

– Ну, ты прелесть.

– Неужели. – рука со щеткой замерла, Ольга широко раскрыла глаза.

– Неужели ты сомневаешься, что Павлик убил свою невесту?

– Теперь сомневаюсь.

– Как интересно! – она покраснела.

– Что я говорю?.. Тот ужас возвращается.

– Если тебе так тяжело.

– Тебе тяжелее. Я постараюсь. Помню, гости как-то сгинули, ты стал звонить в «скорую», я пошла встречать, первый гребень потеряла… Ну, по дороге позвонила в дверь Ивану Ильичу – он не сразу открыл, спал после дежурства.

– Сколько ты у него пробыла?

– Конечно, недолго. Пока не сообразила, что он крепко под шофе, собрался душ принять. Я побежала на улицу. Вот и все.

– Поднапрягись, восстанови в памяти все детали. Вот ты вышла на площадку.

– Да, – она смотрела как зачарованная.

– Какой-нибудь шум за нашей дверью, шепот, крик.

– Я плакала, – прошептала Ольга Ипполитовна, – просто рыдала. – она вздрогнула. – Слышала!

– Что?

– Петр, я слышала. Ну конечно! Шаги.

– За дверью?

– Нет, в подъезде. Я была уже на выходе, а сверху раздался шум. шаги, точно.

– Оль, что еще? Вдруг убийца кто– то из наших и сейчас убирает свидетелей.

– Через девять лет? – изумилась Ольга Ипполитовна.

– Брат вернулся из лагеря.

– И столько лет молчал?

– Видимо, не знал, кого подозревать. Видимо, Подземельный навел его на след, и сам погиб. – Он замолчал, потом повторилось в отчаянии: – И брат погиб.

В коричневых глазах напротив – испуг, обида, она избалована, не привыкла к страданиям. а кто привык? Разве к этому можно привыкнуть? Оленька беспокойно шевельнулось, проговорила быстро:

– Больше ничего такого не вспоминается. Мы пришли с врачом, тут и Иван Ильич подошел.

– Помню. Освеженный, с мокрой головой, – с облегчением переключился Петр Романович на бытовые детали. – Значит, правда душ принимал, мог и не слышать, что за стенкой творилось.

– Ты думаешь, убийство произошло в этот промежуток?

– Если Павел невиновен – вероятнее всего. Я оставил Маргариту в папиной комнате, вернулся к вам, все уже сидели за столом. А минут через тридцать-сорок я нашел ее уже мертвой. Ипполит Матвеевич и дядя с Полем не выходили, у Ангелевича с Игорем – якобы алиби.

– Он посмел! – воскликнула Ольга Ипполитовна мстительно. – Посмел поселить к нам эту дешевую девку!

– Которая стоит очень дорого, – процедил Петр Романович, – ты не представляешь, как дорого.

– И не желаю представлять. Он нас обманул. стареющий царь Соломон, испытывающий нужду в юном теле.

Петра Романовича не удивила жалящая ненависть в ее голосе; он чувствовал то же самое.

– Ты мужчина, – продолжала Ольга Ипполитовна, – и, наверное, понимаешь прелесть в таком разврате.

– Не прелесть понимаю, а суть. В техническом, так сказать, смысле она как будто невинна, в мужчинах не нуждается.

– Боже! Неужто в женщинах?

– Да нет. Может быть, стриптизерка испытывает возбуждение от вожделеющей толпы самцов. – Петр Романович усмехнулся. – Приличной женщине неприлично вдаваться в эту суть.

– Ну и оставим, сексуальные извращения меня действительно не интересуют, я безнадежно нормальна. Что значит – у Ангелевича с Игорем «якобы алиби»?

– Свидетельство жены или невесты не имеет полноценного значения.

– Ты знаешь, где Лана?

– Телефон у меня есть.

После паузы тетка спросила:

– У тебя ведь был с ней роман?

Петр Романович пожал плечами вместо ответа.

– Извини, это твое дело.

Но он уже заинтересовался:

– Откуда сведения?

– Обычная наблюдательность. Муж ее выгнал – и правильно сделал.

– Тебе недоступна идея прощения?

– А тебе? Петр, то философия. А в жизни. в сердце, в душе ты смог бы принять женщину, которая принадлежала другому?

Он подумал и ответил искренне:

– Наверное, нет. Нет. Не выношу грязи. Мне нужно все или ничего.

– Вот и я такая же.