Текст книги "Солнце любви"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

16

Сумерки ниспадали в июльское пекло, жар держался, и ослепительно– оранжево блестели блики на воде, когда по песчаной аллее шел он, огибая родные Патриаршие. Рассеянно созерцая дворец за памятником баснописцу, перед которым в позе мыслителя глядел на зацветающие мутные воды Ипполит, меланхолически обрывая розу и бросая желтые лепестки в пруд. Петр присел рядом.

– Что за претенциозный ритуал? – спросил. – Откуда роза?

– Не с места преступления, – двоюродный брат усмехнулся, – здесь на бережку валялась.

– Поль, у тебя есть закурить?

– «Вы какие предпочитаете?»

– «А у вас разные что ли есть?» – машинально продолжил цитату Петр Романович.

Знаменитое место действия – сейчас из кустов явится, соткется из воздуха сумеречный Воланд с портсигаром червонного золота – располагало к литературной игре, но время. не до классических реминисценций, жизнь на волоске висит. Кто же ее подвесил, кто перережет волосок?

Поль достал из кармана аляпистую пачку «Мальборо», заметив:

– Ты ж теоретически не куришь, православный наш.

– Практически закурил. Ты знаешь, что мне угрожает арест?

– Страдания, как известно из почитаемого тобой Евангелия, облагораживают и смягчают.

– А за тобой что-то не замечал я тягу к страданиям.

– Ведь там еще сказано: спасутся немногие. Так стоит ли игра свеч? Я не мазохист, так что шансов на вечное спасение не имею.

– Человеческая, слишком человеческая постановка вопроса. Мы не знаем целей Промысла и не можем решать за силу высшую.

– Погоди, философ! За какой– нибудь забытый грешок мне уже гарантирована раскаленная сковородка, так? Так не надежнее ли заранее заручиться силой низшей?

– Ненадежно, обманут. Будешь гореть, как все.

– Сие неизвестно, зато с моей стороны честно. Я не слуга двух господ, как все вы: и Богу свечка и черту кочерга. Я человек простой.

– Сатанист и впрямь примитивен, он не ощущает великую тайну Бога.

– А ты ощущаешь, да? – разозлился «сатанист». – Молельщик ты наш великий!

Чтобы не поддаться гневу, Петр Романович напомнил себе: мальчишка пижонит, играет (в продолжении, так сказать, цитаты), завороженный музыкой романа – прогремевшей эффектной грозой над Москвой, – где, по крутой диалектике германского классика, «зло совершает благо».

– Ну, смотри, Воланд тебе даст прикурить!

– А Бог твой? Загонит в ад за ерунду.

– Он простил на кресте даже убийцу. В твои годы меня мучили те же проблемы.

– А теперь ничего не мучает?

– Понимаешь, – продолжал Петр Романович с несвойственным ему терпением и откровенностью, – в своем прощальном письме из лагеря брат попросил каждый день молиться за него. Я начал по обязанности, потом втянулся.

– И вымолил его «воскрешение» и смерть, – бросил Поль небрежно. – Впечатляющий результат.

– Который свидетельствует, что истинного общения с небом я не достиг.

– Что является критерием истинного общения?

– Святые засвидетельствовали: слезы.

– Что-что?

– Непроизвольные слезы во время молитвы – это знак: Бог тебя зрит.

– Даже скупой мужской слезинки за девять лет не пролил?

Петр Романович в третий раз воздержался от гневного взрыва.

– Поль, тебе было всего восемь, но может быть, ты помнишь хоть что– нибудь из тех событий?

– Еще бы! Меня же следователь допрашивал. Все помню – до припадка. Потом, конечно – амба!

– Ты действительно видел Павла за кустами во дворе?

– Честное октябрятское!.. Ну, видел, видел.

– Верю. Кардинальный вопрос: когда?

– Я искал своего незабвенного зайца.

– Твое безостановочное нытье я помню. про какую-то барабульку, бестолковку.

– Однако и у тебя память! Балаболка – прозвище игрушки. Забавно, что та блудница (определение из твоего лексикона) убита вашим зайчиком.

– Сомневаюсь. – И в который раз за сегодняшний день Петр Романович пересказал диалог по телефону с братом – диалог, который с каждым разом проявлял все более сокровенный смысл: орудие убийства – мертвая голова в крови на тротуаре в переулке.

– Отдает глюками, – заметил Поль, но чувствовалось, он потрясен. – У тебя есть объяснение?

– Пока нету.

Кузен заговорил размеренно, отстраненно, будто бродил в воспоминаниях детского темного и очень страшного леса:

– Все сидели за столом, когда мне вздумалось поискать Балаболку в кухне на подоконнике.

– И я сидел? Точно?

– Вспоминай. Дед, по праву первородства, произносил речь с солдафонской своей прямотой: супружеский долг до конца не выполнен, папа с мамой не родили внучку.

– Как ты можешь помнить такие подробности?

– А я обиделся – внучка им нужна! – и отправился на поиски.

– Да, я сидел за столом. И сдалась тебе эта проклятая Балаболка!

Поль вдруг захохотал.

– Нет, умереть можно, как все странно, забавно! Сдалась. Дед забыл привезти игрушку на дачу. словом, сплошные обиды. Смотрю – во дворе за кустами крадется Павлик. Конечно, я не догадывался о значении моих показаний, было приятно вдруг оказаться в центре внимания. И только я вам доложил о Павлике, как почувствовал приближение «черной собаки» – так в детстве я называл этот «провал в вечность». Больше ничего не помню.

– Ты кричал: «Уходите все! Я хочу с папой!»

– Я всегда ощущал его как самую надежную опору. Ну, «священная болезнь» замечательно описана у классика, для меня же все припадки соединились в один давний кошмар.

Как очнулся – что, где, когда? – не помню. Я уже на кухне и повторяю незнакомому, но заинтересованному дядьке про то самое видение перед «провалом» – Павлик в кустах.

– Ты как будто угадал, что нужно следователю. Мистика.

– Да, нечто необычное в этом есть, ведь с тех пор эпилептический бес меня покинул.

– Клин клином вышибают. – Петр Романович помолчал. – Ума не приложу, как согласовать твое свидетельство с моей версией.

– У тебя уже есть версия? Любопытно.

– Ну, не версия – логическое предположение: не мог же Павел присутствовать при убийстве своей невесты, а потом убийцу покрывать. Он должен был уйти раньше, до того, как я привел ее к нам домой.

– То есть не Павел убил? Сильный ход, философ, я с тобой.

– Сколько раз я просил не называть меня философом!

– Богословом?

– Не кривляйся. И учти: это не игра в шахматы.

– Надо думать. Речь идет о твоей шкуре. Когда ты привел эту бесценную Жемчужину [1]1
  Маргарита – с греч. жемчужина


[Закрыть]к себе, то видел розы?

– Подсознательно я запомнил золотистое пятно – отражение роз в зеркале.

– И впоследствии решил, что брат прятался где-то в квартире?

– Да. По первоначальным же показаниям Павла, он поставил букет в воду и отправился на бульвар выследить Маргариту. Потом – в Завидеево.

– Почему подсудимый изменил показания?

– Вероятно, под давлением «органов», а также из отчаяния, отвращения к жизни после гибели невесты – приблизительно такой диагноз поставили мы с адвокатом.

– Итак, что мы имеем? – подвел итог адвокат начинающий. – Мотив налицо. Признание. Розы. Мое «видение в кустах», разрушающее алиби. Что еще?

– Отпечатки пальцев подсудимого на бронзовой статуэтке зайца.

– И тут заяц! Следы крови?

– Он их якобы стер.

– Кровь стер, а отпечатки оставил? Неувязка.

– Твой отец обращал внимание следователя на это кви-прокво, но у адвоката руки были связаны чистосердечным признанием.

– А у нас не связаны.

– Теперь – нет. Подземельный и Павел погибли от рук истинного убийцы, для меня это аксиома. Но как согласовать твое «видение» с его показаниями.

– Да колебался, раздумывал в растрепанных чувствах, идти ли на этот чертов бульвар, не хотел, чтоб родня его засекла, соседи.

– Не годится. Из кустов во дворе он бы видел, как приехали вы и явилась Маргарита. Надобность в слежке за ней отпадает.

– Пожалуйста – еще вариант. Он всех нас видел, но не рискнул поднять публичный скандал, опозорить ее при всех и т. д.

– Павел был человек сильный и решительный.

– Ты тоже не слабак, а вчера из клуба колобком выкатился. Приятно убедиться, что твоя возлюбленная – шлюха? Боялся истины, откладывал объяснение, потому и сбежал на дачу.

– Психологически звучит убедительно.

– Ага. – Поль усмехнулся. – Остался пустячок – вычислить и убить убийцу.

– Убить?

– А как же? Ты должен его убить. Экспозиция, как я понимаю, такова. Блудница сидит у вас, у нас – праздник, который прерывается моим припадком. Где действующие лица и исполнители?

– Если исключить твоих родителей и деда.

– Это почему?

– За отсутствием мотива: они не были знакомы с Маргаритой.

– И Ангелевич не был. Остается Игорек. Игра окончена.

– Шут ты гороховый!

– А ты играй по-честному. В этой пограничной ситуации все равны.

– Хорошо, начнем с наших. Ребенка-бесенка, так и быть, исключаю.

– Мерси.

– Тебя с дядей я видел и слышал с галерейки.

– Прямо глаз не сводил? Имей в виду, тут сын за отца не отвечает, не в том я был состоянии.

– Я слышал ваши голоса, а Ипполит Матвеевич сидел в прихожей и страховал.

– А его кто страховал?

– Твой дедушка.

– «Дедушка»! – передразнил внучек. – Ему было пятьдесят шесть, в полном соку, а папе и того меньше – пятьдесят один. Вполне дееспособные старики. Блудница часто посещала наш дом?

– По ее словам, однажды с Павлом. В четверг до меня не дошла, позвонила по телефону. Я сообщил ей, что жених на даче, болен. И вдруг она является на следующий же день.

– Интересный нюансик. И как она объяснила причину визита?

– Какая-то книжка ей понадобилась.

– Предлог, – отмахнулся Поль и подмигнул. – Знаем мы эти книжечки! Проститутка явилась к клиенту из нашей компании, что и понадобилось скрыть. Четверо мужчин в списке.

– Но Ипполит Матвеевич летом жил на даче.

– Не-без-выездно. Я же обиделся, что дед не привез Балаболку, стало быть, он ездил в Москву. К окулисту, например.

– Поль, это тупиковый ход: уже невозможно проверить алиби.

– Ситуация классическая: убить имел возможность каждый, даже мама. И ты – кто проводил ее и нашел мертвой?.. Кстати, странно, очень странно: тебе брат собирается рассказать про убийство, а ты прешься со мной в «Китеж»! – Кузен улыбнулся коварно. – Вот уж не вовремя припекло.

– Я решил, что ты меня разыгрываешь по телефону.

– Я – твой демон!

Поль бесшабашно расхохотался: вот эти внезапные переходы от «умной серьезности» к «идиотизму» и раздражали философа.

– Ты, братец, пропустил потрясающие пассажи: стриптиз по– американски, по-европейски.

– Меня эти «изыски для импотентов» не волнуют.

– Да ну?

– Как отрезало.

– Серьезно? Ты уступаешь дорогу мне?

– Зачем она тебе нужна?

– Непонятно? Я хочу – и все.

– Уступаю. Но не советую пачкаться. У этих тварей одна песня: несчастное детство, родители пьянь– рвань.

– Точно: пьянь и рвань. Она росла в детдоме.

– Ну вот, несчастная сиротка.

– Однако ты хладнокровное животное. Господин с кавалерийскими усами за соседним столиком между двумя рюмками (мы с ним коньячку врезали) поведал: третий год сюда ходит – ни разу не обломилось, ее только деньги волнуют.

– Думаю, не только. С такой редкостной красотой она могла бы устроиться поблагопристойнее, выйти за миллионера, за иностранца наконец.

– За Воланда! – Поль опять расхохотался. – Там в «Китеже» легенда, будто она ни с кем не спит.

– Холодный разврат еще страшнее. Видимо, ей нравится сама власть над мужчинами, власть как таковая.

– Рисковая девочка. – Поль помолчал, задумавшись. – Ты ее помнишь?

– Варю?

– Ту, мертвую.

– Чисто внешне. Не красавица.

– Чем она могла так убийцу достать?

– Lues Venerea [2]2
  Сифилис (лат.)


[Закрыть].

– Сифилисом? Экая проблема вылечиться.

17

В старой записной книжке – номер телефона. Он позвонил, и она согласилась придти. Светлана Николаевна, Лана – звучало несколько манерно, но ей шло; этакая трепетная женственность, как бы легкий испуг в больших карих «ланьих» глазах, во всей гибкой фигурке, в тихой речи; изысканная скромность облика: черное платье без рукавов, нитка жемчуга (и Петр к ее появлению приоделся, сменив линялые джинсы на вчерашний «клубный», так сказать, костюм). И как мало изменилась, хотя ей должно быть сорок, под сорок. Петр Романович сбился в подсчетах, провожая гостью в большую комнату, усаживая в кресло; сам он сел к столу боком на стуле.

Лана, попросив разрешения, закурила и предложила ему слабенькие американские (стоят не слабо, отметил он, значит, не бедствует). Процветает, тут же выяснилось, занимается маркетингом в крупной швейцарской фирме (ну да, она же окончила иняз), тут, неподалеку. У вас в четверг случился взрыв? Да, наркоман врезался, бедняга. Как же мы до сих пор не встретились? В перерыве я часто посиживаю у пруда и тебя не раз видела, но не окликнула. Ему не хотелось вот так сразу (после придется) углубляться в сферу чувств, и он спросил машинально: «Чем торгуете?» (Нечто шикарное, разумеется, соответствующее шарму этой женщины: драгоценности, парфюмерия, пармские фиалки.). И услышал: «Свининой». И скованность его оставила.

Лана произнесла не глядя:

– Ты сказал, что очень хочешь меня видеть.

– Да.

Она очевидно взволновала его, и на минуту он погрузился в прошлое, но женщина напомнила:

– Тебе угрожает арест.

– Откуда ты знаешь?

– От Валеры.

– Вы с ним встречаетесь?

– Почти нет.

Двусмысленный ответ: что значит «почти»? Он вздохнул, нехотя входя в прежний круговорот, из которого когда– то с трудом выбрался. Любовь кратчайшая, как взрыв. Точнее, как всегда, Петр Романович позволял себя любить, «безумство» непременно исходило от женщин. Удивительно, что все случилось в тот четверг, когда он с поручением от брата прилежно ждал «блудницу». Вместо нее явилась Лана – как Татьяна Ларина, застав врасплох: «в вашей воле меня презреньем наказать». Он наказал ее любовью: не смог устоять, но и тотчас расстался.

– Он иногда приходит на Патриаршие, – запоздало пояснила Лана, – мы разговариваем. А сегодня позвонил, рассказал про этот ужас.

Тихий теплый голос проник в самую глубь души, шевельнулась отзывчивая дрожь – третья смерть в его упорядоченном, размеренном житье– бытье! – но надо справиться, и он справился.

– Твой муж.

– Мы разведены.

– Ну, твой бывший ни в чем не замешан, у него отличные алиби на оба вечера.

– Ты меня успокоил.

– Я хочу сказать: вы оба ни причем.

– Не извиняйся, что позвал меня.

– Мне необходимо прошлое – те переживания и обстоятельства, – чтобы проследить связь трех убийств.

– Серийный маньяк?

– Нет. Но и мотив – тот первоначальный смертный порыв – неясен. – Петр помолчал. – Подземельный спрашивал о тебе.

– В какой связи?

– Накануне его смерти мы пили с ним спирт, говорили об одной знакомой Валерия Витальевича, которую он пристроил в дядину квартиру.

– О знакомой?

– Она у него в клубе танцует.

– Стриптиз? – уточнила Лана небрежно.

– Не понимаю, зачем математик– аналитик занимается таким грязным бизнесом.

– Хочет иметь большие деньги, очень большие, – она улыбнулась, – все рассчитывает, как будто в шахматы играет. Помнишь, на шахматах они с дядей твоим сошлись.

– Да черт с ними, с шахматами! Неужели не жаль на старости лет душу губить?

– Валера законченный сумасшедший атеист, и коли другого интереса в жизни нет.

– А почему нет? В чем загадка?

– Ты везде ищешь загадки и «вечные вопросы». Так что Подземельный?

– Он спросил, не устроила ли Лана свою судьбу.

– Я свободна. Медик догадывался о нас с тобой, еще тогда догадался. Обязательно при встрече подмигивал и однажды пропел так игриво: «Любовь нечаянно нагрянет.»

– И мне спел! От кого же он узнал?

– Возможно, подслушивал в то единственное наше свидание.

– Нездоровая любознательность его в конце концов и сгубила!

Молодой Петр был ошеломлен, польщен и увлечен (в таком порядке– беспорядке чередовались чувства). Тень тревоги (вот-вот заявится невеста брата. или «грозный муж») придавала опасную прелесть ощущениям, обладанию женщиной любящей – и он отвечал тем же и условился о свидании назавтра.

Свидание не состоялось.

Неожиданный приезд родных. Появление Ангелевича, его взгляд – мрачно-презрительный. До сих пор Петр Романович не знал, заподозрил ли что-нибудь уже тогда «грозный муж», но вмиг отрезвел, и вчерашний восторг испарился: нет, тайные игры, пошлые уловки не для него. Он пошел к себе, переоделся и уже в дверях услышал телефонный звонок. «Когда? Когда ты освободишься?» – «Никогда! – с юношеским максимализмом отрезал любовник. – Ты не свободна, и вчерашний вечер не повторится.» – «А если я освобожусь?» – «Он тебя любит, он с ума сойдет, я не могу вам мешать,» – бормотал Петр неубедительно, она уловила вожделение в его голосе. – «Встретимся на Тверском в девять». – «На Тверском? Где?» – «Возле памятника». – «Постараюсь не придти». Она засмеялась, он с горечью задумался о женском легкомыслии и о мужской слабости.

Вот, в сущности, и все. Обрушившиеся события – убийство, арест брата, смерть отца – придали, в его глазах, «интрижке» некий карающий смысл (словно был приведен в действие таинственный механизм, затикали часики, и все взорвалось, убив, поранив, разделив участников) и отрезвили от «опасных связей». А спустя месяц Лана позвонила, чтобы сообщить: она переезжает на «девичью» свою квартиру – и продиктовала телефон. И десяти лет не прошло, как он ей позвонил.

– До сих пор не знаю, из-за чего ты рассталась с мужем.

– Почему это вдруг тебя заинтересовало?

Петр усмехнулся.

– Борюсь за свою шкуру.

– Но если мы с Валерой не имеем отношения.

– Прямого – нет. И все же вы участники происшедшего.

– Она перебила мягко:

– Ты знаешь, из-за чего.

– Извини, я не настолько самодоволен, чтоб поверить, будто пленил тебя на всю жизнь.

Она молча, задумчиво улыбалась, и Петр, четвертый день живущей в горячке, ощутил желание забыться в женском участии; однако усилием воли сдержал жалкий чувственный порыв.

– Тогда расскажи, как вы расстались.

– Валера догадался о моих чувствах, и я не стала отрицать.

– Поподробнее. Как, когда это произошло?

– Как в водевиле. Когда я вышла от тебя.

– В четверг накануне убийства?

– Ну да. то столкнулась с ним на площадке. Представляешь?

– На моей площадке?

– В том-то и дело. Он приходил к адвокату, но не застал того дома. От неожиданности я испугалась и соврала, будто поднялась к тебе за Платоном, но ты не нашел нужный том.

– Господи, за Платоном! Конечно, он в такой вздор не поверил.

– Валера умный циник, но тогда не подал вида. А на другой день. Я отказалась идти на ваш семейный праздник.

– Почему?

– Мне не доставило бы удовольствия видеть рядом мужа и возлюбленного. Вдруг – он возвращается, рано, сам не свой. «Петр – твой любовник?» Наверное, и ты себя чем-то выдал.

– Я не смел взглянуть на него. За столом полковник начал разоблачение: «На женщинах легкого поведения не женятся!» – «Еще как женятся!» – процедил твой муж. И мы так друг на друга взглянули.

– Ну вот. А наше с ним объяснение прервалось стуком в дверь. Подземельный кричит: «Убийство у Острогорских!» Все у меня в голове смешалось.

– Но вы расстались не сразу, по– моему. Ты позвонила, дала телефон.

– И десяти лет не прошло, как мы с тобой увиделись. – Лана нежно усмехнулась.

– Прости, у меня тоже все смешалось. Я постарался забыть. и тебя забыть. Кто был инициатором разрыва?

– Это имеет для тебя значение?

– Пока не знаю.

В ожидании ее прихода он заглянул в энциклопедию: инкубационный период сифилиса – месяц, после чего у мужчин появляются уже зримые симптомы – шанкр, язва. Но говорить ей об этом пока не собирался.

– Через месяц, – она словно подслушала, – Валера сказал, что больше так не может продолжаться.

– Как?

– Ну, как я могу быть его женой, если не люблю. Я уехала. Потом он проявил великодушие, разрешил вернуться, но мне нравится жить одной.

– А вот за тот месяц у вас были близкие отношения?

Она рассмеялась несколько саркастически.

– Через столько лет тебя волнуют.

– Были?

– Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.

Петр кивнул. Он имел в виду: сосед расстался с женой, друг Павла перенес свадьбу, дядя слег с сердцем, дед навсегда покинул «развратный Вавилон», а медик, который мог, в случае чего, тайно выручить, почти месяц отдыхал в Ялте.

– Не хочу врать, – сказала Лана, – что за эти годы у меня никого не было. Но ты позвал и я пришла.

– Ты очень нравишься мужчинам, я знаю по себе.

– Мне этого мало, Петр.

– Согласен. Но ты же сама сказала: все смешалось. Все заслонила смерть. Девять лет я живу под спудом прошлого, как под тяжкой плитой. Это я только тебе говорю.

– Нет, что ты! – она испугалась. – Более нормального и уравновешенного человека я не встречала.

– Это видимость. Я не сумасшедший, конечно, но и не свободен. Я должен освободиться от этой тайны, понимаешь?

После молчания Лана поинтересовалась:

– Только мне. почему?

– Потому что только тебе я доверяю.

И речи не было о «чувствах страсти нежной», но искра пробежала, что внешне выразилось во взаимном движении – разом встали, встретились, обнялись. и услышали:

– Ой, ты занят!

В балконном проеме – стриптизерка в детской какой-то трогательной пижамке. Петр онемел от гнева.

– Это она принесла сюда розы?

– Кто это? – спросила «она», и он обрел чувство речи:

– Рекомендую: протеже твоего Ангелевича, страдающая манией преследования.

– Ты ее преследуешь?

– Она меня.

– Ах ты бедненький!

Петр Романович засмеялся от комичности ситуации. Лана продолжала:

– Девочка, нехорошо обижать взрослых.

– Нет, нет, я уважаю, особенно пожилых теток. Вы для него в самый раз, а ко мне пусть больше не пристает со своей любовью, у которой порох отсырел! – выпустив победную пулю, девица удалилась.

– Однако тон базарный. Чем торгует?

– Своим телом, – ответил Петр Романович бесстрастно и тщательно запер дверь на галерейку.