Текст книги "Солнце любви"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

33

Во тьме постепенно начали проступать контуры комнат без окон, сюрреалистически пустых и тусклых, в которых он было заблудился, но вспомнил, что надо попасть в помещение, где на лавках сидят мертвые и один из них непременно укажет путь. И он попал туда, и вновь по чувству любви и нежности узнал своих, и уверенно двинулся дальше – к жизни. Однако уперся в тупой уголок, там было самое страшное, там кто-то прятался (то ли живой, то ли мертвый), не открывая лица. Промелькнул мистический миг, дрожь ужаса и узнавания – и философ побежал, покидая дом детства. А въяве, в желтых душных сумерках, побрел, прихрамывая, по аллее к ближайшей скамейке. по странной случайности – возле памятника баснописцу. Жизнь проявлялась продолжением ночного кошмара, живые уступали дорогу, брезгливо отстраняясь, как от пьяного в последнем градусе; а когда он рухнул на край сиденья, какая-то парочка поспешно вскочила, освобождая место; из воздуха, из кустов выступил иностранец и сказал: «Вы какие предпочитаете?»

– Стой! – крикнул Петр Романович; человек, рысцой пробегающий мимо пруда, остановился. – Пойди сюда!

Человек подошел, слегка наклонился, всматриваясь.

– У тебя лицо в крови, костюм в грязи.

– А почему ты не носишь коричневый костюм с «искрой»?

– Ты с ума сошел!

– Это ты меня ударил?

– С ума сошел!

– А кто следил за мной прошлой ночью?.. Не сошел, разгадал твою тайну. «А ведь когда-то, Петюня, я тебя на руках держал». – «И как я после этого жив остался!»

– Петр, прекрати этот ужас!

– Подземельный повторил: «Жив остался. – и добавил: И свинья-друг тебя не мучил?»

– Что это?.. Что это значит?

– Я сегодня понял и проверил в словаре. Ты с греческим, с латынью незнаком?

– Только с узко архитектурной терминологией. Это ты полиглот.

– Был. Когда воображал себя философом.

– Не вовлекай меня в свой берд!

– В семнадцатом веке один итальянский врач написал латинскую поэму, где персонах имеет такое «говорящее» имя: Свинья-друг. Как это имечко будет звучать на латыни, ну-ка сообрази!

Игорь сообразил:

– Сифилис?

– Умница. Отсюда пошло название болезни. Меня она не мучила. Ты лечился у Подземельного?

– Бред, – невнятно выговорили белые губы.

– После того, как на бульваре ты выследил Маргариту.

– Абсолютно случайно!

– Неважно. Ты переспал с ней. И постучался в нашу дверь не предупредить «по дружбе», а вымолить ее молчание.

– Нет!

– Медик хранил врачебную тайну, возможно, для шантажа.

Игорь отшатнулся, прошептав:

– Доказательства!

– Скоропостижная дружба с соседом, перенос венчания на осень, псевдомонашеская аскеза – доказательства блудодейства. А доказательства убийства.

– Не мучай меня, я всю жизнь раскаиваюсь! – взмолился свинья-друг, уже удаляясь, исчезая в сумерках, а философ прогремел вслед:

– Ты не оставлял письма в Завидеево, потому что знал, что не я убийца!

– Потому что я доверился интуиции отца Платона! – крикнул Игорь и исчез.

Да черт с ним, от себя не убежит.

– Доказательства убийства, – повторил Петр Романович вслух. – Вот одно, главное – удар по темени, доверимся интуиции отца Платона. – Горько рассмеялся и продолжал бормотать: – Но я остался жив. Надо вернуться в дом детства и рассмотреть, кто там спрятан в уголке, – опять нервно рассмеялся, – в музее императора Павла. Кстати! – напомнил сам себе. – Там тебя ждут менты, поторопись!

Однако продолжал сидеть, мысленно приоткрывая тайну слов, действий, деталей и обстоятельств, отдаленных во времени и пространстве, но постепенно складывающихся в панораму преступлений. Такой подарок в девяностом – «престижная редкость» (выражение Ангелевича). И Лана: «девять лет назад это была редкость» А медик намекнул, что любят «американчики». «Он про все намекнул, но я ничего не понял!» Не понял еще и потому, что боялся вспоминать – последний взгляд и последний крик отца. А «мертвая голова» тотчас исчезла напрочь! Впрочем, не хватает важного штриха – мотивировки: зачем старику в здравом уме подставлять. Господи! «Я нашел его в прихожей». Не розу он нашел и не в прихожей!

Петр Романович с трудом поднялся и побрел к своим – к живым, а не к мертвым, – опять явственно ощущая слежку. «Он идет за мной и может добить». Но ему уже было почти все равно. Старик открыл на звонок, вгляделся:

– Кто это тебя так уделал?

– Мой личный враг.

Прошли в зал.

– Ипполит Матвеевич, вы нашли Ольгин гребень возле трупа?

– Нет! – ответил полковник твердо. на любые пытки пойдет, но не дрогнет.

– Я все знаю.

Мгновенно из семейных недр выкатился Поль. Понятно, что мальчишка подслушивал разговоры «философа Холмса» с отцом и матерью.

– Романыч, чего это ты знаешь?

– То же, что и ты. Только я понял сегодня, а ты знал всегда.

– Что мама расправилась с проституткой и двумя мужиками? Подохнуть можно со смеху, милый кузен!

Из спальни с капризным стоном высунулась Ольга.

– Господи, только задремала! Что тут у вас?

– Философ наш православный проникает в суть сверхъестественных явлений, – проскрежетал Поль комично. – С дьяволом борется, да, Петь?

– Твою детскую игрушку звали Балаболка, ты сказал. Может, уточнишь? «Там нечто лежало».

– Какая еще Балаболка? Что за чепуха. – начала Ольга с досадой; отец подхватил:

– Во всей этой чепухе мы сами разберемся, доченька. Иди, родная, отдохни, поспи.

– Папа, ты так печально говоришь.

Петр Романович перебил:

– Поль, мне надо с тобой поговорить наедине.

– Ну уж нет! – отрезала мать. – Что он еще натворил? Признавайся!

– Мама! – сказал сын необычайно серьезно. – Я признАюсь. Попозже. Пошли.

Они вышли в прихожую, Поль отворил дверь в кабинет, попросил:

– Не надо включать свет, ладно?

Петр вошел в темную комнату, как в свой сон – так он вдруг разгадал свой детский дом – лабиринт.

– Если ты такой умный, – прошипел двоюродный брат, – то молчи! Оставь все как есть.

– Нельзя. Будет новая смерть. Что там в углу?

– Твой бред!

Между диваном и книжными полками проступила тень. Поль схватил философа за руки и прошептал:

– Что это? – закричал: – Кто это? – содрогнулся всем телом. – Мертвая голова! – упал на пол, забился в падучей, повторяя безостановочно: – Я убил ее, я убил ее, я убил ее.

34

– Маргарита видела себя в зеркале невестой в невинной фате, и шла к жениху, и по дороге соблазнила, по ее понятиям, старика, взглянувшего с вожделением.

– Откуда ты знаешь, кто кого соблазнил? В мужчинах господствует не менее свинское начало.

– Если не большее. Но, как ни странно, он действительно любил свою жену. Откуда я знаю?.. Путем упорного анализа разгадал, ведь все ключевые фигуры этой ужасающей истории погибли. Почти все.

– Надежды на его выздоровление нет?

– «Священная болезнь» непредсказуема, в ней своя тайна. Чтобы выйти из шока – моего собственного, – мне пришлось по крупицам, по обрывкам нитей, деталям реальным и ощущениям ирреальным восстановить узор событий.

– Восстановил?

– В общих чертах.

– Из шока вышел?

– Нет. Не совсем. Невыносимо, когда близкий, «свой» прячется чудовищем в адском уголке.

– Тебе нужна помощь? Рассказывай.

– До той последней пятницы Маргарита, по ее словам, однажды приходила к нам домой и видела семейные фотографии в папиной комнате. То есть знала, кого настигла у Патриарших.

– Жуткий невроз, уже нечто демоническое.

– Да уж, демон там присутствовал, направлял ее стремление к гибели. Эту пару случайно увидел Подземельный, но Маргариту не рассмотрел, иначе развязка не растянулась бы на девять лет. Весь тот вечер, как подчеркивал дядя, он провел в больнице у брата, однако отец, умирая, разрушил его алиби: «В четверг у меня был Евгений, и ничто не предвещало катастрофы, и я спокойно отправился ужинать, потом спать и кусок в горле у меня не застрял!» Ужин в семь, братья расстались до семи.

– Как же ты раньше не сопоставил?

– Боялся вспоминать кончину отца – подсознательное чувство вины. И потом: не мог же я подозревать человека, которого любил с детства! И

Павел любил. До сих пор иногда это кажется сном.

– Мне тоже. Неужели опытный адвокат не понял, что связался с продажной девкой?

– Судя по дальнейшему – не понял. Может, блудница обольстила эротическими изысками, а может. Любовь юного прелестного существа завораживает, застает врасплох, как уникальный подарок, – философ говорил со знанием дела, говорил о себе, – и отзывается взрывом отвращения. Уверен, Евгений Алексеевич узнал о ее «работе» неожиданно от тестя.

– На семейном празднике!

– Что как раз и свидетельствует: он потерял голову, з а б ы л про все.

– Но не забыл приготовить ужин и подарок жене.

– Ужин для двоих. Жена была недовольна его нерасторопностью – нам пришлось заняться столом. Была в недоумении от царского подарка – черепаховые гребни в староиспанском стиле для длинных волос Евы. И тут она явилась на свидание – во дворе под липами. Удар первый. И второй: невеста племянника. И третий: панельная проститутка.

– Юная Ева осталась из-за царского подарка?

– Алчность – верная спутница разврата. Выражаясь античным слогом (и исходя из показаний подруги), Маргарита превратилась в фурию. У латинян – богиня мести, насылающая порчу. На супруге «средневековые» гребни, а на проститутке бейсболка Поля.

– Как ты узнал?

– Подземельный намекнул лукаво. А дед признался: на той неделе, той давней, роковой, они с внуком приезжали в Москву (к окулисту). Папа достал ему редкие тогда американские штучки для игры в бейсбол: биту, мячик, перчатку и желто-черную шапочку. Которую дед забыл забрать на дачу, оставил на сундуке в прихожей. Ее в злой забаве и прихватила Маргарита. Не кроткого зайчика Балаболку с плачем требовал ребенок, а свою заокеанскую бейсболку.

– И вундеркинд разыграл припадок!

– Этот момент темен и мучителен, о нем после. Опишу внешний ход нашей «трагедии рока» (с такой самооправдательной точки зрения хотел видеть события преступник).

Гости разошлись, я на галерейке, полковник на пресловутом сундуке. Слышит из-за двери рыдания дочери, ее удаляющиеся шаги. Спешит утешить. не догнал, да и внуку с зятем он сейчас нужнее. Сквозняк на площадке приоткрывает нашу дверь, приглашая.

– А дверь в квартиру адвоката захлопнулась?

– Нет, это он выдумал, чтоб запутать меня. Старик входит к нам предупредить и выговорить – и видит труп. «Я б таких тварей убивал не дрогнув!» Приходит в ужас: его чайные розы вокруг мертвой головы, в крови на полу испанский гребень. Цитатой (невпопад) из «пьяного бреда» Подземельного я сумел нечаянно подловить и испугать полковника. «Там нечто лежало.» – «Я нашел его в прихожей!» – тотчас и привычно отреагировал Ипполит Матвеевич. И попытался исправить промах: цветок – розу. Но я-то помнил, как он не раз упоминал, что нашел гребень в дядиной прихожей.

– Ты догадался, как гребень попал на место преступления?

– С помощью Ольги вычислил.

– Вот кого жаль.

– Эта капризная женщина оказалась на удивление мужественной, отцовская кровь.

– Как же она за годы не почувствовала, что муж ее – убийца?

– Нечто неладное чувствовала, недаром они отдалились друг от друга, ушли в «игры», так сказать. неутомимый теннис, вечные шахматы. Ольге смутно помнилось (она и мне случайно проговорилась), что гребень потеряла она, выходя от Подземельного. Гребни не держались в коротких волосах. Но раз папа сказал. ей было не до подобных пустяков. Единственно приемлемое объяснение: убийца машинально подобрал на лестничной площадке свой подарок, а потом, в стрессе, не заметил, как выронил.

– Странно. Отец заподозрил свою дочь, как ты – брата.

– И как он – меня. По косвенной, но, казалось мне, неопровержимой улике: розы. Старик вернулся на свой сундук и заплакал. Не то чтобы он подозревал свою дочь в убийстве – в прямом физическом действии, – но был уверен, что она непоправимо замешана. Все твердил: «Не впутывай Ольгу!» И тот ужас – гребень возле мертвой головы – преследовал годы. Бравый полковник сбежал от своих в Завидеево, как дядя сбежал из Копьевского переулка. Прошло девять лет, квартиру сдали «красотке кабаре», и я пришел к своим за сведениями.

– О ней? Она тебя глубоко задела.

– Поначалу – да, вот почему в определенной плоскости (не смертоубийственной) я могу понять дядино «умопомрачение» без любви: от восторга до разочарования.

– Из разочарования не убивают.

– Сам адвокат подсказал своему подзащитному мотив: провокация со стороны невесты, которая заявила, что ее «работа» ей нравится. С тех самых пор адвокат с особым рвением защищал «безвинных убийц».

– «Безвинные убийцы» – это что-то новенькое.

– Так в течение девяти лет он оправдывал себя: непредумышленное убийство в состоянии аффекта, «бес попутал», по его выражению. И, как правило, одерживал победы в суде.

– А как он оправдывал смерть родного племянника?

– «Безвинное убийство» – химера, оно легко провоцирует уже умышленное. «Коготок увяз – всей птичке пропасть».

– Ну, ты пришел за сведениями о порнодевочке.

– Да, девятого июля. Дядя как раз вернулся с процесса, и зазвонил телефон. «Перезвоните вечером». Заметно было, как он занервничал («Интересное криминальное дело», – подумал я, и Поль заинтересовался). Подземельный перезвонил, когда взвинченный отец проигрывал сыну в шахматы. И умненький Ипполит (они годы наблюдали друг за другом) нечто уловил.

– А что уловил Подземельный?

– Не нас со стриптизеркой он подслушивал в вечер взрыва, а двух друзей. Ведь как символично все сошлось: гибель наркомана, и моя жизнь взорвалась. И совсем рядом был «умерший» брат, который намекнул Игорю, что я закрутил с его невестой накануне убийства. Что же получается? Павел пострадал за Петра, но и Петр невиновен.

– Ну конечно! – воскликнула Лана. – Медик знал: в тот вечер ты был со мной, а не с Маргаритой.

– Память у него и впрямь была цепкая, но, как у пьяницы, со сбоями.

Он явился ко мне со спиртом («давненько мы с тобой не гудели») найти подтверждение, что с алиби у адвоката нечисто. И я подтвердил: дядя провел у отца в больнице весь вечер четверга. Между тем как Иван Ильич видел его у Патриарших с женщиной.

– Которую даже не рассмотрел, – заметила Лана. – Слишком шаткое основание для шантажа.

– В юридическом отношении Подземельный убийце повредить не мог – поздно! – но в нравственном, профессиональном, семейном просто уничтожил бы! Ольга не из тех, кто прощает. Но не стоит бездоказательно говорить о шантаже, может быть, Ивана Ильича потрясла исповедь «без вины виноватого».

– А если у медика было более веское доказательство?

– Было.

– Евгений Алексеевич у него лечился!

– Теперь-то Ольга убеждена, что в девяностом муж страдал не сердцем: три месяца он не прикасался к жене и вдруг «расхотел» иметь дочь (их обоюдное желание, о котором с солдатской прямотой доложил на юбилее тесть). Однако вряд ли убийца – опытнейший адвокат с самыми обширными связями – рискнул бы, как доверчивый дурак Игорь, обратиться к соседу.

– Несчастная Тоня.

– Помирятся. Они любят друг друга.

– Ты оправдываешь…

– Кто я такой! – перебил философ.

– Никто от падения не застрахован, особенно в юности. Тебе ли про меня не знать?

– Юность давно прошла.

– Маргарита отомстила всем! Да, его слабинка, трусость – более весомый грех, чем сиюминутный сексуальный порыв. Надо понимать, что человек, идущий к Богу, тем более подвергается воздействию сил противоположных. Но нарыв наконец вскрылся. Отец Платон – духовник с удивительной интуицией. От «дурной мистики» предостерег он меня: череп и кости – мирской знак смертельной опасности.

– И ты сразу понял.

– Куда там! Только теперь я пытаюсь расшифровать каждый намек медика: «Там что-то лежало. Потом. Сначала не лежало, а потом в крови.» И тут же: «Знаешь, какой любимый спорт у американчиков?» Евгений Алексеевич, под давлением беснующегося сына, забрал бейсболку. Я прошел к себе – мертвая! – вернулся в шоке. Медик, более привычный к смерти, так сказать, рванул на место преступления. Спустя секунды – дядя. В протоколе отмечено: под качалкой лежала спортивная шапочка со следами крови. Больше ему было некуда деть ее, он боялся обыска.

– И Иван Ильич не отреагировал тогда же!

– Уехал в Ялту. Но главное – всех сбил с толку такой правдоподобный самооговор Павла. Всех – кроме отца. И Ипполита. Этого врага-мальчика я недолюбливал и почти не принимал в расчет. Игра в шахматы. По свидетельству родителей, сын ушел раньше. Поль великий конспиратор, он выследил отца, потом меня, и выручил нас обоих.

– Каким же образом он выручил его?

– Подземельный выскочил на площадку, закричал, упал. Убийца что-то говорил ему, но, услышав в подъезде мои шаги, скрылся в своей квартире. Из прихожей мне были видны площадка и начало лестницы, но не дверь слева. И пока я объяснялся по телефону с милиционером, Поль, понимая происходящее – он услышал шорох за дверью, – проник туда и запер галерейку на шпингалеты.

– Боже мой! Павел застал дядю в Копьевском на пожарной лестнице?

– Они тогда же объяснились бы, и брат не стал бы покрывать второе преступление.

– Но он позвонил тебе!

– И говорил обиняком, весьма осторожно – значит, не был до конца уверен. «У меня орудие убийства, на нем кровь» – «Где?» – «На мертвой голове». – «Где?» – «На тротуаре в Копьевском переулке». Адвокат не гимнаст, в спешке, на нервах выронил, а брат подобрал – это очевидно. Разгадка была почти прозрачна, у меня на глазах, да смекалки не хватило вспомнить и сопоставить.

– Петр, не мучайся! Ты сказал: невозможно заподозрить родного человека, который вас обоих любил.

– Любил и убил. Полковник, склонный к историческим аналогиям, вспомнил императора Павла, убитого, по преданию, табакеркой. И внук здесь, у Патриарших, намекал на распятие из кретинского триллера, поддразнивал: «Вы какие предпочитаете?» Сатирический образ сатаны с тяжелым портсигаром червонного золота мельтешил у меня в глазах, но чертовщинка не вразумила.

Действительно издевка: не крест, а всего лишь портсигар. тоже золотой, тяжелый, со слегка закругленными краями, с мрачновато-иронической гравировкой («минздрав предупреждает») – череп и кости.

– Да, Евгений Алексеевич был могучий мужчина, у вас порода вообще крепкая.

– Гвардейская. Понимаешь, мы слишком привыкли к этому предмету у него в руках, чтобы помнить подробности.

– Значит, в Копьевском они друг друга не видели.

– Брат – наверняка, иначе столкновение произошло бы тогда же. А дядя. представляю, как обмер он, прижавшись к ржавой лестнице или притаившись на галерейке, когда прохожий в коричневом костюме с «искрой» подобрал под тусклым фонарем на тротуаре орудие убийства. Недавнему зеку – нечаянная радость, золотой подарок судьбы. Брат сунул находку в карман пиджака и удалился, должно быть, пошел ко мне. «Я еще приду». Но от кого-то – в тоннеле, во дворе уже толпился народ – узнал о гибели Подземельного. Естественно, скрылся. А когда обнаружил следы крови на своем носовом платке, на «мертвой голове» и вспомнил портсигар, то связался со мной – «Если хочешь узнать про убийство, будь дома в полночь» – и с дядей.

– Приглашать убийцу на рандеву – идиотское, извини, рыцарство.

– Думаю, перестраховка. Павел слишком помнил о жутком «недоразумении», случившимся с ним самим, чтобы по одной сомнительной улике – вот у твоего бывшего тоже «крутой» портсигарчик! – сдать на муки «правосудия» близкого. Брату нужна была полная ясность.

– И он ее получил, – заметила Лана с горечью, – ударом по черепу. – Ласково провела рукой по волосам «сыщика». – Голова болит?

– Я уже не знаю, что у меня болит, что нет. душа болит.

– Он позвонил мне в фирму: «Только что я убил твоего любовника!» Я испугалась: с ума сошел!

– А что? И сошел в какой-то степени. может, еще тогда, как вы расстались. Может, его безумные причуды – всемирная академия на основе борделя – подвиги (пародия подвигов) Дон Кихота во имя Прекрасной Дамы.

Лана обронила, прищурившись:

– По нашей жизни легко обезуметь.

– Признайся, тебе его жаль, ты – любовь его жизни.

– Давай закончим с Павлом. Через девять лет он вернулся к своим близким.

Петр перебил:

– Невеста-шлюха, ребенок– дьяволенок, добряк-дедушка, свинья– друг, убийца-дядя и предатель-брат. разве не достойная свита шутовского сатаны!

– Не шутовского, – строго возразила Лана. – пролилась кровь трех человек. И как еще ты жив остался!

– И главное – зачем? – пробормотал философ. – Я потерял смысл.

– Ну, перестань, тоска пройдет.

– Я – книжный червь, теоретик, и никак не могу объяснить.

– Адвокат же объяснил: состояние аффекта со стороны жертвы.

– Трех жертв. Трех!

– Тяжела, так сказать, первая кровь, а уж потом. хотел жить.

– Он приходил ко мне – образно выражаясь, ритуально, в полночь. Ему помешали: сначала Игорек, потом стриптизерка. Случайно, конечно.

– Петр, должен быть смысл. Он приходил тебя убить?

– По логике вещей – да. Дядя жутко испугался, увидев меня с распятием в руках (ну, прямо религиозный изувер – его «судия»!). И все прятал портсигар: папиросы кончились. перехожу на сигареты. Смерть – за ним, «кровь вопиет», говоря грозным древним глаголом! И тайна вот-вот вскроется, она во – мне.

– Да, да! Вот это самое загадочное и страшное. Не от любви к порнодевочке мальчик трепетал, одержимый тайной. К нему пускают мать, только ее он может выносить. И иногда будто пробуждается, лепечет бессвязно, как маленький, с трудом: тогда в кабинете Поль прокусил язык, лицо и руки были залиты кровью. Ольга пересказывает обрывки бреда, мы втроем анализируем.

– Напрасно вы с дедушкой фиксируете ее состояние на пережитом ужасе.

– Ольга в этом нуждается, она верит, что восстановленная истина сможет привести к выздоровлению сына.

– Почему он повторял в падучей: «Я убил ее»? Хотел защитить отца?

– Не знаю, что за демон вселился в этого ребенка, но «юный гений» всегда обо всем интуитивно догадывался. Он требовал все настойчивее: «Хочу мою бейсболку!» – дергая за нервы, но не разоблачая отца при матери, при всех до конца. А почувствовав, что каприз – нет, законное требование его! – выполнять не собираются, закатил припадок.

– Сымитировал падучую?

– Как по нотам: до сих пор не забыл ничего – до мельчайшего штриха воспроизводит перед матерью. Как незабвенный Смердяков, хотя восьмилетний мальчик о «Братьях Карамазовых» слыхом не слыхал (помнишь тот страшный мистический момент – Иван о Дмитрии: разве я сторож брату своему?). А позже, подслушав допросы, сумел уловить суть дела, простодушно («устами младенца» и т. д.) подставив Павла. Нет, он действительно наблюдал из окна, как брат пробежал по двору, но гораздо раньше.

– А тебя? Ведь Поль донес следователю, что не видел, как ты входил в подъезд, когда раздался крик Подземельного.

– Я было заподозрил твоего мужа, и Варя не выдала, боясь мальчишку со мной – с убийцей! – столкнуть. Поль донес. Но он меня видел, он караулил отца во дворе.

– Это ужасно, конечно, но понятно: сын спасал отца.

– Спасал?.. Отец, сам в шоке, придерживает дергающееся в конвульсиях тело и слышит грозный шепот (рок ведет!): «Пойди и отбери мою бейсболку!» – «Она не отдаст!» (Адвокат уже уловил в Еве симптомчики фурии мести). – «А ты ее убей!»

– Не может быть!

– Не может, но было.

– Не может произойти убийство по приказу ребенка!

– Не знаю. Эта тайна – не наша, она запредельна. «Бес попутал», – говорил сам адвокат в жгучем недоумении. «Я приказал, – косноязычно лопочет Ипполит сейчас, – папа пошел и убил и принес бейсболку. И я сказал: «Мне она такая не нужна – шапочка была в крови, и папа вытирал об нее пальцы – отнеси обратно». Но когда я увидел кровь, я выздоровел, ко мне больше не приходила «черная собака»».

– Господи! – ужаснулась Лана. – Как они жили после этого девять лет вместе?

– Как ужаснувшиеся раз и навсегда сообщники преступления. молча. Мальчик угадал (или сочинил) историю знакомства Мастера (будто бы твоего мужа) и Маргариты-Евы и преподнес ее мне. А когда мы с Ипполитом вошли в темный кабинет и увидели в углу самоубийцу в петле, падучая вернулась.

– Что адвокат написал в записке?

– Судя по дате, он заготовил ее заранее, после убийства Подземельного, и носил при себе. На всякий случай, когда меня выслеживал. Я уже знал, кто идет за мной к «своим», слышал его восходящие шаги на лестнице, легкий лязг замка в прихожей. И сказал громко: «Я все знаю». – «Романыч, чего это ты знаешь?» – «То же, что и ты. Только я понял сегодня, а ты знал всегда.» На столе в кабинете лежала записка в витиеватом «адвокатском» стиле: «Если чаша гнева переполнится, убийца умрет сам. Никто ни в чем не виноват, кроме меня. 10 июля 1999 года». На записке – портсигар червонного золота с гравировкой «мертвая голова».