Текст книги "Адам и Эвелин"

Автор книги: Инго Шульце

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

47
РАЗГОВОР НА КУХНЕ

– Ты что-то ищешь? – спросила Гизела, когда Эвелин открыла дверцу под раковиной, после чего появилось мусорное ведро с автоматически поднявшейся крышкой.

– Как удобно, – сказала Эвелин, – и как-то смешно, как будто оно приподнимает шляпу и здоровается.

– Не надо споласкивать посуду, ставь ее сразу, как есть, сбоку или вот так, смотри, здесь посередке.

Гизела взяла у нее из рук большую тарелку и поставила ее наискосок рядом с другими в посудомоечную машину.

– Чашки и блюдца, вообще всю мелочовку, наверх, приборы сюда. Только не клади сюда большой нож – смотри, у него деревянная ручка. Деревянное – всегда вручную. Дай-ка сюда миску.

– Она вроде слишком большая.

– Да ладно, смотри, просто сверху сюда, машина вымоет. И чашки тоже, они здесь поместятся, вот так, боком. Лучше всего, когда она заполнена под завязку. Только ложки лучше не вместе, они так друг на друга наползают.

Гизела распределила несколько чайных ложек по разным отсекам подставки для приборов.

– Открой-ка дверцу еще раз. Вот здесь, под раковиной, ну давай, открывай, здесь порошок и ополаскиватель. Порошок сюда, а это для ополаскивателя – сейчас не надо, тут пока есть, его на четыре-пять раз хватает. А теперь закрой – сильнее, сильнее надавливай. И включай. Вот так. Настраивать больше ничего не надо, просто включай и все, я всегда мою на пятидесяти пяти. Просто включай, когда она заполнится. И во время мытья не открывай, ей это не нравится, она у нас уже старенькая.

– И вытирать не нужно?

– Нет, завтра с утра все чистенькое вынем, блестящее.

– А бокалы?

– По бокалам я еще разок полотенцем пройдусь. Если они не совсем прямо стоят…

– Мне бы хотелось как-нибудь помогать по хозяйству. Я могла бы в магазин ходить.

– Ой, Ева! Я же рада тому, что вы здесь. За продуктами мы на машине ездим, а что по мелочи я покупаю, когда иду с работы.

– А уборка?

– У нас Моника убирается, по понедельникам и пятницам. Я же рада, что в дом наконец возвращается жизнь. Йоханнес даже на Рождество не приезжал – ну, я его понимаю, в Гватемале интереснее, чем в Айхенау. А Биргит, когда приезжает, все равно больше любит спать в гостиной, там она может телевизор смотреть.

– Нам скоро выдадут немного денег, может, мы могли бы вложить их в семейный бюджет, мне кажется, твой муж был бы не против.

– Это можно, да. Но ты не принимай так уж близко к сердцу все, что мой муж говорит. Он вообще-то очень хороший человек. Давай садись, выпьешь со мной рюмочку «Бейлиса»? Ты любишь ликеры?

– Да, очень.

Гизела протерла кухонный стол тряпкой.

– У меня же никого больше нет, кто мог бы опрокинуть со мной стопочку, – проговорила она, сев напротив Эвелин и открутив крышку бутылки.

– Они нас не ждут?

– Да пусть их. У них мужские разговоры. Эберхард – фанат справедливости, то есть все, кто работает меньше, чем он, должны, по его мнению, и меньше зарабатывать. Он оценивает людей по тому, как они трудятся. Его даже мне не удалось изменить, это у них семейное. Они все до полусмерти надрывались, сплошные работяги и ворчуны.

– Адам тоже никогда долго не выдерживал в отпуске.

– Твое здоровье, Ева, за тебя, и за вас, и за то, что вы здесь, за вашу новую жизнь.

Они чокнулись и выпили.

– Ну как, ничего?

– О да.

– Тогда пей до дна.

– Очень легко пьется, – сказала Эвелин. – Можно быстро пристраститься.

Гизела налила по новой.

– Между первой и второй перерывчик небольшой. Наслаждайтесь жизнью, пока вы молоды.

– Я потому и уехала. Я подумала: должно же быть в жизни что-то еще.

– Да, всегда должно быть что-то еще, твое здоровье, Ева, за будущее.

– И за тебя, тетя Гизела!

– Только не называй меня тетей!

– Извини, просто Адам…

– Твое здоровье, Ева.

– Твое здоровье, Гизела.

Из гостиной донесся смех.

– Мы завтра поедем за город, в горы, вам там понравится. В Баварии нужно путешествовать. Поедете завтра с нами? А когда расправитесь со всей этой бумажной волокитой, вот тогда-то все закрутится, я представлю Адама женщинам из кружка кройки и шитья. Если ему немного повезет, он скоро сможет стать его руководителем – та, которая у них сейчас, даже не портниха. Когда надо раскраивать, у нее руки трясутся.

– Адам кроить умеет. Еще как! Честное слово, он всегда был нарасхват.

– О тебе я не беспокоюсь. С такой внешностью, как у тебя, моя девочка, и если ты не пойдешь по неправильной дорожке… – Гизела погрозила указательным пальцем, – вот увидишь, ты нарасхват будешь, повсюду. И откуда только у тебя такие волосы?

– От отца – мама у меня блондинка.

– И при том еще и глаза голубые, да за тобой полчища должны бегать, штабелями перед тобой укладываться.

– Ну, с этим не очень. Я хочу учиться, во что бы то ни стало хочу учиться.

– Адаму придется начинать с малого, но если он будет работать засучив рукава… Твое здоровье.

– Да, конечно, нужно начинать с малого, – сказала Эвелин и выпила до дна вторую рюмку.

– Еще глоточек?

– Я совсем растренировалась, больше не могу.

– Да ладно: чтобы не болели дети, надо выпить и по третьей.

Эвелин поперхнулась и прижала ладонь ко рту:

– Прости.

– Ну ты даешь. Не смотри так испуганно!

Гизела захихикала. Горлышко бутылки чуть съехало с рюмки – она уставилась на маленькую лужицу «Бейлиса». Какое-то мгновение она казалась совершенно трезвой, но потом вновь начала хихикать и сделала вид, что с трудом удерживает бутылку двумя руками.

– Знаешь, мне все это кажется каким-то сном, – призналась Эвелин. – Я как подумаю, что на следующей неделе поеду в Мюнхен и смогу выбрать, на каком факультете учиться, это же абсолютно невероятно! Я этого себе даже представить не могу… – Эвелин вздрогнула от испуга. – Это что за звук?

– Это машина, люк открылся, от этого всегда такой щелчок. – Гизела опять начала хихикать. – Жалко, ты себя только что не видела! За испуг надо поднять еще по одной, да ну, не жеманься, еще рюмашечку.

Эвелин закрыла свою рюмку ладонью.

– Лучше не надо, – сказала она. – Мне, кажется, нехорошо.

– От этой капельки? Да что такое? Ева, не может такого быть. Да ты совсем бледная! – Гизела приложила руку ко лбу Эвелин. – Детка, не глупи.

Это были последние слова, которые Эвелин запомнила. И еще она запомнила, что хотела ответить: «Да-да».

48
ПОСЛЕ ТЕЛЕФОННОГО ЗВОНКА

– Ты со мной теперь вообще больше не хочешь разговаривать? Ты ведешь себя, как ребенок, – прошептала Эвелин. Она сидела на своей кровати и складывала белье. Адам растянулся на соседней. – Не расскажи я тебе этого, ничего бы не было.

– Да, давай винить меня, – тихо отозвался он.

– Ты во всем видишь измену.

Она сняла носки Адама с батареи и снова села на кровать, положив их себе на колени.

– Измену?

– Государственную измену.

– Могла бы хоть извиниться.

– За что, Адам?! За то, что тебе все время что-то кажется?

– Почему ты мне раньше ничего не сказала? Мы же могли бы вместе ему позвонить.

– И что бы тогда было по-другому?

– Все.

– Все?

– Да.

– Можно узнать почему?

– Это было бы совместной акцией.

– Совместной акцией? Я думала, у нас все здесь – совместная акция.

– Я тоже на это надеялся.

– Бедный черный ко…

Адам рывком сел на кровати и схватил ее за руку.

– Ты звонишь этому болтуну, – прошипел он, – неизвестно, сколько раз, даешь ему наш номер телефона, а мне об этом – ни слова. Если б не позвонила Катя, я бы обо всем этом так и не узнал. Вот какие дела. Можешь обойтись без своих шуточек.

– А от кого ты узнал, что звонила Катя? – Эвелин двумя руками взяла носки в охапку и бросила их к Адаму на кровать. Держа в руках стопку своего белья, она подошла к шкафу рядом с дверью и начала раскладывать белье по полочкам. – Это ж надо быть такой идиоткой! – прошептала она. – Так сплоховать!

Адам разложил носки рядом с собой. Эвелин надела шерстяную кофту, легла на свою кровать, затем протянула руку к подушке Адама и взяла Библию.

– Могла б хотя бы спросить, – сказал он.

– Зачем, она ведь не твоя. Мы вместе ее украли.

Эвелин раскрыла Библию на том месте, где вместо закладок были вставлены бланки.

– А ты бы что сделал, если б он попросил у тебя наш номер, потому что он нужен Кате?

– Не думаю, что я стал бы с ним разговаривать.

– А как бы ты проверил, офицер он или нет?

– А ты как это сделала? Сумасшедшему Адаму привиделось?

– Я сказала, что у нас все хорошо. Мы договаривались, что я хотя бы сообщу ему, как я добралась.

– Вы договаривались, что ты дашь о себе знать?

– Он меня об этом просил.

– Замечательно, может, ты хочешь учиться в Гамбурге?

– Ты хочешь, чтоб мы расстались?

– Где бы он ни работал, получает он наверняка гораздо больше, чем я когда-либо в своей жизни буду зарабатывать.

– Да что ты говоришь.

– Тогда бы все проблемы были решены, одним махом.

– Да? Мне важнее была Катя.

– Катя?

– Да, кто же еще? У нас ведь здесь столько друзей, что мы даже не знаем, к кому первому в гости идти.

– Не знал, что вы с Катей такие подружки.

– Что значит подружки, она мне сразу понравилась.

– Из-за неудачной попытки переплыть Дунай?

– Потому что она знала, чего хочет, и она этого добилась сама, без посторонней помощи.

– Мне она рассказывала про японца.

– Про японца? Про какого японца? Ее герой – это ты. Без тебя… неизвестно еще, где бы она оказалась.

– У Кати и так бы все получилось.

– Может, да, а может, и нет. В любом случае ты поступил по-геройски. Тебе бы следовало об этом помнить, это пошло бы тебе на пользу.

– Почему мне это должно пойти на пользу, почему именно это?! Ты же все время хочешь, чтобы я думал о будущем.

– Я просто хотела сказать, этот курс кройки и шитья, и эта комната, и дядя Эберхард – это же еще не все. Это скоро кончится.

– Не думаю.

– Найдем жилье в Мюнхене, где-нибудь в центре…

– Со своим садом, паркетом, с идеальной планировкой, в комфортабельном районе!

– Пусть это будет маленькая квартирка, по мне так хоть крошечная. Я опять могу официанткой пойти работать.

– Тебе учиться нужно, а не официанткой работать.

– Для меня так гораздо лучше, еще раз начать все сначала, с тобой вместе, а не жить в доме, в котором все пропахло твоей семьей. Мне ведь даже моя подушка не принадлежала. А такие люди, как ты, в Мюнхене очень нужны, таких ищут, это тебе каждый скажет.

– Это в Библии написано?

Эвелин перелистнула страницу.

– Такой человек, как ты, который умеет кроить, который так умеет кроить, у которого такие идеи! Как же из этого ничего не выйдет? Даже если ты сначала будешь на вторых ролях, первые год-два, это же не страшно. Там ты подсмотришь разные хитрости, как вести дела, а потом переманишь к себе половину клиентов. Кто хоть однажды у тебя шил, не пойдет ни к кому другому. Ты же это знаешь. Вера, любовь, надежда – об этом здесь где-то написано. Любовь у нас есть, вера в тебя – тоже, только надежды тебе не хватает, одной только надежды, но зато у тебя есть я, я – это надежда. Я продам свои украшения.

– Только не это, этого ты ни в коем случае не станешь делать!

– Моя бабушка это бы одобрила. Сама она тоже только немногое из этого носила, все остальное так и лежало в шкатулке, вдруг пригодится, а теперь это как раз очень пригодится.

– Эви, я что-нибудь найду. Только не этот курс кройки и шитья, не после этой сцены.

– Сцены? Какой сцены?

Эвелин села на кровати.

– Гизела ничего не рассказывала?

– Нет. Она как-то резко отреагировала, как-то странно.

– Не говори все время «как-то», «как-то» – это ужасно.

– А что случилось?

– Ничего, я все сделал, как всегда, как я считаю правильным и как лучше.

– И что же?

– Ее подружке Габи захотелось сбоку еще два бантика или две ленточки, слева и справа, невероятно, как жирный шмель с маленькими крылышками.

– Ты ей так и сказал?

– Это просто невероятно – я подумал, она шутит.

Эвелин вцепилась руками в край кровати.

– Я просто сказал, что не буду этого делать, я такой чепухой не занимаюсь.

Эвелин тяжело вздохнула:

– Но раз она так хотела?!

– Пусть тогда сама и делает, зачем ей для этого я? Либо я что-то делаю, либо нет. А такое дерьмо я не крою. Все очень просто.

– Да, Адам…

– Я всегда так делал и прекрасно обходился – и все остальные тоже.

Эвелин взяла два носка, вывернула их наизнанку и завязала в узел. Вдруг она остановилась и прислушалась, Адам тоже замер. Этажом ниже закрыли входную дверь.

– Это они? – прошептала Эвелин.

– Не думаю, только Гизела. Он всегда на ключ запирает.

– Тебе надо было сделать это ради нее, ради Гизелы. Она тобой так гордилась. Ты же мог раскроить, она бы увидела и наверняка поняла бы…

– Двух не хватает, – сказал Адам.

– Двух?

– Осталось два разных носка.

– Так всегда и было.

– Как это? Ты хочешь сказать, я все время так и ходил?

– Да это заметно, только если их рядом подержать.

– Все равно, я так не люблю.

– Ну, выброси их тогда, – сказала Эвелин и встала.

– А ты уверена, что двух других нет где-нибудь в другом месте?

– Где-нибудь они есть. Но не здесь.

Эвелин зашла в маленькую ванную рядом с их комнатой.

Когда она оттуда вернулась, Адам сидел на кровати. Пакет с носками был убран. Только на батарее висело рядом друг с другом два носка, словно они еще до конца не высохли.

49
ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

– Так, теперь им нужно вариться семь минут.

– Я и знаю только, что есть такая страна: Китай.

– Ну и что?

– А тут сразу целая наука.

– Все – наука.

– «Китай и надежда на счастье» – ты это сейчас читаешь?

– Автор у нас семинар ведет.

– Я же ни одного слова не знаю!

– Я тоже только начала. Это рядом с главным зданием. А через два года нас на год пошлют в Китай или Тайвань.

– Синология плохо сочетается с историей искусств.

– Я просто себе это представила, потому что ты сказала: что-нибудь языковое. Я подумала, будем вместе туда ходить.

– Все эти значки – для меня это слишком.

– Зубрить нужно везде.

– Все равно.

– Мы же можем встречаться и вместе обедать или завтракать. Может, ты подыщешь что-нибудь поблизости.

– Что-нибудь с лепниной и паркетом? Мне бы одной кухни хватило. Такой огромной кухни я еще никогда не видела. А когда придут твои соседки?

– Михаэла в университете, а Габриэла на курсах вождения, она в этом, кажется, не слишком сильна. Вы хотели бы не просто комнату, а что-нибудь побольше?

– Было бы неплохо.

– Я прямо поверить не могу, что Адам поехал с тобой. Наверное, он тебя по-настоящему любит.

– Ты это уже как-то говорила.

– Я думала, он безнадежен, безнадежный случай. А что такое?

– Ты хорошо выглядишь.

– Ой, Эви, ты такая милая.

– Дело не в том, что я милая.

– А что же мне-то тебе говорить? Тебе достаточно в зеркало посмотреться.

– Я имею в виду другое. По тебе ни за что не скажешь, что ты здесь всего пару недель. Ты выглядишь так, как будто ты отсюда, как будто ты здесь дома. А если ты посмотришь на Адама, он здесь как фальшивая монета, он и есть почти перестал.

– А ты?

– Я как-то посерединке, между тобой и им.

– То есть не безнадежный случай? – Катя засмеялась. – Эви, да ладно, я пошутила!

– Для меня это не шутки.

– Ты слишком обо всем тревожишься.

– С таким тылом, с твоим кланом я бы тоже ни о чем не тревожилась.

– Мой клан иногда приглашает меня в гости, а дядя Клаус помог мне найти эту комнату – а вообще, мне ничего от них не нужно.

– Я это и имею в виду, без них бы у тебя этого не было!

– За это я должна преподавать им русский, а я его уже вообще забыла. Но пока что я согласилась.

– Вот видишь, а я бы не согласилась. Вот и разница. У тебя здесь родственники, настоящая семья, это же прекрасно.

– Зато у тебя есть Адам, и медовый месяц на Западе.

– Если это можно назвать медовым месяцем.

– Ну все-таки, Зимсзе. И когда у вас свадьба?

Эвелин пожала плечами.

– Ты же говорила, что вы там были счастливы.

– Что было, то сплыло.

Катя нахмурилась.

– Извини, – сказала Эвелин. – Мне сейчас только такие фразочки на ум и приходят. «Что меня не убивает, делает меня сильнее» – и всякое такое. Сама знаю, что это ужасно.

– Я почти что влюбилась в Адама.

– Я заметила.

– Когда?

– Когда увидела тебя в шляпе, там, на турбазе, когда ты нас ждала, тогда я что-то такое подумала. У вас с ним что-то было?

– Нет.

– Звучит не очень убедительно.

– Я же сказала, что я в него чуть не влюбилась, так что я не могу сказать, что вообще ничего не было. Но я ему была абсолютно безразлична.

– Мне хотелось, чтобы он умер.

– Умер?

– Тебе никогда не хотелось, чтобы какой-нибудь человек перестал существовать? Чтобы избавиться от него, чтобы не нужно было больше о нем думать?

– Не-ет.

– Он целыми днями просиживает перед телевизором и крутит твой кубик Рубика, а когда он этого не делает, то лежит перед Эльфридой на животе и смотрит на нее. А дядя Эберхард по пять раз на дню говорит, что те, кто там сейчас борются, – герои. Герои – они, а не те, кто нелегально эмигрируют.

– Я думала, он сам эмигрировал.

– Он сидел в тюрьме, в Баутцене, почти год. Для него мы – экономические беженцы, потому что сейчас, сейчас нужно бороться, а не тут отсиживаться. Адам на самом деле думает точно так же.

– А, ерунда, ничего у них не выйдет. Через пару недель там все будет, как раньше. Кренц или Хонеккер – абсолютно не важно.

– Да я тоже так говорю. Но Адаму все мерещится час икс, что он пропускает свой час икс.

– Что значит час икс? Если кто чего и добился, так это мы. Без нас бы там ничего не началось. – Катя помешала спагетти. – Ему просто нужно поскорее найти работу.

– Портные здесь не нужны, здесь все готовое покупают. Даже Гизела не хочет, чтобы он ей что-нибудь сшил, даже бесплатно, как бы в счет платы за квартиру. Не понимаю, почему здешние женщины ничего не хотят, что бы им по-настоящему шло, что хорошо бы на них сидело. Адам говорит, они уже вообще забыли, что такое индивидуальный пошив. И на его резюме тоже пока никто не ответил.

– Но они же повсюду ищут людей. Они даже в лагерях раздавали листовки, им требуются специалисты!

– Но не дамские портные.

– Почему, они тоже требуются.

– Видела бы ты его раньше. Он почти никогда не брал отпуск, он просто не мог сидеть и ничего не делать.

– И что?

– Для него это было не просто работой.

– Ты имеешь в виду, это больше как творчество?

– Женщины приходили к нему, и он делал их красивыми. А когда они становились красивыми, он их трахал.

– Это не сплетни?

– Я же его застала. Но мы с тобой это уже как-то обсуждали.

– Ты думаешь, ему тяжело без всех этих женщин?

– Если бы! Мы хоть и ссоримся постоянно, но он привязчив, как собачонка. Я смотрю на мужчин и спрашиваю себя, почему я с Адамом. Я думаю, я бы почти с каждым могла ужиться, если б он был не совсем уж противный.

– Если б все было так просто.

– Но почему именно Адам?

– Да ладно, Эви. Ты считаешь, ты для него слишком хороша?

– Да нет! Я не это имею в виду. А что Марек?

– Подожди пока. Я не знаю, что из этого выйдет. Плоские или глубокие тарелки?

Эвелин кивнула.

– Так плоские или глубокие?

– Да все равно. У некоторых мужчин такая манера говорить и жестикулировать, в них что-то такое есть, они какие-то живые, открытые. Мне такие нравятся. У них даже походка особенная. Мне достаточно увидеть, какая у человека походка, и я уже все о нем знаю, почти все.

– Это еще и вопрос везения.

– А тебе везло?

– Еще как! Сначала Адам, потом вы. Михаэль дал мне денег взаймы, чтобы я заплатила залог.

– Что? Ты сидела в тюрьме?

– В тюрьме?

– Ну, залог.

– Нет, нет, для хозяев квартиры. Три месячных оплаты вперед, на случай, если что-нибудь чинить придется.

– Три месячных оплаты? Они с ума сошли?!

– Да ладно, все у вас получится. В крайнем случае попросишь у Михаэля, Адаму же не обязательно об этом знать.

– Адам думает, что Михаэль – офицер или что-то типа того. Он говорит, что видел его в Тростберге.

– Как это офицер? Я же жила у него.

– До лагеря?

– У него там был один знакомый, и тот все так устроил, что мне даже не нужно было жить в лагере. Я там только бланки заполнила. Передашь мне горгонзолу?

– Целиком весь кусок?

– Да. – Катя положила сыр на сковородку. – Михаэль всю дорогу только о тебе и говорил. Все время начинал по новой.

– Он сердился?

– Он просто не мог понять. Я ему говорила: разворачивайся. Но он уперся.

– Если б он дал мне чуть больше времени.

– Ты жалеешь?

– Не знаю.

– Эй, Эви. Ты что, плачешь? – Катя сняла кастрюлю с плиты и слила воду. – Что случилось? Ты жалеешь?

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Ой-ой-ой, выкладывай. Что такое? Ну, говори же!

– Я беременна.

– Ох ты, Боже мой, Эви!

Катя уставилась на нее, держа двумя руками дуршлаг со спагетти.

– Я знаю, большую глупость сложно было сделать.

– Да, это ж надо было. От Михаэля?

– Не знаю, может, да, а может, и нет.

– Ты не можешь это выяснить?

– А как?

– А Адам?

– Тоже возможно.

– Он что-нибудь знает?

– Нет.

– Ты хочешь сохранить ребенка?

– Я не знаю. Здесь с этим как у нас?

– Понятия не имею, наверное, да. В худшем случае придумаешь что-нибудь.

Катя вытряхнула спагетти на сковородку с горгонзолой. Потом она обошла вокруг стола и обняла Эвелин.

– Знакомый запах, – сказала Эвелин, – у меня тоже такие были.

– Михаэль подарил?

– Хм.

– Разочарована?

– Ты ведь тоже, разве нет?

– Да ладно, он просто хотел сделать приятное. Расскажи Адаму, может, он тогда оживится. Он же всегда хотел ребенка. Извини, мне нужно помешать.

Катя вернулась к плите.

– Дай, пожалуйста, грушу. Ты меня просто наповал сразила. Я думала, ты сейчас расскажешь про Штази или что-нибудь такое.

– Ну спасибо.

– Ты об этом так сообщила. Кто же подумает про беременность?

– Просто когда не с кем поговорить, тогда тебя может вдруг неожиданно прорвать.

– Мне это знакомо.

– Все готово? – Эвелин показала на сковородку.

– Да, ты только передай мне грушу. Ты голодная?

– Нет.

– Давай, – сказала Катя, – попробуем хотя бы. Или может, ты хочешь грушу, хотя бы кусочек груши?

– Да, кусочек груши.

Катя выключила газ. Пока она разрезала грушу на четвертинки, Эвелин достала из сумки маленький пакетик.

– Вот, это тебе, – сказала она.

Катя посмотрела на нее, немного помедлила, затем взяла у Эвелин из рук подарок, оторвала скотч и развернула салфетку.

– Как – мне?

– У меня тоже такое.

Эвелин показала ей свою правую руку, на которой было надето красно-рубиновое кольцо.

– Эви…

– Мы же подруги, почти что сестры, правда? – Эвелин взяла кольцо. – Куда, на левую или на правую?

– Все равно.

– Вот видишь, подошло.

– Ты с ума сошла, просто с ума сошла, – сказала Катя.

Потом они сели за стол напротив друг друга и стали есть грушу.