Текст книги "Адам и Эвелин"

Автор книги: Инго Шульце

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

33
ДАМЫ ПРИГЛАШАЮТ

– Мне так хотелось спать, – сказала Катя, – но теперь уже не засну. Хоть опять вставай.

– Может, мужчины захотят поспать?

– А мы будем сторожить? Мне кажется, они прелестно беседуют.

– Ты что-нибудь расслышала?

– He-а. Но у Адама красивый голос. Блин, когда он назвал свое настоящее имя, я подумала, все, земля горит под ногами.

– Решила, что он тебя надул?

– В какой-то момент – да.

– Я уже когда к нему переехала, я и тогда еще этого не знала. Везде только фамилия была написана.

– Потому что у него тут так выпирает? – Катя показала пальцем на кадык.

– Мальчиком он, наверное, очень стеснялся, тонкая шея и такое адамово яблоко. В каком-то смысле он всегда был Адамом.

– Выглядит мужественно.

– Хм, мне тоже так казалось.

– А теперь не кажется?

– Кажется.

– А Михаэль?

– Это совсем другое. Адам по сравнению с ним – ребенок.

– Ты так считаешь?

– Михаэль знает, что ему нужно, он не стоит на месте, у него жизнь кипит, настоящий ученый. Весь мир объездил, знает кучу языков, у него такой кругозор, он и дышит как-то свободнее, а не то что из года в год одно и то же.

– У него красивые руки.

– Хм. У него в голове такие сумасбродные вещи. Он всего Лема читал, из-за Лема он даже польский начинал учить.

– Это который фантаст?

– Да, он еще про роботов пишет и про машины. Для Михаэля он – величайший писатель.

– Да у нас ведь тоже его издают? – Катя оперлась на руку, чтобы видеть Эвелин. – А любовник он хороший?

Эвелин кивнула.

– И между вами сразу пробежала искра?

– Я даже не думала ни о чем таком. Он собирался жениться на одной моей подруге, на своей двоюродной сестре.

– На Моне?

– А, точно, ты же ее знаешь.

– Плохая компания.

– Это Адам так сказал?

– Да как-то у него так случайно вырвалось. А почему ты уехала без него?

– Этого тебе Адам, конечно, не рассказывал.

Эвелин тоже оперлась на руку и задела крышу палатки.

– Мокрая, – сказала она и убрала волосы с лица.

– Утром надо поосторожнее, если заденешь, будет небольшой дождик, – сказала Катя.

– У нас тоже такая, похожая.

– Так что у вас произошло?

– Я уже давно это знала, то есть могла догадываться. Мона сказала, что все это знали, кроме меня.

– Что знали?

– Что он их трахает, своих женщин.

– Своих женщин?

– Своих клиенток, свои создания. Он даже имена им дает. Сначала он говорил, что так называются модели, которые он создает. Но это больше похоже на прозвища девочек легкого поведения. Он их фотографирует в новых вещах. Ты бы видела их глаза, из них похоть так и прет, как будто они себе просто маленький перерывчик устроили. Была недавно на фотографии одна в шелковой блузке, конечно же на голое тело, у нее торчали соски, хоть глаза ими выкалывай.

– Еще моложе тебя?

– Да нет, какое там! Увидела бы ты их просто так на улице – на таких вообще никто не смотрит, настоящие тетки.

– Да ты что?

– Но в том, что он для них шьет – а шить он умеет, этого у него не отнять, – они выглядят просто потрясающе, и это его возбуждает.

– Может, дело в одевании-раздевании?

– Нет-нет, все не так просто. Я их застала, я их видела, хотя мне совсем не хотелось этого знать.

– Ах ты черт! Как больно.

– Я ничего о себе не воображаю, правда, но если б ты ее видела. – Эвелин снова случайно задела крышу рукой. – Извини. Ты не поверишь, правда не поверишь. В голом виде она такая бабища.

– А Адам?

– Он так и стоял, за шкафом, без ничего…

– Адам в костюме Адама. Ему, что ли, нравятся такие женщины?

– Да нет, они ж не все такие. Но теоретически на ее месте могла бы быть любая, любая клиентка, любая женщина.

– Не знаю, насколько тебе это интересно, но со мной он вел себя прилично, правда – прямо как ангел.

– Я верю, я очень тебе верю.

– Я сказала какую-то глупость, что я готова исполнить любое его желание или что-то вроде того, я даже думала об этом. Я просто хотела, чтобы он меня провез, на все остальное мне было плевать. Но он ни одного словечка не отпустил, ничего такого. Я уж думала, он голубой…

– Адам?

– Ну, он же портной. У меня есть один знакомый парикмахер, голубой, а парикмахер и портной – не такая уж и разница.

– Портной – это все-таки другое!

– Не важно, я просто хотела сказать, я думала, он либо голубой, либо правда любит свою жену.

– Может, и любил когда-то.

– Если б мужчина поехал вслед за мной на такой старой тачке, хоть я уже и с другим… Это все-таки что-то значит.

– Только вот что?

Катя легла на спину, подложив руку под голову.

– Ты правда хочешь вернуться?

– Самое ужасное, что раз в несколько часов мое решение меняется, – сказала Эвелин.

– У тебя там есть кто-нибудь из родных?

– Нет, никого. У Адама есть тетя, не по прямой линии, она к ним раньше иногда приезжала. Ее муж в какой-то момент бежал, он то ли не хотел больше приезжать в ГДР, то ли его не пускали, занимает какой-то высокий пост.

– У нас все там. Мы всегда были единственными, кто еще не перебрался на Запад.

– Когда начинаешь об этом думать, когда это вдруг начинает казаться таким осуществимым…

– Тогда уже не можешь больше спокойно ни о чем думать. Я даже считаю, что уехать – это наш долг, мы ведь даже не знаем, что такое настоящая жизнь.

– Адаму так мало надо. Пить пиво по вечерам, сидеть в саду, курить сигару, потом сосед к забору подходит… Он даже с соседями в хороших отношениях. Меня это привлекало, он был такой независимый, знаешь, в этом что-то было. Университетские мальчики, они были такие осторожные и правильные, по сравнению с ними Адам был глотком свободы. За словом в карман не лез. Но если все это ради того, чтобы посидеть в саду…

– Вы никогда никуда не ездили?

– Были один раз в Болгарии. Деньги-то у него есть. Денег у него куры не клюют, по крайней мере, по моим меркам. Адам даже детей хотел. Но… я…

Эвелин повернулась лицом к стенке палатки.

– Что такое? Эй, Эви?

Катя осторожно погладила ее по волосам и по плечам.

– Что такое? Ты плачешь?

– Я избавилась от ребенка.

– Я тоже через это прошла. Но это был такой подлец, настоящий уголовник.

– Адам об этом не знает. И тебе я запрещаю ему об этом рассказывать – никогда, обещаешь?

– Да, конечно.

– У тебя, по крайней мере, была причина. Но я, я просто подумала, я лучше подожду. А теперь я думаю: хорошо, что у меня нет ребенка. Что мне с малышом на Западе делать?

– Я не хотела быть всю жизнь привязанной к тому типу, я и так слишком часто об этом думаю.

– Они вообще еще здесь?

Эвелин подняла голову.

– Твои мужчины?

– Мои мужчины?!

– А что, это ведь так, у тебя двое, а у меня ни одного.

Эвелин высморкалась.

– Можешь забрать себе одного, это бы все немного упростило.

– Тогда я завтра спрошу, не хочет ли меня кто-нибудь из них.

– И кого ты спросишь первым?

– Конечно, Адама.

– Но он же не хочет уезжать!

– Все равно, если ты не возражаешь?

– Послушай – это еще что?!

– Прямо целое стадо.

– Ты слышишь, что они поют?

– «Германия превыше всего»?

– Да нет, это же наш, это наш национальный гимн!

34
СКАЗКА

Эвелин, Катя и Адам сидели в маленьком угловом кафе на улице Непштадион, одинаково удаленном от посольств ГДР и ФРГ.

Катя отодвинула от себя пустую чашку.

– От такого количества кофе мне еще сильней спать захочется.

– Все-таки как-то странно, что мы здесь их деньги просаживаем, – сказала Эвелин.

– Почему, я же верну их посольству, – сказал Адам.

– О Боже, а я-то думала, что наконец-то живу не за твой счет, – сказала Катя.

– Деньги для того и нужны, чтобы их тратить.

– Да ладно, Адам, не задавайся. Мы не можем даже снять здесь номер в гостинице или сходить поужинать по-человечески.

– Вам чего-то не хватает? У меня нет ощущения, что я себе в чем-то отказываю. Намного лучше и быть не может.

– Ты уже даже не замечаешь, как это унизительно.

– Если «Хилтон» сделает тебя счастливее – пожалуйста. Такой ночи, как эта, у тебя там точно не будет.

– Я вполне могу обойтись без наших пьяных соотечественников.

– Это все кандидаты на выезд, ты же сама слышала.

Подошел официант, поменял пепельницы и забрал пустые тарелки.

– Мне стыдно, – сказала Катя, – но с паспортом я чувствую себя лучше.

– Это нормально. – Адам достал новую сигару. – Я вам не помешаю?

– Мне нет.

– Подожди хотя бы, пока мы выйдем. Может, попросим счет?

– Я бы еще чего-нибудь выпил, сока или чего-нибудь такого.

– Но что действительно ужасно…

Катя оперлась локтями на стол и закрыла лицо ладонями.

– Что? – опросил Адам, уже с сигарой во рту, потряхивая спичечным коробком.

– Вы будете считать меня совсем ненормальной, но, когда я оттуда вышла, я чуть не разревелась…

– Я тобой и так восхищалась, – сказала Эвелин, – тем, что ты на это решилась.

– Я до смерти перепугалась.

– В штаны наложила… – сказал Адам и закурил сигару.

– Ну-ну, хоть у тебя все хорошо, – сказала Эвелин.

– Я чуть не заревела, там пахло чем-то таким родным. – Катя покачала головой. – Простите, пожалуйста.

– Правда, мне это тоже что-то напомнило. Школу или типа того.

– Коробку для бутербродов, – сказала Катя. – Как будто они все вдруг открыли свои коробки для бутербродов. Они нас еще и утешали.

– Они вели себя, как вполне приятные люди, – сказал Адам.

– Неудивительно, теперь-то, когда от них все бегут. Они от радости до потолка готовы прыгать, когда кто-нибудь говорит, что хочет вернуться. Подожди, вот приедешь домой, посмотришь, как они с тобой заговорят. Они уже двадцать лет как запрещают текст собственного национального гимна!

– Я не собираюсь возвращаться, только не это, – сказала Катя.

– Я не тебя имею в виду.

– Вдруг опять этот запах. Мне вдруг показалось, что я уже давным-давно уехала.

Адам засмеялся и закашлялся:

– А я бы мог продать свой «временный заграничный паспорт», устроил бы аукцион.

– Твои шуточки неуместны, Адам.

– Подожди еще. Наверняка есть много людей, которым это было бы интересно. Те типы, которые подсчитывали доллары. Если я их спрошу…

– Михаэль идет!

Катя вскочила и выбежала на улицу.

– Эви, сделаешь для меня доброе дело? Сядешь вперед на обратном пути?

– Тогда тебе придется потушить вот это.

Адам положил сигару в пепельницу и начал высматривать официанта.

В дверях появилась Катя:

– Нам надо выйти на улицу, он хочет нам что-то сказать, что-то случилось!

– Что-то плохое?

– Не думаю.

Эвелин пошла вслед за Катей. Адам взял сигару из пепельницы, затянулся и подошел к стойке. Он наблюдал за движениями шариковой ручки официанта по бланку чека, а потом внимательно посмотрел на подчеркнутую двойной чертой сумму. Отсчитал банкноты и, тихо произнеся «Viszontlátásra», положил их рядом с чеком. Официант слегка поклонился в знак благодарности.

На пороге Адам вновь затянулся сигарой и выпустил дым в голубоватое сентябрьское небо.

– Он договорился для тебя о месте в посольстве? – спросил Адам, когда Катя и Эвелин перестали обниматься.

– Шути-шути, через пару дней границу откроют, – сказал Михаэль. – Это абсолютно точно.

– Так же точно, как и бессмертие.

– Они откроют границу! – сказал Михаэль.

– Ерунда, – сказал Адам. – Откуда ты взял эти сказки?

– Как бы тебе это ни не нравилось, еще несколько дней…

– Почему мне это должно не нравиться? Тогда я, может, действительно что-нибудь выручу за свой паспорт.

– С этого момента – все за мой счет, – сказал Михаэль. – А сегодня вечером шикуем в ресторане!

Адам выпустил в воздух несколько облачков дыма и двинулся к машине. Отпер свою дверь и открыл изнутри все остальные. Михаэль придержал дверь сначала для Кати, а потом для Эвелин.

– Можно я сяду вперед? – спросила Эвелин.

Михаэль кивнул и отступил в сторону, чтобы она могла подойти к машине.

На то, чтобы выехать из Будапешта, у них ушло сорок пять минут. Адам дал Эвелин карту, но она вскоре заснула. Катя тоже прикрыла глаза. Только Михаэль сидел прямо и смотрел в окно, как будто боясь упустить что-то из виду.

В Секешфехерваре они съехали с шоссе. В Веспреме Адам поехал не по указателю на Балатонфюред, а параллельно северному берегу, в сторону Тапольцы, чтобы еще немного полюбоваться видами. Через несколько километров после того, как они съехали с городской кольцевой дороги, мотор, однако, начал тарахтеть, пока не заглох окончательно. В ту же секунду все вдруг проснулись.

– Ничего страшного, – сказал Адам и откатил машину к обочине, – это просто свечи зажигания.

Он достал из багажника инструмент, откинул крючок на капоте и улыбнулся. Эвелин он казался магом, который начинает свое представление. Адам открыл капот. Он уже пару раз показывал ей, как доставать металлический корпус, выворачивать свечи и чистить их проволочной щеткой. Но когда Эвелин вышла из машины на этот раз, она увидела, что он ничего не делает, что он просто стоит, опершись руками на капот, закрыв глаза.

– Адам, – тихо спросила она, – что-то случилось?

35
НА БУКСИРЕ

Было уже за полдень, когда Адама наконец-то удалось убедить в том, чтобы он не предпринимал больше никаких попыток починить машину самостоятельно и вместо этого попросил бы отбуксировать ее. Увидев голосующих Эвелин и Катю, останавливалось много водителей. Но либо они не ехали до Балатона, либо у них не было с собой буксирного троса, либо они начинали объяснять что-то непонятное. В конечном счете Эвелин и Катя поймали машину, доехали до ближайшей деревушки и позвонили Ангьялям.

Около пяти господин Ангьяль вышел из своего белого «трабанта»; Михаэль и девушки разложили на обочине плед и дремали.

– Уплотнитель! – воскликнул Адам навстречу господину Ангьялю, который доставал с переднего сиденья большую миску.

После того как Эвелин взяла у него картофельный салат, господин Ангьяль, сдвинув очки на лоб, согнулся над мотором. Катя раздавала приборы и тарелки, а Михаэль разливал из большой бутылки белое вино. Но ни Адам, ни господин Ангьяль не захотели присоединиться к пикнику.

Наконец, когда к «вартбургу» был прикреплен буксирный трос, они вытерли руки о траву и подсели к остальным. Адам начал есть картофельный салат прямо из миски и положил себе в рот оставшиеся фрикадельки.

– Ты считаешь, мы все поместимся в машине? – спросил Михаэль.

– Мы можем и на попутке доехать, – предложила Катя.

– Вы все садитесь к нему, – скомандовал Адам. – Два длинных гудка означают, что нужно остановиться. Два коротких – что вы едете слишком быстро!

– Три длинных, – сказал Михаэль и встал, – что ты нас обгоняешь.

Он протянул Адаму руку – тот дал ему свою, подтянулся и встал. Когда они сели в машину, господин Ангьяль опустил стекло, сдвинул очки на нос, словно забрало, и, медленно трогаясь с места, поднял руку.

– Ну здесь и грохот, – сказал Михаэль. – У меня прямо все тридцать три удовольствия.

Катя повернулась и помахала Адаму, но тот сосредоточенно смотрел то в зеркало заднего вида, то на кузов «трабанта».

– Я чувствовал себя, как в сказке, – сказал Михаэль. – Даже описать вам не могу, как я happy. Когда он сказал, что мне не стоит ни о чем беспокоиться, что через пару дней все закончится – я так рад, что мне не придется бросать тебя одну! – Михаэль вполоборота повернулся назад и положил руку Эвелин на колено. – Прямо как в сказке, правда?

– Пожалуйста, – сказала Эвелин, – смотри лучше вперед.

– Я в это поверю, только когда сама там окажусь, – сказала Катя.

– Можешь быть уверена. Обычно посольские никогда ничего не рассказывают. Если уж они добровольно рты раскрыли…

– Может, они просто от тебя отвязаться хотели, – сказала Катя.

– Венгры подписали международную конвенцию о беженцах и разорвали соглашение с вашими идиотами, они никого больше не будут выдавать! Это мне там сказали! А в Баварии возводят один палаточный лагерь за другим. Они готовятся к массовому наплыву. Об этом не только «Бильд» пишет.

– И тогда мы просто переедем через границу на машине? – спросила Катя.

– Мы помчимся, как только границу откроют, а тебя возьмем с собой.

– Меня можете высадить в Мюнхене.

– Ты могла бы поехать с нами в Гамбург, тогда бы вы вдвоем оформляли все бумаги, так гораздо удобнее!

– Вообще-то я в Гамбург не собиралась.

– Только на пару дней. У меня ты даже могла бы пожить в отдельной комнате!

– Я даже не знаю, как Эвелин к этому отнесется. Вы же, может, хотите…

– Нет, как раз для Эвелин это было бы просто здорово! Вы только подумайте, вы сможете гулять вдвоем по порту, рыбному рынку, Альстеру, по музеям, это же гораздо приятнее, чем в одиночку. А по выходным будем куда-нибудь выбираться, на природу выезжать…

Михаэль повернулся так далеко назад, что господин Ангьяль похлопал его по плечу и жестом указал на зеркало заднего вида.

– Да сядешь ты, наконец, нормально! – не вытерпела Эвелин.

– А если это всего лишь сказки? – спросила Катя.

– Они знают, что говорят!

Господин Ангьяль опустил козырек. Солнце нависало прямо над дорогой и, казалось, стремилось прожечь дыру в горизонте.

– Катя, если хочешь, ты ведь для начала можешь переехать к нам, к Ангьялям, у меня в комнате есть свободная кровать, – сказала Эвелин.

– Ты думаешь, это можно, просто так?

– Да, а почему нет?

– Странно будет, если Адам вдруг исчезнет из виду, – сказал Михаэль и посмотрел сквозь заднее стекло.

Эвелин и Катя тоже обернулись. Адам, казалось, не отрываясь смотрел на буксирный трос и на задние фары «трабанта». На лбу у него образовались две вертикальные морщины. Он жмурился.

– Ему бы надо козырек опустить, – сказала Катя, повернулась обратно и достала из сумки кубик Рубика.

– Да, надо бы, – сказала Эвелин и сделала Адаму знак рукой. Но он ее не заметил.

36
ВОСКРЕСЕНЬЕ

– Пожалуйста, не трогайте, – сказала госпожа Ангьяль и оттеснила от стола Эвелин, которая хотела собрать посуду после завтрака. – Идите в горы, все вместе! Адам, пожалуйста, сегодня отличная погода.

– Раньше мы туда часто ходили, – сказала Пепи, – там правда очень красиво.

Других идей ни у кого не было. И даже Михаэль и Катя, поначалу опять усевшиеся перед телевизором, пошли в свои комнаты, как послушные дети. Адам достал из чемодана полуботинки, которые не надевал с начала лета, и переобул сандалии.

Им пришлось немного подождать Пепи, искавшую свой рюкзак. Госпожа Ангьяль заварила чай и, несмотря на все протесты, намазала бутерброды.

Стояла такая тишина, что каждую машину и каждый мопед было слышно за километр. Изредка снизу доносились отдельные крики и плач детей. Порой вдалеке раздавались звуки, похожие на выстрелы.

– Бедные скворцы, – сказала Эвелин.

Когда зазвонили после воскресной службы, появилась Пепи с рюкзаком, который она не захотела дать нести ни Адаму, ни Михаэлю. Они спустились к дороге и повернули налево, на улицу Роман, как будто собирались идти на озеро. У часовни Святой Анны они еще раз свернули.

– Раньше я этого не замечал, – сказал Адам. Он остановился возле часовни.

– Чего? – спросил Михаэль.

– Ну, смотри! – Адам показал на дату над дверью. – Тысяча семьсот восемьдесят девятый! Встаньте-ка сюда. Давайте, а то у нас вообще еще ни одной фотографии. Миша и Эви – по краям, а вы вдвоем – в середину.

Они безропотно слушались указаний Адама. Он не торопился и несколько раз поменял диафрагму.

– Когда я скажу «вперед», начинайте двигаться, сделайте шаг вперед.

– Это еще зачем? – спросил Михаэль.

– Ты ему верь, это правда красивый эффект, – сказала Эвелин.

– Вперед! – сказал Адам и нажал на спуск. – Отлично. А теперь еще разок.

Все четверо снова выстроились под надписью «Anno Domini 1789».

– И – вперед! – воскликнул Адам. – Очень хорошо.

– А теперь – ты!

Эвелин взяла у него фотоаппарат.

– Катя – с края, ты – рядом с ней, – скомандовала она.

Адам отпрянул назад, случайно дотронувшись до руки Михаэля, которой тот уже успел обхватить Пепи за плечо. Он осторожно обнял Пепи за талию.

– Так не пойдет, – сказала Эвелин, – просто встаньте рядом.

– И – вперед! – скомандовал Адам.

Они еще раз сделали шаг вперед. Затем Пепи пошла первой по тропинке, которая петляла между дачными участками и виноградниками, поднимаясь к верхнему шоссе. Вскоре они свернули и пошли по указателю на дом Розы Сегеди.

– Этому дому уже точно больше двухсот лет, – сказала Пепи, когда они дошли до него.

Человек десять стояло в ожидании, когда на другой стороне улицы откроется веранда ресторана.

– Здесь мы посидим на обратном пути, – сказал Михаэль. – Должен же я вас хоть один раз в ресторан пригласить.

Дальше начинался лес. По каменистым тропкам они шли гуськом, Пепи с рюкзаком – впереди, за ней – Эвелин, позади всех – Михаэль.

Минут через пятнадцать подъем прекратился, тропинка здесь пролегала между верхними террасами виноградников.

– Они уже урожай собирают? – поинтересовался Михаэль.

До них доносились голоса и звук винограда, сыплющегося в пластмассовые ведра.

– Это цвайгельт, ранний сорт, – сказала Пепи.

Узнав Пепи, хозяин виноградника срезал несколько кисточек, и по одной, зажимая их между большим и указательным пальцами, начал протягивать через забор, где немцы уже подставляли ладони. Мелкого, сладкого винограда им хватило на весь оставшийся путь.

Стоял теплый, словно еще августовский день. По озеру и бухте, открывавшимся их взорам, курсировали яхты, на обочине дороги валялись перезрелые сливы, над которыми жужжали пчелы. Дойдя до узкой каменной лестницы, они поднялись наверх и присели отдохнуть на высеченной в скале скамье, дышавшей влажной прохладой. Когда они дошли до самого верха, осталось совсем недалеко до креста, каменного распятия 1857 года, с медным Иисусом, раскрашенным так, что в глаза бросались в первую очередь капли крови. Недалеко от этого места на земле около урны скопилась куча мусора.

Они сели на камни под крестом, в двух-трех метрах от края обрыва. Противоположный, южный берег Балатона был равнинным, если не считать двух холмов, видневшихся напротив. Солнце отражалось в воде, на которой тени от облаков вырисовывались ярче, чем на суше. Казалось, они совершенно не двигались. Виноградники под ними напоминали заштрихованную поверхность, по дыму угадывалось несколько костров. Почти на одном уровне с ними в воздухе завис жаворонок.

Термос с чаем пошел по кругу, Пепи раздавала завернутые в бумагу двойные бутерброды. Адам разложил мокрую от пота рубашку на теплом камне и сделал несколько фотографий.

– А внизу закажем сома на гриле с винным соусом и чесноком, – сказал Михаэль.

– Ты завтра уезжаешь? – спросила Катя.

Михаэль кивнул и положил себе в рот кусочек яблока.

– Я думала, ты нас подождешь.

– Я бы с удовольствием, но не получается.

– Они тебя обманули, они от нас просто отвязаться хотели.

– Вот увидишь, это не сказки.

– Я так больше не могу, – сказала Катя. – А ты не спрячешь меня у себя в багажнике?

– У него нет багажника.

– Тогда под пледами и сумками, так тоже получится. Они больше не проверяют. А даже если и проверят, они нас пропустят.

– Поверь, еще пару дней, и все.

– Но ты же ничем не рискуешь, – сказала Катя.

– И как ты себе это представляешь? Мне сказать, что я не заметил, как ты забралась ко мне в машину?

– Например.

– Вы не могли бы о чем-нибудь другом поговорить? – сказал Адам. – Лучше, чем здесь, вам все равно нигде не будет.

Он пошел вместе с Пепи наверх, к мемориальному кресту.

Раздался гудок, похожий на завывание сирены, а после показался приближавшийся к Бадачони поезд. Мерный стук колес замедлялся. Когда поезд остановился, с вокзала донеслись звуки громкоговорителя.

Адам провел рукой по подножию креста, на котором были выбиты или процарапаны имена и годы. Чем более ранним был год, тем тщательнее были сделаны надписи.

– Пепи, – сказал Адам и показал на одно имя, которое было выбито над двумя образующими полукруг лавровыми ветвями. – Габор Киш, тысяча восемьсот восемьдесят девять. А здесь – еще одна надпись восемьдесят девятого года, Йожеф Бодо. Мы могли бы попросить кого-нибудь выбить здесь наши имена, тогда через сто лет людям тоже будет чему подивиться.

– Да, – сказала Пепи и кивнула. – Для этого нам надо будет ночью прийти. Я знаю одного человека, который может сделать такую надпись.

– Хм-м, – протянул Адам и тоже кивнул.

Они пошли обратно к остальным, он снова надел рубашку.

Пепи повела их дальше, на возвышение, с которого открывался вид на островерхие холмы вдалеке, рассказала о римлянах, в честь которых названа улица Роман, и объяснила, что магматические породы хорошо подходят для виноделия. В остальном говорили мало. Михаэль то и дело клал Эвелин руку на плечо, но на все, что он говорил, она отвечала односложно, а тропинка все время принуждала их идти друг за другом. Пепи держалась рядом с Адамом. На последнем отрезке пути Эвелин шла между Катей и Пепи, мужчины же поспешили вперед в надежде занять столик на веранде.

После обеда они спустились вниз, к озеру, позагорали и выпили кофе. В воду пошла одна Катя. Она заплыла так далеко, что Пепи уже собиралась вызывать спасателей.

Вечером, около семи, они сидели за накрытым столом и ждали, когда выйдут старшие Ангьяли.

– Хороший день сегодня был, – сказала Эвелин.

Почти в тот же самый момент из дома послышались крики госпожи Ангьяль, она махала руками из-под пластмассовых полосок занавески, приглашая скорее зайти внутрь. Она была в блузке, которую для нее сшил Адам.

– Сюда, идите сюда!

Катя, Эвелин и Михаэль бросились к телевизору. Адам налил себе еще вина. Он встал, держа бокал в руке. Но вместо того чтобы зайти в дом, остановился около маленького вольера и начал рассматривать черепаху, улегшуюся в плоскую миску с водой.

– Адам, – сказала Пепи.

Из дома доносился голос госпожи Ангьяль, она переводила.

– Кажется, свершилось, – сказала Пепи.

Она тоже вздрогнула от испуга, когда Катя и Михаэль вдруг громко закричали.

– Что ты говоришь? – спросил Адам, поставил бокал обратно на стол и вытер мокрую руку о брюки.