Текст книги "Свои"

Автор книги: Инга Сухоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

В квартиру позвонили, и скоро одни за другими приходили врачи, милиция, еще кто-то. Звучали цифры, суммы, время от времени всплывало имя Фриды, и тут же все вопросы переправлялись к Зине. Зина, если и справлялась, – только потому, что рядом были Вернеры. Наконец, всё стало утихать. Фрида закрылась в большой комнате, Зина на кухне поила Джину с Адамом Егорычем кофе. Тогда же Вернер, стараясь отвлечь всех от печальных мыслей, поинтересовался:

– Так фамилия вашей бабушки Шефер?

– Да. По мужу Шефер, урожденная Можаева.

– А имя Евгении Леонгардовны Раевской вам что-нибудь говорит?

– Насколько я понимаю, речь о бабушкиной знакомой.

– А знаете, именно Евгения Леонгардовна передала мне в свое время рукописи Чащина. Она же рассказывала, что их ее подруга в Саратове каким-то чудом спасла. Прятала где-то, даже с обыском к ней приходили. Вот я и думаю, может, это ваша бабушка и была?

– Верно, бабушка и была. Только приходили не с обыском, а с досмотром, и не из-за стихов Чащина. Они просто под руку попались, и не рукописи, а сборник уже напечатанных, а потом запрещенных стихов. Но рукописи тоже были, просто до них не добрались, а сборника тот бабушка по памяти потом записала. А вы, стало быть, и есть тот самый Адам Георгиевич Вернер, который предисловие к его сборнику написал?

– Он.

– У меня ваша книга особо хранится. Там внутри и открыточка от Люси. Только почему же вас Адамом Егорычем называют, если вы Адам Георгиевич?

– А меня как только не называли… Вот я и предоставляю людям возможность говорить так, как им удобнее, по их языку, по воспитанию, – и чуть задумавшись, продолжил – Надо же… Так хотел Полину Васильевну найти… И вот, пожалуйста.

– Да, грустно. Но никогда не поздно отблагодарить. Так что вы, Зина, малейшая сложность, трудность, – сразу звоните! – прощалась Джина.

– Звоните, звоните, – вторил супруге Адам Георгиевич. – Фрида сейчас не в себе, а вам одной сложно будет. Вы уж не стесняйтесь.

– Обязательно, конечно… – благодарила их Зиночка.

Такова история, – самые несовместимые события нередко происходят бок о бок.

Таковы люди, – самые близкие оказываются вдруг безнадежно далеки; самые непохожие, разделенные границами, культурами, годами, – вдруг проявляют способность понимать, чувствовать друг друга, становиться нужными несмотря на различия.

Глава 18. Последние дни

Боль утраты переживается каждым человеком по-своему. У кого-то все на поверхности, у кого-то так глубоко, что с первого взгляда и не заметишь, но это не значит, что боли нет. Поэтому и нельзя, невозможно по одной только внешности судить о том, кто, что и как чувствует.

Чтобы хоть как-то справляться с печальными хлопотами, пусть и с помощью Вернеров и маминой знакомой Катерины, Зине приходилось удерживаться от обессиливающих мыслей и чувств.

А вот Фрида совсем из колеи выбилась. Дома ее раздражали соболезнования и сочувствия окружающих, и она убегала в Ленсовет, но скоро слухи проникли и туда, и Фрида почти безвыходно сидела в своем кабинете: допоздна пила кофе, курила и раскладывала пасьянсы. К счастью, Аллочка всегда готова была сбегать за пирожками-бутербродами в столовую.

Да, кому-то повезло иметь натуру простую и прямую, способную прямо выплакать свое горе. Другие свои беды и от чужих глаз прячут, и себе горевать не дают: уходят с головой в работу, в хлопоты. Третьи и вовсе боятся о своей боли думать. Но это-то самое страшное и есть. И чем дольше такое поведение длится, – тем страшнее может быть итог. И если раньше Зина старалась пореже попадаться матери на глаза, чтобы не раздражать ее лишний раз, то теперь решила быть поближе, повнимательней. Но уже через три дня надо было выходить на работу…

***

На девятый день, – надо ж было так совпасть! – в кабинет к Фриде заглянул Калемчий, и с ледяным равнодушием красивых глаз выразив приличествующие кондоленции, сообщил, что лента готова:

– Если хотите, можем посмотреть прямо сейчас.

Фрида кивнула, Аллочка побежала звать «своих» в просмотровый зал. Нашла только Римму с Артурчиком и Иванова, и скоро все сидели в небольшом зале, уставившись на экран.

…В аппаратной застрекотало, свет погас, на экране замелькали черно-белые кадры «Ленинградской кинохроники».

В это же время на Литейном вспоминали Полину Васильевну. Тетя Женя говорила о Саратове, Господин Актер – об актрисе Полине Можаевой, о ее служении в ленинградском театре, Зинаида Станиславовна была необыкновенно молчалива. Вернеры, Адам Георгиевич с Джиной, рассказывали удивительную историю чащинских рукописей, и снова помогали Зине в хозяйских хлопотах. Поминки подходили к концу, когда вдруг пришли разгоряченные впечатлениями «свои».

Аллочка, не в силах сдержать восхищения, бросилась рассказывать о фильме Калемчего, о Фриде, какой она предстала в этом фильме. О! Это была удивительная, романтическая, красивая, немного печальная женщина. Она грустила по настоящей, возвышенной жизни. И жизнь эта была прекрасной уже потому, что прекрасная женщина мечтала о ней, и столько в ней было яркого, эмоционального, сгущавшегося иногда до слез в горле, что только слепая черствая душа не посочувствовала бы, не пожелала бы ей лучшей доли, лучшей жизни, хотя бы для того, чтобы этой женщине не было так грустно. Фрида ненавидела жалость, но фильм вышел не о жалости, – о величайшем таланте человека жить возвышенным, чтобы ни творилось вокруг. И в центре всего этого была она, Фрида как символ освобождения от быта, от суеты, как символ новых времен. А уж какими они будут, эти времена… Кто ж ответит? Это уж вопрос к зрителю.

Гости, случайно выслушав речь Аллы, растерянно поздравили Фриду и тихо разошлись.

Последующие события только усугубляли дух противоречий сгущавшийся вокруг Фриды.

В Ленсовете только и разговоров было – о том, что пора бы Петербургу, бывшей столице, по примеру Прибалтики, выбрать свой, независимый от Москвы путь, в конце концов, город со столь необычной, великой и трагической судьбой заслужил особого статуса. И конечно, эта смелость, это стремление к самодостаточности не могли не вдохновлять Фриду. Но сколько ее коллег, сколько недавних единомышленников вдруг обнаружили в себе неспособность к самостоятельности, малодушие, страх истинной свободы, – для нее это было горьким прозрением и тягостным разочарованием.

А пока Фрида размышляла о незрелости, несостоятельности советского человека, Нюша, воспользовавшись независимостью Латвии, вышла замуж за весьма престарелого голландца и собиралась покинуть Ригу навсегда. Ах, как искусно, как изящно подталкивала ее Фрида к мысли предложить ленинградской сестре пожить в пустой квартире в непростом доме их детства или хотя бы в Юрмале. Но сердце Нюши уже закрылось для воспоминаний детства.

И Фрида расстроилась. Расстроилась настолько, что вдруг решила остаться в Ленинграде. К тому же в Латвии русских все чаще называли оккупантами, все ощутимее становился там нацистский дух, – дух ненависти, дух человекоубийства. И снова Фриде приходилось выбирать не ту землю, что милее, а ту, что надежней

***

Сороковины[99] Фрида провела на каком-то митинге. Зато на следующий день на работу явно не торопилась, и тоном, не допускающим возражений, вызвала Зину на разговор:

– Мы обе знаем, бабушка – последнее, что нас связывало! – отчеканила Фрида. – А теперь она умерла, и эта игра в дочки-матери бессмысленна!

– Но я… – замямлила было Зина.

– Не перебивай! – оборвала ее Фрида. – Все это притворство, лицемерие… Сплошная ложь! Больше я этого не потерплю, слышишь! Дальше мы будем жить раздельно. И прошу, когда разъедемся, не ищи меня. На глаза не попадайся. Совсем прилипалой стала. В Европе, между прочим, неприлично взрослым детям при родителях оставаться. Пора и тебе взрослеть.

Скоро, благодаря депутатским связям, Фрида переехала в однокомнатную сталинку в Петроградском районе, а Зина – в хрущевку в пригороде.

Их прежняя квартира отошла соседям, – в прошлом обитателям партийных кабинетов, ныне – чиновникам Смольного. Дворником вместо Зины взяли какого-то гастарбайтера, впрочем, человека кроткого и добросовестного.

Из дневников Зины V. На краю цивилизации

Последняя запись .

Новое место как новая жизнь. Уют деревенских домиков, кружево Ижорского многоречья, природное величие дикой Невы с гигантскими ивовыми шарами-плавнями на серебряной глади вод. Птиц каких только нет, всех не перечислишь.

Дач заброшенных много. Идешь-идешь по лесной тропинке, вдруг – заросли сирени или густая, но ровная галерея из сросшегося боярышника или поле люпинов…. А какое озеро в лесу есть, – сказка! С мостиком к воде, с огромным кустом папоротника у самой воды. Наверное, именно такие на Ивана Купала должны расцветать. Осенью в перелесках то яблони, то вишни попадаются, и только с ноябрьскими холодами все великолепие отходит, воздух легким, прозрачным становится. А как ароматны первые заморозки! Может, из-за одичавших садов, а может, потому что так и пахнут первые морозцы: фруктами, зеленью, свежестью. Я в такие дни всегда о маме вспоминаю. У нее же в ноябре день рождения.

Она по-прежнему не хочет меня видеть, не отвечает по телефону, бросает трубку. Моя далекая звезда, моя ноябрьская Капелла[100]! Иной раз так облачно, луны и той не видать, вот и ждешь ясных ночей, чтобы со звездами поздороваться… А те тоже и прятаться любят, и на месте не стоят, – что делать, не всякая звезда хочет быть разгаданной.

А может, дело не в разгадке, – просто мне ума не хватает? Столько лет училась выявлять связи, причины, следствия, а толку ноль. До сих пор не могу воедино связать события того дня: в одной комнате бабушка умирает, в соседней – политики что-то празднуют. Так и существуют они в моем воображении, словно не имеющие связи. Причем умом я вроде бы все понимаю, но вот увидеть оказалось тяжелее. Слишком сложно для меня? Слишком просто? Или ищу не то, не там? а найди я правильные слова, и все окажется предельно просто, но этих-то слов я и боюсь? В любом случае, хватит с меня этих опытов в дневниками.

В конце концов, бог с ними, с умом, с разгадками, мне бы только знать, как там мама. Я ведь все-таки дочь. И пришла в этот мир не из пустоты, а как дочь пришла. И что бы ни было, всегда ею останусь. И любить буду как умею. Вот и люблю: со звездами разговариваю, иногда молюсь своими словами, а на работе газеты читаю, надеюсь, – вдруг что о ней мелькнет.

Я ведь киоскером устроилась (озеленителей здесь без меня хватает, и судя по обилию цветников, топиариев, альпийских горок, – талантливых озеленителей). А я в киоске сижу, когда время есть смотрю, что пишут. Вот мама «участвовала», вот «высказала мнение», – а значит, жива-здорова, мне и спокойней. Кстати, заодно о других эпигонах нового времени узнаю.

Пояркова, после роспуска Ленсовета, удалилась от цивилизации, не знаю, закончила ли она свою систему, но мемуары уже написала, там она, в основном, обижается: обижается, что режим оставил ее без отца, хотя тот сам покинул СССР и никакой связи с родными не поддерживал, – ни с женой и дочерью, ни с отцом и матерью. Римма уверена, что виноваты во всем советские спецслужбы. Может, и так, а может, и нет. В любом случае, мне за ее обидами одно видится – желание до конца разобраться со своими дочерними чувствами.

Белобрысый Артурчик к очередному светилу пристроился, вроде сам теперь в депутаты собирается. Страшно не любит, когда ему припоминают его трогательную привязанность к Римме. Всем поведением настаивает на том что «он сам». Но сам он, по телевизору как-то видела, глаза от бумажки оторвать боится, только по ней и читает. Кто знает, может, это-то от него и требуется…

Томилина являет чудеса верности европейским друзьям. Уверовав в истинность их идеалов, всей душой возненавидела Россию. Недавно милая, дружелюбная женщина, теперь ругается как сапожник (да простят меня сапожники). И все чаще от возмущения уезжает в Прибалтику, там вроде бы с нацистами хорошо сдружилась. Но это, наверное, газетная «утка», у Томилиной же отец в войну Северные конвои сопровождал. Говорят, героической личностью был.

Калемчий… На мой взгляд, это уже не о политике, это что-то из медицины. Начиная с внешности… Глядишь на его лицо и удивляешься, как могут со временем обезобразиться прекрасные черты. Как будто писал художник портрет великосветского красавца, да вдруг разозлился, – и превратил его в уродца.

И вот этот портретный уродец заявляет, что человечество – это скопище животных, где есть травоядные и хищники, восхищается Европой, которая не побоялась признать этих, по сути, животных законов, законов естественного права, и основала на них свою цивилизацию, а потому и процветает. А во Франции жить решил, потому что здесь, по его мнению, умеют учесть, уважить хищное начало в человеке. А это, на его взгляд, очень даже важно, потому что первые, неразумные люди травоядными были, – тупиком эволюционного развития. И только человек всеядный, а в его теории, скорее плотоядный, – только он смог дорасти до человека разумного. И Франция понимает это как никто, и потому предлагает желающим отведать птичку-овсянку в арманьяке. Дальше с пристрастием настоящего гурмана описывает, как несчастную закармливают, ослепляют, живьем маринуют в бренди, жарят, а затем поедают, накрываясь белыми льняными салфетками с головой. И все сливается в этот миг: торжество хищника, наслаждение вкусом, требование культуры, – все учтено и всему находится место.

Я читала его откровения и вспоминала Легенду о Белом камне. Там ведь тоже птаха была – зелененькая, с золотистыми крапинками, на овсянку-дубровника похожа. И вот эту мою Жар-птицу я ни на какую эволюцию, ни на какую цивилизацию не променяю, кто бы что бы ни говорил.

О Разумнике тоже читала. В советское время краса и гордость ленинградской эстрады, переехал жить в Германию, и на вопрос: «У вас же одной из основных тем патриотическая была, как вы переживаете разлуку с Россией?» – отвечает:

«Мне проще говорить о чувстве дома, чем о любви к родине. Честно говоря, все эти сюсюканья с березками, – не понимаю я их. Березки есть и в Германии. Но в Германии куда больше внимания уделяется комфорту, качеству жизни, – что и дает возможность чувствовать себя здесь как дома. А если я чувствую себя как дома, – значит, это мой дом и есть. А в Россию съезжу, когда будет желание».

Молодец! освоил тактику мобильной жизни: жить там, где лучше, работать – где больше платят. А что наше «где родился, там и пригодился»? В прошлом осталось, вместе с городами, которые местные жители за свой счет строили (и не только собственные дома, – школы, приюты, больницы, богадельни строили), вместе с усадьбами, когда-то щедро рассыпанными по всей Империи, вместе с великой историей. Теперь об этом даже вспоминать нежелательно, – мода такая. А вот следовать этой моде или нет, – каждый сам для себя решает.

О бабушкиных знакомых почти ни о ком не знаю.

Только Господина Актера изредка «вижу»: в сериалах, в эпизодических ролях мелькает. Старенький уже, но все еще бодр.

Про тетю Женю Раевскую, Ирину Дмитриевну, Ивана Петровича и Зинаиду Станиславовну, увы! – ничего. Жалко.

А еще жалко, что мама семейные альбомы и «архивы» с собой забрала. Зато я в одном из своих дневников фотографию выкопала: там я, совсем маленькая, рядом с коробкой можаевской сижу, коробка открыта, и бабушка надо мной склонилась, будто указывает мне на что-то в коробке. А оттуда краешек Аксиньиной куклы высовывается. Наверное, тетя Женя фотографировала. А больше ничего на память не осталось, так что мне здесь вся моя прошлая жизнь иногда фантазией кажется, а я сама – человеком случайным, словно придуманным. К счастью, есть еще подружки, которые помнят и квартиру на Литейном, и бабушку, и Тома.

Чаще всего Яна приезжает. Ей здесь «деревенский» дух нравится.

Ира сейчас редко бывает. У нее мама сильно болеет. Недавно в больнице на Березовой Аллее[101] лечилась-не долечилась, сейчас дома сидит, так Ирка старается при ней побольше быть. Кстати, я тут вычитала, что наши городские депутаты вознамерились здание больницы, где лежит Иркина мама, себе забрать. Здание, надо сказать примечательное. Некая госпожа Ананьина для сирот аж в 1906 году построила, а оно все стоит и глаз радует: большие окна, красивые лестницы. Словом, может, и предназначалось оно для приюта, но сейчас дворцом выглядит, вот и возжелали наши избранники красоту эту попользовать. То есть нет, чтоб самим что-то для людей создать, – забрать хотят из того, что до них построено и почему-то еще не отобрано. У больных людей забрать хотят. Интересно, что наши сегодняшние господа заботливые депутаты и состоятельные люди оставят тем, кто будет жить лет так через сто после нас? Впрочем, кто знает, что тогда будет с Петербургом? Может, и жить в нем будет неприбыльно и не эффективно? И город вернется ко «мшистым, бедным берегам». А пока Ирка с мамой ждут, чем все кончится, чтоб продолжить лечение.

Вернеры иногда звонят. Адам Георгиевич снова про Чащина пишет, на сей раз целую книгу. Джина в Италию приглашала, но куда мне Италия! Очень жалею, что нечем мне их отблагодарить за все, что они для бабушки сделали. Для бабушки и для меня.

Зато у подъезда маленькую «клумбу» устроила. Куст здесь рябиновый еще до моего приезда рост. Именно куст, так что осенью гроздьями весь до земли покрывался. А я вокруг него розы посадила, алые – в память о бабушке. И ведь принялись!

Осенью бывает, зелень сквозь туман тусклой, сероватой кажется, а как начнет это марево оседать, – все вокруг заблестит, засверкает, рябиновые гроздья как самоцветы переливаются, а ниже – розы росой убираются и все ярче, ярче горят-разгораются.

Конец повести

Сноски:

[1] Ушкуи – в XIII–XV вв. новгородские речные судна.

[2] Осуда – осуждение (устар).

[3] Боронить – рыхлить.

[4] Боплан, (де Боплан) Гийом Лавассер – французский военный инженер, состоявший на службе Польско-Литовского государства.

[5] Здесь: пшек – поляк.

[6] Мних – монах (устар).

[7] Оброшена – оставлена без заботы, без ухода (устар).

[8] Казенные крестьяне – вольные, не крепостные крестьяне.

[9] Сысподу – снизу (устар).

[10] Хальмги – самоназвание калмыков.

[11] Яруга – овраг (тамбовск).

[12] Имеется в виду 1815 г.

[13] Имеется в виду Наполеон, нашествие наполеоновских войск на Российскую империю.

[14] Ушаков, Федор Федорович – великий русский флотоводец.

[15] Державин, Гавриил Романович – русский поэт, государственный деятель и чиновник. В 1786–1788 гг. – наместник Тамбовской губернии.

[16] Хожатая прислужница – сиделка, нянька (устар).

[17] Зазорливая – стыдливая (устар).

[18] Болотов, Андрей Тимофеевич, – дворянин, лесовод, ботаник, один из основоположников русской сельскохозяйственной науки.

[19] Облог – запущенная пашня.

[20] Назём – навоз (устар).

[21] Слова «радикс из бисурсолида» взяты из «Арифметики» Магницкого Л. Ф. Интересно, что и сегодня их точное значение не установлено.

[22] «…великое и малое, в продажах и куплях, в мерах и весах и во всякой цене, и во всяких деньгах, во всех царствах всего мира» – слова из «Арифметики» Магницкого Л. Ф.

[23] Имеются в виду азбуки, издававшиеся в типографии Свято-Успенской обители на Почаевской горе.

[24] Инклиниции – склонности (устар).

[25] Маленькая неприятность (фр).

[26] Эриния – богиня мести в древнегреческой мифологии.

[27] Поговаривали, что старший сын Тихона погиб вследствие мутной истории, связанной с пристрастием последнего к картежной игре.

[28] В то время отчества в народе формировались по подобию фамилий. Однако, и традиционные формы отчеств уже были в ходу, в основном, среди дворян и в городах.

[29] Черный лес – лиственный лес.

[30] Вакация – каникулы (устар).

[31] Взвоз – спуск к воде (саратовск).

[32] При личном дворянстве титул не переходил к потомкам.

[33] Сам понимаешь (фр).

[34] Бахметев, Николай Иванович – полковник, композитор. Выйдя в отставку, жил в своем родовом имении, где завел оркестр, хор и театр. Хор и театр даже гастролировали в Саратове, а сам Николай Иванович выступал на концертах как солист-скрипач.

[35] Нарышкины – одни из самых крупных землевладельцев саратовского края.

[36] Толмач – переводчик (устар).

[37] Помология – дисциплина, изучающая сорта плодовых и ягодных культур.

[38] Анчутка – бесенок, нечистая сила.

[39] Саратовская Архивная комиссия собирала, составляла и издавала материалы по истории, этнографии и краеведению Саратовской губернии.

[40] Саратовская Волжская биостанция изучала флору и фауну пресных вод.

[41] Имеется в виду Первая Мировая война.

[42] Кумыш, кумышковар – самогонщик.

[43] Первый куплет марша «Прощание славянки».

[44] Здесь: визитка – род сюртука.

[45] Имеются в виду платья с многослойными юбками, шелестевшими при ходьбе.

[46] Минх, Александр Николаевич – писатель, автор «Историко-географического словаря Саратовской губернии», член Императорского Русского географического общества.

[47] Имеется в виду дешевый, грубый, не пшеничный хлеб.

[48] Имеется в виду плавучая тюрьма, расположенная на барже.

[49] Здесь: ванек, ванька – извозчик.

[50] Лоскутничество – обмен мануфактуры на продукты питания.

[51] Здесь: лоханничать – работать лоханницей, прачкой.

[52] Комбеды – Комитеты деревенской бедноты, созданные Советской властью.

[53] Имеются в виду «атаман» Антонов А. С., возглавивший тамбовское восстание крестьян против Советской власти, и большевик Антонов В. А. (Антонов-Овсеенко), руководивший подавлением этого восстания. Оба отличались беспощадностью и жестокостью по отношению к мирным гражданам.

[54] Гольдин, Яков Григорьевич – с 1919 по 1920 г. губпродкомиссар тамбовской губернии. Также прославился жестокостью.

[55] Помгол – Комиссия помощи голодающим Поволжья при правительстве и общественный Всероссийский комитет помощи голодающим (ВКПГ).

[56] Сегодня этот газон застроен жилыми домами и гаражами.

[57] Сегодня Саратовский государственный академический театр драмы имени Слонова И. А.

[58] В 1930-1940 гг. собор был демонтирован.

[59] Позже вокруг этих лип образовался один из старейших и любимейших парков Саратова – «Липки».

[60] Слова Татищева В. Н. из его «Истории Российской».

[61] Карагана – то же, что желтая акация.

[62] Ликбез – государственная программа по ликвидации безграмотности. Программа была нацелена на обучение азбучной грамоте. Преподавателей для программы по началу готовили на 3-4-месячных курсах.

[63] Ликпункт – пункт, где проходили занятия по Программе ликвидации безграмотности.

[64] Имеется в виду Антонов-Саратовский В. П., председатель Саратовского Совета и Губисполкома.

[65] «Великий перелом» – выражение Сталина И. В., которым он назвал начатый в 1920-х гг. курс на форсированную индустриализацию и коллективизацию страны.

[66] «Пятилетку – в четыре года!» – лозунг первой пятилетки, называемой пятилеткой «социалистической индустриализации».

[67] Здесь: «Эн тео» – Бог во мне (гр).

[68] ТРАМ – Театр рабочей молодежи.

[69] РНП – Республика немцев Поволжья.

[70] Под училищем здесь понимается высшее учебное заведение.

[71] Имеется в виду русский драматург Островский А. Н.

[72] Колонками в Поволжье называли немецкие колонии – территории расселения приглашенных иноземцев, не всегда немцев. Но так как русского языка они, в большинстве своем, не знали, не могли на нем говорить, то и называли их немцами, то есть немыми там, где разговор ведется по-русски.

[73] Синеблузники – актеры агитационных эстрадно-театральных коллективов «Синяя блуза», гастролировавшие по всей стране.

[74] РККА – Рабоче-крестьянская Красная Армия.

[75] МТС – машинно-тракторная станция.

[76] Комячеейка – коммунистическая ячейка.

[77] Пискатор, Эрвин – крупнейший театральный режиссёр и теоретик, создатель Народного театра, коммунист. Одно время работал в СССР.

[78] Имеется в виду пьеса «Правда хорошо, а счастье лучше».

[79] Имеется в виду психиатрическая больница в г.Саратове, расположенная у подножья Алтынной горы.

[80] Пакт Молотова-Риббентропа – пакт о ненападении, заключенный между Советским Союзом и нацистской Германией. Подписан в Москве 23 августа 1939 г.

[81] Осоавиахим – Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Основано в 1927 г.

[82] МПВО – Местная противовоздушная оборона.

[83] «Роз-Мари» – первая американская оперетта, близкая к мюзиклу, завоевавшая широкий международный успех.

[84] Волжская рокада – рокадная линия железной дороги, протяженностью 978 км, которая позволила перебросить в Сталинград достаточно боеприпасов и техники, чтобы обеспечить Красной Армии победу в Сталинградской битве.

[85] В 1925 г. Царицын был переименован в Сталинград, а в 1934 г. окончательно отделился от Саратова.

[86] ОГВК – Объединенный городской военный комиссариат.

[87] Щель – простейшее укрытие, траншея.

[88] Шрот – побочный продукт выделения масел из семян растительных культур.

[89] Лайма – мифологическая «мать счастья» в Латвии. Символом счастья считалось северное сияние.

[90] Юрате – легендарная морская царица, однажды навлекшая на себя гнев богов, вынужденная оплакивать свои печали, не покидая морского дна. По поверьям, слезы Юрате превращаются в янтарь.

[91] Детские мозаики – подобие современных пазлов.

[92] «Кульком» иногда называли Ленинградский институт культуры.

[93] КОСовцы – сторонники частичной передачи властных полномочий в КОСы (Комитеты общественного самоуправления). КОСы – органы местного самоуправления, – возникли в 1990 г.

[94] Исполкомовцы – сторонники Исполкомов (Исполнительных комитетов). Исполкомы – исполнительно-распорядительные местные органы власти в СССР. Созданы Конституцией 1937 г.

[95] ЛНФ – Ленинградский народный фронт.

[96] Имеется в виду Мариинский дворец, – здание, где заседал Ленсовет. Сегодня в нем находится Законодательное собрание.

[97] Здесь: «совок» – презрительное название СССР.

[98] Эксальтадо – восторженный, возвысившийся (исп).

[99] Сороковины – поминки на сорок дней.

[100] Капелла – название звезды, которая хорошо видна над Петербургом в ноябре.

[101] Имеется в виду больница для онкологических больных.