Текст книги "Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях"

Автор книги: Инесса Яжборовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 46 страниц)

В ходе следствия тщательно исследовались версии о расстреле и захоронении польских военнопленных как в Катыни, Медном и Харькове, так и в других местах. В частности, необходимо отметить, что впервые о предполагаемом захоронении польских граждан в Медном военные прокуроры узнали из публикации В.К. Абаринова^{18}. Из сообщений польских прокуроров стало известно, что в г. Глубокое Витебской области также расстреливали польских офицеров. Непосредственная проверка с выездом на место подтвердила факты расстрелов в глубокской тюрьме. В ходе поиска был найден и допрошен бывший сотрудник НКВД Белоруссии П.Н. Майоров. Он еще до обнаружения постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., в котором содержалось решение о расстрелах поляков в Западной Белоруссии, рассказал о механизме применения репрессий к польским гражданам. Майоров пояснил, что уже в августе 1939 г. были созданы пограничные батальоны особого назначения, предназначавшиеся для сопровождения советских войск во время «освободительного похода в Западную Белоруссию» и оказания силовой поддержки органам НКВД в арестах «антисоветски настроенных» местных жителей, полицейских, осадников, провокаторов, разведчиков и представителей польской администрации. 17 сентября 1939 г. в составе подразделения этого батальона вместе с частями Красной Армии он вошел в г. Глубокое и участвовал в выявлении подозреваемых и их арестах. Непосредственно с арестованными «работали» сотрудники УНКВД, прикомандированные для проведения следствия. В тех случаях, когда по этим делам выносились постановления особого совещания или приговоры судов о расстрелах, для исполнения этих решений приезжали коменданты УНКВД областей. Расстрелы проводились в глубокской тюрьме и других местах^{19}.

После обнародования документов из «особой папки» ЦК КПСС о расстреле польских граждан в 1940 г. встал вопрос о местах расстрелов и захоронений 7.305 человек из лагерей Западной Украины и Западной Белоруссии. Было обнаружено письмо Берии Кагановичу от 21 марта 1940 г., в котором шла речь о подготовке вагонов для выполнения срочного оперативного задания по перевозке в десятидневный срок 3 тыс. заключенных из тюрем западных областей БССР в г. Минск, 3 тыс. – из тюрем западных областей в центральные области УССР и 8 тыс. заключенных из тюрем НКВД УССР в Россию, и его приказ от 22 марта за № 00350 аналогичного содержания^{20}. Необходимо было выяснить все обстоятельства, а также устранить противоречия между цифрами в решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. (расстрел 11000 чел.) и количеством поляков, расстрелянных в тюрьмах и лагерях Западной Украины и Западной Белоруссии, указанном в докладной записке Шелепина Хрущеву от 3 марта 1959 г. (7305 чел.). Для этого в ходе следствия выдвигалась и проверялась версия об отправке 8 тыс. поляков с территории Украины в Россию и уничтожении их не только методом расстрела, но и иными способами, похожими на несчастный случай (утопление, обморожение и т.д.). Основанием для выдвижения такой версии послужили письмо одного сотрудника НКВД, Тихонова, другому, Ивашутину, от 12 марта 1956 г., в котором говорилось об отправке тех же 8 тыс. заключенных с Украины в Россию, а также сообщение бывшего сотрудника НКВД А.И. Рыжего о массовом захоронении в Томске обмороженных польских офицеров. Кроме того, в периодической печати сообщалось о существовании в 1940-е гг. при НКВД СССР специальных (особых) террористических групп. Необходимо было выяснить, не занимались ли они поляками.

Проверка книг учета архивно-следственных дел 1-го спецотдела НКВД СССР показала, что в 1939—1940 гг. на территории Западной Белоруссии и Западной Украины было арестовано более 22 тыс. поляков. Однако провести расследование уголовных дел в отношении всех этих арестованных к апрелю 1940 г. органы НКВД не успели. Изучение документов показало, что хотя часть из 8 тыс. заключенных была из Западной Украины, но они могли относиться к другим национальностям. Удалось установить, что среди этих заключенных была значительная группа «украинских националистов», которые явно не могли быть поляками^{21}.

Запрошенные в ходе следствия управления Федеральной службы контрразведки (ФСК) по Ярославской, Томской, Кемеровской и Свердловской областям, по Приморскому краю, Мордовской ССР ответили, что им ничего не известно о прибытии и содержании в 1940 г. в лагерях на их территории польских граждан, якобы отправленных в их адрес с Украины.

Допросы свидетелей А.И. Рыжего, В.А. Ханевича и других, а также протоколы следственных экспериментов и эксгумации, проведенные в г. Томске, подтвердили, что в этом городе нет массовых захоронений поляков.

Проходивший по делу как свидетель П.А. Судоплатов утверждал, что ни он, ни спецгруппы НКВД СССР, организовывавшие тайные операции по ликвидации людей, с их маскировкой под несчастные случаи, в 1940 г. не занимались массовым уничтожением поляков. Это подтверждают и материалы заведенного на него архивного уголовного дела^{22}. Поэтому версия о направлении в 1940 г. 8 тыс. поляков или из числа 8 тыс. заключенных 3695 поляков (11000 – 7305 = 3695) из Украины для расстрела или уничтожения другим способом в Россию в ходе расследования дела в ГВП не нашла подтверждения. Следствием было установлено, что, хотя по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. рассмотрение дел 11 тыс. поляков «тройками» должно было проводиться на основе справок из дел, такие дела не успели завести на всех арестованных. В соответствии с актом о передаче дел от 30 августа 1943 г. насчитывалось всего 21365 польских дел. Примерно такое же количество дел (21353) указано в справке спецотдела НКВД СССР от августа 1943 г. и в записке Шелепина Хрущеву от 3 марта 1959 г. (21857 дел), где отмечено, что число расстрелянных поляков соответствует этому количеству дел. Из всего этого следует, что число расстрелянных в западных областях Белоруссии и Украины поляков составляло отнюдь не 11 тыс. Видимо, надо принять цифру 7305 человек, основываясь на наиболее авторитетном источнике – записке Шелепина^{23}.

В письме сотрудника НКВД Цветухина Баштакову от 25 ноября 1940 г. есть сведения о том, что имелись списки-предписания 1-го спецотдела на 3435 поляков, составленные на основании присланных в отдел личных тюремных дел^{24}.

В заключении от 7 июня 1956 г. и письме сотрудников НКВД Тихонова Ивашутину от 12 марта 1956 г. говорится о направлении этих поляков и дел на них в 1940 г. в НКВД СССР. Там же сказано об уничтожении в 1952 г. по распоряжению МГБ СССР всех учетных документов о содержании поляков в тюрьмах УССР. Поскольку именно таков был механизм работы органов НКВД во время расстрелов польских военнопленных в 1940 г. (расстрелянные официально значились отправленными в НКВД СССР), следует признать, что на территории Западной Украины было расстреляно 3435 польских граждан, а на территории Белоруссии 3870 оставшихся из числа 7305 поляков^{25}.

Этот вывод подтверждается списком на 3435 польских граждан, полученным в правоохранительных органах Украины и переданным для приобщения к уголовному делу заместителем Генерального прокурора Республики Польша С. Снежко^{26}.

Документы следствия позволили сделать вывод, что практически одновременные крупномасштабные переброски заключенных в порядке выполнения «срочного оперативного задания» из тюрем Западной Белоруссии и Западной Украины в Минск и другие населенные пункты, переполненные своими заключенными, не могли не быть связаны с исполнением постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. о расстреле поляков. В Белоруссии 3870 заключенных-поляков могли быть расстреляны в тюрьме УНКВД г. Минска, в других белорусских тюрьмах и погребены в одном из мест массовых захоронений, таких как Куропаты под Минском, а в Украине 3435 польских граждан расстреляли и захоронили в центральных и западных областях.

Следствие ГВП охватило и проблему депортаций польского населения. Оказалось, они были хронологически самым тесным образом связаны с репрессированием военнопленных и проводились в соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) и постановлением СНК СССР от 2 марта 1940 г. Согласно последнему и постановлению СНК от 10 апреля 1940 г., а также инструкциям к ним, с территории Западной Белоруссии и Западной Украины органами НКВД в отдаленные районы Казахской ССР сроком на 10 лет предполагалось выселить «22—25 тысяч семейств репрессированных бывших польских офицеров, полицейских, тюремщиков, жандармов, разведчиков, бывших помещиков, фабрикантов, участников контрреволюционных, повстанческих организаций и чиновников бывшего польского государственного аппарата»^{27}. На деле было выселено около 27 тыс. человек.

Распоряжение о вывозе членов семей репрессированных военнопленных нашло детализацию в письмах Берии Бурдакову, Берии Сопруненко, Берии Серову и Цанава (все от марта 1940 г.). В обнаруженном приказе по НКВД СССР от 7 марта 1940 г., то есть всего через два дня после принятия рокового решения, говорится: «Для проведения выселения членов семей, содержащихся в лагерях для военнопленных и в тюрьмах западных областей УССР и БССР б[ывших] польских офицеров, полицейских, жандармов и других приказано организовать оперативные тройки»^{28}.

Как было установлено в ходе дальнейшего расследования, расстрел польских граждан и последовавшие затем массовые депортации в отдаленные районы СССР более 100 тыс. членов их семей, где они, в свою очередь, подвергались дополнительным суровым репрессиям, находились в непосредственной причинной связи с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. и с последующими решениями Политбюро и НКВД СССР. Эти акции охватывались единым преступным умыслом и составляли единое преступление.

Наиболее сложными и ответственными следственными действиями, которые потребовали длительной и непростой организации, привлечения экспертов и специалистов высшей квалификации, а также различной техники, были частичные эксгумации из мест массовых захоронений. Огромная заслуга в организации и проведении этих следственных действий принадлежала А.В. Третецкому и старшему эксперту Центральной судебно-медицинской лаборатории Министерства обороны РФ Л.В. Беляеву. Эти столь трудные в морально-психологическом отношении, но совершенно необходимые для установления истины работы в то время во многом определяли ответы на вопросы о судьбе польских военнопленных, причине и дате их смерти, местах расстрелов и локализации их захоронений, и в целом – ответ на вопрос о виновниках преступлений. В 1991 г. было проведено 3 эксгумации – в Харькове, Медном, Катыни, а затем, в 1994 г., и в Томске. Ход первых трех эксгумаций широко освещался в печати и по телевидению. Напомним основные факты.

С 25 июля по 7 августа 1991 г. в районе 6-го квартала лесопарковой зоны г. Харькова, на территории дач УКГБ по Харьковской области, расположенной на расстоянии 73 м восточнее Белгородского шоссе, с участием представителей польских правоохранительных органов, судебно-медицинских экспертов и других специалистов было проведено извлечение останков не менее чем 180 людей из 49 мест захоронения. Многочисленные предметы польской военной формы и другой польской военной атрибутики, письма, квитанции, обрывки газет с датами весны 1940 г., отдельные предметы с записями о Старобельском лагере, а также офицерские удостоверения и жетоны шести военнопленных Старобельского лагеря, найденные в ямах, бесспорно свидетельствовали о массовом захоронении расстрелянных в 1940 г. польских военнопленных, ранее содержавшихся в Старобельском лагере НКВД СССР. По заключению комиссии судебно-медицинских экспертов, смерть этих военнопленных наступила от огнестрельных повреждений – выстрелов в затылок и верхний отдел задней поверхности шеи из огнестрельного оружия, имеющего калибр от 5,6 до 9 мм^{29}.

С 15 по 29 августа 1991 г. в дачном поселке УКГБ по Тверской области, в 2 км от поселка Медное, также с участием представителей польских правоохранительных органов, судебно-медицинских экспертов и других специалистов, была проведена вторая эксгумация.

В 30 откопанных ямах были обнаружены костные останки, принадлежащие не менее чем 243 трупам людей. Многочисленные найденные в ямах предметы (части польской полицейской формы и различной полицейской и военной атрибутики, письма, квитанции, обрывки газет с датами весны 1940 г., отдельные предметы, списки военнопленных Осташковского лагеря, полицейские удостоверения и жетоны) позволили идентифицировать 16 польских полицейских и пограничников. Они служили доказательством наличия массового захоронения расстрелянных в 1940 г. польских военнопленных, ранее содержавшихся в Осташковском лагере НКВД СССР. Комиссия судебно-медицинских экспертов записала в своем заключении, что смерть наступила также от огнестрельных повреждений – выстрелов в затылок и верхний отдел шеи из огнестрельного оружия, имеющего калибр от 7 до 8 мм. Обнаруженные в отдельных черепах пули калибра 7,65 мм подтверждают, что огнестрельные ранения головы могли быть причинены выстрелом из пистолета системы «Вальтер»^{30}.

С 20 по 21 ноября 1991 г. в лесном массиве Козьи горы Катынского района Смоленской области проводился следственный эксперимент с участием местных жителей И.Ф. Киселева и В.В. Фроленкова. Эти свидетели указали места, где они видели захоронения поляков. С целью проверки их показаний и проводилась частичная эксгумация. Было сделано 19 раскопов. В ямах были найдены костные человеческие останки и предметы одежды, позволившие сделать вывод о массовом захоронении польских военнопленных. При выполнении эксгумаций проводились судебно-медицинские, криминалистические, баллистические и другие экспертизы. Они подтвердили выводы следствия о механизме расстрелов и причине смерти – выстреле в затылок из огнестрельного оружия, в большинстве случаев имеющего калибр от 7 до 8 мм. В анализ всех материалов эксгумаций неоценимый вклад внесли польские специалисты.

Не прерывались и другие виды аналитической работы.

Следователь ГВП получил на свой запрос ответ из Центрального архива МО РФ о том, что во время Великой Отечественной войны г. Осташков и пос. Медное Тверской области оккупации немецко-фашистскими войсками не подвергались, чем подтверждалось, что немцы не имели отношения к расстрелам польских военнопленных в Медном^{31}.

В соответствии с требованиями уголовно-процессуального закона военные прокуроры стремились проводить расследование всесторонне, полно и объективно, устанавливать мотивы совершения тягчайших преступлений и причинно-следственные связи, чтобы воссоздать объективную картину происшедшего. Во всяком случае, они были убеждены в следующем: главное, что необходимо было сделать, – это дать юридическую оценку катынскому преступлению в целом, установить все места захоронений и увековечить память погибших, дать юридическую и нравственную оценку действиям виновных, выработать и принять систему правовых мер, исключающих подобные преступления впредь.

Проведение расследования осложняли объективные трудности. В течение полувека для сокрытия истины целенаправленно уничтожались доказательства, проводились фальсификации и подлоги. По-прежнему сохранялась политическая нестабильность в стране, неоднократно возникали колебания в отношении расследования Катынского дела. Не способствовала последовательности в реализации принятой установки давность совершения преступления, приведшая к смерти большинства свидетелей и утрате многих материалов, что создавало нередко непреодолимые препятствия. Как и ранее, сохранялась засекреченность всех документов.

Сокрытие преступления имело полувековую историю. Практически сразу по запросам военных прокуроров в их распоряжение были представлены документы так называемого предварительного расследования, проведенного органами НКВД в 1943 г. в Катыни, материалы комиссии Бурденко, документы, представлявшиеся советской стороной в Международный военный трибунал в Нюрнберге, и другие, подтверждавшие советскую официальную версию катынского преступления. Прокуроры следственной группы отдавали себе отчет в том, что без «царицы доказательств» – в данном случае постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) и других подлинных документов об обстоятельствах преступления официальная версия катынских событий останется незыблемой. Полной уверенности в том, что следствию удастся заполучить эти документы, у прокуроров не было. Поэтому в ходе следствия была проведена тщательная и кропотливая работа по перепроверке всех доказательств, положенных в основу официальной версии. Она позволила в итоге доказать: версия базировалась на сфальсифицированных документах и свидетельских показаниях. Было установлено, что сразу после того, как 13 апреля 1943 г. радиостанции германского рейха передали сообщение об «обнаружении в окрестностях Смоленска могил польских офицеров, убитых ГПУ», машина фальсификации и дезинформации начала работать в полную силу. 16 апреля 1943 г. Совинформбюро опубликовало опровержение. Более двух лет на все запросы польского правительства давался ответ об отсутствии сведений о местонахождении поляков. Затем этих людей якобы нашли. Было объявлено, что польские военнопленные находились на строительных работах западнее Смоленска, летом 1941 г. попали в плен к немцам и были ими расстреляны. С целью установления истины польское правительство в изгнании, правительство Германии 17 апреля 1943 г. обратились к Международному Комитету Красного Креста (МККК) с просьбой о посылке делегации под Смоленск для эксгумации захоронений. МККК согласился, но при условии обращения с такой же просьбой и со стороны СССР. Поскольку сталинское руководство не было заинтересовано в раскрытии собственного преступления, оно отказалось участвовать в этом. Более того, оно обвинило Польшу в пособничестве Германии и расторгло дипломатические отношения с польским правительством^{32}.

Скрывая преступления, совершенные в отношении польских граждан и государства, сохраняя и поддерживая свою версию в качестве официальной позиции СССР, сотрудники органов безопасности СССР с момента освобождения Смоленска и практически до весны 1990 г. применяли для этого различные способы. Только передача Катынского дела в руки органов правосудия, в Главную военную прокуратуру, и профессиональное, беспристрастное проведение расследования – то есть правовая верификация официальной версии преступления, носившей выраженный характер идеологической фальсификации, – обеспечили отвечающее правде выяснение всего комплекса обстоятельств, причин и мотивов этого преступления.

Официально считалось, что Специальная комиссия академика Н.Н. Бурденко якобы начала работу в Катыни с момента освобождения Смоленска. На деле это была прямая фальсификация. С 5 октября 1943 г. по 10 января 1944 г. в Смоленске и Катынском лесу работала большая группа оперативных работников и следователей НКВД СССР, а также УНКВД по Смоленской области, которая в совершенно секретном порядке занималась так называемым предварительным расследованием Катынского дела, а по существу, как показала работа военных прокуроров, уничтожением доказательств вины НКВД СССР и подготовкой фальсифицированных доказательств вины немцев в этом преступлении.

Были предприняты усилия по изготовлению поддельных (следователи ГВП доказали это), с более поздними датами, вещественных доказательств, которые были подложены в заранее извлеченные из могил останки. Основной упор делался на массовую подготовку лжесвидетелей. В работе со свидетелями НКВД применялась жесткая, изощренная и избирательная практика запугивания и принуждения к даче ложных показаний, направленная на получение нужных показаний как от тех свидетелей, которые знали истинных виновников смерти поляков, так и от людей, которые об этом ничего не слышали. Результаты предварительной работы органов были оформлены в виде совершенно секретной «Справки о результатах предварительного расследования так называемого „Катынского дела“» от 18 января 1944 г., подписанной наркомом госбезопасности СССР В.Н. Меркуловым и заместителем наркома внутренних дел С.Н. Кругловым, с их же дополнением к этой справке от января 1944 г.^{33}

Комиссия Бурденко на самом деле была создана 14 января 1944 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) и правительства в целях легализации подготовленной системы ложных доказательств и придания ей видимости законного и объективного расследования. Она априори получила диктующее однозначную трактовку название – «Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». В состав этой комиссии были введены авторитетные, уважаемые деятели, члены Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников: академик Н.Н. Бурденко, известный писатель академик А.Н. Толстой, митрополит Николай, а также председатель Всеславянского комитета генерал-лейтенант А.С. Гундоров, председатель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С.А. Колесников, нарком просвещения РСФСР академик В.П. Потемкин, начальник главного военно-санитарного управления Красной Армии генерал-полковник Е.И. Смирнов, председатель Смоленского облисполкома Р.Е. Мельников. Для работы в Комиссии были привлечены в качестве экспертов крупные специалисты в своей области: главный судебно-медицинский эксперт Наркомата здравоохранения СССР, директор НИИ судебной медицины В.И. Прозоровский, заведующий кафедрой судебной медицины 2-го Московского медицинского института, доктор медицинских наук В.М. Смольянинов, старший научный сотрудник Государственного НИИ судебной медицины Наркомата здравоохранения СССР П.С. Семеновский, старший научный сотрудник того же института доцент М.Д. Швайкова, главный патолог фронта, майор медицинской службы профессор Д.Н. Выропаев.

Инструктируя членов комиссии в духе выводов «предварительного расследования», С.Н. Круглов ориентировал их всего на четыре дня работы (предыдущая эксгумация проводилась более двух месяцев). Члены комиссии, осмотрев раскрытые могилы, в основном занимались заслушиванием подготовленных свидетелей. Пожелания осмотреть лагеря отзвука, естественно, не получили, поскольку лагерей ОН-1, ОН-2, ОН-3 просто не существовало.

Результаты работы комиссии были опубликованы под названием «Сообщение Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров»^{34}. Ее выводам была придана политическая сила, они были внедрены в сознание миллионов советских людей как основа «советской официальной версии событий». Следствие не приняло их на веру, без проверки.

Сравнение справок «предварительного расследования», подготовленных НКВД и НКГБ СССР, с текстом сообщения комиссии Бурденко выявило совпадение структуры этих документов и их выводов. Это позволило сделать вывод, что справки, подписанные высшими должностными лицами этих всесильных в то время организаций, носили для членов комиссии инструктивный характер и подлежали безусловному исполнению. И комиссия действительно послушно им следовала, поскольку практически никаких изменений по сравнению с текстом справок ею внесено не было. Изучение стенограмм подтвердило поверхностный характер действий комиссии и чисто формальную роль, которую осуществляли ее члены, так как они не выявили и не исправили многочисленные неточности в написании фамилий, имен и отчеств свидетелей, допущенные в упомянутых справках. Эти ошибки были воспроизведены и в сообщении.

Основные положения сфальсифицированной НКВД и НКГБ СССР версии катынского расстрела, которую послушно легализовали представители Специальной комиссии Бурденко, сводились к следующему:

– Катынский лес издавна был излюбленным местом праздничного отдыха и гуляний местных жителей и поэтому был открыт для всех желающих, но с приходом немцев и размещением в Катынском лесу, в бывшей даче НКВД, штаба 537-го строительного батальона во главе со старшим оберст-лейтенантом Арнесом (правильно – Аренсом) был наложен запрет на посещение леса. Невыполнение этого требования каралось расстрелом.

– Находившиеся в районе Смоленска три лагеря особого назначения (ОН-1, ОН-2, ОН-3), в которых содержались польские военнопленные, были захвачены немцами в связи с тем, что их не удалось своевременно эвакуировать.

– В августе—сентябре 1941 г. на дачу почти ежедневно приезжали грузовые машины, после чего из леса слышались частые одиночные выстрелы. Туда же немцы гнали польских военно пленных в колоннах, после чего в лесу также слышались одиночные выстрелы.

– По ночам на грузовиках в Катынский лес перевозили трупы польских военнопленных из других мест.

– В 1943 г. в связи с тем, что обстановка на фронте резко изменилась в пользу СССР, немцы, для того чтобы поссорить русских с поляками и замести следы своего преступления, затеяли катынскую провокацию. С этой целью они провели раскопки мест захоронений польских военнопленных в присутствии представителей других стран. Для подтасовки даты расстрела был осуществлен под лог документов. Для большей убедительности они заставили путем запугиваний и побоев группу местных жителей дать ложные показания о том, что поляков расстреляли органы НКВД СССР.

– Во время эксгумации в Катынском лесу в 1944 г. советскими судебными медиками и другими членами Специальной комиссии Бурденко было установлено, что всего было захоронено около 11 тыс. польских военнопленных, смерть большинства из которых наступила от выстрела в упор в затылок из автоматических пистолетов, в основном калибра 7,65 мм.

– Немцы при проведении своей эксгумации провели обыск одежды трупов недостаточно тщательно и извлекли из карманов не все документы. Это позволило советским экспертам найти документы, подтверждавшие смерть поляков в сентябре—декабре 1941 г.

Однако фальсификация судебно-медицинскими экспертами вместе с сотрудниками НКВД и НКГБ СССР документов состояла не только в подлоге ряда документов, но и в сокрытии и уничтожении многочисленных подлинных документов, которые бесспорно подтверждали дату расстрела – апрель—май 1940 г. Это было равносильно признанию и определению виновников расстрела. Так, из секретной «описи документов и предметов, обнаруженных экспертами судебно-медицинской экспертизы при вскрытии могил и исследовании трупов в Катынском лесу с 16 января по 21 января 1944 г.» следует, что всеми работавшими в Катыни экспертами было найдено на трупах 36 документов, датированных 1939 г., и 41 документ за январь—май 1940 г. Исключительная важность этих документов для следствия требует их подробного описания.

Советскими экспертами во время эксгумации в 1944 г. на трупах было найдено восемь обрывков конвертов, марок, газет и писем, датированных январем 1940 г.

Февралем 1940 г. были датированы 13 найденных документов: обрывки газет, писем, купонов со штампом г. Вильнюса, талонов к почтовому переводу, почтовая открытка на имя Саросека Вацлава от 18 февраля 1940 г., почтовая открытка Зелинского от 29 февраля 1940 г.

С мартовскими датами 1940 г. экспертами было найдено 6 документов: обрывок советской газеты от 28 марта 1940 г., клочки польской газеты «Глос Радзецкий» от 20 и 27 марта 1940 г., квитанция о приеме 100 руб. от Париса от 21 марта 1940 г., открытка Польского Красного Креста со штампом от 29 марта 1940 г., почтовая открытка со штампом Варшавы от 20 марта 1940 г.

Документов, датированных апрелем 1940 года, было найдено 13, и в частности: обрывок газеты «Известия» за середину апреля 1940 г., несколько отдельных номеров газеты «Глос Радзецкий» от апреля 1940 г., газета «Рабочий путь» от 16 апреля 1940 г. обрывок газеты «Красная звезда» от 11 апреля 1940 г. и другие апрельские советские газеты – целиком или во фрагментах.

Кроме того, был обнаружен конверт со штампом от 14 мая 1940 г. Документов с более поздними датами в описи нет.

Характер обнаруженных у погибших военнопленных документов привел следствие к безусловному выводу о соответствии большинства последних дат этих документов времени их смерти, так как можно понять длительное хранение людьми писем, но никто не будет хранить при себе более года обрывки конвертов и газет, тем более что экспертами не было обнаружено подлинных документов с датами после мая 1940 г. Поэтому были произведены подлог и фальсификация документов.

Совокупность документов, найденных в Катыни в 1943 г. международной комиссией врачей и Польским Красным Крестом, документов, перечисленных в секретной описи, обнаруженных и сокрытых с целью фальсификации советскими судебно-медицинскими экспертами в 1944 г., а также найденных российскими и польскими экспертами в ходе эксгумаций 1991 г. в Харькове, Медном и Катыни, бесспорно доказывала время расстрела и захоронения 14.700 польских военнопленных – апрель—май 1940 г.

Акт судебно-медицинской экспертизы от 24 января 1944 г., составленный экспертами Прозоровским, Смольяниновым, Выропаевым, Семеновским, Швайковой, Никольским, Бусоедовым, Субботиным, Оглоблиным, Пушкаревой, Садыковым, в части исследования документов, обнаруженных при эксгумации в Катыни в 1944 г., и датировки расстрела сентябрем—декабрем 1941 г. вследствие допущенного указанными экспертами подлога документов и фальсификаций является заведомо ложным заключением. Все эксперты, участвовавшие в подготовке фальшивки, равно как ранее сотрудники НКВД и НКГБ, непосредственно спланировавшие и осуществившие акцию по уничтожению польских военнопленных, Указами Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1940 г. и 20 февраля 1945 г. были награждены орденами СССР. Это подтверждало, что названные люди выполняли специальное задание^{35}.

Такое же задание Правительства СССР выполняли члены правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу А.Я. Вышинский, В.Н. Меркулов, К.П. Горшенин, В.С. Абакумов, Н. Рычков, И.Т. Голяков, Лавров, а также непосредственные участники процесса маршал В.Д. Соколовский и советский государственный обвинитель Р.А. Руденко. Они действовали по прямому распоряжению Сталина и его ближайшего окружения и под непосредственным руководством и контролем НКВД СССР.

При этом деятельность органов безопасности СССР не ограничилась представлением сфальсифицированной версии преступления, изложенной в справках о предварительном расследовании и положенной в основу официально объявленной в сообщении Специальной комиссии версии. По заданию высшего государственного руководства эта деятельность была продолжена в виде фальсификации дополнительных доказательств с целью перекладывания вины за катынское преступление на руководство фашистской Германии, а затем была направлена на защиту этого поднятого до уровня государственной тайны преступления от огласки, а всей фальсификации – от разоблачения.