Текст книги "Отель Вавилон"
Автор книги: Имоджен Эдвардс-Джонс
Соавторы: Мистер Икс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Простите, – говорит он. Человек поворачивается. – Не могли бы вы открыть сумку?
На лице парня изумление. Он кладет на сумку руку и качает головой.
– Пожалуйста, откройте, – повторяет Тони. – Вам же лучше будет.
Человек не прекращает крутить головой.
– Ну что ж! – восклицает Тони. Грубо отталкивая незнакомца одной рукой, он хватает сумку второй.
– Не-е-е-е-ет! – взвывает парень, валясь с ног.
– Я просил по-хорошему, – заявляет Тони, расстегивая молнию на сумке. – Ой! – смущается он, заглядывая внутрь.
– Что? – Выхожу из-за стойки, собравшись предложить запоздалую помощь.
– Будь добр, позвони Джеймсу, – бормочет Тони. – Скажи, пришел поставщик икры.
– Э-э… – Застываю на полпути.
– Да, неудобно получилось, – говорит Тони, спеша к стене. – Прости, приятель. – Протягивает парню руку.
Тот не отвечает. Не обращая внимания на готового ему помочь Тони, поднимается и хватает сумку с икрой.
Джеймс, снова вылетая в вестибюль, суетится больше обычного.
– Ты не бил его? Не бил? – спрашивает он у Тони. – Умоляю, скажи, что не притронулся к нему пальцем. В противном случае он больше никогда здесь не появится.
Тони отрицает, что по недоразумению применил физическую силу, а поставщик икры весьма скверно говорит по-английски и не может возразить. Через несколько секунд Джеймс уводит его в свой офис, чтобы успокоить водочкой и побеседовать по душам про цены на икру белуги, севрюги и осетра.
Скорее всего отель купит все, что у парня в сумке. Продать деликатес в гостинице типа нашей проще простого. Постояльцы съедят икру ложками, точно ежевичный джем. Нефтяной барон из Техаса, если мне правильно передали, уже заказал целых полкило.
Сначала Джеймс попробует товар серебряной ложечкой. Когда собираешься потратить тысячи фунтов из казны отеля, надо тщательно проверить, не подсовывают ли тебе какую-нибудь дрянь. Сделки с торговцами черного рынка опасны еще и тем, что, если тебя надурят, в суд не обратишься. Потому-то поставщик икры целых полчаса сидит в кабинете Джеймса: тот осматривает банки, какую-нибудь открывает, желая удостовериться, что имеет дело не с мошенником. Потом шеф-повар распродаст икру всем желающим. Может, кое-что перепадет и нам.
На часах десять минут четвертого – скоро повалят любители посидеть за чашечкой чая. В главную гостиную уже направляются несколько туристов. Порой из-за них возникают неприятности. Мы первоклассный пятизвездочный отель, в нашей гостиной нельзя появляться в кроссовках и шортах, а в период предвечернего чаепития это нередко влечет за собой проблемы. Дело в том, что выпить чайку в основном приходят американцы, а они, независимо от габаритов, обожают кроссовки и шорты. Отсюда недоразумения. Впрочем, если группа большая и если можно предположить, что она оставит в отеле крупную сумму, мы отступаем от правил. Если же американцев приходит только парочка и на лицах обоих благоговейный страх перед гостиничным великолепием, я предлагаю им отправиться в кафе за углом.
А по большому счету традиционное английское чаепитие, как и все остальное в гостиничном бизнесе, лишь способ заработать деньги. Их в это время суток можно получить от клиентов прилично. Только задумайтесь о наценках. Чайник чая, порция печенья и бутербродов, пара клубничин и капелька густых сливок стоят меньше фунта. Мы берем за них почти двенадцать с человека и еще пять, если попросят добавку чая. В ресторане, где я работал прежде, примерно то же удовольствие оценивали в двадцать восемь фунтов, а тратили на него всего два. Теперь у нас на кухне больше не готовят мини-эклеры и клубничные меренги. Главный кондитер тратит слишком много времени на канапе и замысловатые творения для банкетов, чтобы убивать несколько часов подряд на изысканные пирожные. Их мы закупаем. Когда же дел у кондитера не слишком много, он может создать истинное произведение искусства, впрочем, в последнее время им радуются только те, кто делает заказ на свадьбу.
Во время чаепития ухитряется заработать и Джино. К примеру, загоняет шампанское стоимостью два фунта за бокал по целых десять с половиной. Или – я не раз бывал тому свидетелем, – если задержавшихся после ленча немало, проходит по гостиной с целой бутылкой, надеясь, что захмелевшие клиенты примут предложение.
Если не считать туристов из Японии и Америки, для которых традиционный английский чай был мил во все времена, в последние годы контингент клиентов несколько изменился. Прежде отдохнуть за чашкой чая и утреннего кофе, приходили в основном женщины в городских одеждах с крестными детьми, подругами или мамашами, и гостиная пропитывалась духом окружающих Лондон графств. Теперь же публика собирается более гламурная. Дамы, что являются на ленч, приходят и на чаепитие, но, насколько я заметил, в разные дни. К тому же в последнее время заказывают нередко вовсе не чай, а главным образом шампанское. Словом, чаепитие нынче в моде, в основном среди женщин, и Джино этому не нарадуется.
Лучший месяц в этом смысле – август. Впрочем, август во многих отношениях самый прибыльный, потому что отель наводняют арабы. Кстати, арабы обожают чай. Приезжая, они вручают управляющему рестораном фунтов сто, чтобы за ними закрепили определенный столик и уголок в гостиной. И начинается настоящее сумасшествие.
Экономить деньги они не умеют и любят во всем быть первыми. Их расписание совсем не такое, как у остальных постояльцев. Просыпаются арабы между двумя и тремя часами дня и спускаются позавтракать – как раз в то время, когда начинается чаепитие. На женщинах-арабках одежды, каких ты в жизни не видывал. Они приходят в ресторан и оценивают, на ком из них самые дорогие украшения и кто сделал самый большой заказ. Нам все это, естественно, на руку, хотя, бывает, действует на нервы, потому что «чаепитие» арабов тянется очень долго. Даже чересчур долго. Когда в пять тридцать ресторан пора закрыть, чтобы подготовить к раннему ужину, они все еще там.
Обычно женщины-арабки, нагрузившись наличными, около пяти отправляются в поход по магазинам, а мужчины остаются и говорят о делах. В какой-то момент все куда-то исчезают и возвращаются примерно в девять тридцать поужинать. Едят они помногу, мужчины хлещут водку, делая вид перед женами, что пьют обыкновенную воду. Потом целой компанией едут в ночные клубы, казино и на стриптиз-шоу в Сохо, а возвращаются около трех ночи. В отелях типа «Лейнсборо», где в августе специально для арабов предлагают особое меню, заказать в номер поесть гости из стран Персидского залива могут и посреди ночи.
Вообще-то в период между тремя и четырьмя дня, когда у большинства кухонных работников перерыв, наплыв посетителей не очень-то желателен. Помню, мне рассказывали, один менее крупный отель в Кенсингтоне буквально заполонили однажды днем, когда в Лондоне шла Неделя высокой моды. В него хлынул поток красоток на каблуках, прямо из Национального музея естественной истории, где проводилось большинство показов. Целая толпа супермоделей: Наоми Кэмпбелл, Клаудия Шиффер и прочие тощие красавицы, все вместе. В ресторане не было ни души, и вдруг как гром среди ясного неба в три сорок пять наводнившие его манекенщицы стали заказывать чипсы, «Космополитен», «Кровавую Мэри» и шампанское. Заказывали, заказывали, заказывали, пробыли три четверти часа, оплатили счета и бац! Исчезли все до одной. Ресторан оставили в жутком виде: повсюду бокалы, миски и переполненные пепельницы. Потом, примерно в шесть пятнадцать, модели снова нагрянули.
На следующий день в отель прислали расписание показов, и стало понятно, когда ждать очередного набега. На кухне нажарили уйму креветок, приготовили салат из сырых овощей, сардельки чиполата в медовом соусе, море «Космополитена» и «Кровавой Мэри»; положили шампанское в лед, а об обычной подготовке к ужину и вовсе забыли. Выставили угощения напоказ и успокоились. Модели снова явились, умяли все, за исключением салата, к которому, как ни странно, даже не притронулись. За два дня ресторан продал девяносто пять порций чипсов (по два фунта семьдесят пять центов) и двести бокалов шампанского. Невероятно!
Стою, облокотившись на стойку, наблюдаю, как Тони выслушивает по телефону рекламу какого-то ресторана, и вдруг замечаю подъезжающий к отелю черный лимузин. Гость пожаловал явно важный – Стив сосредоточивает на машине все свое внимание, а уж он-то чует деньги за добрых полмили. Подойдя задом к стеклянной двери, швейцар тихонько шлепает по окну белыми перчатками. Тони поднимает голову и немедленно прекращает разговор. Кладет трубку и громко объявляет Джезу и Дейву, которые укладывают на тележку чей-то багаж:
– Эй, ребята! Приехал наш друг техасец.
16.00–17.00
Новость о появлении мистера Мастерсона проносится по гостинице, точно электрический разряд. Все, кто полдня бродил как сонная муха и работал спустя рукава, мгновенно оживают и приободряются. Аромат больших денег творит в гостиничных делах истинные чудеса. Сводит на нет любую проблему. Доселе закрытые двери вдруг растворяются настежь, а люди расцветают счастливыми улыбками.
Первым преображается Стив. Расторопно открывает дверцу лимузина, приветствует гостя, обращаясь к нему по имени, достает багаж и вносит его в вестибюль, прежде чем техасец успевает застегнуть кашемировое пальто верблюжьего цвета. За усердие и поклоны Стив получает двадцатифунтовую купюру. И уходит на место, пятясь, будто перед ним член королевской семьи. Впрочем, по-моему, в гостиничном мире мистер Мастерсон и есть король.
Следующий одаривает техасца всей теплотой широкой улыбки Тони. Он протягивает руку, говорит, что очень рад снова видеть мистера Мастерсона, и спрашивает, как тот чувствовал себя в дороге. Вообще-то это задача не его, а Адриана, но за заботу и внимательность консьерж получает полтинник.
По сути, услышав о приезде долгожданного гостя, все вдруг выбираются из своих нор. Джеймс выводит поставщика икры в вестибюль, «неожиданно натыкается» на мистера Мастерсона, который как раз подходит к стойке, как будто между прочим упоминает о том, что достал сигары «Тринидад дипломатикс», и тоже зарабатывает пятьдесят фунтов. Из бара, на минуту оставляя ревизора, выскакивает Джино, спешащий сообщить, что ему привезли отменное редкое виски, которое мистеру Мастерсону, возможно, захочется отведать. За старания старший бармен получает две купюры по пятьдесят фунтов. Даже у накачанного кофеином Андрэ, управляющего отелем, находится причина выглянуть в вестибюль, хоть дел у него во время чаепития предостаточно. Он сообщает мистеру Мастерсону, что тот в любой момент может занимать свой любимый столик, и удаляется тоже с полтинником. Наконец из стеклянных дверей выходит и сам Адриан. С ослепительной улыбкой на губах, включив все обаяние, на какое только способен работник индустрии обслуживания, он встречает техасца так, будто это его лучший в целом мире товарищ. Они обмениваются крепкими рукопожатиями, приятельскими похлопываниями по спине, справляются о здоровье друг друга – с таким видом, будто это их и в самом деле волнует Такого рода приветствия Адриан приберегает для клиентов, оставляющих в отеле более десяти тысяч фунтов за раз. Интересно, чтобы он выделывал перед Дэвидом Бэкхемом, который в мадридском отеле «Санто-Мауро» заплатил по счету целых четыреста тридцать три тысячи сто пятьдесят семь фунтов.
Уступаю право зарегистрировать мистера Мастерсона напарнице. По-моему, такое изобилие подхалимства и коммерческого угодничества способно вызывать лишь отвращение. Не понимаю, почему я так реагирую на ретивость сотрудников. Ведь несколько дней подряд все кругом только и разговаривали, что об этом человеке и его несметных богатствах. Перед ним ходят на задних лапках в надежде получить награду, и это не должно меня шокировать. Лиз лезет из кожи вон. Потряхивает волосами, выпячивает бюст. Строит глазки, будто перед ней раскрасавец киноактер, а не низенький, лысый, краснолицый старик семидесяти лет. Мастерсону ее кривлянья как будто нравятся, и, принимая ключ от номера, он вручает ей розовую пятидесятифунтовую бумажку. В течение пяти минут, не успев добраться до лифта, нефтяной барон раздал уже почти пятьсот фунтов.
Джез и Дейв едва не устраивают драку, решая, кому нести в номер багаж мистера Мастерсона. В итоге каждый хватает по чемоданчику «Луи Вюиттон». Для столь состоятельного человека путешествует мистер Мастерсон всегда налегке.
– Желаем приятно провести время, – машинально говорю я, когда техасец проходит мимо.
– Ой, а вас я как-то и не заметил, – несколько удивленно произносит он. – Спасибо. – Кладет на стойку еще двадцатку.
Чувствую себя немного подавленным. План, согласно которому я намеревался продержаться с достоинством в окружении стаи лизоблюдов, не вполне удался. Теперь я настолько же низок, как все они.
– Нет, благодарю, не нужно, – отвечаю я, отодвигая купюру.
– Да что ты, сынок, возьми, – протяжно говорит техасец, уже шагая к лифту. – Там, откуда эта бумажка, еще пропасть таких.
– Гм, спасибо, сэр, – бормочу я.
– И тебе спасибо.
Как только лифт уходит, все разражаются бурными возгласами. Вестибюль превращается в школьную площадку для игр во время большой перемены. Отовсюду только и слышишь: «просто не верится!», «розовые купюры», «немыслимо». Общий запас энергии с приездом единственного человека, кажется, удвоился.
– По-моему, он очаровашка, – выдает Лиз, тряся белыми волосами и щелкая ногтями.
– Еще бы, – ворчу я.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего. Пойду покурю.
Дымить перед гостиницей нам вообще-то не разрешается – это может дурно сказаться на ее имидже. Сами понимаете, группка официантов с сигаретами в зубах и забросанный окурками асфальт – отнюдь не лучший способ привлечь клиентов. Но сейчас я в скверном настроении, и мне наплевать. Странно, ведь в былые времена я и сам сходил с ума по этому техасцу. Раскланивался перед ним, был готов чуть ли не на руках его носить, а сегодня меня от раболепства тошнит. Может, я расстроился из-за ухода Мишель больше, чем признаюсь себе. Мы были добрыми приятелями, а мысль о несчетных дежурствах бок о бок с Лиз меня буквально убивает. Или слишком уж часто я поднимал вчера за Мишель бокалы, поэтому-то на душе теперь столь мрачно и терзают сомнения.
Подхожу к Стиву, который переминается с ноги на ногу. Довольно зябко, и темнеет, а ему торчать перед парадной дверью, толкать ее и любезно улыбаться еще почти четыре часа.
– Как ты? – спрашиваю я.
– Отлично. – Стив кивает. Нос у него красный, и под ним мокро от холода. Как он тут выдерживает в любую погоду – для меня загадка.
В отеле четыре швейцара: Грэхем, Дерек, Стив и Деннис. Стив и Деннис двоюродные братья. Работают вместе из тех же соображений: хорошее место стоит удерживать в семье. Деннис у нас семь лет, а Грэхем и Дерек относительно недавно. Впрочем, все здесь относительно недавно, если сравнивать со Стивом. Стив стоит у парадного входа вот уже три десятка лет. Его график: четыре дня рабочих, четыре выходных. Двенадцатичасовая смена начинается в восемь утра и заканчивается в восемь вечера. В обязанности входит толкать вращающуюся дверь и следить, чтобы перед гостиницей поддерживались чистота и порядок. Официально Стив зарабатывает одиннадцать тысяч в год, но если считать со всеми монетами, что попадают в его карман, сумма увеличивается впятеро. С годами он стал настолько неотъемлемой частью отеля, что кое-кто из постоянных клиентов, приезжая снова, покупает ему небольшие подарочки. Его приветливое лицо – символ постоянства гостиницы. Он так радушно встречает гостей, к некоторым даже обращаясь по имени, что те чувствуют себя уважаемыми и нужными. Никто и не подозревает, что перед ними тот еще гад, который часто в дурном настроении, а по выходным нередко прикладывается к бутылке. И что рана на его мясистом носу не имеет никакого отношения к уличным хулиганам, на виду у которых он стоит с утра до вечера, а заработана дома, во время очередной пьянки. Сегодня, впрочем, Стив, судя по всему, в нормальном расположении духа. Может, его душу греет двадцатка, которая лежит в кармане, или мысль о том, что рабочая неделя почти закончилась и через три часа начнется четырехдневный отдых. Он даже сам заводит разговор.
– Как себя чувствуешь? – Шмыгает носом.
– Не лучшим образом, – отвечаю я.
– Затосковал по подруге? – спрашивает Стив, перенося тяжесть тела на другую ногу.
– По какой еще подруге?
– Мишель.
– Угу. – Киваю. – Больше, чем можно было ожидать.
– Сексапильная штучка.
– Мне казалось, ты этого не замечаешь.
– Хм. – Обветренное красное лицо Стива расплывается в улыбке. – Я замечаю гораздо больше, чем вы думаете. Всем вам кажется, будто только один Тони как никто другой видит и знает, что творится в отеле. Ошибаетесь. Я встречаю и провожаю всех, кто здесь появляется, и, если стою к приемной в основном спиной, это еще не значит, что не имею ни о чем представления.
– Угу, – отвечаю я, делая затяжку.
– Мне известно и про Бена с Джеки из хозяйственной службы, – говорит Стив.
– Ага.
– И про то, что тебя их связь шокирует. – Он похлопывает сбоку по носу рукой в перчатке.
– Да, немного – как выяснилось сегодня, – отвечаю я.
– Н-да. – Стив переводит взгляд на остановившееся у гостиницы такси и с улыбкой идет открыть дверцу. – Кстати, – добавляет он, быстро оборачиваясь ко мне. – Не оставляй здесь эту гадость. Забери с собой.
Поднимаю с асфальта окурок и медленно иду вслед за приехавшей постоялицей сквозь вращающуюся дверь. На счастье курильщика-портье, постоялица – миссис Робертсон. Дай ей Бог здоровья. Милый божий одуванчик, восьмидесятилетняя миссис Робертсон поселилась в отеле два с половиной года назад, когда скончался ее муж. Она славная, вежливая, в меру словоохотливая, но, к сожалению, глуха как пень.
Слух у нее настолько плох, что нам пришлось изобрести специальную систему по обслуживанию ее номера. Она живет на верхнем этаже, из ее окон чудесный вид на Лондон, которым старушка, когда не смотрит бега по телевизору, с удовольствием любуется. В первый год ее страсть к скачкам сводила нас с ума. Телевизор в ее номере орал так громко, что, когда ребята приносили ей утренний чай или еду, она не слышала стука в дверь. Входить внутрь без приглашения нам не разрешается, вот беднягам и приходилось битый час стоять в коридоре и колотить по двери. В это самое время до миссис Робертсон пытались дозвониться по телефону из приемной – без толку. В конце концов Тони кое-что придумал. Друг его приятеля достал нам пульт дистанционного управления, который мы стали хранить у двери в спальню старушки. Теперь каждый раз, когда требуется привлечь ее внимание, ребята из обслуживания номеров подносят пульт к щели под дверью и убавляют звук телевизора. Миссис Робертсон, разумеется, приняла идею на «ура», а мы вздохнули с облегчением.
– Добрый день, миссис Робертсон, – говорю я, опередив постоялицу и встав за стойку.
– Что? – спрашивает она, поворачивая ко мне свое морщинистое личико.
Должен признаться, у меня к старушке самые теплые чувства. Пару лет назад умерла моя бабушка, а миссис Робертсон мне чем-то ее напоминает. К тому же меня умиляют ее манеры: выходит на улицу она непременно в шляпке и перчатках. В наши дни мало кто соблюдает это правило.
Впрочем, миссис Робертсон по сердцу всем, главным образом потому, что всегда учтива и не доставляет особых хлопот. Помню, в отеле, где я когда-то работал, одна скупая и сварливая старушонка постоянно мочилась на стулья. В итоге нам пришлось покрыть их пластиковыми чехлами, а под простыню на кровати постелить клеенку. Потом она съехала. Ей, видите ли, казалось, что отель – нечто вроде дома престарелых, а у нас не было специально обученных людей, которые могли бы за ней ухаживать.
Вообще-то к тем, кто задерживается в отеле надолго, отношение двойственное. Вы, наверное, думаете, что нам выгодно, когда комнаты заняты продолжительное время, но, бывает, от этого одни неприятности. Во-первых, насладиться пятичасовым чаем и печеньем перед телевизором желают не только благовоспитанные престарелые дамы. На длительный срок поселяются в отеле и иностранцы-бизнесмены, за которых платит банк или иной богатый работодатель. Подыскивая достойное жилье, они проводят в отеле по нескольку месяцев и начинают чувствовать себя здесь как дома, потому становятся более привередливыми; требуют, чтобы на завтрак им подавали, к примеру, только малину или чтобы консьерж оказывал им услуги, даже когда они в офисе, – бронировал билеты на самолет, вызывал такси. Номер превращается для них в подобие личной квартиры, доступ туда горничным либо значительно ограничивается, либо вообще запрещается. Тем не менее когда постоялец обнаруживает, что у него не убрано, опять же поднимает шум.
Еще в отель переселяются на несколько месяцев те, у кого в доме ремонт. С этого рода клиентами одна морока – они в постоянном напряжении и на всем экономят. В обслуживание номеров практически не обращаются, а алкоголь покупают в городе. Счет долгосрочникам выписывают раз в месяц, и только те, у кого ремонт, непременно устраивают скандал по поводу суммы – разбирают все, за что с них просят деньги, буквально по косточкам. Некоторые предпочитают платить не ежемесячно, а вперед. Мы сразу снимаем с их кредитной карты внушительную сумму и какое-то время вообще не тревожим. Миссис Робертсон всегда платит заранее. Нам по понятным причинам удобнее, когда люди в преклонном возрасте поступают именно так.
Есть, однако же, и такие долгосрочники, кому отель бесконечно рад. Миллионеры, у которых, подобно Мику Джаггеру в «Клариджез», в гостинице личные апартаменты. Миллионер оплачивает номер за целый год вперед, и в него не имеют права вселять никого другого, чтобы сам миллионер, когда ему вздумается, мог раз-два в год приехать и без проблем расположиться в отеле. На деле же, разумеется, это правило повсюду нарушают. Помню, кто-то мне поведал ужасную историю: Керри Пакер явился однажды в «Савой» как раз в тот момент, когда его номер был занят. Он снимал «люкс» и платил за все триста шестьдесят пять суток в год, хоть и проводил в отеле максимум три-четыре недели. В общем, как-то раз он приехал без предупреждения и не смог тотчас же вселиться. Пока портье пудрили ему мозги рассказом о давшей течь трубе, целая толпа служащих поспешила наверх перенести вещи второго постояльца в другой номер. По-видимому, до Паркера дошло, в чем дело, и он заявил, если, мол, через десять минут я буду не в номере, больше нога моя сюда не ступит. Скандала удалось избежать. Понятия не имею, чем они объяснили переселение второму клиенту. Человек остановился в дорогом номере. Должно быть, возвратили ему деньги и многословно извинились.
– Добрый день, – повторяю я, глядя на миссис Робертсон.
– Ах да. – Старушка кивает, прочитав по движению моих губ какой-то вопрос. – Ездила на встречу с внуком, чудесно посидели в «Симпсоне» на Странде.
– Хорошо, – говорю я.
– Очень хорошо, – отвечает она.
– Подать ключи?
Мой голос грохочет на весь вестибюль, и Тони немного злится. Сейчас у него море дел. Надо сообщить, что заказы столиков в различных ресторанах по всему Лондону остаются в силе. Или, если у кого-то изменились планы, снять заказ, чтобы место предоставили другим клиентам. Как раз между четырьмя и пятью дня по этому же поводу начинают звонить постояльцы: просить, чтобы для них заказали столик там-то либо там-то. Словом, ситуация складывается парадоксальная, и задача Тони быстро решить, отменять ли заказ в «Айви» или «Шикиз», где десятью минутами позже, не исключено, пожелают провести вечер другие клиенты, или сохранить столик, рискуя испортить отношения с метрдотелем, который в следующий раз не захочет иметь с тобой дел. Опытный консьерж ловко выходит из подобного положения, и таких ценят столь высоко, что даже переманивают в другие отели – это случается сплошь и рядом. На днях и у нас что-то вынюхивала странная личность. Тони, разумеется, немедленно доложил об этом Адриану, а тот повысил ему зарплату. Достойные консьержи – большая редкость, и в первоклассных отелях их, как могут, удерживают.
Моего последнего вопроса миссис Робертсон не услышала, тем не менее я протягиваю ей карточку-ключ. Переспрашивать после брошенного на меня выразительного взгляда Тони не решаюсь.
– Какая муха его укусила? – интересуется Лиз, отрывая глаза от калькулятора. Она пыхтит над расчетами – я иду на любые хитрости, чтобы мучиться с цифрами не приходилось мне.
– Откуда я знаю, – отвечаю я, отдавая ключ миссис Робертсон.
– Неужели у него закончились билеты на «Мышеловку» в амфитеатр и бельэтаж?
– Возможно. – Смеюсь. – Или оказалось слишком много желающих на «We Will Rock You!»[4].
– Эй вы, достали! – произносит Тони громким шепотом, кладя трубку.
– Я все слышу, – заявляет миссис Робертсон, которая уже стоит у лифта.
– Что за фигня?.. – одними губами спрашивает Тони, когда старушка входит в раскрывшуюся кабину.
Мы с Лиз пожимаем плечами.
На столе Тони надрывается телефон. Консьерж расплывается в милейшей улыбке, из чего я заключаю: звонит важный клиент. Лиз продолжает возиться с цифрами, подсчитывая, сколько мы должны за противозачаточные таблетки «наутро после» и все остальное, что пришлось сегодня купить. Решаю звякнуть в хозяйственную службу, удостовериться, что номера убраны и в них можно вселять людей – с наступлением вечера постояльцы прибывают толпами. Джеки начинает ныть мне в ухо, негодуя по поводу разбитой лампы в номере двести сорок, и как раз в эту минуту появляется девушка-цветочница по имени Дженни.
Светловолосая, в ярком пашмина-шарфе, задрапированном на плече, Дженни приходит несколько раз в неделю, чтобы заменить в отеле цветы. По понедельникам она занимается номерами, по средам – общими залами и вестибюлем, по пятницам – ресторанами и баром. Когда речь идет об управлении гостиницей в целом, цветы могут показаться глупым пустяком, но, поверьте, они играют очень важную роль. Поскольку создают атмосферу отеля. В «Бентли», например, на цветы тратят четыре тысячи фунтов в месяц, в гостиницах поменьше, типа нашей – около трех. Неплохая сумма договора для того, кому удалось его заключить. Прибыль можно утроить, если получаешь заказы на банкеты и свадьбы.
Дженни «переболела» загородными букетами и теперь зациклена на тропических цветах. Сочных и броских, совсем без запаха. Мне они, сказать по правде, не по вкусу. Впрочем, моя задача – просто работать в декорированном ими вестибюле. Кого волнует мое о них мнение?
Обычно Дженни приезжает с уже готовыми цветочными композициями и останавливает мини-фургон перед отелем, где Стив следит за ним на случай, если покажутся инспекторы дорожного движения. Минут десять Дженни украшает приемную и треплется с Лиз о своих двух чадах. Клянусь, о семье цветочницы мне известно больше, чем о своей собственной. Сейчас оба ее ребенка в постели с гриппом, и Лиз почему-то сочувственно стонет. Ухожу к другому концу стойки, подальше от их болтовни. На работе мне еще мучиться добрых два часа, а последствия вчерашней гулянки дают о себе знать. Скорее бы очутиться дома, на диване, съесть тарелку супа и пораньше лечь.
– Хрен знает что такое! – очень громко и крайне непрофессионально восклицает Тони.
– Поосторожнее с выражениями, – говорит Дженни, поворачивая голову.
– Прошу прощения, – произносит Тони с натянутой улыбкой. – Понимаешь, я только что отменил все заказы в «Айви», и вот мне звонит чертовски важный клиент и говорит, что хотел бы именно там заказать столик на шесть.
– Какая досада, – бормочет Дженни, укрепляя какую-то мясистую красную ерунду с белой тычинкой, похожей на спутниковую тарелку.
– Случайно, не Мастерсом? – спрашиваю я.
Тони кивает и обхватывает склоненную голову руками.
17.00–18.00
Сколько бы Тони ни кусал локти – делу, увы, не поможешь. Он удерживал столики в «Айви» как только мог долго, тем не менее попал-таки впросак. Теперь полушепотом беседует с кем-то по телефону. Голову наклонил низко, говорит почти себе в грудь. Когда он пытается что-то уладить, всегда ведет себя именно так. В этот раз, по-видимому, ничего не выходит – Тони непрерывно почесывает лоб. А минуту спустя кладет трубку и устремляет взгляд в пространство перед собой, видимо, напрягая мозги.
Лиз и Дженни прекращают разговор, и цветочница, взяв оранжевую композицию правой рукой и вазу с зелеными листьями – левой, идет в бар. Как только за ней закрываются стеклянные двери, в вестибюль вылетает Джино.
– Мать твою! – Он подскакивает к стойке и в жутком отчаянии наваливается на нее грудью. – Знаете, – произносит он, закатывая глаза, – бывают случаи, когда не грех наложить на себя руки. Для меня денек именно такой. О Господи! Проклятый ревизор. Готов поспорить, сейчас он пересчитывает оливки! Одна, две, три… – Тонкими длинными пальцами он вынимает воображаемые оливки из воображаемой чашки.
– Что? – вопит Лиз, наклоняясь вперед. – Неужели в самом деле пересчитывает оливки?
– Да нет же, дурочка! – Джино вновь поднимает к потолку глаза. – Но он настолько дотошный, что от него жди чего угодно!
– А, ясно, – бормочет Лиз, наклоняя голову и проявляя неожиданный интерес к стопке газет на стойке.
– А у нас, – продолжает Джино, качая головой, – недостает трех бутылок апельсинового «Бритвика» и бутылки водки. К тому же какой-то гад ополовинил «Бейлис». – Он складывает руки перед грудью, будто при молитве. – Но разве это так страшно, черт возьми?
– В отеле воруют «Бомбейский сапфир», – напоминает Лиз, поджимая обведенные карандашом губы.
– Знаю, дорогуша, – отвечает Джино, – так ведь это в треклятой службе горничных, не у меня! У нас спиртного в маленьких бутылочках вообще нет, понимаешь?
– Я просто так сказала, – говорит Лиз.
– Да, да. – Джино машет рукой. – Только к нам это в любом случае никоим образом не относится.
Облокотившись на стойку, он оплакивает свою омраченную ревизией судьбу, а в вестибюль тем временем быстрыми шагами выходит Адриан.
– О! Джино, – говорит управляющий, щелкая пальцами. – Почему ты до сих пор в утреннем костюме? Шестой час. – Он постукивает по стеклу дорогих золотых часов. – Время облачиться в смокинг.
– Уже бегу, – театрально заявляет Джино. – Злосчастная проверка меня доконает.
– Живее! – рявкает Адриан, не желая подыгрывать старшему бармену. Джино тотчас удаляется. – Тони, – продолжает Адриан, шагая дальше, – что там вышла за история с Мастерсоном и «Айви»? Мы только что беседовали по телефону.
Он присаживается половиной задницы на стол консьержа и что-то говорит приглушенным голосом. Тони какое-то время смотрит на него снизу вверх и слушает, потом принимается беспрерывно кивать. Ни Лиз, ни я не улавливаем ни слова. Но напрягаем слух. Без толку.
