Текст книги "Отель Вавилон"

Автор книги: Имоджен Эдвардс-Джонс

Соавторы: Мистер Икс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Аппетиты женщин, что останавливаются в отелях, отнюдь не меньше мужских. Дамочка, которая швырнула в закрывшуюся за мной дверь кофе, вовсе не редкость. Официантов и работников бара неизменно лапают и приглашают в номера. Недавно приятель из Нью-Йорка рассказал мне про одну бизнес-леди. Она заявила, что в течение недели будет нуждаться в помощи старшего лакея, и три дня напролет с ним трахалась. Интересно, пришлось ли ей за это платить.

Но особенно неприятно, когда звонят не из гостиницы. Нас кто только не донимает – далеко не одни бывшие гости, которым нужны рецепты. Недавно названивал какой-то астматик; по-видимому, он наблюдал за отелем или жил неподалеку и ходил мимо, чтобы выяснить, кто из портье сегодня у стойки. Звонил только тогда, когда дежурила одна девушка. И запугивал ее – говорил «я вижу тебя», описывал, во что она одета, а потом внезапно бросал трубку. Мы даже обратились в полицию, но в подобных ситуациях она почти бессильна.

Звонят и разные психи, в том числе склонные к суициду. Их речи устрашают, порой повергают в шок. Наверное, они набирают наш номер, поскольку знают, что по нему ответят в любое время, и остро нуждаются в собеседнике. На подобные случаи у нас всегда под рукой телефон «Самаритян»^[9], хотя чаще всего звонящий хочет лишь поговорить. На прошлой неделе мне довелось ответить чокнутому, который заявил, что наложит на себя руки, – потом меня мучили кошмары. По меньшей мере пару последующих дней. Человек был пьян и нес какой-то бред – твердил, что он вот-вот проглотит таблетки. Случай из тех, когда жаждешь чем-нибудь помочь, однако понятия не имеешь, с чего начать. Я попросил его рассказать о девушке, которая ушла от него с их ребенком. А в конце концов уговорил дать мне его адрес, и Деннис связался с полицией. Понятия не имею, чем закончилась эта история – мы не наводим справки и не просим держать нас в курсе дел, – но Деннис уверил меня, что парень не покончил с собой. Сказал: если человек действительно задумал уйти из жизни, то берет и уходит; не названивает посторонним людям и не рассказывает, что сейчас наестся таблеток. В противном случае его желание довести дело до конца не столь велико. Женщины же, по мнению Денниса, принимают таблетки, когда знают, что домой кто-то явится. И лишь потому, что они больше мужчин нуждаются во внимании. Не знаю, прав ли он, но мысль, что я отговорил ненормального добровольно отправиться на тот свет, греет мне душу. Когда подумаю об этом, даже сплю крепче.

Кстати, о сне: поверить не могу, что Теренций до сих пор на желтом диване. По-видимому, он из категории самых назойливых Людей в халатах.

– Вы никогда не пробовали принимать снотворное, а, Теренций? – спрашиваю я из желания сказать ему что-нибудь эдакое.

– Снотворное – это вообще особый разговор. – Теренций наклоняется вперед и раздвигает ноги. Стараюсь смотреть ему в глаза и не замечать того, что скорее всего открылось взору.

– Серьезно?

– Да, – отвечает Теренций. – Я принял целых две таблетки, но толку от них совершенно никакого.

– М-м-м. – Киваю.

– Очень любопытно, – произносит Деннис.

– Да? – спрашивает Теренций. – А знаете, я давно понял, что они редко действуют. Может, я один из тех, кому много спать просто-напросто не требуется.

– Гм, – произносит Деннис.

– Маргарет Тэтчер, например, спокойно обходилась четырехчасовым сном в сутки, – добавляет Теренций.

– Это многое объясняет, – говорит Деннис.

Теренций смеется.

В то время как он держится за бока, чересчур бурно восхищаясь остроумием Денниса, к отелю подъезжает большой белый фургон. Деннис мгновенно встает с места и щелкает пальцами, подавая знак Патрику: следуй за мной. Прибыли утренние газеты, и Деннис с Патриком идут помогать развозчику внести в отель связки. Судя по всему, Деннису по душе это занятие. Минут десять он стоит на улице и болтает с развозчиком, а Патрик тем временем, пыхтя, таскает внутрь тяжелые стопки газет. Может, потому, что развозчик объезжает все первоклассные гостиницы и в курсе последних новостей, Деннис так любит перекинуться с ним словечком. Узнать все сплетни. Я наблюдаю, как он смеется, болтает, явно отпускает шутки, дышит на руки. На Патрика ни один, ни другой не обращают внимания; поворачивают головы и замечают его, только когда с работой уже покончено. Деннис похлопывает разносчика по плечу и возвращается в вестибюль.

– Черт, ну и колотун! – говорит он, до сих пор дыша на замерзшие руки. – Похоже, в «Клариджез» был сегодня пир горой. По всему Мейфэру пьяные люди в шикарных смокингах ловят такси. Джефф, – указывает на улицу, где только что стоял фургон, – говорит, наверное, вечеринка была киношная или что-то в этом роде; клянется, будто видел, как вверх по улице шла, чуть пошатываясь, парочка звезд. Давайте-ка заглянем в газеты, может, в них что-нибудь об этом пишут.

– Вообще-то разворачивать газеты не положено, – напоминаю я. – Гости должны получить их свеженькими.

– Ерунда, – отмахивается Деннис, уже вооружившись ножницами. – Никто ничего не заметит.

С появлением развозчика газет о Теренции забыли. Он наконец решает уйти.

– Поверить не могу, что уже почти утро, – говорит он, глядя на газеты. – Наверное, мне следует хотя бы снова прилечь, даже если уснуть так и не получится.

– Счастливо, – произносит Деннис.

– Спокойной ночи, – говорит Теренций.

– Спокойной ночи, – отвечаю я.

– Не очень перетруждайтесь, – с полуулыбкой желает Теренций, входя в лифт.

– Не будем, – говорит Деннис, когда двери лифта закрываются. – Слава тебе Господи.

– Да уж, – подхватываю я. – Я думал, он никогда не умотает.

– Тебе-то чего плакаться? – спрашивает Деннис. – Не ты выслушивал историю всей его долбаной жизни!

– Немного досталось и мне.

– Какое там досталось! Ты сматывался по любому чертову поводу, только бы не разговаривать с проклятым отморозком. Нет, честное слово. В следующий раз, когда мы опять будем дежурить в ночь вместе, как только спустится еще один зануда в халате, твоя очередь с ним беседовать. Я чуть умом сегодня не тронулся.

– Не такой уж он и занудный, – говорит Патрик едва слышно.

– Что? – Деннис резко поворачивает голову.

– Не сказал бы, что он слишком занудный, – повторяет Патрик.

– Еще и какой! Чертов онанист, – заявляет Деннис. – А почему это ты не чистишь обувь?

– Ой! – восклицает Патрик.

– Вот тебе и «ой», – говорит Деннис, передразнивая его. – Не самое ли время собрать туфли и приняться за чистку? Или ты забыл, что входит в твои обязанности?

– Нет, сэр, – бормочет Патрик.

– Да, сэр, – говорит Деннис, кивая на лестницу. – И поживей! Людям скоро вставать. За работу! Сию минуту.

Патрик несется вверх по ступеням. Говоря по правде, поздновато он бежит собирать обувь: следовало уже вовсю чистить ее по меньшей мере с час. Его удача, что сегодня суббота и туфель выставят не так много; а чуть позже ребята, приехавшие по делам в Сити, не начнут требовать обувь назад, боясь опоздать на деловую встречу за семичасовым завтраком. Если бы день был будний, Патрика уже сейчас ругали бы на чем свет стоит. Остается надеяться, что никто из гостей не спешит на утренний самолет.

За окном стало заметно светлее, но о том, чтобы идти домой, рано и помышлять. Усталость валит с ног, во рту металлический привкус, мысли в голове путаются. Яркий свет начинает резать глаза, и немного знобит. Кладу в рот еще несколько таблеток проплюс и пытаюсь проглотить их без воды. Черт, ну и горечь. Очень надеюсь, что они мне помогут. Что-то слишком рано я вымотался и препаршиво себя чувствую. Не мешало бы размяться.

Деннис просматривает газеты в поисках заметки о вечеринке в «Клариджез». Патрик спускается с лестницы, в руках – затягивающиеся шнурками мешки с туфлями. В общей сложности семь штук, и все, по его словам, – мистера Мастерсона. Паренек удаляется в свой угол у тележки, расставляет обувь, и мы с Деннисом подходим на нее поглазеть.

– А они не от ведущего дизайнера, – говорит Патрик, поднимая пару туфель. – Никогда не слышал ни о каком Лоббе, а вы?

– Все эти туфельки изготовлены вручную, специально для него, – говорит Деннис, беря туфлю и разглядывая ее. – Эти штуковины стоят огромных денег, сынок. Смотри и учись, Патрик, смотри и учись. – Улыбается. – И поосторожнее с ними.

– Не беспокойтесь, сэр, – отвечает Патрик, нюхая кожу. – Здорово пахнут.

– Эй-эй, ну, это уж слишком, – говорит Деннис. – А заказы на завтрак ты собрал?

– А вы не говорили, – заикаясь, лепечет Патрик, внезапно краснея и покрываясь испариной. – Правда, вы ведь не…

– Я за ними схожу, – говорю я. – Мне не помешает размять кости, а то вот-вот засну.

– Ладно, – отвечает Деннис. – В следующий раз, – обращается он к Патрику, – попробуй одновременно собрать и то и другое. Увидишь: сэкономишь массу времени.

Отправляюсь за заказами на завтрак. Вообще-то это дело обслуживания номеров, но в нашем отеле по той или иной причине их должны собирать люди из фойе. Забавно: с постояльцев требуют, чтобы они вывешивали на двери списки вечером, до половины двенадцатого, а мы никогда не приходим за ними раньше четырех тридцати. Слишком заняты с пьяными и проститутками, чтобы помнить еще и о заказах. В общем, если ты вывесишь список до рассвета, завтрак наверняка получишь.

Сегодня выходной, поэтому карточек должно быть гораздо больше, чем в будни. В течение рабочей недели большинство деловых людей поднимаются на рассвете и уходят в седьмом часу, поэтому редко завтракают в отеле. В субботу же, если ты не дома, святое дело побаловать себя чем-нибудь жирным, жареным или омлетом и бокалом шампанского.

Когда ходишь по коридорам в это время суток, всегда немного не по себе. Темно и тихо, и если бы не безумолчный храп, сопровождающий тебя повсюду, можно было бы подумать, что вокруг ни души. Храп фантастически разный по высоте и громкости: мужской баритон, более высокий дамский, но встречается и такой, сравнить который можно лишь с криком чудища болотного. От него дрожат картины на стенах.

Собрав карточки, иду вниз по ступеням и вдруг слышу: на пятом этаже кто-то скребется. Останавливаюсь, напрягаю слух, пытаюсь лучше уловить звук сквозь хор храпа. Поджимаю пальцы на ногах. Всматриваюсь во тьму, гадая, что за тварь сбежала от Рентокила. Официантские брюки жутко колют кожу, но печалиться по этому поводу нет времени. Крадусь на цыпочках в дальний конец коридора.

В honour-баре горит свет. Судя по шуму, крыса должна быть огромная. Поворачиваю за угол, ясно различаю звук открывающейся дверцы холодильника и вижу бродягу. Стоит ко мне спиной, голова в мини-баре – ищет спиртное.

– Эй! – кричу я, устремляясь вперед, будто наделен полномочиями и выполняю свою прямую обязанность. – Какого черта вы тут делаете?

Бомж резко дергается и ударяется головой о дверь холодильника. Замечаю в сторонке шеренгу пустых бутылок – очевидно, незваный гость явился не только что и спокойно пьянствует.

– А, черт, – произносит он, с трудом шевеля языком и пытаясь сфокусировать на мне зрение. Явно готов. – Я просто… – Умолкает. Его застукали в ту минуту, когда он шарил в холодильнике, пытаться выкрутиться – никакого толку. Поднимает грязные руки в перчатках «без пальцев», будто у нас перестрелка. – Я спокойно уйду. Только, пожалуйста, не звоните в полицию.

– Живо! – велю я, хватая его за спинку куртки. Гремят стеклянные бутылки. – Что у вас в карманах?

– Э-э… ничего, – отвечает бомж.

– Достаньте все, что в них есть, – говорю я.

– Не имеете права, – протестует он.

– Либо я, либо полиция, – заявляю я.

– Ну, ладно. – Бродяга засовывает руки в карманы и извлекает из них бутылочки «Бомбейского сапфира». Множество: шесть из левого и того больше из правого. Ставит их на пол.

– Еще что-нибудь? – спрашиваю я.

– Больше ничего, – отвечает он.

– А во внутренних карманах?

– Гм…

– Выкладывайте все, – приказываю я. – Или лучше вызвать полицию? Я сделаю это с превеликой радостью.

– Нет, – говорит бомж. Пошатываясь, расстегивает куртку и извлекает из карманов бутылочки «Пенхалигон».

– Шампунь? – удивляюсь я. – Зачем вам понадобился шампунь?

– Не знаю. – Бродяга пожимает плечами. – Дверца шкафа была открыта, вот я и поживился.

– Н-да, – произношу я, а «гость» ставит рядом с «Бомбейским сапфиром» пластмассовые бутылочки и кладет три кусочка мыла. – Для чего вам «Бомбейский сапфир»?

– Он мне нравится. Мой любимый напиток.

– Ясно. Не пойму, где, но, кажется, я вас уже видел.

– Видели. – Бродяга кивает, глядя в пол.

– Вы здесь не впервые.

– Приходил пару раз.

– На этой неделе.

– Возможно.

– И каждый раз воровали «Бомбейский сапфир»?

– Наверное, – отвечает он, точно подросток.

– Наверняка, – говорю я.

– Думайте что хотите.

– И буду.

– Доказать все равно ни черта не получится.

– Получится, – возражаю я. – Я обнаружил вас здесь, когда вылазили по холодильнику, ваши карманы были набиты спиртным. Разве все это не говорит само за себя?

– Доказать – ничего не докажете, – стоит на своем бомж.

– Докажу, – заявляю я. Но тут останавливаю себя. Какого черта мне нужно? Чего ради я пытаюсь образумить опустившуюся личность в четыре сорок пять утра? Должно быть, это одна из самых парадоксально алогичных составляющих нашей работы. – Ну ладно. Пошли.

– Куда?

– На выход.

– О нет, – стонет бомж.

– На выход, говорю. Вы не имеете права тут находиться. Идемте.

Бомж и не пытается устроить скандал. Поворачивается, прихватывает пару бутылочек джина «Бомбейский сапфир» и следует за мной к лифту. Решаю промолчать, Тони будет вне себя от радости, когда узнает, что вор вычислен, так что не расстроится по поводу еще двух исчезнувших бутылочек. Едем вниз молча. Чем ниже спускаемся, тем больше замкнутая кабина заполняется несносной вонью. Когда двери наконец раскрываются на первом этаже, я счастлив, что могу вдохнуть свежего воздуха. И где-то сожалею, что не позволил бродяге оставить себе шампунь «Пенхалигон».

– Твою мать! – восклицает Деннис, когда мы идем по вестибюлю. – Неужели это снова ты, Спайк? – Закатывает глаза. – Сколько еще раз нам придется вышвыривать тебя отсюда, прежде чем ты возьмешь в толк, что не должен тут появляться, черт тебя подери? М-м-м? Сколько? – По-моему, у Денниса талант воздействовать на бомжей так, что они принимают застенчивый вид. Спайк начинает переминаться с ноги на ногу, смотрит в пол. – Не беспокойся приятель, – говорит Деннис мне. – Я сам его выпровожу. – Берет Спайка за плечо и ведет к двери. – Проваливай. В следующий раз позвоним в полицию. Точно тебе говорю, дружище. Это не шутка.

Наблюдаю, как Деннис выводит Спайка на улицу. Швейцар держится с забулдыгой не грубо и не пренебрежительно; они даже задерживаются у парадной и о чем-то разговаривают. Деннис засовывает руку в карман, достает купюру и протягивает бомжу. Потом похлопывает его по спине, веля идти своей дорогой.

– Ты что, дал Спайку денег? – спрашиваю я, когда Деннис входит в отель и направляется к столу.

– Что? Я?! – восклицает он, делая вид, что поражен. – За кого ты меня принимаешь?

– Гм, – произношу я, прекрасно зная, что швейцар врет.

Сидим какое-то время в тишине. Разбавляет ее лишь шум из Патрикова угла. Он до сих пор чистит обувь. У меня начинает урчать в животе. С удовольствием съел бы чего-нибудь. С минуты на минуту явятся повара готовить завтрак. За обе щеки умял бы бутерброд с беконом. Сходить вниз, к ребятам из обслуживания номеров, что готовят целую ночь куриный салат, клубные сандвичи и гамбургеры? Если честно, я всегда был уверен, что кулинары они не ахти какие. И воды-то толком вскипятить не могут.

Несу заказы на завтрак и к тому моменту, когда возвращаюсь, заканчиваю составлять в мыслях список тех, кого за бутерброд с беконом убил бы – на первой позиции моя бывшая подружка. Через вращающуюся дверь проходят повара. Двое, приехали одновременно. Оба кажутся худыми и озябшими, когда идут по вестибюлю.

– Доброе утро, – говорит один.

– Доброе? – спрашивает Деннис.

– Лично для меня – да, – произносит второй повар.

– Через сколько минут можно будет прийти за беконом? – спрашивает Деннис, будто прочтя мои мысли.

– Да-да, – подключаюсь я. – Через сколько?

– Через пять – десять, – отвечает более высокий повар.

– Фантастика. – Деннис потирает руки. – Мы скоро спустимся.

Вообще-то эти ребята не обязаны делать для нас бутерброды, но делают. На них ответственность за приготовление завтраков, которые часов в восемь потребуют все клиенты. Надо отварить сосиски и нарезать бекон, чтобы позднее осталось лишь разогреть их.

Мой рот наполняется слюной. Еще немного, и я, чего доброго, съем собственную руку. Я и не знал, что так зверски голоден. Все теряют терпение при виде поваров, ну точно как собаки Павлова.

Звонит телефон.

– Здравствуйте, ресепшн.

– Почему мы здесь? – раздается из трубки потусторонний женский голос.

– Прошу прощения, – говорю я.

– Почему мы здесь? Кто мы? – спрашивает клиентка.

– Простите, не имею понятия, – отвечаю я и кладу трубку.

– Кто это был? – интересуется Деннис.

– А, та чокнутая. Несколько дней безвылазно сидит в номере, – произношу я, мечтая о беконе. – И задает идиотские вопросы.

– А-а, – протягивает Деннис.

Снова раздается звонок.

– Алло? – говорю я.

– Вы бросили трубку, – заявляет постоялица.

– Гм, простите, – бормочу я, не чувствуя и капли раскаяния.

– Никто так со мной не обходится. Никто. Я сейчас спущусь. – Связь прерывается.

– Тьфу ты! – досадую я. – Чокнутая скоро будет здесь.

05.00–06.00

Мы с Деннисом сидим и смотрим на лифт, ожидая сумасшедшую женщину. Может, зря я говорю, что у нее не все в порядке с головой, но она провела в отеле вот уже трое суток, и никто, за исключением ребят из обслуживания номеров, ее не видел.

Временами у нас поселяются люди, жаждущие сладкого уединения, но в основном это мужчины и в большинстве случаев – обеспеченные наркоманы, которые запираются и в тиши балдеют от героина, либо кокаинисты, что компанией устраивают трехдневную вечеринку, а выписываясь, напоминают извлеченные из могил трупы. Помню, как-то раз в трех наших «люксах» разместились три новых русских. Ребята привезли с собой трех невообразимо хорошеньких девушек и сумки, набитые кокаином. Занавесив окна в номерах, новые русские не показывались нам на глаза весь уик-энд. Заказали за все это время около тридцати бутылок «Кристаль» и почти ничего из еды. Когда они уезжали в воскресенье, я все подумывал, не вызвать ли «скорую»: вид у них был жутко болезненный.

Мы с Деннисом не отрываем глаз от лифта, а тот все отсчитывает этажи. Но вот звенит звонок, лифт приезжает на первый этаж, двери раскрываются. Мы морально подготавливаемся. Ничего. Женщины нет. Деннис откидывается на спинку стула, а я засовываю в рот еще одну вонючую мятную конфету.

– Передумала, – предполагаю я, глядя на закрывающиеся двери лифта.

– Похоже на то, – соглашается Деннис.

– Ну и слава Богу, – говорю я.

– М-м-м, – произносит Деннис.

– Как думаешь, за беконом идти не пора? Мой желудок того и гляди начнет поедать сам себя.

– Гм. – Деннис смотрит на часы. – Подождем еще пару минут.

Опять чешу ноги. Чем скорее я окажусь дома, тем быстрее скину с себя эти брюки. Интересно, как самочувствие парня, что поскользнулся на собственной моче. Наверное, кому-то из нас следует позвонить в больницу и справиться о его состоянии.

– Как-по-твоему, оклемался тот тип из туалета? – спрашиваю я у Денниса.

– Что? А, да, не сомневаюсь, – отвечает он. – В противном случае с нами бы связались.

– Да, – киваю я. – Правильно. Как успехи с туфлями, Патрик?

– Осталась всего одна. – Патрик машет в мою сторону блестящей туфлей. – Я почти закончил.

– Перед тем как понесешь их наверх, покажи мне, – говорит Деннис.

– Намекаете на то, что я не знаю, как чистить туфли? – с нотками обиды в голосе спрашивает Патрик.

– Нет, – говорит Деннис. – Просто мы должны соответствовать неким требованиям, вот и все.

– Ну ладно. – Патрик смеется.

Их разговор прерывается подобием песни, льющейся со стороны лестницы: «Да-да-да-да-да-да, Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Мы поворачиваем головы и видим вышагивающую по ступеням, точно танцовщица, сумасшедшую женщину. На ней махровый халат, но он не запахнут, а под ним совершенно ничего. «Да-да-да-да-да-да», – поет она. «Да-да-да-да-да-да». Сгибает ножку в колене. «Да-да-да-да-да, Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Мы с Деннисом так ошеломлены, что застыли на месте. Патрик продолжает чистить туфлю, но его взгляд прикован к женщине, а рот раскрыт. Она же как будто никого не видит и не замечает, куда идет. Смотрит перед собой, голова высоко поднята, в глазах демонический свет. Создается впечатление, что она затерялась в мире шоу-бизнеса. Лицо белое как простыня, под глазами ярко-красные мешки, сильно осветленные волосы стоят дыбом. Картина, быть может, показалась бы смешной, если бы не была столь ужасной.

Женщина продолжает спускаться по ступеням, не прекращает петь «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и театрально сгибать ноги. Я оказываюсь в поле ее зрения и словно становлюсь ее зрителем – единственным. Женщина покачивает голыми бедрами и стягивает с руки воображаемую перчатку, точно стриптизерша в ночном клубе. Поднимает ее над головой, бросает в меня. И, поскольку я не спешу поднять вещицу, как будто огорчается. «Нью-Йорк, Нью-Йорк!» – поет она. Потом вдруг резким движением скидывает с себя халат. Стоит передо мной совершенно голая и вопрошает:

– Вот так поинтереснее, правильно?

Раздается звонок лифта, и в вестибюль выходит человек в костюме. Он не сразу замечает обнаженную женщину – увлеченно поправляет галстук. Когда же его взгляд падает на нее, клиент резко тормозит и смотрит на чокнутую во все глаза. Она не обращает на него внимания или вообще не видит; во всяком случае, бровью не ведет.

– Доброе утро, сэр, – говорю я остолбеневшему постояльцу.

– Доброе утро, – отвечает тот чуть слышно.

– Выписываетесь?

– Гм, да, – говорит он. – Номер четырнадцать.

– Четырнадцать, – повторяю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Одну минутку.

Женщину, похоже, ничуть не трогает то обстоятельство, что зрителей прибавилось. Она, как прежде, покачивается из стороны в сторону, сверлит меня взглядом и тихонько напевает «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Халат лежит у ее ног белой лужей.

– Как будете платить, сэр? – спрашиваю я.

– Что? – произносит клиент, пялясь на голую танцующую женщину. – А, да, – добавляет он, собираясь с мыслями. – У меня «Виза».

– «Виза», – повторяю я.

– Да, – говорит уезжающий гость, шаря в верхнем кармане пиджака.

– Брали что-нибудь из мини-бара, сэр? – осведомляюсь я.

– Гм, да, – отвечает он. – Бутылку красного вина.

– Только бутылку вина?

– Да.

– А орешки или что-нибудь еще?

– Нет.

– Тогда, сэр, с вас триста восемьдесят пять фунтов семьдесят центов.

– Замечательно, – бормочет клиент, протягивая кредитную карточку.

– Желаете взглянуть на счет?

– Н-нет, – медленно отвечает он. – Мне бы не опоздать на самолет.

– Да, конечно.

Иду в служебку и вставляю карту в считывающее устройство. Чувствую взгляд безумной на своей спине. И слышу повторяющееся «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

– Приятно провели у нас время, сэр? – спрашивает Деннис, пытаясь завести обычный разговор.

– Да, спасибо.

– Вы в нашем отеле впервые? – героически продолжает Деннис.

– Что? Нет, – говорит клиент. – Уже в третий раз.

– В третий? – удивленно произносит Деннис. – Можно сказать, вы наш постоянный клиент.

– Да, – отвечает уезжающий. Когда я выхожу из служебки, на его лице облегчение. Он быстро ставит закорючку в чеке, хватает сумку и мчится к выходу.

– А квитанция вам не нужна, сэр? – спрашиваю я.

– Нет, – отзывается он. – Оставьте у себя.

– Может, вызвать вам такси?

– Нет, благодарю, – говорит клиент, уже проходя через вращающуюся дверь.

– Хорошо, – бодро произношу я. – Деннис, – обращаюсь к швейцару, ухитряясь говорить тем же тоном, – по-моему, пора вызвать полицию, или «скорую помощь», или кого-нибудь еще.

– Пожалуй, – отвечает он так же весело, – обратимся в службу «девять-девять-девять».

– Да, позвони им. – Улыбаюсь. – Прямо сейчас.

Медленно выхожу из-за стойки, глядя сквозь украшение из тропических цветов в глаза голой танцующей женщине. Кивками и глуповатой улыбкой как будто одобряю ее песню почти без мелодии. Осторожно приближаюсь к умалишенной, медленно наклоняюсь и поднимаю халат. Она дерзко тычет в меня пальцем, как какая-нибудь стриптизерша. Потихоньку выпрямляюсь и накидываю халат ей на плечи в попытке сохранить хоть малую толику ее достоинства, но женщина начинает пронзительно кричать. Разворачивается и пытается скинуть с себя халат.

– Сними с меня эту дрянь! Сними! Сними! – верещит она. Голос у нее звучный и какой-то дьявольский. Такое впечатление, что бедняга одержима бесами.

На разговаривающем по телефону Деннисе нет лица.

– Слышите? – спрашивает он. – Думаю, тут дело серьезное. Что-то типа наркотического психоза.

Поднимаю руки и отступаю назад. Связываться с женщиной небезопасно. Больше не желаю чего-либо предпринимать. И потом, если уж ей так хочется попеть голышом в вестибюле, почему я должен быть против?

– Итак, все в порядке, – нараспев Сообщает Деннис. – Приедут через несколько минут.

– Всего через несколько минут?

– Да, – отвечает он.

– А до тех пор?

– А до тех пор наслаждаемся представлением.

– Что ж, ладно, – напряженно и странно высоким тоном произношу я.

Женщине надоело смотреть на меня, теперь ее занимает люстра над головой. Танцуя, безумная ходит по кругу с запрокинутой головой и размахивает поднятыми руками. Не пойму, что она сейчас поет; скорее всего песню собственного сочинения. Мы с Деннисом смотрим друг на друга. Он пожимает плечами и крутит пальцем у виска. А я рад хотя бы тому, что она нашла себе другую публику.

Полиция сдерживает слово: копы приезжают буквально несколько минут спустя. Осторожно приближаются к обнаженной женщине, шаг за шагом, но она ничегошеньки не замечает. Продолжает пялиться на потолок и извиваться в танце царицы Савской.

– Прошу прощения. Эй, прошу прощения, – говорит одна из полицейских. Потом поворачивает голову ко мне. – Как долго она здесь?

– Минут десять, – отвечаю я. – А до этого трое суток просидела, не выходя, в номере.

– Трое суток? – переспрашивает женщина-полицейский.

– Да.

Она поднимает халат и собирается надеть его на чокнутую.

– Я на вашем месте не делал бы этого, – предупреждаю я.

Слишком поздно. Женщина-коп накидывает халат на плечи ненормальной, и начинается сущий ад. Та разражается криками. Держать ее здесь нельзя – скоро от воплей проснутся остальные постояльцы. Полоумная падает на пол и катается по нему так, будто от халата вспыхнула ее кожа.

– Надо забрать ее, – говорит женщина-коп. – Отвезем в больницу, пусть проверят, что за наркотики она приняла.

– Хорошо бы, – произносит Деннис. – У нас своих дел хватает.

– Не знаете, как ее имя? – спрашивает коп.

– Гм, я могу посмотреть, – отвечаю я. Проверяю списки. – Клэр Паркер.

– Клэр, послушайте, – говорит женщина-полицейский. – Мы с коллегами хотим вам помочь.

Клэр, по-видимому, не помнит даже собственного имени; продолжает кататься голая по полу вестибюля. Через вращающуюся дверь входит еще один коп, у него в руках нечто вроде смирительной рубашки. Боже, как все жутко. Если бы я угодил в комнату сто один^[10], меня бы встретили там ребята типа этих. Я даже смотреть на происходящее не могу, только слышу, как помешанную пытаются поймать. Сначала, судя по звукам, она неистово бьется и мечется, потом ее хватают и облачают в смирительную рубашку. Прекрасно знаю, что по-другому ее отсюда не вытащить и не привести в чувство, но приятнее от этой мысли не делается. В ту минуту, когда я нахожу в себе силы повернуть голову, безумную выводят из вестибюля. Она до сих пор оглушительно визжит и выкрикивает ругательства. И пытается сбежать, дергая стройными белыми ногами. Тщетно.

Едва ее вытаскивают на улицу, в отель входит новый постоялец. Наверное, только что прилетел откуда-нибудь и явился к нам прямо из аэропорта. На его лице потрясение и страшный испуг.

– Боже праведный, – бормочет он, опуская сумки. – Что с ней?

– Не захотела платить по счету, – заявляет сидящий у противоположной стены Деннис. – Такие вот у нас порядки.

– Ого, – произносит сбитый с толку гость.

– Не беспокойтесь. – Утешительно улыбаюсь. – Он шутит. Как ваша фамилия, сэр?

Регистрирую совершенно растерянного и обеспокоенного мистера Армстронга, который явно мучается вопросом: можно ли останавливаться здесь на целую неделю? Когда я сообщаю, что ему придется подождать, пока подготовят номер, он изъявляет желание поселиться в другом отеле. Я говорю: если вы хотели сразу расположиться в номере так рано утром, должны были сделать предварительный заказ. Мистер Армстронг умолкает и медленно идет в ресторан, где намерен посидеть до завтрака. По выходным его обычно подают с семи утра, но я обещаю сходить на кухню и попросить поваров, чтобы сделали исключение.

Кухня снова ожила. Плиты включены, гремит посуда, слышны голоса. Запах жареного бекона смешивается с вонью хлорки. Два повара успели не только поставить вариться сосиски и положить на сковороды бекон, но еще и наделали кучу бутербродов и приготовили бак омлета.

Как только я завожу разговор о полном английском завтраке для утомленного мистера Армстронга, который сидит в ресторанном зале, появляется шеф-повар. Рановато он сегодня. По-видимому, намечается свадьба или что-то в этом роде. Было время, и я работал под его началом. Старый придурок по имени Мэтью. Начинаю описывать ему ситуацию, но он отмахивается от меня, прикидываясь, что из-за шума ничего не может разобрать.

– Пожалуйста, – слышу я собственный голос. – Это всем нам будет на руку.

– Меня не волнует, что будет тебе на руку, – заявляет он. – Правила есть правила, нарушать их запрещено. До семи часов завтраков для гостей не будет. Пусть подождет.

Мне так все надоело и я настолько устал, что тут же иду прочь из кухни. На пороге приостанавливаюсь, поворачиваюсь и показываю шефу средний палец. Тот делает вид, что ничего не замечает, но я-то знаю, что он меня видит. Только мне от этого не легче. Иду в столовую для персонала, где надеюсь сделать для себя и Денниса по бутерброду с беконом. Здесь человек семь уборщиков из Бангладеш. Болтают, поглощая какое-то блюдо с карри, которое готовят – точнее сказать, разогревают – специально для них. Никто не обращает на меня внимания, когда я подхожу к плите и смотрю, чем наполнены подносы из нержавейки. Обнаруживаю на сковороде несколько ломтиков бекона. Пока ярко-розовые – масло еще не успело нагреться. Их поставили на плиту самое большее минуту назад. Рядом гора тостов из белого хлеба, поджаренных какое-то время назад, упругих, как батут. Намазываю два тоста маслом и делаю бутерброды – Деннису, разумеется, с коричневым соусом. Я достаточно много раз готовил ему сандвичи и прекрасно знаю его вкус. Кладу бутерброды на картонные тарелки и иду к выходу. В дверях сталкиваюсь с врачом из Ирака, с которым недавно беседовал. Улыбаюсь. Он отворачивается. Мы не говорим друг другу ни слова.