Текст книги "Второе апреля"
Автор книги: Илья Зверев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Сурен (смотрит на часы). А между тем... уже семь минут рабочего времени... Фьють...
Костя. Можем мы после такой горячки, в конце-то концов, посидеть, как люди... Подумаешь, семь минут, а я вот помидор не доел!.. Имею я право помидор доесть?! Если я четыре месяца... без разгибу с турбиной этой...
Виктор. Имеешь, дядя... Ешь на здоровье... За воскресник, за турбину, за все такое...
Костя (перестает жевать). А почему вдруг турбина «все такое»?
Виктор. Потом! Давай, Сурен, займемся все-таки... Мы не помешаем, Юля? (Достает из папки, раскладывает на столе бумаги.)
Юлька. Нет, что вы... Лето какое жаркое. Я к бабушке в Талызино ездила, так в лесу прямо сразу сушеные грибы растут. Говорят, из Африки страшная жарища идет, из республики Ганы...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Красный уголок. По углам бюсты Пушкина и Буденного. Рояль. Стоят в два ряда хористы – парни в черных костюмах, девушки в длинных белых платьях из чего-то пышного и недорогого. Среди них Юлька, Пашкин дирижирует.
Хор (плавно и величаво}:
Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские жи-вот-ново-о-ды.
Вбегает Костя
Костя. Ребята! Прервитесь, а? Маленький аврал...
Пашкин. Что случилось?
Костя. Тут напротив ЗИЛ перевернулся. С прицепом.
Юлька. Ой!..
Костя. Нет, шофер в порядке. Но там сахар. Мешков сто.
Первый парень. А мы сладкое не любим. Вот если б с чем горьким машина.
Костя. Слушайте, сейчас же гроза будет! Все вымокнет! Там Сашка с ребятами уже таскают.
Пашкин. Они не могут, Костя. Они же не просто так. Они официально поют. Во вторник смотр!
Костя. На полчаса все дело.
Пашкин. Не могут они... Областной же смотр... Официальный.
Костя. Но дождь же! Гроза... Что вы за люди!
Пашкин. Ничего, торгашам даже выгоднее, когда сахар мокрый. Больше весу... Так, ребята, давайте следующую. Пожалуйста, Берта Соломоновна.
Пианистка берет бравурный аккорд. В комнату, поддерживаемый девушкой с золотым зубом, странно изогнувшись, входит Саша.
Пашкин. Что случилось?..
Саша. Рука. Как-то неудачно...
Пианистка. Костя, сбегайте напротив, к Сухоруковым. У них же Ирочка – врач...
Саша (кричит). Не надо! Не смей, Костя!
Девушка с золотым зубом. Я сбегаю!
Саша. Не надо!
(Девушка с золотым зубом убегает, Костя подвигает Саше стул, усаживает.)
Пашкин. Ну, ребята, давайте! Время идет...
Пианистка берет аккорд.
Хор.
Мы живем под солнцем золотым,
Дружно живем.
Мы горды Отечеством своим,
Любим свой дом.
Мы горды Отечествам своим,
Вся земля...
Саша. Слушайте, там же сахар мокнет!..
Пашкин. Не могут они, Саша.
Саша (зло). Знаете что? Или не пойте таких песен, или идите работать!
Первый парень. Вообще правильно.
Второй парень. Пошли, ребята.
Ряды хористов расстраиваются. Девочки разуваются, подтыкают подолы. Парни сбрасывают пиджаки. Один вообще раздевается до трусов. Убегают.
Пианистка. Ну, как? Очень больно?
Саша. Ничего, все в порядке.
Пианистка. Я тоже пойду. Ладно? Я в эвакуации, в Чимкенте, два года грузчицей была. (Почему-то дрогнувшим голосом.) На базе Заготзерно...
Раскаты грома. Голоса из-за окна. Вбегает девушка с золотым зубом и Ира.
Ира. Что с вами?
Саша. Да ерунда... С рукой...
Ира. А ну-ка: (берет его руку)... Вот так...
Саша. М-м-м...
Ира (девушке с золотым зубом). Подержите так, разрежем рукав.
Саша. Не режьте... Я попробую, как-нибудь.
Ира. Сидите вы, ей-богу...
Саша вырывается и со стоном стягивает пиджак с руки, едва не падая на стул от боли.
Саша (злобно). У меня всего один пиджак. Можете вы понять?
Ира. А рук пятнадцать! Сидите смирно. (Достает из чемоданчика ножницы, разрезает рубашку, осторожно ощупывает его руку.) Вот так больно? А так?
Девушка с золотым зубом. Ну, что у него?
Ира. Ничего страшного, вывих.
Девушка. Может, мне пойти к ребятам?
Саша. Конечно, иди, Тася. Спасибо тебе...
Ира. Идите, идите. (Та уходит.) Теперь, Саша, придется потерпеть. Я дерну.
Саша. М-м-м...
Ира. Ничего, милый, потерпите. И кричите, не стесняйтесь... (Снова резко рвет.) Ну вот и все... (Возится с бинтом, накладывает повязку.) Посидите немножко, вот так.
Саша. Спасибо.
Ира. Я очень испугалась, когда вас здесь увидела. Но вообще, странная вещь... Это, наверно, смешно, но я хотела... Ну, мне хотелось оказаться вам зачем-нибудь нужной... Хоть вот так...
Саша (почему-то зло). И бог помог, понадобились.
Ира (молча убирает ножницы в чемоданчик, застегивает его, расправляет свернутый в трубку плащ). Эх вы... Я вам вот так, а вы грубите...
Саша. Я просто не люблю, когда легко говорят. И поют тоже – слова, как птички, вылетают...
Ира. Слова?
Саша. Слова. Самые тяжелые, за которые умирать надо, в огонь кидаться, не знаю, – все переворачивать... А они так... (делает порхающее движение пальцами здоровой руки).
Ира. Эх вы... А если они правда, слова эти?
Саша. Все равно... Нельзя вот так... Спасибо...
Ира. На здоровье! Я пойду.
Саша. Всего хорошего.
Ира. Посидите спокойненько еще часок. Утром зайдете к доктору Фриду, он даст больничный.
Саша. Непроизводственная травма – платить не будут. Спасибо.
Ира. На здоровье (уходит).
Саша (как бы мыслит вслух). Я – осел!.. Но ничего не поделаешь, все правильно... (Новый раскат грома, шум ливня. Саша приподнимается, заглядывает в окно.) Ого какой пошел!
В фойе вбегает совершенно взмокший Суворов, отряхивается. Машет рукой Саше.
Саша. Добрый вечер.
Суворов. Добрый! Это не от вас бежала наша юная знакомая в таком расстройстве?
Саша. От меня.
Суворов. Ссорились? Что-нибудь серьезное или так, мелочи?
Саша. Серьезное.
Суворов (грустно). О-о, это – хорошо. Это прекрасно, когда серьезное... А беда вот, когда мелочи: и почему небрит? И почему голос стал дребезжащий, и почему не куришь – мужчина должен курить, и почему роман «Тишину» не читал? Вот тогда самая погибель. Тогда Ничего не попишешь (Вздыхает.) Да, брат, такое дело. (Он замечает на окне шахматную доску.) Давай, может, в шахматы сыграем? Да? По случаю хорошего дождя.
Саша. Нельзя: ребята сейчас вкалывают.
Суворов. И мы им больше поможем, если будем просто сидеть, без развлечений. (Саша угрюмо молчит) Слушай, а что ты так странно сидишь, что с тобой?
Саша. Да рука... Уже вправили.
Суворов. Ну да, она ведь у тебя врач.
Саша. Почему у меня?
Суворов. Не знаю... Мне показалось. Ты не обижайся! Я бы не обиделся... (Саша пожимает плечами:) Мою Анну Григорьевну не помнишь? (Тот отрицательно мотает головой.) Ну да, ты еще маленький был... Не знаю, как тебе это объяснить... Вот живешь, и работаешь, и рвешься куда-то. И вроде знаешь, куда и за что... Но все равно – надо видеть перед глазами и что-то совсем свое. Я это сто раз читал: мол, образ родины – это три березки у плетня или дом на косогоре. Ужасная банальность, но верно. (Подходит к окну, плотнее затворяет его.) А у меня это – одно лицо. Ну не знаю там, лезешь черт те в какую заваруху ради города в гнилой тундре. Потом строишь коксовые батареи ради подъема металлургии, потом до инфаркта бьешься с одним гадом ради справедливости... И всегда видишь перед собой это лицо... Хоть оно и не поедет в тот город, и плевать ему на коксовые батареи, и с тем гадом оно продолжает раскланиваться, говорит, что он милый и интеллигентный. А все равно видишь... как в турнирные времена, когда требовалось имя дамы, чтобы ехать протыкать кого-нибудь копьем. Так-то, Саша... (Усмехается.) А она хорошая девушка, у нее глаза.
Саша. Да мы почти не знакомы... два раза виделись.
Суворов. Не аргумент...
Вбегают взмокшие ребята. Весело отжимают рубашки парни, девушки, смеясь, разглядывают друг друга, пытаются привести в порядок волосы. Все оживлены.
Первый парень. Ну как, Сашок?
Саша. Нормально.
Второй парень. Ты хорошо придумал – и орсу подмогнули и вроде в маленьких поиграли, как в пионерлагере.
Третий парень. А у нас в лагере никакой работы не допускалось! Только игры и протулки с вожатым. Тогда было такое направление... При культе личности...
Юлька. Ты при культе был уже пионером? Ой, Мить, какой ты старый!
Девушка. Споем, а?
И ребята, продолжая свои веселые занятия – выкручивая рубашки, причесываясь, переобуваясь, – затягивают душевную песню. Звучит она совсем, по-другому, чем те, торжественные, которые к смотру.
Хор.
А путь наш далек и долог,
И нельзя повернуть назад.
Крепись, геолог, держись, геолог,
Ты солнцу и ветру брат...
Пашкин. Эх, если б вы так официально пели... Как для себя. (Хлопает в ладоши.) Хватит, ребята... Берта Соломоновна, давай еще раз «Мы слово даем»...
Пианистка берет бравурный аккорд.
Хор (величаво).
Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животноводы...
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животново-о-о-ды.
Последние «о-о-о» звучат уже совершенно непристойно. Хористы ухмыляются, потом хохочут в открытую до стона, песня погибла, смотру – каюк.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Улица. Саша вприпрыжку бежит мимо садовой ограды, мимо скамеек, навстречу ему Виктор.
Виктор. Ты что, «Волгу» выиграл? Или женишься?
Саша. Нет, просто погода хорошая!
Виктор. А по-моему, так себе погодка: возможны осадки... И мне не нравится смотреть, как ты прыгаешь! (С внезапной злобой.) «И хочется смутить веселость их, и бросить им в лицо железный стих» Кажется, так у Лермонтова?
Саша. Я не помню как. (Вдруг пугается.) А что случилось?
Виктор. Да ничего. Просто турбина наша... досрочная и всякая такая... стоять будет. Еще полгода минимум.
Саша. Перестань трепаться. Что случилось?
Виктор. Ничего... Просто зря спешили. Трансформатора нет. И не будет в ближайшее время...
Саша. Есть трансформатор.
Виктор. С одной стороны, как бы есть, а с другой, – его как бы и нету... Приняли под честное слово, так сказать, с закрытыми глазами... Надо было срочно отрапортовать... «К юбилею республики уникальный, первый в Европе, трехфазный...» Вот так. А ты говоришь – воскресник... Тьфу твой воскресник!
Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие... А Сухоруков...
Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт те кто...
Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду постройком, я встану и скажу...
Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие веши. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я...
Саша. А я только что то заявление аннулировал...
Виктор. Э-эх!
Саша. Ничего... Я покрепче напишу сейчас... Я так напишу, что Сухорукову...
Появляется Сухоруков.
Сухоруков. Здравствуйте. Что это, я легок на помине?
Саша. Значит, трансформатора нет, Яков Палыч? Просто железный сундук стоит вместо трансформатора. А мы, значит, зря...
Сухоруков. Почему зря? Вы свое дело сделали, сдали турбину досрочно. И пустят ее, когда потребуется. Это уже компетенция не наша с вами...
Саша. Турбина – наша, компетенция – не наша?
Сухоруков. Трансформатор уникальный, новый, естественно, есть неполадки... Как всегда в новом деле.
Саша. Но вы ж его приняли как готовый! Рапорта какие-то писали. Галанин видел...
Сухоруков. Ну вот что. Тут уже дело не игрушечное. Вот вы, Галанин, кажется, постарше... Так разъясните своему другу, куда он лезет...
Саша. Значит, нашу турбину примут и поставят.
Сухоруков. Я вам советую заниматься своими делами. Иначе... Вы-то, Галанин, должны понимать.
Виктор (почти кричит). Я понимаю, что это цепная реакция. Вранье тут, липа здесь, приписка там... У нас хватит храбрости...
Сухоруков. Какой там храбрости! Вы не храбрые. Вы просто ни черта не понимаете, ни за что не отвечаете. А мне надоело это... без-з-зумство храбрых...
Саша. Безумство у храбрых? А у трусов, по-вашему? Тогда запишите меня в дураки! И я вам официально заявляю: в среду на постройкоме мы встанем и скажем...
Сухоруков. Официально? Ну ладно! А я тебе неофициально говорю, что тут дело всесоюзное, стратегическое, и если ты полезешь его марать...
Саша. Полезу!
Сухоруков. Ну ладно. Не о чем нам тогда разговаривать. Но потом не плачь... (Поворачивается, уходит.)
Галанин. Да, дело сур-ез-ное! Будь здоров, старик. И не зарывайся (похлопывает его по плечу). Ну, ничего, все-таки повоюем. Дай боже, чтоб наше теля да волка съело!
А теперь кабинет управляющего. За окном пейзаж стройки. К стене прислонены знамена. На стенах графики, плакат «Качество – первая заповедь строителя». За столом Сухоруков, напротив, в кресле, Гиковатый.
Сухоруков. Ну что ж, Пал Палыч. Это будет, пожалуй, правильно, если вы попросту, по-рабочему, но со всей суровостью укажете товарищу на его проступки. Зазнайство, противопоставление себя коллективу, срыв важного общественного мероприятия под демагогическими крикливыми лозунгами...
Гиковатый. И конечно, эта манерочка его – не наша, не рабочая. Эти брючата стиляжные... И галстучек, узелок, как дулька.
Сухоруков (брезгливо). Р-ради бога! Не надо... Это мелко... Нужно только принципиальные вещи. (Нажимает пальцем какую-то кнопочку на селекторе, или набирает телефонный номер, говорит в трубку.) Пашкина ко мне! (Гиковатому.) Пожалуй, попросим товарища Пашкина, чтоб он помог литературно оформить ваши мысли. Я ему скажу...
Гиковатый (задумчиво и с чувством). Нет, подумайте, какой молодой человек. Ему все дано: работает, учится в высшем заведении, жилплощадь хорошая. А он еще хвост поднимает! И – ах, какие мы благородные! Можно подумать, что сам никаких косых бумаженций, не подписывал. Не может такого бригадира быть, чтоб чего-нибудь в нарядах не темнил, – у него бы работяги без заработка жили. При наших порядках как иначе можно? Хоть ты святой будь...
Сухоруков. Ну и голова у вас, Пал Палыч (это он говорит совсем не добродушно, почти с ненавистью). Змеиная... В смысле мудрая. Аж страшно.
Гиковатый (чуть развалясь в кресле). Ничего голова. Варит. Авось и без Пашкина статейку составлю. Для чего лишнего человека впутывать. (Поднимается, идет к двери.) Счастливо оставаться, Яков Палыч. (Идет к двери, но, перед тем как выйти, останавливается на минутку.) Вы уж про путевочку для дочки не забудьте... Ишиас у нее... И ридикулит хроницкий... (Уходит.)
Сухоруков. Да, жизнь... Своих бьем, чужих вот ласкаем. (Поднимает телефонную трубку.) Не нужно Пашкина. (Набирает еще какой-то номер.) Кадры? Петр Саввич, узнай мне быстренько, что у Галанина с аспирантурой. И вообще возьми его бумаги... (Кладет трубку на рычаг, выходит из-за стола, останавливается у окна.) Вот так, товарищ Малышев. Вот так, дорогой мой Саша. И вся-то наша жизнь есть борьба, как воскликнул в свое время Семен Михайлович Буденный... (Закуривает, молча прохаживается по комнате из угла в угол.) Что я могу сделать?! Ты вынимаешь кирпичи из наших стен. Это, правильно, плохие кирпичи. Но все-таки вынимать нельзя. Ты знаешь только, что какие-то ответственные негодяи приняли ради рапорта неготовый сверхсовременный трансформатор... И как тебе объяснить, сколько тут завязано репутаций, интересов и самолюбий... Сколько сил – очень сильных сил, от которых мы зависим, – сколько их заинтересовано делать вид, что новый рубеж уже взят. Тут, правильно, цепь. Вся она железная, а одно звено веревочное, но порвешь его – хуже будет... (Звонит телефон, Сухоруков берет трубку.) Так. Знаю, что Виктор... Так... Зачем мне его пролетарское происхождение? Теперь не тридцатый год. Давай суть. Так... Выговор за нарушение правил учета? Снят? Неважно! В быту, говоришь, устойчив? Когда вы, ей-богу, избавитесь от этих словечек. Ну скажи по-человечески: не пьет, с бабами не путается... Ладно. Когда он зайдет за характеристикой? Так ты дай ему понять, что мы зажмем. Ну правильно, «тут есть мнение воздержаться». В таком духе, не мне тебя учить. А потом пусть зайдет ко мне. (Кладет трубку.) Черт бы подрал этих воинственных дураков, сколько времени гробится зря. (Берет трубку.) Лида, давай ко мне всех начальников отделов. И все материалы по перемычке... Тьфу, прямо руки опускаются, невозможно работать...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Комната в общежитии ИТР. На стене репродукции – Гоген. Этажерка с книгами и круглым зеркальцем. Над нею довольно большой фотопортрет Виктора. На окошке транзисторный приемник и телефон. На кровати лежит Виктор, один из владельцев комнаты. Он при полном параде, даже в туфлях. Второй – Сурен, мощный, черный, волосатый, бродит по комнате в одних трусах, на ходу проделывая упражнения с гантелями. Сурен поет гнуснейшим голосом на какой-то выматывающий душу восточный мотив.
Сурен.
Где угодно возможен обман.
Но в сберкассе невозможен обман.
Виктор скрипуче поворачивается и стонет. Это придает певцу новые силы. Он хватает книгу, бьет в нее, как в бубен, и поет еще мерзостнее.
Сурен.
Даже в бане возможен обман.
Но в сберкассе невозможен обман.
Виктор. Зря. Я же все равно не уйду.
Сурен. По подлости?
Виктор. Нет. Ей-богу, должны прийти. По работе.
Сурен (шумно вздыхает, затем кивает и деловито идет к телефону). Двадцать седьмой... Клаву Лифшиц можно? Кла, это ты? Тот вариант не получается... (Жалобно.) Ну я не знаю. Ну я не знаю. Ну я что, виноват! Может, в кино? Алло, алло! (Кладет трубку.) Повесила. Тоже можно понять. Третий раз идти на «Королеву бензоколонки» (вздевает руки к небу) производства Киевской студии. (Надевает рубашку. Повязывает пижонский галстук, затем надевает носки и лишь потом брюки и пиджак с университетским значком, при всем этом продолжает болтать). У меня проект. Необходимо бесфильмовое кино. Специально для нашего брата. Все как в нормальном кино – продавать билеты, гасить свет. Только фильмы не показывать. А?
Виктор. Разумно...
Стук в дверь.
Сурен и Виктор (в один голос). Валяйте!
Ира (появляясь в дверях). Добрый вечер. Простите, пожалуйста.
Виктор (удивленно и обрадованно). Здравствуйте.
Сурен. Здрасьте. (Виктору злым шепотом.) Значит, по работе. Закон джунглей! (Уходит.)
Ира. Что он такой сердитый?
Виктор. Производственные неполадки, Ирочка. Не ладится с повышением оборачиваемости оборотных средств.
Ира (усмехаясь). Какой ужас!
Виктор. Нет, подумайте сами, Ирочка. Ну от чего еще может страдать передовой молодой специалист (поднимает палец), записанный в книгу трудовой славы обкома ВЛКСМ!
Ира (коротко смеется. Виктор галантно подвигает ей стул, но она подходит к этажерке и смотрится в зеркало). Господи, вид у меня какой-то вчерашний. (Снимает томик.) Ого, Блок! Это, конечно, его...
Виктор. Вообразите, мой! Вообще тут под холодной броней бьется чувствительное сердце... Я, конечно, не ждал... Но это настоящий подарок, что вы пришли... Я вас – сколько? – два года не видел. С того вечера в МГУ...
Ира. Простите, Витя. Мне сказали, Малышев будет у вас. Он мне очень нужен. И я, по старой дружбе...
Виктор. Будь благословен этот Малышев, но, с другой стороны, и будь проклят.
Ира. С какой стороны?
Виктор. Ну, там одна история...
Ира (быстро). С этой канавой? Я знаю.
Виктор. Канава – только хвостик. А за ним такое вытягивается.
Ира. Я не знаю. Но у Саши могут быть очень большие неприятности, дядя Яша сказал, что Малышев влез в какую-то историю. И его могут вообще... отовсюду...
Виктор. Да. Ваш дядя серьезный мужчина. И он жаждет Сашкиной крови. Даже, пожалуй, не очень жаждет. Но Сашка сам рвется в доноры, сам жаждет отдать свою кровь. И он прав! Нельзя такие вещи терпеть!
Ира. Я не знаю, в чем там дело, и с дядей Яшей поругалась, но я понимаю, что все равно прав он. Конечно, он на каждого, кто мешает его делу... смотрит как на врага.
Виктор. А Саша? У него ведь тоже дело. Он ведь тоже так смотрит, если мешают.
Ира. Я не знаю. Я ничего не понимаю в ваших делах, но я знаю, что за человек дядя Яша! Это редкий человек! А Саша какой-то треугольный. Ходит по земле вот так (выставляет вперед локти). Вперед локтями и всех задевает.
Виктор (грустно). Вот и вас задел. Ира. Что?
Виктор. Да так... Просто пожалел, что никто меня не осуждает с таким чувством.
Ира (вспыхнув). С каким?
Виктор. Это я так, хандрю. Послезавтра мое рождение. Двадцать пять лет. Знаете, оглядываешься на пройденный славный путь. Между прочим, приходите. Будет разный милый народ, и Саша будет, который задевает... Вам будет приятно посмотреть, как мы с ним пикируемся. Женщины обожают на это смотреть. Я думаю, во все века – когда питекантропы скрещивали дубины или когда мушкетеры дрались на шпагах – тоже. Правда, ведь любят? Ну, по-честному?
Ира. Витя, почему вы все время такой... Ну играете во что-то. Почему вы не можете просто, по-человечески?
Виктор. А по-человечески – это не обязательно просто. Вы знаете, Ира, это страшная вещь, что людям так важна стандартная форма выражения. Ну почему же обязательно просто? Вот я только что прочитал в «Известиях», что каждую минуту в стране рождаются шесть человек. Каждые десять секунд – человек. Но я не хочу быть одной десятисекундной. Ведь я у страны один! Правда ведь, каждый из нас у страны один? Почему же я должен что-то упрощать, прилаживать...
Ира. Ничего вы не должны... Просто, Витя, когда вы чересчур бодрый, мне не очень нравится. А вот когда вы грустный – вы человек...
Виктор. Так все дело было в том, что я тогда в университете на вечере был слишком бодрый. М-м. Знато было б...
Ира. Я все-таки пойду... Передайте Малышеву, чтоб он непременно поговорил со мной... прежде чем что-нибудь делать... И предостерегите его сами... как друг...
Виктор. От чего? От честности? Так это надо сначала меня предостеречь! Я тоже...
Стук в дверь.
Виктор. Ну! Входите!
Входит Саша. Он сразу как-то сжимается, увидев Иру, и та тоже смущена.
Саша (очень деловито). Извините, я на минутку... Витя, дай мне второй том «Металловедения».
Виктор. Не дам я тебе второй том. Он тебе совершенно не нужен. И у тебя есть свой. И заходи, не валяй дурака. Ира как раз пришла по делу к тебе... а не ко мне.
Ира. Это, собственно, не дело... Просто я чувствую ответственность... Я же вам сказала, чтоб вы зашли к доктору Фриду с рукой.
Виктор. А что с рукой?
Саша. Ерунда... Вывих.
Ира. А вы даже на работу ходите – так нельзя!.. И поскольку я вижу... Я зашла к вам, а Алексей Алексеевич сказал, что вы у Вити...
Виктор (смотрит на часы). Ох я раззява! Полный склероз! Простите меня, ради бога, я должен на полчасика сбежать. Посидите тут, подождите Сурена... У меня действительно дело...
Саша. Но я... То есть мне еще надо...
Виктор. Ну удружите человеку (поспешно уходит).
Саша и Ира стоят в неестественных, натянутых позах в разных углах комнаты. Длинная, напряженная пауза, во время которой оба чем-то как бы и заняты: Она роется в книгах, он разглядывает Гогенову репродукцию. Наконец она нарушает молчание.
Ира. Саша, вы должны мне честно рассказать, что у вас происходит с дядей Яшей... Как другу... я должна понять.
Саша (пожалуй, чересчур бодро и развязно). Как другу? А я с самой школы интересовался проблемой «возможна ли дружба между мальчиками и девочками».
Ира. Возможна.
Саша. Невозможна. Я когда зимовал в одной там дырке в Якутии, от нечего делать считал по объявлениям в старых газетах: вышло шестьдесят пять процентов разводов – по инициативе женщин.
Ира. Вы же совсем не то говорите, что хотите. Совсем же, совершенно не то...
Саша. Ну вот и все... Я знал, что так получится... (Едва заметное одновременное движение, может быть шаг, друг к другу.)
Ира. И вчера знали?
Саша. И вчера, и еще тогда, у нас... Когда ты только пришла...
Ира. И я тогда... (Пауза.)
Саша. Ну говори что-нибудь...
Ира. Зачем?
Саша. Давай уйдем отсюда куда-нибудь.
Ира. Да.
Саша. Он не оставил ключа (смотрит на нее). Ладно, наплевать, бросим все так. Пусть все крадут – выплатим...
Ира. Да.
Саша. Что да?
Ира. Вы-пла-тим. (Уходят, еще не дотронувшиеся друг до друга, но уже близкие.)
