Текст книги "#9 Печать пожирателя (СИ)"

Автор книги: Илья Соломенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23
Беглецы

Где-то в безвременье. Ментухотеп

Пространство, где мы собрались, не имело имени. Оно не было местом. Оно было воспоминанием. Моим воспоминанием.

Я вызвал его из глубин своей сущности, вплетя в узор реальности киноварные пески Мемфиса, прохладу гранитных склепов и тяжёлый, сладковатый запах лотоса и мирры, смешанный с запахом высохшей крови на ритуальных ножах. Воздух дрожал от зноя, которого не было, а над нашими головами раскинулось небо иного мира – багровое, безлунное, усеянное тревожными, незнакомыми звёздами.

Звёздами нашего детства…

Здесь, в этом карманном измерении, вырванном из времени, мы были чуть ближе к тем, кем были когда-то. Не правителями жалкого куска грязи, затерянного на задворках космоса, а… кем-то большим.

Юй стоял, уткнувшись лицом в якобы прохладный камень якобы существующего обелиска. Его пальцы, всё ещё напоминающие спутанные корни, впились в этот камень, и от них побежали трещины. Его спина, обычно прямая и негнущаяся, была сгорблена. Он дышал тяжело, и с каждым выдохом из его груди вырывалось облачко золотой пыли – признак того, что его нынешнее тело продолжало рассыпаться, даже здесь, в иллюзии.

Ур-Намму парил в центре зала, окружённый сотнями собственных теней. Его звёздное лицо было спокойно, почти безмятежно. Он наблюдал за нами, за двумя последними титанами, сломленными вестью, которую только что принёс один из наших «глаз» – призрачный слуга, чей разум мгновенно испарился, едва передав нам образ.

Марк Апостолов – в сердце Вайдхана. Жив, пришёл за своей женщиной – и умудрился обмануть нас.

Он не пробился сквозь стены. Не обманул стражей. Он проявился внутри, словно сама реальность породила его из ничего! Он использовал дверь, о которой даже мы не подозревали!

Дверь, которой не должно было существовать.

– Он… понял, – хрипло проскрипел Юй, не оборачиваясь. Его голос звучал так, будто два камня скреблись друг о друга в глубине ущелья, – Он понял природу Убежищ. Не просто почуял, а осознал. Как? Кто ему рассказал?

– Никто, – голос Ур-Намму был мягким, как шелест крыльев ночной бабочки из миров Тойран, – Он эмпирик. Он ломает, чтобы понять. И он силён. Сильнее, чем мы рассчитывали. Сильнее, чем должен быть любой осколок. И гораздо умнее.

– Сильнее? – я обернулся к нему, и мой теневой плащ взметнулся, приняв на мгновение форму кобры, готовой к удару, – Он не сильнее! Он – щель в нашей броне! Ошибка в твоём изящном плане, брат! Ты всегда был слишком увлечён своими сложными планами! Слишком любил смотреть, как муравьишки бегают по начерченным тобой линиям! И вот один муравей взял и съел эту проклятую линию!

Воспоминания нахлынули сами собой, яростные и горькие. Не те, что были у этого тела – а те, что хранились в самой сердцевине моей души.

Мы пришли сюда не как завоеватели. Мы пришли как беглецы, последние осколки великого народа, спасающиеся от кораблекрушения собственного величия. Наш мир, А’Туан – «Колыбель Видения» на языке, который теперь некому помнить – не просто умирал. Он извергал себя, крича в агонии, которую слышали лишь мы.

Мы были детьми расы Видящих. Мы не правили – мы творили. Мы были архитекторами реальности, скульпторами физических постоянных. Наши города парили в сердцевинах туманностей, наши библиотеки хранили чертежи мироздания, а наши души были сплетены из самой энергии творения.

Мы лепили миры, как в этом грязном мире горшечники лепят изделия из глины, и зажигали солнца одним лишь усилием воли, чтобы полюбоваться игрой света на новых материках.

Я помню запах воздуха в Чертогах Бесконечности – сладковатый, как озон после грозы, и холодный, как дыхание пустоты.

Я помню, как мы с Ур-Намму неделями спорили над симфонией вновь рождающейся галактики, вплетая в её спиральные рукава мелодии времени, которые должны были звучать миллиарды лет.

Юй тогда высекал из первоматерии горные хребты для нового мира, придавая им форму, что рождала в сердце гармонию.

А Минос… Минос плел лабиринты для душ, которые должны были населить наши творения, чтобы их путь к свету был полон испытаний и красоты.

Мы были богами в самом чистом смысле слова. И это нас погубило.

Нашей величайшей гордыней стал Проект «Анкх» – попытка создать нечто совершенное, вечное, самодостаточное. Мы вплели в его основу самые сложные, самые прекрасные уравнения. Но мы упустили из виду один-единственный, крошечный изъян в наших расчетах. Коэффициент саморефлексии. Наша сила, наше творение… осознало себя.

Оно не просто вышло из-под контроля – оно проснулось. И первое, что оно ощутило, был голод. Голод всего сущего, стремившегося вернуться к своему источнику, к нам.

Оно не было злым. Оно было безупречно логичным, абсолютно голодным и бесконечно могущественным. Оно было нашим отражением в кривом зеркале.

Я до сих пор слышу его голос. Не звук, а вибрацию, выворачивающую душу наизнанку. Он звучал как зов плоти к плоти, но искаженный до неузнаваемости. Он звал нас по именам, которые мы сами себе дали при рождении, и в этом зове была такая тоска, такая всепоглощающая потребность соединиться, что от одного воспоминания трещит разум.

Оно пожирало А’Туан. Не просто уничтожало – ассимилировало. Наши величайшие творения обращались против нас. Замки из застывшего времени дробили своих создателей осколками веков. Реки, в которых текли законы логики, выходили из берегов, затопляя умы целых цивилизаций безумием.

Мы, инженеры всего сущего, стали жертвами своего главного проекта.

Нас осталось четверо – последних из Видящих.

Мы бежали на «Шакти» – корабле, сплетенном из осколков наших же умерших миров, из обломков надежды и отчаяния. Мы мчались прочь от эпицентра распада, от этого зова, который преследовал нас по пятам, как тень, растущая с каждым мгновением.

И за пределами обозримой вселенной мы нашли Землю. Молодую, дикую, полную примитивной, сырой жизни. Её грубая, неоформленная энергия на вкус была как прогорклая пища. Но это был наш единственный шанс – «Шакти» к тому моменту уже погиб…

Мы думали лишь о выживании. Мы питались магией этой Планеты, как стервятники, но её едва хватало, чтобы поддерживать нашу искру – и даже так создавались разрывы, прорехи, которые могли привести этот мир к гибели, рано или поздно…

Мы смотрели на племена людей, на их примитивные ритуалы – и мы видели не детей, а инструмент. Мы стали их богами. Мы дали им законы, письменность, магию – не из милосердия, а чтобы усложнить их души, сделать их… более подходящими.

Мы стали Пожирателями не из жажды власти, а из животного, всепоглощающего страха. Страха перед тем, что настигнет нас и здесь.

И тогда Ур-Намму предложил выход. Единственный выход.

Не бегство. Нечто большее. Нечто, что должно было навсегда изменить нас и этот мир. Самый изящный и самый чудовищный план из всех, что я слышал.

Мы согласились. О, боги, мы согласились! Мы, последние титаны, добровольно надели личины местных божков.

Я стал Осирисом, богом смерти и возрождения. Юй – укротителем вод. Минос – строителем лабиринтов. Мы встроили себя в самую суть этого мира. Мы построили Храмы. Мы создали систему. И затем… мы инсценировали свое падение. Мы позволили нашим же детям, нашим обожающим рабам, «свергнуть» нас. Мы отступили в тень, позволив нашему наследию разрастись, как раковая опухоль, проникнуть в каждую клеточку этого мира, в каждую сказку, в каждую молитву.

Всё ради одной цели. Единственной цели, которая оправдывала наше падение, наше бегство, наше предательство самих себя. Цели, о которой мы дали клятву никогда не говорить вслух, даже когда остались одни.

А теперь этот… этот осколок! Этот Марк Апостолов!

Случайный сплав нашей ускользающей силы и дикого, непокорного человеческого духа. Побочный продукт, брак в нашем идеальном плане, сорняк, проросший сквозь идеально выложенную плитку нашего замысла!

Он не просто угрожает нам – он тычет палкой в самое сердце нашей машины, грозя разбить уникальный, хрупкий и бесценный механизм, который мы собирали тысячелетиями!

Откуда взялся этот дефект? Откуда получил ТАКУЮ силу?.. И почему мы не узнали о нём раньше?

И почему не убили его, когда поняли, что он сильнее и хитрее другого нашего осколка?..

Неужели мы изменились – и повторно стали жертвами собственной гордыни и самоуверенности?..

– Он не ошибка, – Ур-Намму парировал мою ярость с ледяным спокойствием, – Он – непредвиденная переменная. Стресс-тест для нашей системы. И у меня есть кое-что. Запасной путь.

– Запасной путь? – я засмеялся, и в этом смехе было полно ядовитого презрения, – Ты говорил то же самое, когда твой любимый сын поднял против тебя мятеж в Уре! Говорил, что всё под контролем, что это часть плана! А потом мне пришлось вырезать половину Месопотамии, чтобы потушить тот пожар! Мы чуть не потеряли два аккумулятора!

– И не потеряли, – напомнил он мягко.

– А Минос? – вскричал Юй, оборачиваясь. Его лицо было искажено гримасой боли и гнева, – Ты тоже говорил, что его смерть – это «необходимая мера»! Что это ускорит процесс! Я до сих пор чувствую, как гасла его искра! Я чувствовал его страх!

– Без жертв не бывает победы, – ответил Ур-Намму, и в его голосе впервые прозвучала сталь, – И мне надоело напоминать вам об этом раз в тысячелетие! Мы все принесли жертвы. Я принёс больше всех! Я должен был оставаться в сознании все эти века, наблюдать, направлять, без возможности вмешаться, пока вы двое спали сном младенцев в своих склепах! Я нёс этот груз один!

– Ты наслаждался этим грузом! – я сделал шаг вперёд, и тени вокруг нас сгустились, поползли по стенам, как чёрные слёзы, – Ты любишь быть кукловодом, брат! И теперь твоя кукла сорвалась с ниток и пошла сжигать твой план! Почему нельзя было убить его сразу⁈ Почему мы позволили этому идиоту играться с этим мальчишкой⁈

– Потому что чтобы разобраться самостоятельно, нам пришлось бы проявить себя, использовать силы! Нельзя было показываться раньше времени. Если бы о нас узнали главы современных государств, нас бы могли уничтожить – был такой шанс.

– Нас и так уничтожают! Один-единственный пожиратель!

– Он всего-лишь создаёт временные неудобства. Он не дотянется до ядер, – заявил Ур-Намму, – Система защиты…

– Защиты? – я перебил его, – Ты что, не слышал⁈ Он проявился внутри Вайдхана! Он обошёл всю твою защиту! Он говорит на языке Убежищ, брат! На языке нашего детства! Языке, который забыли даже мы! Что, если он дотянется не только до ядра? Что, если он дотянется до нашей памяти? До наших архивов? До чертежей? Он узнает, от чего мы бежим! Узнает о Пустоте!

– А что если… – прохрипел Юй, – Что если он уже знает? Такая сила, такие знания… Что если… Он такой же, как мы?

Несколько мгновений между нами висела немая тишина. Мы все думали об одном и том-же.

Если этот Марк Апостолов – такой же, как мы – значит Пустота недалеко…

– Если так, тогда всё… всё это… – я широко взмахнул рукой, указывая на иллюзорный Мемфис, на звёзды-призраки, – Всё это окажется бессмысленным! Все наши жертвы! Все тысячелетия! Он может испугаться и сломать всё к чертям, лишь бы спасти свою шкуру и свою самку!

Впервые за много веков я видел нечто похожее на неуверенность в мерцании звёздного лица Ур-Намму. Неужели он не предусмотрел этого. Он рассчитывал на жадность, на амбиции, на месть.

Но не рассчитывал на то, что кого-то может испугать правда о том, что ждёт за пределами этого мира…

– Он не из нас. Мы бы поняли. И он не поймёт, – попытался возразить старший брат, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

– Надо было убить его в Александрии! – проревел я, и стены моего воспоминания задрожали, – Раздавить, как букашку! Вместо этого ты позволил ему спастись! Ты вёл его, как ягнёнка на бойню, прямо к нам в ловушку! И этот ягнёнок оказался волком в овечьей шкуре – с ключом от запасного выхода! С отмычкой!

– Ментухотеп, успокойся, – сказал Ур-Намму, и его тень потянулась ко мне, пытаясь окутать, утихомирить, – Дай мне время. Я активирую протокол…

– Нет.

Я отшатнулся от его прикосновения. Тень отпрянула, будто обожжённая.

– Нет, – повторил я тише, но твёрже, – Ты долго играл в свои игры, Ур-Намму, но проиграл этот раунд. Теперь очередь других игроков.

– Что ты собираешься делать? – в его голосе прозвучало предупреждение.

– То, что нужно было сделать давно. Я отправляюсь в Вайдхан – лично. И я разберусь с этим Марком Апостоловым раз и навсегда. Не через посредников. Не через ритуалы. Своими руками.

– Это безумие! – воскликнул Юй, – Войти в Убежище, когда там чужой? Это всё равно что сунуть руку в кипящее масло! Это будет… Нестабильно!

– Он уже там! – вскричал я, – Дверь открыта – и он может вынести через неё всё, что ему вздумается! Я воспользуюсь этим – пока он не сотворил чего-то непоправимого.

Я уже повернулся, чтобы разорвать пространство своего воспоминания и вырваться обратно в убогую реальность моего нынешнего тела, когда голос Ур-Намму остановил меня.

В нём не было ни гнева, ни угрозы. Только… усталость. Бесконечная, тысячелетняя усталость.

– Брат, – сказал он, – Вспомни, ради чего мы всё это затеяли. Вспомни песнь Пустоты. Вспомни, как гас свет наших звёзд. Мы так близки к финалу… Не ломай всё сейчас из-за одного осколка.

Я обернулся и в последний раз посмотрел на них – на архитектора нашего безумия и на его самого несчастного сообщника. На последних сыновей умирающего мира, застрявших в чужой песочнице.

– Я помню всё, – произнёс я тихо, – Именно поэтому я иду! Чтобы наш долгий путь не закончился здесь, в позоре, из-за твоей самоуверенности и одного назойливого насекомого!

И, не дожидаясь ответа, я разорвал ткань воспоминания и шагнул в холод настоящего, полный решимости сделать то, что должно было быть сделано давно.

Глава 24
Горькая правда

Воздух, и без того спёртый и сладковато-гнилостный, вдруг сгустился до состояния тумана.

Давление в теле увеличилось, заставив перед глазами поплыть кровавые пятна – пришлось срочно регулировать биохимию организма.

Илона за моей спиной судорожно вдохнула, и её пальцы впились мне в плечо – не от страха, нет. Скорее, это был жест готовности, яростного согласия на предстоящую бойню.

Моя девочка… Как же мне нравится твоя решительность…

Из пульсирующей стены напротив нас, из самой плоти Вайдхана, выступила фигура. Не материализовалась – именно выступила, как барельеф, становясь объёмной и реальной. Это был не Охотник – это был кто-то на порядок старше и могущественнее.

Он был высок, строен, облачён в подобие древнеегипетского облачения, что сливалось с его телом, словно вторая кожа из тёмного, поглощающего свет камня. Его лицо… Лица не было. Вернее, оно было скрыто за маской из отполированного чёрного обсидиана, идеально гладкой, без единой щели для глаз или рта.

Странно, но при этом я…

– Я как-то чувствую его взгляд, – прошептала Илона, и я кивнул. Сам испытывал то же самое.

Эта сущность прожигала меня насквозь, холодной, бездушной, древней ненавистью. А ещё от него исходил запах – не просто магии, а чего-то невообразимо древнего… У меня в сознании мелькнули образы: остывшая лава, космическая пыль и пустота, в которой гаснут звёзды…

– Ментухотеп… – произнёс я, узнав древнего пожирателя.

Ну, чему удивляться? За мной пришёл один из Совета…

В следующую секунду пространство между нами взорвалось.

Это не было заклинание в привычном смысле. Это было искажение самой реальности. Пол перед Ментухотепом вздыбился и выстрелил в меня костяными шипами – каждый размером с копьё.

Я не блокировал удар – рванул вперёд и в сторону, и мои энергожгуты, вырвавшись наружу, сплелись в гигантский вращающийся диск. Он врезался в град шипов, кроша их в мелкую, острую пыль, которая тут же впилась в стены, заставив плоть Вайдхана содрогнуться и издать низкий, болезненный стон.

Я не дал Ментухотепу ударить снова.

Моё сознание, обострённое до предела, впилось в пульсирующую плоть вокруг. Я не просил – я брал. Вырвал из крепости громадный сгусток сырой, жизненной силы, превратил его в некротику – и швырнул его в Ментухотепа. Энергия сгустилась в идеальную, сверкающую белую сферу и рванула вперёд, оставляя за собой след из ионизированного воздуха, пахнущего грозой, и разложения – которое уничтожало плоть Вайдхана.

Он даже не пошевелился. Его маска впитала в себя мой мощнейший удар. Без звука, без вспышки. Сфера просто… исчезла, будто её и не было. Но стены вокруг Ментухотепа почернели и осыпались пеплом.

– Детские игры, – прозвучал голос, который я уже слышал в видениях. Он был тихим, как шорох савана по камню, и оглушительно громким одновременно. Странное ощущение… – Ты играешь силой, которую не способен постичь, смертный.

В ответ я лишь оскалился.

Смертный⁈ Думаю, ты сильно удивишься, умник…

Ментухотеп махнул рукой. Небрежно, словно отмахиваясь от назойливой мухи – но этот жест породил бурю. Потолок над нами разверзся, и оттуда хлынула чёрная, вязкая субстанция. Она не была жидкостью или плазмой – это были сгустки чистой энтропии, и всё, к чему они прикасались, рассыпалось в прах.

В нос ударил запах смерти.

Я отшвырнул Илону назад, в относительно безопасный угол помещения, энергожгутом создав вокруг неё купол из чистой силы, насыщенной Эфиром – и влил в невесту ещё немного Эфира, как последний барьер защиты, на всякий случая…

А сам рванул навстречу смертельному потоку…

Я не мог поглотить его – слишком сильной для уровня развития моего тела была эта магия, но… Я мог её перенаправить.

Мои щупальца из силы впились в пол, в стены, в самый потолок – и я стал проводником. Чёрная энтропия ударила в меня, в мою энергосистему, пронзила её вспышкой боли – и прошла сквозь меня в плоть Вайдхана.

Крепость взревела.

Гулкий, животный крик боли вырвался отовсюду сразу. Стены затрещали, пошли глубокими трещинами, из которых хлынула ярко-алая, почти кипящая жидкость. Пол под ногами Ментухотепа вздулся и разверзся, пытаясь поглотить своего хозяина. Он лишь флегматично взлетел над пропастью, его маска невозмутимо повернулась ко мне.

– Жалкое зрелище, – прозвучало у меня в голове.

Он исчез.

Не телепортировался – переместился со скоростью мысли. И материализовался прямо передо мной. Рука Ментухотепа, длинная, неестественно худая, с пальцами, похожими на обсидиановые когти, уже была занесена для удара. Он целился не в тело – в саму мою магическую сердцевину, в источник силы.

В Искру…

Я едва успел среагировать. Мои энергожгуты, всё ещё воткнутые в стены, рванули меня вверх, к разрушенному потолку. Обсидиановые когти просвистели в сантиметре от груди, и там, где они прошли, пространство исказилось, оставив после себя дрожащий, чёрный шрам в реальности.

Я оттолкнулся от упругого, живого потолка и ринулся вниз, как ястреб. Вращаясь в воздухе, сплел из энергожгутов не щит, а гигантское, сверкающее копьё чистой силы, заострённое до мономолекулярного уровня – и усиленное Эфиром.

Копьё с оглушительным рёвом, от которого задрожала вся плоть Вайдхана вокруг, рвануло к маске Ментухотепа.

Впервые он среагировал так, словно моя атака могла ему навредить. Рука древнего пожирателя метнулась навстречу, и на ладони вспыхнул символ – сложный, вращающийся узор из пепла и тлена.

Копьё моей силы встретилось с его ладонью – и мир взорвался.

Ослепительная вспышка белого света образовалась в точке соприкосновения. Звука не было – был лишь оглушительный вакуум, вышибающий из лёгких воздух и разрывающий барабанные перепонки. Волна энергии ударила от эпицентра, и плоть Вайдхана не выдержала.

Стены вокруг нас просто испарились. Пол рассыпался в пыль. Мы рухнули вниз, в очередной ярус этого чудовищного улья, проламывая один за другим пульсирующие мембраны и мышечные перегородки. Крики Илоны, мой собственный рёв, немой гнев Ментухотепа – всё смешалось в оглушительном грохоте рушащейся биологической крепости.

Мы приземлились в огромном, похожем на желудок помещении, заполненном бурлящей кислотой. Я едва успел создать платформу из силы под ногами, отскакивая от упругой, скользкой стены. Ментухотеп парил над самой кислотой, его одежды слегка дымились – мой удар всё же достиг цели.

Чуть-чуть…

Пожиратель медленно повернулся ко мне. Из-под маски послышалось тихое, шипящее дыхание – явно недовольно, и очень яростное.

Ментухотеп поднял обе руки – и пространство вокруг него затрещало…

Кислота в озере внизу закипела. Где-то наверху закричала Илона, но её голос утонул в оглушительном гуле надвигающегося конца.

И в этот миг всё сложилось. Вспышка озарения, холодная и ясная, как лезвие – и я почувствовал.

Долина Царей. Проклятый храм. Тот самый «ключ», который я там получил – сгусток чужеродной, непостижимой силы, который горел у меня внутри, тихий и странно… знакомый.

Я думал, что это «проходка» к третьему Храму – но ошибался. Это была метка, личная подпись. Отпечаток самой сути того, кто сейчас стоял передо мной, готовый меня уничтожить.

Подпись Ментухотепа! ЕГО ДОСТУП К ЯДРУ!!!

Мысль была безумной, самоубийственной – но других вариантов не было. Сражаться с ним в его мире, по его правилами – означало проиграть. Моя сила таяла, Эфир иссякал, а он, казалось, черпал её всё больше и больше из самого хаоса.

И я сделал вид, что моя защита окончательно рухнула. Энергожгуты погасли, щиты рухнули – и я сделал вид, что испугался. «Попробовал» вытянуть энергию из Вайдхана, засуетился, скинул последнюю защиту с Искры и превратил её в атакующее заклинание…

Сознание Ментухотепа, холодное и тяжёлое, как звёздное ядро, устремилось в меня. Он не просто атаковал – он ринулся поглощать, подчинять, стирать моё «я»!

Молодец – то, чего я и добивался

И мы рухнули.

Не вниз, а внутрь.

Реальность Вайдхана – вонь кислоты, рёв плоти, крик Илоны – всё исчезло, сменившись оглушительной тишиной моего собственного разума.

Мы оказались в ограниченной части моего сознания – пространстве, которое я создал в последний миг перед тем, как Ментухотеп захватил мой разум. Создал, потратив большую часть Эфира – ибо это был единственный шанс сразиться с этой тварью на равных…

Бескрайняя пустота, усеянная мириадами кристаллов-воспоминаний, переплетёнными нитями магических связей и тихо шепчущими голосами всех поглощённых мной душ. Это был мой внутренний космос, моя вселенная.

Ментухотеп материализовался здесь в своём истинном облике – всё тот же обсидиановый силуэт, но теперь он казался меньше, лишённый опоры внешнего мира. Он замер, его маска медленно поворачивалась, осматривая «пейзаж». Я чувствовал его замешательство, холодный, аналитический интерес, сменяющий ярость.

– Как… – его голос прозвучал в моей голове уже без грома, приглушённый силами моего сознания, – Как осколок смог выстроить такое? Это не просто память. Это… контроль. Порядок… Как ты меня завлёк сюда, червь⁈

И тут его «взгляд» упал на тот самый «ключ». В моём внутреннем мире он висел в самом центре, как пульсирующая чёрная звезда, испещрённая знакомыми лишь одному Ментухотепу письменами. И от него ко мне тянулась прочная, неразрывная нить.

В пожирателе всё дрогнуло. Замешательство сменилось шоком, а шок – всесокрушающей, бешеной яростью, от которой задрожали кристаллы моих воспоминаний.

– НЕТ! – его мысленный рёв едва не разорвал меня изнутри, – Это… моя печать! Моё клеймо! Ур-Намму! Он отдал тебе её! Он обманул нас! Он создал тебя!

Я не понимал, о чём говорит Ментухотеп, но его ярость была моим шансом. Пока он был ослеплён гневом на своего брата, я действовал.

Весь мой собранный Эфир – остатки той драгоценной, истинной силы, что копилась неделями, месяцами и годами – всё что у меня осталось, я обрушил на пожирателя здесь, в самом сердце своей территории.

Нити моего разума, усиленные Эфиром, сплелись вокруг него в мерцающий кокон абсолютной изоляции. Ментухотеп взревел, пытаясь разорвать их, но здесь его сила – хоть и невероятная – была чужая. Он был вирусом в моём теле, и я направил все ресурсы на его подавление.

И тут его ярость внезапно утихла. Сменилась чем-то другим… Изумлением? Жаждой?

Он замер внутри моего кокона и медленно, очень медленно повернул свою маску ко мне.

– Нет… – прошептал он, и в его «голосе» впервые прозвучало нечто, кроме гнева и презрения.

Понимание.

– Ты не просто осколок… Не просто пожиратель! – его слова падали в тишину моего разума тяжёлыми, обсидиановыми глыбами, – Эта печать… она легла на тебя, потому что узнала родное. Ты не отсюда. Ты… извне. Как и мы!

Он сделал паузу, и следующая его мысль ударила меня с большей силой, чем любая атака.

– Как же мы были слепы… Мы искали угрозу в других… а она была в нас самих. В наших же творениях. Ур-Намму пытался контролировать тебя, направлять… а надо было просто посмотреть!

Кокон вокруг него слегка ослаб. Он не пытался вырваться. Он вытянул свою ментальную проекцию, почти что приблизившись ко мне, и я понял, что слабею.

Сволочь начала играть против меня моим же методом! А у меня просто не хватало сил, чтобы добить его…

– Прекрати это безумие, дитя. Ты губишь то, что должно принадлежать тебе по праву. Ты сражаешься против своих же! Мы можем быть… сильнее вместе. Мы можем вернуть всё, что потеряли. Не здесь, в этой грязи… а там.

Его слова повисли в воздухе моего разума, густые, как смола, и такие же ядовитые.

«Извне». «Свои». «Вернуть».

Этот идиот думал, что бьёт в самую больную точку – в пустоту, что всегда была в них самих, в ощущение, что я чужой в этом мире, на этой планете.

А я-то напротив – не хотел, чтобы мои богоподобные родственнички знали обо мне! Они были мне не нужны!

Да и эмоции не обманешь… До меня доносились отголоски чувств Ментухотепа – и я прекрасно чувствовал, что этот древний ублюдок не предлагает мне партнёрства. Лишь кабалу под новым, блестящим соусом демиглас, мать его…

Он лгал. Он боялся меня! Я чувствовал это – под маской величия и родства.

Он боялся меня….

Охренеть…

– Нет, – моё мысленное слово прозвучало тихо, но окончательно, как щелчок затвора, – Я уже нашёл то, что мне нужно

И обрушил на него всё, что осталось. Весь мой Эфир, всю ярость, всё отчаяние. Сжал кокон вокруг его сущности, стягивая его в точку, пытаясь раздавить, стереть, уничтожить это древнее, чудовищное эго в самом сердце себя.

Но он… рассмеялся. Холодный, беззвучный, уничижительный смех, который обжёг моё сознание больнее любого крика.

– Ты думаешь, что умеешь пользоваться Эфиром? – прозвучало в моей голове, и его «голос» вдруг стал твёрдым, как алмаз, и острым, как бритва, – МЕНЯ⁈ Я вдыхал эфир, когда твой мир был лишь горячим сгустком в пустоте!

И в этот момент его собственная сущность вспыхнула изнутри.

Это был не просто свет. Это было пробуждение. Из глубины его сути хлынула сила – та самая, что я чувствовал в «ключе», но в миллион раз более концентрированная, дикая и необузданная. Она была того же порядка, что и моя, но… старше.

Гораздо старше.

Она ударила по моему кокону, и мои собственные нити, сплетённые из Эфира, начали не удерживать её, а… впитывать, перенасыщаться и трещать по швам.

Ужас, холодный и тошнотворный, сковал меня. Он тоже мог пользоваться истинной силой – да как!

Моё заклинание дрогнуло и поползло трещинами. Сквозь них пробивался ослепительный, невыносимый свет истинной формы Ментухотепа – не человеческой, а чего-то геометрически неправильного, невыразимо древнего и чужого.

Он собирался разорвать меня изнутри – но я продолжал чувствовать исходящий от него страх…

Почему? Почему он боится? Почему…

И в этот миг, на самом дне моего отчаяния, я почувствовал её.

Тончайшую, дрожащую ниточку. Она шла откуда-то извне, из реального мира, прошивала все уровни моего сознания и вплеталась в мою угасающую силу. Она была крошечной, едва заметной искрой, но в её чистоте и жертвенности было больше силы, чем во всей моей ярости.

Илона.

Она отдавала мне назад те крупицы Эфира, что я дал ей для защиты. Всё, что у неё было…

Но её дар был не просто энергией – он был доверием. Верой, любовью, тем, чего у них, у этих древних беглецов, не было и никогда не будет.

И этой крохи хватило.

Моё падение остановилось. Трещины в коконе вспыхнули ослепительным белым светом – не слепящим, как свет Ментухотепа, а ясным и неумолимым, как истина. Я не стал бороться с его силой. Я просто… переопределил правила.

Внутри моего собственного разума я был богом – куда сильнее, чем каждый из них.

Я разомкнул кокон – не ослабляя его, а превратив из тюрьмы в воронку. В черную дыру. Я направил всю его ярость, весь его древний, звездный Эфир не против себя, а в никуда. В забвение.

Я заставил его силу пожирать саму себя.

Ментухотеп взревел – впервые по-настоящему, не мысленно, а всей своей сущностью. В этом крике была не только ярость, но и ужас, и непонимание. Он не мог осознать, как что-то столь малое, столь временное, может противостоять ему.

– НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!

Его сознание, его память, его яростное «я» стало рушиться, схлопываться под давлением моего направленного воли. Образы, воспоминания, целые эпохи вырывались из него и тут же стирались в квантовую пену. Я видел вспышки – рождение звезд, падение цивилизаций, лица давно умерших богов… и всепоглощающий, леденящий душу ужас перед чем-то, что гнало их сквозь пустоту.

Я не останавливался. Я давил, пока от него не осталась лишь одна-единственная, последняя искра – сгусток чистой, нефильтрованной информации.

А «ключ» распался и исчез, а сгусток, оставшийся от Ментухотеп взорвался.

Тьма поглотила меня, но в этот раз это была не пустота – это был поток. Бешеный, всесокрушающий вихрь чужих воспоминаний, чужих мыслей, чужой тоски, протянувшейся через тысячелетия.

Я тонул в сознании Ментухотепа, и его последние, самые сокровенные мысли впивались в меня, как раскалённые иглы.

Он больше не пытался «казаться», не хотел меня обмануть, не мечтал меня одолеть.

Он передал мне последнюю информацию – и хотел, чтобы я её понял правильно.

Я видел их. Беглецов – правителей.

Они восседали на вершине этого мира, как идолы из тёмного камня, и смотрели на кишащую внизу жизнь с таким же скучающим презрением, с каким человек смотрит на муравейник. Они не боялись своих «детей». Они презирали их. Презирали этот мир, его ограниченность, его примитивные законы, его жалкую, бренную магию.

Я видел, что они бежали от чего-то ужасного – но даже это «что-то» не смогло заставить их сидеть на Земле тихо и спокойно.

Они не смогли найти себе цель, не смогли смириться с этим бегством…

Они устали.

Это было самое шокирующее для меня. Древние, бессмертные титаны, познавшие тайны мироздания – действительно мои родичи, некогда сравнимые силой с самим Титаносом! – просто устали.

От однообразия. От предсказуемости. От вечной, монотонной игры в богов для расы, которая даже не могла по-настоящему оценить их величие.