Текст книги "Романовы. От Михаила до Николая"

Автор книги: Илья Василевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Петр III

В большой зале дворца освещение тусклое. Сальные свечи уже заменены стеариновыми, но, по новизне дела, стеариновых свечей как следует готовить еще не умеют. Фитили дымят, чадят, дают мало света.

Высокая, вертлявая, суетливая фигура, отражаясь тенью в высоких зеркалах, кажется призраком. Фигура делает странные движения, потирает руки, ходит вокруг стола на цыпочках. Лицо этого человека с оскаленными зубами, узкое, продолговатое. Оскаленный рот беззвучно смеется. Белесые невыразительные глаза кажутся безумными.

В зал входит невысокого роста, красивая, эффектная женщина.

– Смирно! На караул! – кричит мужчина.

Женщина становится во фронт, берет в руки ружье, проделывает по команде целый ряд упражнений. В перерывах между ними она справляется о причинах радости тонконогого мужчины.

Оказывается, его императорское величество доволен по поводу торжества справедливости. Только что ему удалось закончить военный суд над пойманной крысой. Процесс был проведен по всем правилам. Крыса оказалась виновной в нападении на крахмального часового, стоящего на столе возле картонной казармы. Суд закончился смертным приговором, и вот над столом висит пойманная крыса.

Беззвучно смеется, потирая руки, его величество император Петр III. Снова и снова до утра проделывает военные упражнения под грозную команду царственного супруга очаровательная женственная Екатерина.

«Все наши ночи с мужем уходили на выделывание под команду военных артикулов, экзерсисов с ружьем и маршировку по прусскому образцу. Целыми часами стояла я с ружьем в руках, – расскажет впоследствии в своих „Записках“ императрица Екатерина. – Мне казалось, что я годилась для чего-нибудь другого».

Перед нами воистину странная пара, какой еще не видели даже много видавшие стены русских дворцов.

Всю жизнь боявшаяся покушений и заговоров, все дни свои ждавшая переворота, Елизавета Петровна очень внимательно относилась к вопросу о своем наследнике. Она знала, что ее, выражаясь мягко, легкомысленный образ жизни известен всем, и даже не пыталась поэтому передать престол кому-нибудь из своих внебрачных детей. «Это будет непрочно», – решила раз и навсегда Елизавета и детей своих от разных отцов раздала под чужими именами вельможам.

На роль наследника престола ею был избран принц Гольштейнский Карл-Петр-Ульрих.

Этот назначенный ею наследник (по определению всегда ехидного В. О. Ключевского, «самое неприятное из всего неприятного, что только оставила после себя императрица Елизавета») был ее племянником, сыном сестры Елизаветы и внуком шведского короля Карла XII. Вследствие этого мальчику, кроме трона маленького герцогства Гольштейнского, «грозила серьезная опасность стать наследником двух крупных престолов – шведского и русского».

Поначалу маленького Карла-Петра-Ульриха готовили к шведскому престолу. Он изучал шведский язык, лютеранский катехизис, латинскую грамматику. О России, русском языке он не имел и понятия. Но вот испуганной Елизавете понадобилось укрепить свой трон назначением «законного престолонаследника».

Исполняя возложенное на него поручение, майор Корф уже привез в Петербург герцога Карла-Петра-Ульриха. Его поторопились женить на принцессе Ангальт-Цербтской – Августе-Софии-Фредерике. Кому же непонятно, что соединение Карла-Петра-Ульриха Гольштейн-Готоропского с Августой-Софией-Фредерикой Ангальт-Цербтской должно естественно дать в результате переименование одного из них в самодержца всероссийского Петра III Романова, а второй – в ее императорское величество Екатерину II. Для русского престола, для самодержцев российских воистину «закон не писан».

Когда четырнадцатилетнего Карла-Петра-Ульриха привезли в Россию, он приехал таким неучем, что даже Елизавета Петровна, женщина в этом отношении довольно беспечная, пришла в ужас и заахала! Мальчик-то был явно ненормальным, типичный вырожденец с дегенеративными чертами лица, белесыми глазами и всегда полуоткрытым ртом. Даже В. О. Ключевский, несмотря на цензурные условия своего времени, говорит об этом царе, как об алкоголике, человеке ленивом и вздорном, который «в лета мужества остался тем же, чем был в детстве: на серьезные вещи он смотрел детским взглядом, к детским затеям относился с серьезностью взрослого мужа».

Когда после двухлетнего пребывания на троне Петр III по системе, которая к тому времени уже успела обратиться при русском дворе в традицию, будет сброшен с престола Екатериной, когда он будет задушен в Ропше, всем будет казаться, что иначе и быть не могло. «Он дал себя прогнать с престола Екатерине, как мальчик, которого отсылают спать», – презрительно скажет о покойном король Фридрих. «Снисходительность была важнейшей ошибкой этого государя, – авторитетно заявит доживающий свои дни Бирон. – Русскими должно повелевать не иначе, как кнутом и топором».

Петр III, как и Павел I, оклеветан и слишком очернен на страницах истории – таково было мнение хорошо знавшего и прекрасно чувствовавшего русскую историю Льва Толстого. Кое-какие добрые черты в характере Петра III и вправду успели проявиться. Петр III уничтожил, например, Тайную канцелярию Петра I. По выражению принятого им указа, это ведомство «дает способ клеветать людям на своих врагов, почему отныне Тайная канцелярия уничтожается навсегда». Мы знаем, что это «навсегда» в царском указе сохранит свою силу ненадолго, но наличие добрых намерений Петра III здесь бесспорно.

Столь же ярко проявлялись его добрые намерения в указе об уничтожении обязательной службы для дворян. По свидетельству современника, этот указ вызвал всеобщее ликование. Люди целовались на улицах, поздравляли друг друга. Был еще указ о запрещении преследования раскольников. Раскольникам, бежавшим в прежнее время за границу, он позволил вернуться в Россию, отвел им землю и приказал «защищать от всяческих обид».

Наряду с этими добрыми чертами в характере Петра III сплошь и рядом оказывается ярко выраженный тип буйного психопата. Уже когда в январе 1742 года Карл-Петр-Ульрих торжественно въезжает в Петербург, когда его торжественно встречают с пышностью, подобающей будущему императору, он на всех видевших его производит впечатление полуидиота.

Первая забота, которую приходится взять на себя выписавшей его Елизавете, – это забота о целом штате врачей, которые принялись за лечение этого хилого, развинченного мальчика, похожего на впавшего в детство старика.

Маленького Карла-Петра-Ульриха прежде всего переименовали. Отныне он – его императорское величество Петр Федорович. Но Карл-Петр-Ульрих не только истерически влюблен в свою родину, готов молиться на Фридриха II, но еще и болезненно ненавидит Россию. Он ничего не понимает из того, чему его пытаются обучить. Он играет в солдатики, травит крыс, а с одиннадцатилетнего возраста приучен напиваться допьяна с придворными лакеями.

Елизавета относилась к своему наследнику с гневом и отвращением. Она горько жалуется на «проклятого урода». В последние годы царствования у нее появилась было мысль выслать Петра III из России, лишить его престола и объявить своим наследником шестилетнего сына Петра III – Павла. Но так как Павел и физически и морально был уродлив ничуть не меньше своего отца, эта мысль так и осталась неосуществленной.

Болезненный и жалкий кретин, Петр III долгие годы царствования Елизаветы остро мечтал о своем восшествии на престол. Елизавета вела войны с Пруссией, которую он обожал, с Фридрихом, на которого он молился, и Петр III мечтал встать у власти, резко прервать войны, возвратить Фридриху все, что успели добыть своей кровью русские солдаты.

«Ум его, гольштински тесный, пугался всего в России, – говорит Ключевский, – как пугаются дети, оставшись одни в обширной пустой комнате». Он боялся всего русского, называл Россию «проклятой страной» и даже не пытался как-то освоиться с ней, с той страной, власть над которой передавалась в его руки.

Призыв гольштинского принца, как мы видели, объяснялся тем, что захватившая власть путем переворота и сама панически боявшаяся возможности нового переворота, Елизавета желала укрепить свое положение на троне провозглашением законного наследника. Во имя этих же соображений она считала необходимым как можно скорее женить «проклятого урода», хотя уже тогда боялась, что потомства от него ждать не придется.

Выбор невесты был чрезвычайно затруднительным, западные дворы не желали родниться с русским царствующим домом, ибо памятовали о тех постоянных переворотах, которые вошли в систему в России. И совсем мало желания испытывали они отдавать замуж какую-нибудь из принцесс за перекрещенного в Петра III Карла-Петра-Ульриха. Его странности, его болезненные выходки, постоянное кривлянье, его хилость не были секретом. Сведения об этом можно встретить в донесениях на родину послов, живших в России уже в первые годы после приезда Петра в Петербург.

Когда в поисках невесты Елизавета запросила Фридриха II, не согласится ли он отпустить в Россию свою сестру, Фридрих ответил резким отказом: «Ни одной из своих сестер я в Россию не отдам». Но подыскать подходящую невесту из дружественной ему семьи, чтобы на всякий случай укрепить связи с русским двором, Фридрих все же постарался. И невеста была найдена. Это была Августа-София-Фредерика, принцесса из захудалого рода, дочь генерала, служившего в армии прусского короля. Есть известия, что эта невеста – незаконная дочь Фридриха. Мать невесты отличалась бурным темпераментом, какой проявила и в России. Приехав в Петербург пристраивать дочь, она не забыла и о себе. Ее роман с вельможей Бецким стал притчей во языцех. Ее дочь, будущая императрица Екатерина II, всю жизнь оказывала Бецкому совершенно необычные почести – при встрече с ним целовала ему руку и этой особой почтительности к нему не скрывала от придворных.

Брак престолонаследника с принцессой захудалого европейского рода мог показаться мезальянсом. По существу же невеста была несравненно значительнее, умнее, ярче, чем жалкий урод, ее жених. Карточку Ангальт-Цербтской принцессы показали Елизавете. Портрет понравился, произвел впечатление. И вот счастливой невесте послана валюта, отпущено из русской казны на дорогу 10 тысяч рублей, и она с матерью едет в Россию.

Юные годы принцессы прошли невесело, в постоянной нужде и лишениях. Переменить убогую нищенскую жизнь на огромную Россию с ее возможностями молоденькой принцессе казалось очень интересным. Судя по ее письмам того времени, молоденькая пятнадцатилетняя девушка в восторге. Еще больше ликует приехавшая с ней мать, сумевшая очень быстро оценить полученные в день приезда подарки – табакерку с драгоценностями, которые показались ей более внушительными, чем ордена, которыми щедро увесили грудь приехавшей невесты. Орденов было у них достаточно и на родине. Правда, жених оказался непрезентабельным. В свой дневник невеста записывает впечатления от первой встречи: «У него очень грубые черты лица, кожа, исковерканная оспой. Волосы его коротко стриженные, а парик придает ему еще более уродливый вид. Он мне ужасно неприятен!»

Впрочем, личные переживания никогда не считались при дворе имеющими какую бы то ни было важность. Августа-София-Фредерика уже присоединена к православной вере, уже наименована Екатериной Алексеевной. «Ее высочество – красавица из себя, очаровала всех, – описывает церемонию присоединения к православию репортер петербургской газеты. – В церкви царила мертвая тишина. Все взоры были устремлены на вновь помазанного члена православной семьи, и все сердца бились в пользу его».

Слог у репортера довольно тяжелый, но и в самом деле невеста, очень быстро овладевшая русским языком, владеющая к тому же западноевропейским лоском, рядом с полуидиотом-женихом производила очень большое впечатление.

И вот настали торжественные празднества по поводу бракосочетания их императорского высочества. На улицах и площадях Петербурга герольды три дня кряду объявляли об этом событии. Перед дворцом сооружены фонтаны, выбрасывающие вместо воды вино. Пить разрешено всем верноподданным. «Душа меру знает» – это правда, но возле фонтанов собираются неистовые толпы, которые приходится разгонять солдатам. На площадях становятся огромные столы для дарового угощения народа. На Неве – корабли, которые салютом пушек приветствуют новобрачных. Свадьба отпразднована пышно. «В союзе сей четы нельзя не видеть перст всевышнего», – так начинает свою речь по случаю бракосочетания митрополит в Казанском соборе.

Во время церемонии всюду суетится, во все вмешивается, всем мешает новоявленная теща. Спокон веку нищая, попав в Россию, дорвавшись до «своего термина», она превзошла самое себя. Она выклянчивает все новые и новые подарки, заводит самые невероятные сплетни, успевает поссорить между собой всех придворных, заводит любовную интригу с директором воспитательного дома, требует для себя каких-то особых карет, заявляет, что ей должно быть отведено наиболее видное место в свадебной процессии, создает столько интриг, суеты и осложнений, что все приближенные единодушным хором умоляют Елизавету Петровну как можно скорее отправить «тещу» туда, откуда она приехала.

Жених с изъянцем, но так или иначе брак состоялся. Елизавета нетерпеливо ждет внука или внучку, но все сроки миновали, а признаков продолжения царского рода все нет.

Елизавета устраивает совещания с целым рядом врачей. Она в тревоге, но полуидиот Петр меньше всего на свете интересуется Екатериной. Он все играет в куклы, в деревянные солдатики, вешает мышей и крыс, хоронит их со всеми воинскими почестями, заставляет жену упражняться с ружьем, и Екатерина со вздохом записывает в своем дневнике: «Мой возлюбленный муж мною вовсе не занимается. Он проводит все свое время с лакеями или играет с солдатиками. Я зеваю и не знаю куда деться со скуки».

Годы идут. Петр III уже далеко не мальчик. Но он остается верен себе. Двадцативосьмилетний балбес все так же изнуряет своих лакеев военной муштрой, дрессирует собак, заставляет взламывать все полы во дворце, чтобы разыскать крысу, ускользнувшую от очередной казни, а Екатерина, тоскуя в одиночестве, все определеннее начинает думать о будущем. «Рано или поздно, – пишет она в дневнике, – я буду властительница России в самом обширном значении этого слова».

И Екатерина уже в то время, при жизни Елизаветы, начинает энергично готовиться к будущей роли. Она изучила русский язык, она пытается знакомиться с историей России. Но Елизавете Петровне нужно совсем не это. Ей нужен внук, а его нет.

По приказу Елизаветы к молодой женщине и ее мужу в качестве менторши прикрепляется некая Чоглокова, пользующаяся славой примерной супруги и добродетельной матери. У нее самой дюжина детей, она это дело изучила в совершенстве. Чоглоковой вменено в обязанность следить за добродетелью супругов, чтобы никто из них не увлекался на стороне и не растрачивал пылких чувств, которые нужны отечеству и трону. Чоглоковой даются на этот предмет особые письменные инструкции, доселе сохранившиеся в сенатском архиве.

В этом любопытном документе указано: «Великая княгиня, которую мы призвали быть достойной супругой нашего возлюбленного племянника, осчастливлена этой нашей царской щедростью только в видах того, что ее высочество сумеет повлиять своим умом и своими душевными качествами на его императорское высочество и, привязав к себе тем его сердце, подарит дорогому нам отечеству православного наследника, нашему же императорскому дому достойного преемника». Программа достижения этой цели указана весьма подробно. Екатерине рекомендуется прежде всего «проявлять полное подчинение характеру ее супруга, ибо от этого зависит ее же счастье и благополучие». От нее требуется, чтобы она «проявляла всевозможные любезности и старания» для достижения высокой цели обеспечения династии престолонаследником.

Чоглоковой предписывается «наставить великую княгиню в любезности, в любви, в уважении и теплоте к супругу, стараясь тем смягчить его характер».

Опытная Чоглокова делает со своей стороны все возможное, но Петр женой не интересуется. «Если бы он хотел любви, это было бы для меня вовсе не трудно», – пишет в своих записках Екатерина.

Но Петру интересны все женщины на свете, кроме его жены. Он занимается фрейлинами, женами своих лакеев, может увлечься первой встречной, лишь бы она могла пить, не отставая от него. Его рекорды в этой области изумительны. Старая поговорка «пьет, как сапожник» в применении к Петру III звучала бы «пьет, как самодержец».

Хроника того времени, очень подробно отраженная в дневниках самой Екатерины, много рассказывает об унылых любовных похождениях Петра III, который как будто нарочно подбирает самых некрасивых женщин. Некая Шапирова, за ней Теплова, потом Елизавета Воронцова. Эта Воронцова, сестра Дашковой, славилась своим уродством. Толстая, малорослая женщина с лицом, изрытым оспой, лишенная ума и «всяких добрых качеств», держала Петра под башмаком и оказывала на него огромное влияние. Екатерина не только не восстает против похождений своего супруга, но даже сама подыскивает для него тех, кого при дворе в то время называли «фаворит-султаншами».

«Нет ничего ужаснее, чем быть женой мужа-ребенка, – пишет Екатерина в этот период. – Я, вне всякого сомнения, любила бы его, если бы только это было возможно, если бы он только пожелал этого».

Историки уже в этот период жизни Екатерины указывают на те ее увлечения, бороться с которыми была приставлена госпожа Чоглокова. Совершенно бесспорным представляется, однако, что бурный темперамент этой женщины был разбужен совершенно необычно. Когда после восьмилетнего супружества Петра и Екатерины выяснилось, что надежды Елизаветы Петровны дождаться внуков не имеют под собой почвы, то именно Елизавета со своими приближенными позаботилась о приискании любовника для Екатерины. Им оказался молодой граф Салтыков. По свидетельству Рюлье, французского посла, оставившего большой труд с описанием этой эпохи, Салтыков «отличался прекрасной наружностью и недальним умом», то есть совмещал в себе именно те качества, которые требовались.

Великому канцлеру Бестужеву-Рюмину поручено было предуведомить Екатерину, подготовить ее к той «жертве», которая от нее требовалась, и отрекомендовать ей Салтыкова. По словам Рюлье, услышав, что от нее требуется, она негодовала, угрожала, указывала даже на то, что при отсутствии детей она сама с успехом может заменить на престоле своего мужа. Но все ее доводы канцлера не убедили. Екатерина обозлилась и заявила, что сейчас же пойдет жаловаться ее императорскому величеству. Старый канцлер с улыбкой ответил, что предложение, с которым он пришел, продиктовано самой императрицей.

– Нельзя жаловаться ей на то, что исходит от нее же, – сказал канцлер. – Вдумайтесь лучше в те опасности, которым вы, продолжая упорствовать, подвергаете империю.

Выслушав это, Екатерина внезапно меняет точку зрения.

– Я все понимаю, – говорит она, не опуская взгляда. – Приведите его сегодня же вечером.

В будущем возле Екатерины вслед за Салтыковым пройдут Понятовский, Орлов, Потемкин, Заводовский, Мамонов и прочие, прочие, вплоть до Зубова, который умудрится стать любовником императрицы Екатерины, когда ей исполнится 61 год.

Перед нами окажется несомненно больная в этом отношении женщина, которая не только не скрывает этой своей болезни, но как будто даже гордится ею и употребляет все усилия, чтобы звание фаворита сделать чем-то вроде государственной должности. Будущее покажет, какой пестрой чередой станут мелькать у трона Екатерины эти фавориты, уступая место один другому, вплоть до случайных гастролеров из придворных конюхов, лакеев, от первого попавшегося солдата до иностранного посланника. Но сейчас, во имя справедливости, надо запомнить, что первый любовник, Сергей Салтыков, был все же навязан Екатерине императрицей и ее окружением, что этот первый фаворит призван был не по ее капризу, а по воле «старших».

«Во имя интересов империи и престола».

При Сергее Салтыкове госпоже Чоглоковой заботиться ни о чем не приходилось. Очень скоро стареющая Елизавета, а за нею весь двор и вся страна были обрадованы вестью о ребенке, которого готовится даровать России супруга Петра Федоровича.

Надежда осуществилась не сразу. Первые две беременности Екатерины оказались безрезультатными. Два раза рождение мертвого ребенка разбивало вдребезги все надежды царствующей бабушки. Только в третий раз новая беременность подарила России Павла.

Немедленно после рождения Павла Салтыков был удален от двора. Ему придумывают официальное поручение в Европу. Он сделал то, что от него требовалось, и больше не нужен.

«Он был красив, как день, – записывает в своем дневнике Екатерина. – Никто при дворе не мог сравниться с ним по красоте».

Кажется, вовсе не случайно то, что Павел родился ребенком болезненным, ненормальным, уродливым. Уже в детстве он проявлял те унылые и жуткие особенности, которые характеризуют в будущем его царствование как царствование фельдфебеля на троне. Петр III – это установлено безусловно – не является его отцом. Его настоящий отец – Сергей Салтыков. Он был «красив, как день», по выражению Екатерины. Очаровательна была в эти годы и Екатерина. Но с фатальной неумолимостью проявляет себя начало вырождения, свойственное русскому трону. Даже и в том случае, если считать, что династия Салтыковых сменила на троне династию Гольштейн-Готорпских, перед нами все те же неумолимые и роковые черты дома Романовых. Маленький, сморщенный, злобный уродец Павел трагически похож на вихлястого, развинченного Петра III. Воистину тяжелый рок тяготеет над троном в этой тайной игре природы, подневольным участником которой явится, в конечном счете, многомиллионный российский мужик!

Итак, Сергея Салтыкова услали в дальние края. Мавр сделал свое дело – мавра отослали в «заграничную командировку».

Екатерина в отчаянии! Очень скоро она утешится, и тогда Чоглокова будет напрасно пытаться мешать ее новым планам. Екатерина уже почувствовала себя женщиной, уже клокочет в ее крови тот демон, которого вызвать было легко, а укротить в ближайшие 50 лет окажется невозможно.

Справиться с закусившей удила Екатериной уже не удастся. Она не мешает жить Петру III, пусть же никто не пытается мешать и ей. Вместо «красивого, как день» Салтыкова возле нее «красивый, как солнце» граф Понятовский. Правда, он не долго сохранит свою близость к Екатерине, но и после его отставки она будет к нему неизменно благосклонна. В будущем, в виде благодарности за былые «заслуги», она даже сделает его польским королем. Поляки останутся в этом вопросе при особом мнении. Но Екатерине это покажется неинтересным…

Совершенно новое и очень любопытное освещение личности полусумасшедшего императора Петра III дают исследователи жизни и быта русского сектантства и, в частности, скопчества. Для скопцов Петр III является «своим» императором, «белым голубем». С учетом этого перестаешь удивляться решению Елизаветы об официальном любовнике для Екатерины: «белый голубь», естественно, не годится для заботы о будущем русского престола, и роль и место Салтыкова становятся как бы более оправданными.

Что делает в то время, когда Екатерина эмансипировалась, ее царственный супруг?

В одну из ночей, когда граф Понятовский направлялся на свидание к Екатерине, он неожиданно попадает в руки ее мужа.

Скандал разыгрался огромный уже потому, что Понятовский, являвшийся польским посланником в России, не будучи в силах объяснить своя появление ночью возле спальни Екатерины, сослался на свою дипломатическую неприкосновенность. Скандал, таким образом, должен был задеть не только русский, но и польский двор. Петр III растерялся не меньше, чем Понятовский. Он не знает, что делать. Посадив пойманного под арест и приставив к нему караул, он посылает за своим адъютантом Гудовичем, чтобы посоветоваться, что делать в этом затруднительном случае?

Екатерина не желает ждать, когда разразится скандал. Она переходит из обороны в наступление и сама является к мужу. Она не желает ничего скрывать. Да, это ее любовник! Пусть ей не мешают жить, как ей нравится, и она со своей стороны готова пойти на уступки. До сего дня она восставала против близости Петра с Воронцовой, выражала ей свое презрение. Отныне она обещает быть внимательной и ласковой к ней и даже обещает платить ей жалованье из собственных сумм, ибо знает, что собственных денег у Петра III на все его затеи с обмундированием своих лакеев не хватает. Пусть только он распорядится немедленно, без огласки, без шума и скандала отпустить на свободу пойманного любовника Понятовского.

Петр III в восторге.

– Ах, так это твой любовник? Чего же ты, глупая, раньше не сказала? Я думал, что это покушение на мою жизнь!

Дело заканчивается ко всеобщему удовольствию. Понятовского немедленно выпускают на свободу. Кого-то из камергеров срочно посылают за Елизаветой Воронцовой. Обе парочки мирно ужинают в старых, видавших виды дворцовых апартаментах.

Во время ужина Петр, довольный и веселый, потешает всех своим любимым занятием – кривлянием, – в котором он достиг небывалого совершенства. Скорчить такую рожу, сделать такую гримасу никто в Российской империи не умеет.

Будущий император Петр III, будущая императрица Екатерина II празднуют новый, счастливый период своей жизни.

Увы, этот период оказался недолгим.

При дворе Елизаветы Понятовский считался ставленником канцлера Бестужева-Рюмина. Но Бестужев-Рюмин непрочен. Елизавета Петровна желает еще пользоваться радостями жизни – она еще веселая! И вот новая смена любовников при дворе. Полетел в отставку всемогущий канцлер, оказались в опале его ставленники, удален, разлучен с Екатериной и новый ее возлюбленный Понятовский.

Екатерина снова пытается действовать «в лоб». Она отправляется к Елизавете. Ничего не скрывая, она говорит, как дорог, как нужен ей Понятовский, она умоляет императрицу не отсылать его, бросается ей в ноги, молит ее со слезами на глазах, но Елизавета неумолима. Она и без того с неудовольствием смотрит на так называемый «молодой двор», который начинает группироваться возле Екатерины и Петра. Она, стареющая, вянущая, всегда настороженная, страдающая бессонницей, со злобным чувством смотрит на молодую, красивую, исполненную жизненных сил Екатерину. Ей доставляет злое удовольствие отказать, оттолкнуть валяющуюся у ее ног плачущую женщину, столь похожую на нее в молодости.

Екатерина снова одна. Петр III занят своими обычными забавами, придумывает особые, необыкновенной формы шляпы, которые делают его маленькое, злобное лицо пугающим даже и без его любимых гримас. Петр III надумал вдруг объявить себя гениальным музыкантом. Он без конца играет на скрипке, раздирая уши слушателей. Вместо оловянных солдатиков он стал играть живыми – из сержантов и капралов прусской армии. Он заводит особую гольштинскую гвардию, вводит прусскую форму, выписывает прусское вино, прусский табак. Когда остается свободное время, он придумывает себе новые развлечения: передразнивает священников в церкви, высовывает язык, пугая их страшными гримасами. Во время благословения, когда все вокруг опустились на колени, он, глядя на священника в упор, делает ему страшные рожи и, полюбовавшись остолбеневшим от ужаса священнослужителем, с громким хохотом выходит из церкви. Мало ли есть веселых забав на свете, которые можно осуществить при условии безнаказанности!

Петр III живет, не скучая, и упорно ждет того дня, когда смерть Елизаветы откроет, наконец, ему путь к трону. Екатерина, разлученная с Понятовским, как ранее с Салтыковым, не хочет больше знать мужчин. По словам Рюлье, она провела несколько лет, имея известные связи только с молодыми женщинами, но интересы этого порядка у нее на втором плане. Все эти годы она встает на рассвете и берется за книги. Она учится, много читает, знакомится с работами французских философов. Усердствует она до того, что старается не терять времени и за столом, даже за туалетом. Она считает необходимым как следует подготовиться. Она уверена уже теперь, еще до восшествия на престол ее мужа, что тем или иным путем, но она будет на троне! Она подождет, она сумеет дождаться!

Но вот настал торжественный день. Слабоумный, полупомешанный Петр III на престоле. Елизавета Петровна умерла 5 января 1762 года. Перед смертью ей вдруг стало ясно, что совсем не так, как следует, прошла ее жизнь, что вовсе не тех, кого следует, оставляет она своими преемниками. В последние дни и минуты умирающая о чем-то загрустила, задумалась. Всегда столь далекая от какой бы то ни было лирики, она вдруг пытается помирить Петра и Екатерину. У мужа и жены уже давно нет ничего общего. Но слабеющее сознание умирающей подсказывает ей, что наследнику, а может быть, и всей России будет легче, если он, болезненный, полусумасшедший, окажется под влиянием Екатерины.

Умирающая соединяет руки супругов. Поначалу Екатерина серьезно относится к этому примирению, заботится о муже, пытается ему помочь, даже сочиняет ему речь, которую он должен произнести при вступлении на престол. Она убеждает его провозгласить себя императором не в присутствии гвардейских полков, а сената. Но Елизавета уже мертва, Петр самодержец – он вовсе не намерен выслушивать советы Екатерины. Вместо сената он, как одержимый, сразу же кидается к войскам. Как оголтелый носится он по Петербургу со своими любовницами и вечно пьяными приближенными. Екатерину он знать не хочет, всюду и везде заявляет, что Павел не его сын, что он терпеть не может Екатерину и ее незаконное отродье.

Вступив на престол, Петр редко оставался до вечера трезвым. Документы того времени дают яркую картину: сплошное беспробудное пьянство, сумасшедшие кутежи, прерываемые только парадами да еще экзекуциями, – вот и все, к чему сводится жизнь нового самодержца.

В первую очередь Петр III распорядился отдать Фридриху II все области, завоеванные у него русскими войсками, исключительно победоносными в тот период. Еще когда Елизавета была жива, Петр считал своей гордостью быть шпионом Фридриха II и тайно осведомлял его обо всех планах и намерениях русской армии. Генералы, стоявшие тогда во главе армии, желая заслужить благосклонность будущего монарха, старались не очень «нажимать» на Фридриха. Измена в армии, особенно в ее верхах, с одобрения престолонаследника, достигла небывалого размаха. Теперь скрывать больше нечего. Вступивший на престол Петр III всячески рекламирует свое болезненное, воистину безграничное преклонение перед Фридрихом. По царскому приказу во время высочайшего выхода, например, вносят бюст Фридриха II. Император при всех почтительно и благоговейно целует его.