Текст книги "Оружейник Империи (СИ)"

Автор книги: Илья Городчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Он также здесь?

– Конечно, ваша светлость. – Мосин озарил меня улыбкой желтоватых зубов. – Правда, изначально он не должен был быть частью нашего проекта, но Великий Князь решил, что его знания будут крайне полезны.

Глава 15

Люди рассуждали о космосе многие тысячи лет. Конечно, степень изучения в разные времена сильно отличалась, но интерес не стихал даже в моё время. Всё же незадолго до моего рождения многие детишки неистово желали стать космонавтами или хоть как-то приблизиться к изучению этой сложной природы, а сами космонавты являлись национальными и даже общечеловеческими героями.

Одним таким любителем космоса являлся, а в моей нынешней вселенной до сих пор является Константин Эдуардович Циолковский. Этот уроженец Рязанской губернии не только являлся народным учителем, будучи изначально вообще самоучкой, но и умудрился стать основоположником ракетной техники всея Руси. В моей вселенной он практически не касался оружия, оставаясь всё больше философом, писателем и мирным учёным, тогда как сейчас находился в среде собранных в одном месте оружейников.

Стоит ли удивляться тому, что если учёного сунули к оружейникам, то именно на убийство себе подобных будет направлена вся мозговая активность. Вот и выходило, что через четыре месяца мы наблюдали не очередную винтовку, карабин, пистолет, а полноценную ракету.

Московский рассвет встретил целую группу оружейников на далёком пустыре за городом. Учёный был худым и едва ли не трясся от неожиданного осеннего холода. Мужчина возился с необычным устройством – длинной трубкой из тонколистового металла, установленной на небольшой направляющей.

Циолковский отбежал в нашу сторону метров так на сто. Учёный схватил со стоящего здесь стола небольшую рукоять с самой обычной кнопкой, которую с хрустом и вдавил в трубчатую рукоятку. Энергия понеслась по проводу со страшной скоростью, и вскоре искра достигла взрывателя.

Когда фитиль вспыхнул, то произошло нечто неописуемое. Сначала раздался режущий змеиный свист, заставляющий зажимать уши ладонями, а сердце сжиматься. Затем последовала короткая, но ослепительно яркая вспышка, и в небо рвануло искрящееся чудовище, оставляющее за собой клубящийся дымный чёрный росчерк. Ракета будто не просто летела – она жила, извивалась в воздухе, но продолжала рваться к небесам по очень своеобразной траектории. Несколько секунд полёта – и снаряд рухнул на землю, взметнув в небо плотный столб пламени. Земля содрогнулась, а по полю ударили огненные волны – горела специальная зажигательная смесь, созданная химиками для уничтожения вообще всего живого.

На военном полигоне под столицей России стояла ещё дюжина подобных монстров, установленных на целой системе металлических направляющих, жаждущих своего часа. Когда фитили вспыхнули один за другим, то воздух наполнился драконовским роем, достойным древнерусского Змея Горыныча, а может быть, что и вовсе стаи таких чешуйчатых монстров. Эти выстрелы сложно было назвать организованным залпом – каждый ракетный снаряд летел в одну сторону, но выбирал личную траекторию. Одни летели, вычерчивая в небе своеобразные рисунки, другие смогли лететь хоть сколько-то прямо. Однако те, что долетали до намеченной цели, превращали учебные окопы в настоящий филиал Ада – земля закипала от взрывов, а липкое пламя приставало к грубым доскам, которым были укреплены стены окопов, пожирая их с жадным треском.

– Твою-то дивизию…

Я поражённо снял с головы фуражку и прижал её к груди. В моменте захотелось рефлекторно перекреститься, ведь перед этим огненным валом испытывалось какое-то едва ли не божественное благоговение. Живо представилось, как заживо сгорают люди, попадающие под удары таких ракет. Конечно, как такового боевого комплекта было не столь много, отчего и оружием Судного Дня такие неуправляемые ракеты назвать слишком сложно. Такая батарея скорее напоминала орочье вооружение из одной своеобразной космической игро-литературной вселенной из моего таймлайна, либо же самопальные установки шахидов с Ближнего Востока.

– Матерь Божья…

Рядом со мной стоял Семён, и в его глазах удивления было нисколько не меньше. Пусть сейчас испытывался лишь опытный аппарат, едва ли не первая версия господина Циолковского, который успел вдохновиться едва ли не первым квазиракетным вооружением из Древнего Китая, но даже так его возможная эффективность поражала. Фактически, если оптимизировать конструкцию, то относительно легко даже пехотная рота сможет выставить как минимум полсотни установок, которая сможет задавить врага своим числом. Само собой, при большом желании можно будет разместить такую батарею на автомобильной тяге, создав полноценный прообраз легендарной «Катюши», но сейчас оружие было слишком нестабильным, чтобы использовать его в массовом порядке.

Но не только ракетным комплексом был богат этот день. К тому времени мой пулемёт был готов к испытаниям. Хотя забирать на себя все заслуги Григория я не собирался. Несмотря на короткий прожитый им век, он оставался действительно талантливым оружейником, отчего под моим тщательным руководством смог достаточно улучшить пулемёт своей конструкции. В стоимости он был практически в два раза дешевле, чем один принятый на вооружение пулемёт системы Максима, а вместе с тем имел возможность прямо во время боя менять собственную скорострельность посредством всего одной маленькой детали под стволом. Путём поворота этой детали оператор пулемёта мог повышать и понижать скорострельность. Это было неимоверно важно хотя бы из-за того, что пулемёт системы Спасского-Ермакова практически не имел возможности менять ствол в полевых условиях. Конечно, его можно было сменить, но для этого нужно будет откатиться глубоко за линию фронта, где есть вменяемого качества станки. Само собой, можно было бы сделать конструкцию, которая позволяет менять этот самый ствол, как это было у модернизированного пулемёта системы Калашникова или его немецкого универсального коллеги, который в модернизированной своей форме до сих пор остался на вооружении германской армии, но это несколько увеличивало отнюдь не маленькую стоимость пулемёта, так ещё и утяжеляло конструкцию.

Надо сказать, что к совместной с Григорием разработке я решил добавить и возможность использования оптического прицела системы Мосина. Да, он несколько уступал в удобстве крепления привычному «Ласточкиному хвосту», но вместе с тем прицел не казался мне лишним. Кто-то скажет, что у пулемёта совсем другая функция – давить врага огнём, не допуская его наступления и прижимая к земле, но я понимал, что характеристики моего пулемёта более чем хватало, чтобы эффективно использовать его на расстоянии в пять сотен метров короткими очередями или одиночными выстрелами.

Естественно, что демонстрировать свою разработку я доверял только себе. Расставив сошки и улёгшись на расстеленную на земле шинель, я выдохнул и посмотрел на людей, которые прибыли на демонстрацию. Среди них было много изобретателей из группы консерваторов, лица которых были таковы, словно каждый из них съел минимум по мешку кислющих лимонов. Мало того, что ракеты Циолковского показали удивительную эффектность и даже неплохую возможную эффективность, так теперь и мой пулемёт мог стать открытием для военного сектора нашей страны. Всё же, если армия примет мою разработку на вооружение, то это будет настоящим триумфом, ведь получится обеспечить страну собственной разработкой и при прежних затратах страна сможет поставить в два раза больше орудий, а это сильно увеличит огневую мощь многих подразделений. Да и нового калибра изобретать не придётся.

– Приготовьтесь, господа! Сегодня вы увидите чудо!

В трёхсот метрах от моей стрелковой позиции стояла целая цепь из деревянных ростовых мишеней с намалёванными чёрной краской лицами. Стояли они достаточно плотно, будто атаковали растянутой цепью во времена линейной тактики. Само собой, что сейчас в подобной формации будут атаковать только полные глупцы, или применяя так называемую «психологическую атаку», но это сопоставимо со слишком большими потерями. Хотя для демонстрации именно такая формация была просто прекрасной.

Короткий, но мощный выдох, после чего палец медленно утопил спусковой крючок. Пулемёт зарычал, отправляя десятки пуль за считанные секунды. Длинная очередь трассирующих снарядов перечеркнула цепь деревянных мишеней, превращая их в наборы из древесных щепок. Пыль летела во все стороны, а пулемёт бешено трясся из стороны в сторону. Приходилось вкладываться всем телом. Приходилось стрелять средней длины очередями – в десять патронов. В противном случае пулемёт отчаянно отказывался слушаться своего оператора в виде меня. Плечо же отчаянно ныло к тому моменту, как длинная, в сотню патронов, лента опустела. Появилась мысль, что стоит придумать резиновую накладку, а в простонародье «галошу» на пулемётный приклад. В этом плане Максим всё же был куда лучше, поскольку гасил сильную отдачу винтовочных патронов собственной тяжестью, но и эта тяжесть слишком сильно мешала маневрировать с таким оружием. Требовалось минимум два бойца только для переноски самого туловища пулемёта, не считая не самой лёгкой треноги или колёсного лафета.

Как только металлическая лента рассыпалась на сегменты, а пулемёт голодно и сухо щёлкнул пустым патронником, то я поднялся, разминая отбитое плечо. Опыта в орудовании таким мощным оружием. Глаза многих солдат и учёных сейчас показывали царящую в их умах удивление. Циолковский и присутствующий на стрельбах Мосин же излучали истинную радость. Они радовались не только моему личному успеху, но что и их союз учёных и конструкторов явно заполучил себе в казну минимум одно очко.

– Изволите показать, как перезаряжать это устройство?

Великий Князь Александр Александрович стоял рядом со мной, потирая уши. По моему совету он затолкал в уши скатанные шарики из ваты. Само собой, что старая-добрая православная вата даже близко не обладала теми шикарными способностями по сохранению органов слуха, которыми могли похвастаться современные мне активные наушники, но это помогало не оглохнуть от такой продолжительной стрельбы. Всё же патроны от «трёхлинейки» бахали будь здоров, напоминая паровой молот, обрушивающий свою мощь на громадные наковальни.

– Само собой, Александр Александрович.

Стоило всячески угождать младшему брату императора. Именно от этого человека со стальными глазами зависело очень и очень многое. Фактически, его рукой и приказами был создан конструкторский центр «Марс», а также начато постепенное перевооружение Русской Императорской Армии. Этот Рюрикович отличался удивительной воинственностью, и в последнее время всё больше и больше появлялось слухов того, что вместе с собственными телохранителями успел принять бой в последние пару месяцев мексиканско-команчского конфликта. Конечно, некоторые из представителей высшего круга власти яростно этот факт отрицали, но и слухи шли не со страниц жёлтой прессы, а из уст некоторых командиров-добровольцев, успевших себя проявить во время короткого, но ожесточённого конфликта на американских землях. У некоторых дворян и вовсе появилось мнение, что его императорское высочество Рюрикович Александр Александрович родился не в то время. Ему бы одеться в доспехи, вскочить на вороного коня с булатным мечом в руках, да пойти лично рубиться с врагами государства на любых рубежах, но вместо полководческой жизни ему всё больше приходилось выступать в качестве военного администратора, следя и курируя развитие армии.

Александр Александрович мне откровенно нравился, и я очень надеялся, что со стороны брата монарха есть ко мне определённые симпатии. Потому-то я подробно рассказал о каждом рабочем узле пулемёта, не избегая чисто технических терминов. Большей части людей было бы на них всё равно, но вот великий князь таких терминов не пугался и скорее даже считал их важными. Складывалось ощущение, что он сам был бы не против выступить в качестве конструктора, но чего-то опасался.

Пока я возился с терминологией и тренировал князя в использовании пулемёта, то рядовые быстро заменили разбитые в труху мишени. Кто-то из его слуг хотел было постелить для Александра Александровича нечто более мягкое, чем простая солдатская шинель, выступающая в качестве настила, но Рюрикович лишь отмахнулся, не побоявшись запачкать свой мундир. Он, наоборот, с большим удовольствием улёгся на живот, потянул на себя затвор, прижал мощный деревянный приклад пулемёта к плечу и плавно потянул на спуск. Пулемёт застрочил короткими очередями. Скорострельность была достаточно удобной для того, чтобы спокойно отсекать короткие очереди. Великий князь удивительно быстро подстроился под темп стрельбы, широко при этом улыбнувшись. Я же, вооружённый биноклем, стал наблюдать за тем, как претендент на престол стал класть очередь за очередью очень метко. Можно сказать, что на три сотни метров он умудрялся класть очереди в диаметр человеческой головы.

– Справная машинка, князь. – Александр Александрович поднялся со своей стрелковой позиции и от души похлопал меня по плечу, пользуясь не только своим положением внутри сословной иерархии, но и большим возрастом. – Сколько будет стоить?

– Шестьсот рублей, государь. – я воссиял, понимая, что сумел заполучить внимание великого князя, после чего затараторил объяснение. – В два раза дешевле Максима будет. Вес в три раза меньше будет, а если со станком учитывать, то и во все девять раз точно сможет обыграть максима. Эффективная дальность метров семьсот, а если прицел Мосина поставить, то и вовсе на километр можно будет лупить. Патроны можно либо лентой тянуть сплошной, либо по сотне в барабан запихивать. Да, охлаждается не столь быстро, но ствол толстый, так что от нескольких очередей не покосится. Конечно, лучше длиннющими очередями не лупить, а то ствол перегреется, но за остальным всё гораздо лучше. Тем более, что разработка наша – отечественная. Англичане если обидятся, то и лицензию могут попытаться отобрать, а здесь всё наше, от приклада до патрона.

– Лягается он сильно. – решил вставить в мою быструю речь один из генералов, раздражённо глядящий на успевший прогреться пулемёт. – Лёгкий больно.

– Не без того, – я согласился, переведя взгляд с брата монарха на говорящего генерала. – Вот только иначе придётся новый патрон выдумывать, а под него нужно новые производственные линии выделять, а пулемётами нужно многих вооружать. Банально невыгодно будет новую производственную цепочку создавать. Если война скоро, то нам необходимо как можно больше насытить войска вооружением, а уж потом будем рассуждать, что, как и где делать. – я постарался говорить как можно более уверенно, добавляя в голос закалённой стали, после чего вновь переместил вектор своего внимания в сторону великого князя. – Если пожелаете, государь, то могу переправить проект на переделку. Могу улучшить патрон, сделать совершенно другой калибр. Создам нечто промежуточное между винтовочными калибрами и пистолетным, но, ваше императорское величество, времени на это понадобится прилично и дополнительное финансирование надобно будет запросить. Если хотите моё личное мнение услышать, то нецелесообразно это будет.

– Соглашусь, князь. Предоставь пять единиц войскам на полевые испытания и приступай к дальнейшей работе. У тебя оружие справным вышло, а огрехи, которые есть, исправить можно будет. Нам сейчас нужно хорошее оружие, и у тебя оно получается, князь. – Александр Александрович пожал мне ладонь. – Работай, потомок Ермака, и пусть удача преследует тебя!

Глава 16

Триумф нужно было отметить, а потому я вместе с Сергеем Ивановичем Мосиным и Константином Эдуардовичем Циолковским двинулись внутрь одного из лучших столичных ресторанов. Заведение «Яр» встретило нас не только золочёными дверьми, но и гулом элитного цыганского хора, ураганом выступающих на сцене из толстого тёмного дуба. В воздухе витал густой аромат жареного мяса, редкого и критически дорогого трюфеля и дорогого кубинского табака. Хрустальные люстры «Яра» дрожали от мощных голосов восточных темноволосых и черноглазых певцов, а по паркету скользили официанты в белоснежных перчатках, неся исключительно на серебряных подносах икру, устрицы, бутылки французского шампанского. Наш столик, заранее заказанный Мосиным, располагался в углу зала. Выбор был более чем логичным – можно было посидеть в хорошем заведении весьма приятно, говорить свободно, но при этом не попадаться на глаза посетителям.

Первым делом нам на стол подали литровую бутылку водки. Она была кристально чистой, с холодным узором на стекле гравированного графина, окружённого серебряными ведёрками со льдом. Рядом выстроились закуски: блины с красной и чёрной икрой, тёмно-рубиновый строгановский бефстроганов, хрустящие солёные грузди, дымящиеся раковины устриц на колотом льду.

Мосин, обычно весьма скупой на жесты, с непривычной скоростью налил всем по первой стопке, оставив ровно полтора миллиметра от края. Первый тост был краток – просто звон стеклянных рюмок и понимающие взгляды оружейников.

Водка с непривычки обожгла горло. Обычно, если приходилось выпивать, то я старался вливать в себя алкоголь с небольшим процентом спирта либо старательно миксовал, добавляя нечто более мягкое, чтобы быстро не пьянеть и не терять концентрации. Сейчас же, будучи в окружении учёных и конструкторов, которые происходили из самого обычного люда, было бы слишком странно выпивать коктейли, а не чистую водку. Впрочем, как только алкоголь смазал пищевод и оказался в желудке, сразу стало теплее, а напряжение последних нескольких дней постепенно принялось таять.

Циолковский, обычно погружённый в свои сложные математические и физические расчёты, сегодня больше не напоминал каменное изваяние, а будто ожил. Его глаза, обычно устремлённые куда-то в одному ему неведомые математические дали, с интересом разглядывали зал. Внутри зала сверкали тысячами звёзд дорогие дамские украшения, сверкали мундиры многочисленных военных.

Учёный-ракетчик в тот вечер впервые попробовал устрицу. Сначала по его лицу пронеслось неприятие сего морского деликатеса, но практически сразу потянулся за второй. Сразу стало понятно, что подобные гастрономические необычности он себе ранее не позволял. Впрочем, это было неудивительно, поскольку Константин Эдуардович был представителем суровой русской науки, а не изнеженной богемы, отчего обычно обедал очень скромно.

Наблюдая за ракетчиком, я подозвал одного из официантов и сделал заказ. Неожиданно сильно захотелось шампанского – не сладкого, который был столь сильно любим в светских салонах, а сухого, по-зимнему холодного, с едва уловимой горчинкой. Никогда раньше не любил этот игристый напиток, но вот сейчас, поставляемое прямиком из одной из известнейших французских провинций, оно было весьма недурственным на вкус.

Когда холодный напиток наконец привезли, пробка выстрелила в потолок, со стуком отрикошетив от потолочных панелей. Молодая и симпатичная официантка взвизгнула, уворачиваясь от неожиданного пробкового снаряда, отчего даже обычно серьёзный Мосин громогласно рассмеялся.

Подали горячее – сочного фазана под трюфельным соусом, томлёную телятину с ароматными кореньями, дичь с брусничной подливкой. Все сразу принялись за еду. Сегодня все ели с большим аппетитом, словно компенсируя все те дни, когда, полностью забыв о пище, утыкались в чертежи. Впрочем, даже сейчас Циолковский что-то самозабвенно чертил на салфетке. С моего угла этого не было видно, но я не стал мешать – учёный всегда остаётся верным науке.

Бутылки сменяли одна другую – за шампанским последовало тяжёлое, как их победа, бордо, затем лёгкое, как будущее их изобретения, бургундское. В зале разгоралось веселье: цыгане сменились оркестром, и под вальс пары закружились по паркету. Я, обычно избегавший танцев, вдруг почувствовал желание встать и присоединиться к этому движению, но вместо этого просто откинулся на спинку стула, наблюдая, как Мосин, раскрасневшийся, спорит с Циолковским о чём-то, размахивая вилкой.

К полуночи, когда ресторан достиг пика своего шума и блеска, подали десерт – воздушный суфле, шоколадные трюфели, засахаренные фрукты. Я заказал арманьяк – выдержанный, тёмный, пахнущий дубом и временем. Мы пили его медленно, уже не празднуя, а скорее осознавая, что сегодняшний день – один из тех, что запомнятся навсегда. Даже Циолковский, обычно говорящий о космосе, молча смотрел на пламя коньяка в бокале, словно видя в нём далёкие звёзды.

Когда ночь практически заняла свои владения на небосводе, я в полной мере смог ощутить опьянение. Мысли уже были не чёткими, стройными, аккуратными, а слишком мягкими и лёгкими. Не хотелось соображать, придумывать планы на будущее, думать о прошлом. Переругивания двух учёных-оружейников сейчас были просто идеальным развлечением. Полноценно они не ругались, скорее просто излишне громко рассуждая по отстранённым темам. Всё же за последние несколько недель и даже месяцев, которые они провели под железо-стеклянной крышей центра «Марс», они успели в значительной степени подружиться между собой.

Я прямо-таки наслаждался их рассуждениями. Меня не волновали технические термины, какие-то предположения, а потому я просто облокотился на спинку стула, едва ли не закинув руки за голову, как это делал один очень умелый мошенник времён девяностых годов того века, где я оказался не по собственной воле. Однако где-то на грани сознания чувствовался некий раздражитель. Какое-то время я старался не обращать на него внимания, тем более что опьянение придавало сознанию состояние успевшего полежать киселя, но раздражение, пробиваясь через плотный туман успевшего насесть на мозг алкоголя, всё равно заставляло обращать на себя внимание.

Мой взгляд блуждал по залу ресторана. Благо, расположился я достаточно удобно – прямиком в углу. Обнаружить причину отвлечения удалось не сразу, тем более что его мундир практически сливался в одно цветовое пятно многочисленных военных, которые сегодня праздновали в здании. Пришлось сосредоточиться, полностью превратиться в зрение, чтобы распознать человека. Пришлось секунд двадцать таращиться на этого незнакомца, прежде чем признать в нём одного из офицеров, который только сегодняшним утром присутствовал на демонстрации моего пулемёта и примитивной системы ракетного огня Циолковского. Фамилии его мне припомнить не удавалось. Я вообще с большими проблемами запоминал бесчисленное число военных, конструкторов, прислуги, которые были в центре. К тому же с некоторыми мне пришлось столкнуться разве что по одному разу, а потому никакой необходимости в заполнении головы лишними данными.

Семёнов! Из памяти фамилия этого немолодого уже офицера выплыла неожиданно. С ним мне напрямую взаимодействовать не приходилось, но запомнил, что он принадлежал к клике консерваторов. Нет-нет, он не был тем казацким атаманом, который во времена великой и ужасной Гражданской войны лютовал в Забайкалье, но вот в тяжёлом характере и жестокости ничем усатому любителю японской власти не уступал. Он происходил из пехоты и успел отметиться в подавлении протестов южных регионов Персии. Само собой, не всем южанам нравилось русское господство над их страной, вот и пытались они хоть как-то проявлять собственное недовольство, зачастую используя в качестве своего аргумента не безобидные транспаранты и плакаты, а винтовки и любое оружие, которое оказывалось под руками. Само собой, что нерегулярное ополчение, вооружённое чем попало, не могло дать нормального боя профессиональной русской армии, вдоволь успевшей навоеваться в горных регионах Кавказа и Средней Азии. Потому-то персы прибегли не к полноценным боевым столкновениям, а к очень необычной, но упёртой партизанской тактике. Делал древний народ всё по науке – резал линии снабжения, атаковал малыми группами армии на марше, проводили агитацию для обычных жителей и прятались в самых отдалённых районах, пользуясь знаниями складок местности, которых было в достатке.

В общем-то говоря, армия в значительной степени успела натерпеться от партизан, несмотря на опыт завоевания Кавказа. Сражались обе стороны ожесточённо, но когда одним из главных назначали того самого Семёнова Игната Тарасовича, то ситуация изменилась кардинально. Как только он заступил на свой командирский пост, то принялся с необычной жестокостью давить сопротивление персов, используя откровенно драконовские методы: бил по кишлакам из артиллерии, приводил высшую меру наказания для каждого, кого подозревал в содействии партизанам и использовал местных же жителей, лояльных шаху, признавшему подданство Империи. Ему хватило всего пары лет для того, чтобы окончательно уничтожить сопротивление южных горцев. Получилось кроваво, но, стоит отдать ему должное, эффективно. Сейчас же генерал находился в столице, а Персия оставалась лояльной. Небольшие выступления карались уже местными шахскими войсками, а прямого вмешательства армии России не требовалось.

Вот этот вот опытный и кровавый генерал сейчас смотрел на меня волком. Казалось бы, мы были в одной лодке – я старался облегчить войну для солдат, которых ему-то и придётся вести на фронт. Мне было откровенно непонятно, по какой вообще причине он меня настолько сильно недолюбливал. Я также не понимал, но лицо этого Семёнова, побагровевшее от распитого алкоголя, явно намекало на желание найти конфликт и сделать это как можно быстрее.

Когда военный поймал на себе мой взгляд, что-то быстро сказал своей компании за столом, после чего поднялся и двинулся в мою сторону. У меня же в кровь впрыснулся адреналин, и сознание немного прояснилось. Зрение стало более чётким, мысли перестали тянуться бесконечным мягким облаком, а рука потянулась к бедру. Кобура не покидала моего пояса даже во время таких культурных мероприятий. К тому же там сейчас располагался пистолет моей собственной разработки, который я ещё не успел представить армейской общественности.

– Эй, князь, не против, если я с вами тут посижу?

Семёнов был пьян настолько, что языком ворочал с большой тяжестью. К тому же он окончательно позабыл об аристократической субординации, полностью пропустив уважительное обращение. Сам жестокий генерал происходил из мелкопоместного дворянства, а потому должен был обращаться ко мне в уважительной форме. Вот и выходило, что меня он сейчас фактически старательно пытался вывести на конфликт. По-хорошему, допускать такого поведения было нельзя, ведь это не просто бросало тень на честь русского офицера, но и вполне могло привести к небоевым потерям, поскольку каждый уважающий себя гражданин таскал при себе по короткоствольному оружию.

– И для чего же? – я хмыкнул, стараясь как можно тише снять пистолет с предохранителя. – Если чтобы водки выпить, то закончилась она у нас.

– А не слишком ты, Ермаков, наглый? С тобой боевой офицер выпить хочет, а ты его прогоняешь, будто девку крестьянскую. Нехорошо так делать, Игорь Олегович, ой как нехорошо.

Циолковский замер, его глаза расширились от страха. Мосин, напротив, сжал кулаки, готовый в любой момент встать на мою защиту. Всё же, несмотря на возраст, он оставался боевым офицером, который успел нюхнуть пороху и товарищей своих отпускать без помощи не собирался.

– Да я и не пальцем деланный, Игнат Тарасович. – я хмыкнул и кашлянул в кулак, маскируя этим тихий щелчок флажка предохранителя. – Не одному вам пришлось кожей рисковать, так что давайте, как ветеран с ветераном, не будем лишний раз конфликтовать. Думаю, его императорское высочество будет очень недоволен, если его драгоценный военачальник и конструктор не будет ладить друг с другом.

Прошло несколько мгновений, и Семёнов рассмеялся. Хохотал он от души, опёршись на полные колени. Сидящие рядом со мной учёные не понимали причин столь удивительного веселья. Циолковский вовсе при себе оружия не носил, отчего ещё сильнее опасался конфликта.

– Ты и ветеран? – генерал утёр слёзы указательным пальцем, наконец прекратив хохотать, но успев привлечь к себе внимание практически всех посетителей ресторана.

Я мельком глянул на охрану заведения. Там стояло несколько крупных ребят с увесистыми деревянными дубинками, внутренности которых были высверлены и вместо дерева был залит свинец. Однако, несмотря на свою внешнюю грозность, регулировать конфликт они не собирались, стоя в стороне. Вполне возможно, что опасались они очень ощутимых санкций со стороны армии, представителей которых вокруг было достаточно, а может, просто надеялись на то, что конфликт разрешится сам по себе.

– Не позорь имя Русской Армии, Ермаков! – воскликнул генерал, ткнув в мою сторону вытянутым указательным пальцем. – Ты не имеешь ничего общего с настоящей армией. Или ты думаешь, что полтора месяца попрятавшись от мексиканцев по горам и пустыням, ты стал настоящим бойцом? – гонор в голосе Семёнова стал набираться слишком уж ускоренными темпами. – Или твои новомодные пукалки дают тебе такую честь⁈ – он выпятил вперёд грудь, показывая несколько колодок, полностью забитых медалями и орденами. – Я проливал кровь и вёл солдат в бой, когда ты ещё под стол ходил и сопли на кулак наматывал. – на секунду мужчина замолчал. – Ты задел офицерскую честь, так что я вызываю тебя на дуэль прямо здесь и прямо сейчас. Поднимайтесь со своего места и решим же наше разногласие как мужчины. Я научу тебя, щенка, уважать офицерскую честь!

Дуэли были запрещены уже давно. Причин для этого было несколько, но суть заключалась не в том, почему нельзя было более двум офицерам стрелять друг в друга, а в том, что за это будет серьёзнейшее наказание. Причём чем выше было положение одного отдельного человека, тем сильнее будет это самое наказание. Если младшего офицера могли просто провести через строй солдат, которые будут сечь его розгами, то вот офицера высшего рода может ожидать длительный срок в заключении, а с куда большим шансом могут отправить в ссылку на холодный дальний Восток или Аляску. Конечно, всё это при условии, что никто не пострадает, что случалось не всегда.

– Хотите отправиться ко льдам Таймыра? За один вызов на дуэль вас уже могут понизить в звании, а может и отозвать часть наград. К тому же не забывайтесь, генерал. Я уважаю ваш опыт, за то, что русские солдаты теперь не умирают на чужих берегах, но если продолжите оскорблять меня, то пуля у меня всегда в патроннике. Попрания собственной чести не прощу никому. На первый раз я прощу ваши нелестные слова, пропущу их мимо ушей, но если вы посмеете повторить их, то пеняйте на себя, генерал. Вскорости нас наверняка ожидает новая война, и потому важно иметь умелых генералов, но если для вас пьяное развлечение важнее триумфа русского оружия, то вы отправитесь либо в очень длинную ссылку, либо в ледяную могилу навечно.