Текст книги "Оружейник Империи (СИ)"

Автор книги: Илья Городчиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Дополнительно перемотав рану ещё одним куском одежды, я откинулся на борт корабля, надеясь, что короткое пленение прекратилось и можно будет отдохнуть по-человечески.

Глава 13

– Вы вправду хотите мне сказать, что вы действительно являетесь князем Ермаковым?

Справиться с толстолобостью отечественных аппаратчиков по плечу далеко не каждому. Казалось бы, отступи ты на пару минут от собственных убеждений, попроси своего помощника проверить полученную информацию, но ведь нет – будет стоять на своём до самого конца. При этом ведь я не оказывал никакого сопротивления и даже больше – помог в схватке с противниками государственного режима и сподвижниками иностранных интересов. Правда, главного вражеского шпиона в ходе всё той же схватки устранили парой пуль в затылок. Конечно, стоило бы оставить его в живых, ведь подобного рода «язык» был крайне важен для внешней разведки, но в пылу схватки на речном баркасе я вовсе позабыл о стратегических интересах.

О том, кто же я такой, вопросы я слышал уже раз этак в десятый, и не менялась даже интонация, хотя прошло не больше полутора часов.

По лицу следователя можно было увидеть, что он с большим удовольствием бы сейчас отправил меня в каземат, но то упорство, с которым я отстаивал свою принадлежность к княжескому роду, явно заставляло его задуматься. Вот и выходило так, что оба мы теперь напоминали толстолобых баранов, бодающихся и не уступающих друг другу. Однако в моём случае не было вообще никаких доказательств, тогда как полицейский имел на руках все документы, подтверждающие наличие власти.

– Ага, именно князь. Отправьте весточку опричникам. Они вам быстро объяснят, кто я такой и почему оказался в таком виде.

– Зачем мне важных людей беспокоить? Никаких подтверждений у тебя нет, документов нет, а всех людей на корабле перестреляли. Я вот на тебя дело повешу за убийство полицейского – и дела с концом. Суд у нас на расправу очень скор.

– Опричники-то сдерут, но если до Его Императорского Высочества дойдёт весть о том, что оружейник Ермаков находится в отделении полиции, а некий полицейский не собирается его отпускать, то тогда подземелья Опричнины покажутся тебе райским курортом Краснодарского края.

– Чего? – по лицу было видно, что полицейский опешил, а затем принялся багроветь. – Ты мне ещё угрожать вздумал⁈

Мужчина хотел было схватиться за лежащую перед ним деревянную дубинку, как тут единственная дверь открылась. Внутрь помещения вошёл растерянный полицейский младших чинов, а за ним – высокий мужчина с точёным, словно из камня, лицом и кожаной прямоугольной сумкой на поясе. Ощущалось, что полицейский этого мужчину откровенно побаивался, заметно пригибаясь и старательно вжимая голову в плечи.

– Ваша светлость, к вам человек. Говорит, что срочно, – молодой полицейский перевёл взгляд на дознававшего меня офицера. – Господин полицейский, прошу вас быстрее освободить князя.

Я выдохнул, понимая, что ожидаемая помощь наконец прибыла. Опричник прибыл неизвестно когда и откуда, но очень вовремя. Он выглядел более чем серьёзно, и было понятно, что обычные полицейские не станут перечить внутреннему разведчику. Для власть имущих в этом не было ничего хорошего, тогда как для меня это было настоящее спасение. Хотелось как можно быстрее свалить, освободиться от успевших уже надоесть наручников, но офицер будто специально копошился, дёргая связку ключей на широком кольце.

– Отбудете со мной, ваша светлость, – беспрекословно заявил опричник, положив передо мной мой паспорт.

Мне не сразу стало понятно, что это был совсем другой паспорт. Изначальный его вариант был очень давно утерян в резком нападении. Даже фотография была один в один схожей с оригинальной. Пожалуй, единственное, что вообще сильно отличало один документ от другого, так это отсутствие пятен ржавчины вокруг скрепок, соединявших листы между собой.

– Я могу возразить, офицер?

Мою ухмылку офицер внутренней разведки пропустил стороной, после чего мы двинулись из полицейского участка. На выходе очень грустный и явно осаженный полицейский положил мне комплект весьма недурственной одежды. Конечно, княжескому положению подобная одежка не подходила от слова «совсем», но остатки привычек среднего класса я не утратил, отчего натянул полученную одежду и наконец вышел из успевшего осточертеть участка.

Опричник сразу же сел в машину, запаркованную подле выхода. При этом он сохранял титаническое молчание. Не сказать, чтобы я сильно наседал на разведчика – успел наговориться с полицейским.

Не минуло и получаса, как мы оказались в новом здании, принадлежавшем другому силовому аппарату Империи – Опричнине. Там меня привели в просторный кабинет. Внутри меня ожидали не самые простые люди. Это был обрадованный казак Семён и неизвестный мне мужчина. Он был невысок, но очень широк в кости. Нет, это не отговорка людей с лишним весом, а вполне себе ощутимая действительность. Мужик был практически квадратным, а череп его напоминал скорее бильярдный шар, очень и очень хорошо начищенный усердным рабочим. При этом никаких указаний на его должность не было ни в форме, ни в глазах. Только по хмурому лицу и телу, не знавшему лишнего движения, можно было понять, что спутником моего телохранителя был офицер.

– Живой, княже!

Семён без притворства обрадованно поднялся со своего места и расставил руки в стороны, желая заключить меня в объятия. Правда, он вовремя догадался остановиться, вспомнив о различиях в статусе, а потому просто крепко стиснул ладонь в своих руках.

– А ты думал от меня отделаться? – я улыбнулся в ответ и похлопал казака по плечу. – Думал, что не увижу тебя больше. Как отбиться смог?

– Чудом, княже. Господь беду отвёл – никак иначе. Когда вас пленили, то они напор свой ослабили и в лес отступили. Нескольких людей оставили на поле боя, но и многие гражданские на поезде погибли. Слуги ваши догадались в вагоне забаррикадироваться, так что врагу ничего не досталось. Они чертежи сберегли и другую техническую документацию смогли сохранить, так что не печальтесь.

– Семён, раз вы наконец удостоверились, что князь ваш жив, то выйдите из кабинета. Мне надобно с ним лично поговорить, – поднялся сидящий рядом квадратный мужик.

Казак отвесил мне невысокий поклон, и пришлось сесть напротив незнакомца за единственным столом. Помещение точно не подходило для допросов, но что-то внутри подсказывало, что простой беседой ограничиться не получится.

Особист, сидевший напротив меня, определённо не любил торопиться. Он пришёл вместе с бумагами, которые неторопливо разбирал, изредка что-то пером помечая на них. Его спокойствие можно было назвать оскорбительным.

Тишина затянулась. Из-за усталости каждая секунда ожидания отдавалась назойливым гулом в висках. Я понимал, что этот разведчик не из тех, которые будут кричать или угрожать – его оружием было змеиное терпение. Когда офицер оторвал от бумаг взгляд, то в них не было ни злобы, ни беспокойства, ни любопытства, лишь ровная и неуклонная готовность выполнить возложенную на его плечи задачу.

Мужик толкнул ко мне кожаную папку с моей фамилией, именем и отчеством. Папка с досье была не особенно толстой, но что-то мне подсказывало, что внутри было вообще всё: связи, переписка. Возможно даже, что слова, сказанные по неаккуратности в светской беседе. Офицер же перелистывал страницы без спешки, словно дозволяя мне осознать, насколько сильно я нахожусь под колпаком государства.

Тишину кабинета нарушила пролетевшая за окном и гаркнувшая ворона. Квадратный отложил перо и сложил руки на столе. Его вопрос, который он наконец соизволил озвучить, был тихим и ровным. Я также отвечал ему взвешенно. Наш разговор можно было назвать полноценной игрой двух взвешенных умов. Никто не торопился разбрасываться аргументами, выкидывать имеющиеся доказательства. Я изворачивался как мог. Кажется, что даже уж на раскалённой сковороде двигается не с такой скоростью и спешностью, с какой это делал я. Сам дознаватель же явно пытался продавить меня, но об успешности таких действий он мог только мечтать. Конечно, я не был лучшим переговорщиком, но даже так это был далеко не первый разговор с особистами, который мне пришлось провести за последние несколько месяцев.

– Ну что же, княже, на поезде в столицу двинем?

Я посмотрел на казака, стараясь распознать в его словах издёвку. Подобные небольшие шалости я был готов позволить своему телохранителю, тем более что с поездами у меня ситуация действительно была не самой лучшей. Вот один персонаж польского писателя сильно не любил порталы, а у меня подобная ситуация наблюдалась с…

– Давай-ка лучше иным способом двинемся, Семён, – ухмыльнулся я, усаживаясь в машину одного из городских извозчиков. – Насколько мне известно, компания Челядова совершает рейсы своих дирижаблей от Ростова к Самаре, а затем и в столицу. Если мне память не изменяет, то каждые два дня совершаются рейсы, так что лучше мы по воздуху двинемся. Как-то намного безопаснее будет в моём случае.

Следующее утро было холодным и лишённым тумана. Воздух был прозрачным, словно тонкий лёд, готовый треснуть от первого луча солнца. Над аэродромом возвышался исполинского размера силуэт дирижабля – серебристый, обтекаемый, с твёрдым, но лёгким алюминиевым каркасом, скрытым под оболочкой плотной прорезиненной ткани. Его гондола, подвешенная словно изящная раковина, сверкала свежей краской, а по борту золотом были выведены буквы: «Святогоръ». Шрифт был адаптирован под старые письмена, которые писались в средневековых книгах времён феодальной Руси.

Я стоял на перроне, подняв голову, и чувствовал, как сердце начинает биться намного быстрее. Удары были всё чаще и чаще, но не от страха, а от предвкушения перед полётом. За последние несколько десятков лет за обе жизни мне доводилось летать на самолёте, но всё больше тогда мне приходилось спать, чтобы сберечь время и силы, но сейчас время было совсем другим, и можно было насладиться медленным пропиливанием над земным шариком.

Ступив по трапу на борт, я ощутил лёгкое покачивание под ногами – дирижабль наполнялся грузами и людьми. Внутри гондолы пахло деревом, кожей и едва уловимым запахом масла от двигателей. Узкий коридор вёл в салон, где уже сидело несколько пассажиров, но я сразу же прошёл дальше, к окну, желая запечатлеть каждый миг сего путешествия.

Внутреннее пространство гондолы дирижабля скорее напоминало салон роскошного железнодорожного вагона, нежели утилитарный летательный аппарат. Стены, обшитые тонкими полированными панелями, с искусной резьбой в виде виноградных лоз. Потолок был слегка изогнут, повторяя обводы корпуса.

Центральный салон, просторный и наполненный воздухом, несмотря на ограниченные размеры, был обставлен мебелью в стиле модерна двадцатого века – кресла с гнутыми спинками, обитые тёмно-зелёным сафьяном, низкие столики из чёрного дерева с инкрустацией перламутром. На полу – плотный ковёр с восточным узором, приглушавший шаги. У иллюминаторов, обрамлённых шёлковыми шторами цвета старого золота, стояли диваны с подушками из шанели, на которых так и хотелось расположиться с книгой, наблюдая за проплывающими внизу пейзажами.

В носовой части располагался курительный салон, отделённый дубовыми раздвижными дверями с витражными вставками. Здесь, среди кресел с глубокими сиденьями и низких столиков для карточных игр, витал лёгкий аромат дорогого табака и коньяка. На стене – точные часы швейцарской работы с маятником, отсчитывавшие время полёта, а рядом, в застеклённом шкафу, сверкали хрустальные графины и наборы для вина.

Кормовая часть гондолы была отведена под столовую – небольшой, но изысканно оформленный зал с круглыми столами, накрытыми белоснежными скатертями. Фарфор с гербом компании, серебряные приборы, хрустальные бокалы – всё говорило о том, что даже в небесах полагается соблюдать светские ритуалы. На буфетной стене висело зеркало в раме из чернёного серебра, зрительно расширявшее пространство.

Завершалось это летающее великолепие кормовым променадом – узкой открытой площадкой, огороженной полированными перилами, где особо смелые пассажиры могли стоять под самым хвостом дирижабля, ощущая ветер в лицо и наблюдая, как далеко позади остаётся проплывшая под ними земля. Здесь, среди блестящих медных деталей управления и аккуратно уложенных тросов, особенно остро чувствовалось, что «Святогор» – не просто транспорт, а воплощение человеческой мечты о покорении небес.

Раздалась команда, и с глухим рокотом заработали пропеллеры. Тросы, удерживающие у земли дирижабль, ослабли, и в тот момент, когда он оторвался от земли, я ощутил странное чувство невесомости. Казалось, что меня самого вырвали из оков привычного мира. Земля поплыла вниз, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Мелькнули широкие крыши ангаров, деревья, дороги – всё быстро уменьшалось, превращаясь в игрушечное. Сердце замерло на мгновение, а затем в груди разлилось тепло восторга. Я летел. Опыт был прекрасным, и сразу же вспоминались разнообразные книжки в стиле стимпанка.

Воздушное судно набрало высоту, и передо мною открылась панорама, от которой захватило дух. Бескрайние леса, изрезанные лентами маленьких рек и большой полосой Волги, поля, уходящие к горизонту, и крохотные деревни, словно рассыпанные чьей-то великой и необъятной рукой. Солнце же, поднявшись выше, залило всё золотым светом, и облака, проплывающие ниже, казались ватой, по которой скользила тень «Святогора». Я не мог оторваться от этого зрелища – мне теперь было доступно рассмотреть Россию такой, какой её видели лишь немногие живые существа в этой временной линии.

Через некоторое время дирижабль вошёл в полосу лёгкой турбулентности, и гондола слегка закачалась, будто корабль на волнах. Но это лишь придавало остроты ощущений. Я вышел на небольшую открытую площадку у кормы, где ветер бил в лицо, свежий и резкий. Вдох полной грудью, и в этот момент ощутилось, что с меня сбросили тяжесть нескольких прошлых тяжёлых деньков. Здесь, в голубой вышине, не было ни погонь, ни интриг, ни тревог – только бескрайнее небо и лёгкость не самого простого бытия.

Уже к полудню «Святогор» достиг средней небесной крейсерской высоты, и пейзаж внизу сменился: теперь это были лишь широкие равнины, перемежающиеся перелесками, а где-то вдали уже угадывались первые признаки приближения к столице – редкие фабричные трубы, дымчатые пятна пригородов. Я же вернулся в салон, где нам с Семёном белозубая официантка подала чай в тонком фарфоре с тарелкой душистых пряников.

Сидя в кресле у иллюминатора, я наблюдал за тем, как земля медленно плывёт под ногами, и рассуждал о том, что душа моя ощущает удивительное чувство прекрасного полёта.

Когда на горизонте показались золотые московские купола, воспетые во многих музыкальных произведениях шансонье, то я вновь подошёл к окну. Город расстилался внизу, огромный и многоликий, с извивающимися улицами-реками и площадями-озёрами. Дирижабль начал снижаться, и чувство лёгкости сменилось лёгкой грустью – не столь длинный полёт подходил к концу. Однако в сердце у меня было ощущение, что мир раньше действительно был намного больше. Транспорт был значительно медленнее самолётов, отчего можно было рассмотреть страну.

«Святогор» наконец пришвартовался, и трап опустился на землю. Я вышел из длинной гондолы дирижабля на твёрдую землю. Спускаясь, я на мгновение обернулся, взглянув на серебристого исполина, который подарил мне эти часы воздушной свободы. Где-то в глубине души мне уже сейчас было понятно, что это далеко не мой последний полёт.

Глава 14

К моменту моего прибытия в Подмосковье, где и был в короткие сроки перестроенный ранее конструкторский центр «Марс», заведение уже успело начать свою работу. Да, где-то ещё проводилось возведение зданий, работали строители, скрипели стрелами краны. Воздух был наполнен запахами свежей краски, древесины и металла – словно весь комплекс дышал энергией перемен. Где-то вдали слышались команды офицеров, а по периметру территории неспешно патрулировали солдаты с винтовками Мосина за плечами.

В конструкторском центре «Марс», как сказал один из офицеров: «Рождалось будущее русской армии». Здание было монументальным. Построено из красного кирпича с белыми оконными переплётами, увенчанное стеклянными куполами мастерских, больше напоминало столичный научный институт, чем полусекретное военное учреждение. Но за этим академическим фасадом скрывалась кипучая деятельность, где учёные, инженеры и военные работали бок о бок, создавая оружие, которое должно было изменить ход истории. Здесь сливались воедино наука и практика, теория и эксперимент, а каждый день приносил новые открытия.

Главный холл поражал сочетанием имперской строгости и индустриального величия. Чёрно-белый мраморный пол в шахматную клетку расходился лучами от центральной бронзовой плиты с гербом бюро – стилизованным изображением красной планеты, которую насквозь пробивал обоюдоострый меч. По стенам, облицованным тёмным дубом, висели портреты известных генералов и успевших отличиться на конструкторском поприще людей. Среди них я заметил и знакомые лица – тех, кто уже успел внести свой вклад в развитие оружейного дела. Их взгляды, застывшие на холсте, словно напоминали нам, молодым конструкторам, о высокой ответственности, которую мы несём. Даже чертежи некоторых единиц вооружения развесили по стенам коридоров, словно это были советские времена. Воздух здесь был наполнен запахами машинного масла, свежей бумаги и слабым, но устойчивым ароматом табака, который поджигали и курили практически все жители этого места.

От холла расходились три широких коридора, каждый со своей отдельной специализацией. Правый, обозначенный медной табличкой «Теоретический отдел», вёл в царство теоретиков с их чертёжными досками и длиннющими расчётами. Здесь, в просторных кабинетах с высокими окнами, заставленными моделями и приборами, трудились «алхимики войны» – учёные мужи, превращавшие абстрактные формулы во вполне себе конкретные смертоносные механизмы. На столах у них громоздились стопки исписанных формул бумаг, логарифмические линейки и первые механические арифмометры. Практически каждый пустой некогда сегмент теперь закрывали меловые доски, покрытые эскизами и начала чертежей.

Левый коридор, помеченный всё такой же медной табличкой с названием «Экспериментальные мастерские», уводил уже в страну металла и огня. Там, уже на подходе, слышался гул работающих мощных станков, прерывистый стук мощных молотов и шипение раскалённого металла, опускаемого в воду для закалки. Здесь, прямо в просторных цехах с мощными стенами и бетонным полом, где по рельсам катались пузатые тележки и подъёмные краны, идеи обретали свою плоть. Токарные и фрезерные станки, ряды тисков, горны и сварочные аппараты – всё было расставлено с отличной точностью, оставляя широкие проходы для тележек с заготовками. В дальнем углу, за металлической перегородкой, располагалась баллистическая лаборатория с необычными установками.

Но самое впечатляющее находилось в центральном коридоре, ведущем в «Зал испытаний». Пространство размером с небольшой ангар было оборудовано стрелковыми галереями, гидравлическими прессами и даже небольшой аэродинамической трубой. Здесь, под наблюдением специалистов в кожаных фартуках, новое оружие проходило проверку на прочность, точность и убийственную эффективность. Стены зала были покрыты звукопоглощающими панелями с пробковым покрытием, а пол – усыпан опилками, впитывающими масло и пороховую гарь. Правда, здесь ещё не было такого великого числа людей, поскольку конструкторы разного рода ещё не успели предоставить свои разработки на суд проверяющих. Впрочем, времени работы центра определённо не хватало, но пройдёт ещё несколько недель, а может и месяцев, как посыпятся разработки как из рога изобилия.

Дверь с латунной табличкой «Инженер-конструктор Ермолов И. О.» нашлась не сразу, но силами одного из младших офицеров мне всё же довелось отыскать свой небольшой кабинет. Сама дверь вела в просторное, но строго организованное пространство. Моё рабочее помещение совсем не походило на светские будуары, к которым я успел привыкнуть – здесь всё подчинялось работе. Высокие окна в стальных рамах пропускали ровный свет, идеальный для черчения, а на подоконниках стояли нужные для работы приборы.

Главным предметом интерьера был массивный дубовый стол, покрытый весьма неплохим зелёным сукном, как было распространено у военных. На столе царил весьма основательный беспорядок: чертёжные инструменты в кожаном футляре, стопки кальки с набросками механизмов, несколько перьевых ручек с разномастными наконечниками для линий разной толщины. В кабинете уже успел обжиться мой помощник, который сейчас где-то пропадал и своего начальника решил не встречать. Непорядок, точно непорядок, но делать было нечего.

В углу стола примостилась счётная машина «Пифагор» – прибор громоздкий, тяжёлый, но незаменимый для важных расчётов. Само собой, что можно работать по-старинке, прямо с использованием собственных математических способностей, но и перепроверить себя можно будет.

Слева от стола стояла вертикальная чертёжная доска с регулируемым наклоном. На ней был закреплён свежий ватман с контурами нового оружия – это был тот самый пулемёт, который Григорий смог исправить по моим замечаниям, отчего оружие приняло более привычный вид известного ещё в прошлой жизни пулемёта.

Правая стена представляла собой своеобразный «арсенал идей». На пробковой панели были приколоты многие и многие десятки карандашных набросков и вырезок из журналов. Похоже, что это были не только идеи самого Григория, но и вообще любой элемент, который может натолкнуть на новую здравую и не очень мысль. Под панелью лежали тетради в кожаных переплётах с расчётами и записями об испытаниях.

Особое место занимал небольшой токарный станок у дальней стены. Не настольная игрушка, а серьёзный инструмент, позволявший тут же проверять идеи в металле. Над ним висели ключи, напильники и другие инструменты, каждый на своём контуре, как в мастерской часовщика. Рядом – шкаф с образцами материалов: стальные пластины разных марок, куски оружейной древесины, даже экзотический алюминий, который только начали применять в оружейном деле.

Сложно было представить, сколько государство вложило денег в этот комплекс, но явно старались обеспечить чем только возможно и необходимо для произведения идей. Конечно, сейчас конструкторы ещё были свежими, а потому способными проводить мощные мозговые штурмы, отправляя на белые ранее листы множество идей. Я был уверен, что сейчас работают вообще по всем фронтам: личное стрелковое длинноствольное и короткоствольное вооружение, артиллерийские орудия, авиация, морской и речной флот. Не имею ни малейшего понятия, что вообще может дальше произойти, сколько будет действительно достойных предложений от нагнанных в центр учёных, но факт всё равно остаётся фактом – мысли всё равно будут.

– Ваша светлость!

Пока я осматривал свой кабинет, то внутрь ворвался Григорий. Парнишка на этот раз был более ухоженным, но безумие из глаз никуда не уходило. По парнишке ощущалось, что он готов прямо сейчас разорваться от новостей, которые ему хотелось передать мне.

– Слушаю тебя, Григорий. Говори, не тяни кота за причинное место.

– С вами хочет поговорить Сергей Иванович! – Григорий едва не прыгал на месте. – Он вас в обеденной ждёт. Желает с вами пообщаться.

– Какой Сергей Иванович? – ничего не поняв, я переспросил, ставя взятую с собой сумку на край стола.

– Мосин, ваша светлость! Легендарный человек. Это же знать нужно!

В моменте я перестал понимать ситуацию. В моей временной линии легендарный оружейник умер в самом начале двадцатого века в Санкт-Петербурге, лишь немногим перейдя порог в полтинник. Здесь же он также успел отойти от дел, уйдя на заслуженную пенсию, отчего о его нахождении в полном здравии я ничего не знал.

– Чего же мы тогда стоим⁈ Идём же, Григорий!

Мы почти бежали по коридорам, обгоняя офицеров и инженеров. Каждый шаг приближал меня к встрече, которая, как я чувствовал, станет поворотной точкой в моей жизни. Григорий, запыхавшийся, но счастливый, то и дело оглядывался на меня, словно проверяя, успеваю ли я за ним. А в голове уже роились мысли: о чём захочет поговорить легендарный оружейник? Что он увидел в моих разработках? И главное – какую роль он готов мне предложить в этом новом мире, где технологии и традиции сталкивались в жестокой схватке за будущее?

Сергей Иванович Мосин встретил меня в обеденном зале центра, степенно попивая чай из аккуратного сервиза с царским гербом. Я протиснулся между столов с подносом в руках, где находился весьма скромный обед из нескольких булочек, которые уже только из-за запаха заставляли желудок недовольно ворчать.

– Можно присоединиться, Сергей Иванович? – я улыбнулся, стараясь проявлять как можно больше дружелюбия.

– Само собой, ваше сиятельство. – Мосин поднял на меня удивлённые глаза. – Сегодня вы решили отобедать в нашей простой столовой? Да ещё и без свиты? – оружейник сгрёб разложенные на столе бумаги в сторону.

Я усмехнулся, разломив кусок чёрного и вкусно пахнущего чёрного хлеба. – Вчера в бальном зале, сегодня в рабочей столовой. Мне очень полезно быть среди простого люда. Сами понимаете, что высшее общество не может принести такой простоты, которую даруют нам простые люди. – мой взгляд упал на листы, полные чертёжных линий. – Разрабатываете прицельные крепления для винтовок?

– Именно. – Мосин кивнул и, вооружившись тупой стороной вилки, стал объяснять мне значение линий. – Я внимательно прочитал отчёты о прошедших в Америке боях и опыте техасцев. Оказалось, что они формируют отдельные подразделения метких стрелков и вооружают их винтовками с оптическими прицелами. Вот и натолкнуло меня это на мысль, что нужно делать шаги в эту сторону. Технология производства моих винтовок уже давно отлажена, и можно в короткие сроки создать достаточное число модификаций для того, чтобы снабдить армию всеми необходимыми средствами дальнего поражения.

– Выражаю вам своё уважение, Сергей Иванович. – я улыбнулся, смотря на то, как винтовка приобретает знакомые изменения, которые я привык встречать раньше. – В будущем такие подразделения сыграют очень большую роль на театрах военных действий.

– Боюсь, что вскоре мои винтовки перестанут быть ключевым оружием. Последние ваши разработки уже составляют конкуренцию моему ключевому изобретению. – Мосин скромно улыбнулся.

– Зря вы так считаете. – я помотал головой. – Следующая война потребует от стран вооружать людей просто в беспрецедентных объёмах. А где напастись на мои автоматы патронами? В таких объёмах ни один завод не справится, тем более что сейчас они производятся очень скромными партиями на моей маленькой фабрике, а ваша винтовка уже больше десяти лет находится на вооружении. Считайте, что мои разработки сейчас предназначены для очень узкого круга бойцов, тогда как вы смогли разработать воистину отличную массовую винтовку. Да и изобретённый вами калибр будет способен прожить больше века.

– Вы мне льстите, ваша светлость. Патрон у меня вправду хороший, но через сотню лет, как говорит достопочтенный Константин Эдуардович, мы можем покорить космическое пространство. Возможно, что мы сможем создать человеческие поселения на других планетах, и вы думаете, что и в космосе наши войска будут вооружены оружием под разработанный мною калибр? – мужчина хохотнул, скрывая улыбку сухой ладонью. – Конечно, это всего лишь фантазии, но всё же…

– Более чем уверен. Я вам скажу даже больше, Сергей Иванович, моя новая разработка, а именно пехотный пулемёт, с которым может совладать всего один человек. Хотя, не буду слишком сильно перекладывать на себя все заслуги. – я перевёл взгляд на стоящего рядом Георгия, боящегося даже пошевелиться, но явно внимательно слушающего наш неспешный разговор. – Вот мой ученик. – я улыбнулся. – Парнишка очень умелый. Если я смог создать автомат под пистолетный калибр, то вот этот юноша смог создать целый пулемёт. Правда, в сталь и дерево мы ещё не успели его воплотить, но всё ещё впереди.

Мосин добродушно улыбнулся. По его лицу можно было увидеть, что он одновременно обрадован, но и несколько опечален. На какое-то время мужчина замолчал и посмотрел в содержимое собственной кружки, наполовину наполненной успевшим уже остыть чаем.

– Никогда бы не подумал, что на излёте шестого десятка буду думать о том, что моё время успело пройти. В моё время винтовка был настоящим триумфом, я сумел подвинуть оружейников прошлого, но короток век моего орудия. – Мосин устремил ко мне взгляд цепких глаз. – Сейчас пред мной стоят два умелых оружейника, которые смогут сделать новый виток в оружейном мире. Вы должны понимать, что делаете не просто новое оружие для русского солдата – вы заставляете создавать абсолютно новую систему. Это новая тактика, новая логистика, новые…

– Новые победы. – подвёл слова конструктора я и благодарно кивнул легендарному человеку. – Но вы же явно позвали меня не просто для того, чтобы воспевать мои заслуги, покамест отметившиеся лишь в одной войне совсем на другом континенте не с самой мощной армией.

– Именно. Я знаю, что во многом именно вашими силами создан этот центр. – Мосин сделал широкий жест руками. – Вот только вам стоит понимать, что многие из офицеров генералитета будут очень сильно цепляться именно за моё оружие. Да, она стоит на вооружении многих государств Европы и Азии, но вместе с тем мне ясно, что нельзя останавливаться на магазинных винтовках. Я предполагаю, что ваши задумки слишком сильно ограничены нашими экономическими условиями, а потому я готов поддержать вас. Так сказать, желаю передать вам эстафету главного оружейника Империи.

– О чём вы?

– Перестаньте показывать мне, якобы не понимаете, о чём вообще идёт речь, ваша светлость. – Мосин нахмурил брови. – Вы должны понимать, что верхушка нашей страны сейчас не едина. Мало того, что фактически правит страной не один правитель, а братский дуумвират, так и генералитет остаётся разделённым ещё сильнее. Вы должны были это ощутить во время оружейной комиссии, но ещё сильнее подобный военный раскол ощущается именно здесь, – палец оружейника ткнул в стол, явно указывая сразу на весь комплекс «Марс». – Ежедневно здесь собирается бесконечное множество офицеров разных чинов, и каждый пытается отыскать для себя союзников. Считайте, что при Великом Князе имеется целых две клики военных и конструкторов. Даже молодые офицеры иной раз пытаются удерживать за успевшие покрыться песком традиции. Считайте, что я выступаю здесь в качестве главы стороны модернистов. Конечно, не одна моя фамилия здесь является ключевой. Вместе со мной выступает ещё и господин Константин Эдуардович Циолковский.