Текст книги "Закон тридцатого. Люська"

Автор книги: Илья Туричин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Не перестанут, – вступился Степан Емельянович. – Товар государству принадлежит, оно им и распоряжается. А кому не нравится, кто темнить собрался, того мы – за ушко да на солнышко!

– Ба, да никак сам директор на разгрузке! А где же рабочие?

Никто не заметил, как во дворе появился Епишев.

– Здравствуйте, товарищ Епишев!

– Здравствуйте! Так где же ваши рабочие?

Степан Емельянович переглянулся с Люськой, ответил неопределенно:

– Скоро будут.

Епишев усмехнулся.

– Ну-ка, покажите мне ваши подвалы.

Степан Емельянович и Люська снова переглянулись.

– Ясно. Людмила Афанасьевна, отправьте машину.

Епишев вслед за ним спустился вниз на несколько ступенек. Степан Емельянович медленно открывал контрольный замок. По лицу его блуждала улыбка, он гнал ее. Скрипнула дверь. В подвале горела тусклая лампочка. В углу были аккуратно сложены рогожные мешки с компотом, у стены – штабеля ящиков с посудой и еще всякая тара. На тщательно подметенном полу посередине подвала стояли приставленные один к одному четыре ящика. На них в позе Клеопатры, облокотившись на локоть, возлежал дядя Вася, Он посмотрел на вошедших и встал.

Епишев сделал удивленный вид.

– Что он тут делает?

– Мышей ловит, – ответил Степан Емельянович.

– Я серьезно спрашиваю.

– А вы у него спросите.

– Вы что тут делаете? – повернулся Епишев к дяде Васе.

– Отсиживаю двадцать четыре часа… Напился…

Епишев рассердился.

– Значит, это правда, что вы в магазине солдатчину вводите?

– Ну зачем же так резко? Вас не совсем точно информировали. А с товарищем Ивановым у нас абсолютно джентльменский договор. Если напьется – в подвал на двадцать четыре часа. Надеюсь, что больше не придется сидеть.

– Но вы не имеете права! Вот он пожалуется…

– Ну что ж, вольному воля…

– Спасенному рай, – добавил дядя Вася еще не совсем устойчивым голосом. – Я кассационную жалобу подавать не буду.

– Идите наверх. Мы еще поговорим, – все так же сердито сказал Епишев.

– А сколько сейчас?

– Около одиннадцати.

– Не могу, – дядя Вася вздохнул горестно. – Срок не вышел.

– Да вы что, ненормальные? – вскипел Епишев.

– Срок не вышел, – твердо сказал дядя Вася. – У нас все по-честному.

Епишев повернулся и деревянной походкой вышел из подвала. Степан Емельянович молча последовал за ним.

Ни на кого не глядя, Епишев прошел через подсобное помещение прямо в директорский кабинет, сел в жесткое кресло.

– Черт знает что такое! Послушайте, Степан Емельянович, вы хоть понимаете, что это ни в какие рамки не влезает?

– А что ж мне прикажете делать? В милицию его отправить, в вытрезвитель? Он отличный работник, хотя и со слабостями человек. И вот над ним нехорошо подшутили, обидели. Понимаете? Я доказал ему, что не я и не коллектив его обидел. А за неверие в нас и чтобы протрезвился, послал в подвал.

– Кто же его обидел?

– Да полагаю, что тот же, кто успел и вам сообщить, что я ввожу солдатчину и превышаю власть.

Епишев побарабанил пальцами по столу.

– Но вы в мое положение войдите. Должен я как-то реагировать на сигнал.

– Это уж ваше дело. Вы начальство.

– Делаю вам устное замечание, – примирительно сказал Епишев и вдруг рассмеялся. – Ну, а Иванова-то, Степан Емельянович, может, амнистируете в честь, так сказать, прибытия начальства?

Степан Емельянович тоже засмеялся, приоткрыл дверь.

– Анисья Максимовна, позовите, пожалуйста, дядю Васю ко мне. Он в подвале.

– Знаю, – весело откликнулся Онин бас.

Дядю Васю ждали молча. Когда он пришел, Степан Емельянович подчеркнуто официально, но и не без иронии сообщил:

– По случаю прибытия к нам в магазин большого начальства, товарища Епишева, объявляю вам амнистию.

– Амнистию? – переспросил дядя Вася.

– Точно. Можете быть свободны.

– Ну, раз амнистия вышла – тогда можно. Тогда все по-честному. Спасибо. Пойду работать, – Он по-военному повернулся и хлопнул дверью.

– Всех будете сажать или выборочно? – пошутил Епишев.

– Это случай исключительный. А вообще-то наказывать за нарушение дисциплины будем. Конечно, не так, как дядю Васю… За всякое нарушение надо отвечать.

Потом Епишев попросил позвать Телегину и долго расспрашивал ее о комсомольском собрании. Что она сказала и как сказала. Как рабочие приняли ее предложение – создать общественные столы заказов. Затем стали обсуждать подробности.

– Торопиться не надо, – советовал Епишев. – Новое не может сразу стать привычным. Новое надо внедрять. Между прочим, некоторые товарищи считают ваши планы «авиационной диверсией» в торговле, заранее обреченной на провал. Так что вам придется все доказывать делом. Не спешите. Не развертывайтесь сразу на весь завод. Возьмите для начала два-три цеха. Надо все продумать до мельчайших подробностей: и как будете возить, разрозненными пакетами или целыми заказами, и во что складывать. Ведь заказы будут разные, большие и маленькие. И как их доставлять, чтобы путаницы не было лишней. А то вместо очереди в магазине будут стоять очереди в цехе.

– Эти вопросы и нас волнуют. Вот мы тут кое-что набросали. Давайте, Людмила.

Люська достала из шкафа толстую тетрадку в клеенчатом переплете.

– Это наш «бортовой журнал», – показал Степан Емельянович на тетрадь. – Все предложения, замечания, ошибки и недостатки решили фиксировать здесь. Копить опыт.

Епишев кивнул.

– Вот, – сказала Люська, перелистав несколько страничек, – Заказать сетки-корзинки триста штук. Это для начала. Я узнала, тут в одной артели неподалеку вяжут сетки из пластика какого-то разноцветного. Хорошо бы у них заказать. Каждому покупателю – сетку. Можно даже именную или номерную. По номеру заказа. Все в нее и будем складывать.

– Деньги на сетки есть?

– Нету. У завода попробуем попросить.

– Понятно.

– Теперь транспорт. Автомашина нам не нужна, да и дорого это. Надо, чтобы завод выделил электрокар. На нем и перевозить заказы.

– А дадут?

– Не знаю. Сегодня к ним пойду. Думаю, не откажут. Заводу-то выгода, – с жаром доказывала Люська. – Ведь если мы рабочим сбережем время отдыха и нервы, производительность труда повысится.

– Так уж и повысится! – Епишеву явно нравилась горячность Люськи.

– А как же! Может быть, на одном рабочем это мало заметно будет, а по всему заводу – еще как заметно!

– Ну что ж, самоуправцы, мне лично это дело по душе. Поддержим. Чем надо, поможем. Говорил я о вас в райкоме партии. Там тоже заинтересовались. «Пробуйте», – говорят. Так что держитесь!

Они еще немного поговорили. Степан Емельянович пожаловался на оптовые базы. Предупредил, что если они будут чинить препятствия, не будут завозить вовремя нужные товары, все дело может пойти насмарку. Торговля должна развиваться на взаимном доверии продавцов и покупателей – стало быть, товар должен быть вовремя и хороший. Иначе – назад в болото!

Когда Епишев ушел, Люська выдала товар в палатку Нине Львовне и отправилась на завод.

Пропуск Люське выписывали как старой знакомой.

– Зачастили к нам!

– На работу перехожу, по совместительству, – пошутила Люська.

Пока шла через двор к административному зданию, несколько человек поздоровались с ней. Это, верно, или ребята, которые были на собрании, или просто покупатели. И от этого она не чувствовала себя чужой здесь, на огромном заводском дворе, шла, по-хозяйски поглядывая кругом.

Навстречу двигался электрокар с металлическими болванками. Люська остановилась, последила, как неторопливо катится он на своих маленьких толстых колесиках. Подумала: «Нам такой кузов мал. Надо будет попросить, чтобы специальный сделали, пошире и с брезентовым верхом».

В приемной было пусто, только за письменным столом сидел молодой человек в кремовой рубашке с аккуратно повязанным галстуком. Серый пиджак висел на спинке стула. Прическа у молодого человека была ультрамодной, чуть взлохмаченной. Он сидел, вытянув под столом ноги, и сосредоточенно чистил ногти.

– Здравствуйте, – сказала Люська.

Молодой человек нехотя оторвался от своего занятия.

– Люська! Телегина! Вот так да!

– Лёдик! – Только сейчас Люська узнала своего одноклассника. – Ого, какой у тебя важный вид!

Лёдик встал, снял со спинки стула пиджак, надел его. Спросил, самодовольно улыбаясь:

– Ну как?

Люська оглядела его чуть насмешливо.

– Вполне! Экстра-люкс!

– Внешность надо уметь делать!

Зазвонил один из трех стоящих на маленьком столике телефонов. Картинным жестом Лёдик снял трубку, сказал, протягивая гласные:

– Хэл-лоу! Да-а… Хорошо-у… Переда-ам… – Положил трубку, спросил у Люськи: – Каким ветром?

– По мирским делам. А ты, я вижу, преуспеваешь? – Люська вспомнила спор на выпускной вечеринке: – Сел в экспресс?

– Как видишь. Личный помощник директора завода! Правая рука! Веду дела…

– Я-асн-о-у… – протянула Люська, чуть передразнивая Лёдика. – Послушай! А тебе не кажется, что это несколько дамское дело?

Картинная улыбка Лёдика потускнела.

– Отчего же? У больших людей подавляющее большинство референтов – мужчины.

– Я-а-сно-у, – снова пропела Люська. – Я надеюсь, что ты пропустишь меня к директору по старой памяти.

Улыбка совсем сошла с лица Лёдика. Он вдруг важно надулся, глаза погасли, остекленели.

– Сожалею, но сегодня Никодим Алексеевич принять не сможет. Мы готовим отчет для министра.

На столе что-то затрещало, зажглась маленькая лампочка.

– Минуту.

Лёдик бесшумно исчез за обитой коричневым дерматином дверью. Люське даже показалось, что он и не открывал дверь, а каким-то немыслимым образом просочился сквозь нее, растворился.

Так же бесшумно Лёдик возвратился, взял из ящика стола папку и снова таинственно исчез.

Люська решила последовать за ним, но – вот уж верно чудо! – дверь оказалась запертой.

С минуту Лёдика не было. Люська отошла от двери и села на потрепанный диван; жалобно пропели пружины.

Когда снова появился Лёдик, она спросила:

– Как же мне попасть к директору?

– Это совершенно невозможно! Директор принимает трудящихся, – он интонацией подчеркнул последнее слово, – только по понедельникам, средам и пятницам. Часы приема вывешены на двери.

– А если не по-личному?

– Можешь оставить письменное заявление.

– Ну и бюрократ же ваш директор!

– Некоторым несведущим людям свойственно принимать всякое проявление порядка за явление бюрократизма.

– И я принадлежу к этим несведущим людям, – подхватила Люська, – а посему не подлежу пропуску в кабинет директора по причине исключительной своей несведущности.

Лёдик покраснел.

– Знаешь, Телегина, ты всегда не очень умно шутила. И эти месяцы, что мы с тобой не виделись, нисколько не изменили тебя.

– Зато ты, наверное, каждый день ешь дрожжи.

– Дрожжи? – насторожился Лёдик.

– Вон как тебя раздувает. Смотри не лопни.

Люська повернулась и пошла к двери. Лёдик зашипел ей вслед, но что, она уже не слышала. Злая вошла она в комитет комсомола. Кроме Игоря Строганова, в комнате сидел Миша Кротов.

– Черт знает что за бюрократы ваш директор и его секретарша в штанах!

Строганов засмеялся.

– У нас сперва говорят «здрасте», а потом выкладывают страсти. Садись, Телегина. Взбаламутила народ, а сама в кусты?

– Как это в кусты?

– Очень просто. На собрании выступала, слова красивые говорила, а как до дела – тянешь. Ладно, ладно – не кипи, не чайник… Мы как раз о тебе с Мишей Кротовым говорили. Вы не знакомы?

– Знакомы, – сердито отрезала Люська.

Миша взглянул на нее и опустил глаза.

– Думаем ему поручить твое дело, – продолжал Строганов. – Он у нас организатор отличный, людей знает. Начнем поначалу с двух-трех цехов.

– И мы так думаем, – подхватила Люська.

– Ну, вот видишь! Так не возражаешь поработать с Кротовым?

– Почему ж… Он человек энергичный.

– А ты говорил, что Телегина с тобой работать не согласится. – Строганов похлопал Мишу по спине. – Ну, теперь давай выкладывай страсти-мордасти про бюрократов.

И Люська выложила.

– М-да… Все я никак этого парня расколоть не могу. Туманный он какой-то… Сейчас проверим. Может быть, и вправду директор просил никого не впускать? – Он снял телефонную трубку. – Маруся? Добрый день! Давненько не слышал твоего голоска… Болела? А как сейчас?.. Зайди после смены… Дай-ка мне, пожалуйста, Никодима Алексеевича… Спасибо… Здравствуйте, Никодим Алексеевич! Строганов. Тут вот товарищ Телегина пришла, представитель из магазина… Я вам рассказывал. Сможете принять?.. Спасибо… А то, по образному выражению товарища Телегиной, ваш «секретарша в штанах» в приеме категорически отказал… Ясно! – Строганов положил трубку. – Пойдем, Телегина, к директору. Будут с твоей секретарши штаны снимать за превышение власти.

Лёдик все еще чистил ногти, когда они вошли в приемную. Он встал, заслоняя собой дверь.

– Никодим Алексеевич занят.

– Он ждет нас, – сказал Строганов и, обойдя Лёдика, открыл дверь. – Заходи, Телегина.

Люська не удержалась и, проходя мимо, процедила Лёдику:

– Хэл-ло-у…

Директор завода Никодим Алексеевич вышел из-за стола им навстречу, протянул руку.

– Здравствуйте, товарищ Телегина! Я вас представлял более… солидной, что ли… – Он улыбнулся. – А вы нашим комсомольцам ровесница. Это хорошо. Отличные у нас комсомолята на заводе! Вы с ними подружитесь.

– Уже подружилась, – весело откликнулась Люська.

– Вот и отлично! Прошу садиться. Слушаю вас.

С некоторым страхом шла Люська к директору завода. Будет ли слушать? Вникнет ли в дело? Мало у него, что ли, забот? Но искренняя приветливость этого грузного седого человека, его мягкое оканье, открытая улыбка так располагали к себе, что все страхи Люськины улетучились. И снова, как и на заводском дворе, она почувствовала себя своим человеком, которого выслушают, которому помогут.

– Под каким же предлогом вас секретарь не пропускал ко мне? – спросил Никодим Алексеевич.

– Мы, говорит, отчет министру пишем.

– Так и сказал: «мы»?

Директор нажал кнопку на столе. Тотчас в дверях вырос Лёдик.

– Подойди поближе, Володя. Ты как себя чувствуешь? Не болен?

– Н-нет…

– Может быть, у тебя суставы болят или там мышцы?..

Лёдик растерялся.

– Н-нет как будто…

– Здоровый, значит, парень? – Никодим Алексеевич снял трубку. – Кадры… Решкин?.. Есть один здоровый парень. Найди-ка ему стоящую работенку… Ничего как будто пока не умеет. Научится… А вот он к тебе сейчас придет. А мне подыщи секретаршу. Только не в штанах, а нормальную, в юбке. – Он положил трубку. – Переключи телефон на меня и иди в отдел кадров. Там тебе подберут дело по рукам. Ты же мужчина, Володя! И имей в виду: с завода я тебя не отпущу. Я виноват, что послушался твоего отца и по старой дружбе взял тебя на эту «легкую» должность. Тебе надо, как я в молодости, стальные болванки в руках подержать. Тогда поймешь, что работать надо честно везде. Иди.

Лёдик как-то сразу сгорбился, сник и медленно подался к дверям. Люське вдруг стало жаль его. Когда он ушел, она сказала осторожно:

– А не очень вы круто?

– Крутую кашу есть легче… Так слушаю вас.

Люська рассказала Никодиму Алексеевичу о том, как они хотят организовать доставку продуктов по предварительным заказам рабочих завода прямо в цеха. Попросила выделить транспорт. И под конец разговора робко попросила:

– Не могли бы вы сетки заказать за свой счет?

– Что за сетки?

– Вот вы, скажем, закажете несколько видов товара. Мы все это сложим в одну сетку с номером. В ней вы и домой можете продукты унести, а утром вернуть. Или в свою сумку переложить. Ведь заказы-то надо заранее подобрать, чтобы очереди не создавать.

– И во сколько это, по-вашему, может обойтись?

– Не больше ста рублей.

– А сколько будет стоить рабочему заказ? На процентах ведь столы заказов работают. Так? Кажется, один процент с суммы заказа?

– Если вы дадите транспорт, чтобы подвозить заказы из магазина в цех, никаких процентов с ваших рабочих брать не будем.

– Так-таки и не будете? – весело спросил Никодим Алексеевич.

– Не будем. Фасовкой мы и так должны заниматься. Заказы будут выполнены в служебное время. Доставка – ваша. И нам и вам это выгодно. Какие ж тут еще проценты!

– Ну что ж, государственно подходите. А долг, как говорится, платежом красен. Как вы к нам, так и мы к вам. Сетки заказывайте. Оплатим. А вот с транспортом у нас неважно.

– Нам бы электрокар, – сказала Люська.

– Одного вам мало. Надо на дело перспективнее смотреть. Завод большой… Вот что, Игорь, собери-ка своих ребят в транспортном. Я недавно был там – поломанные электрокары в угол загнаны. На запчасти их растаскивают. А если наоборот? Им запчастей добавить? Может, и пригодятся? Прикиньте-ка там, электриков подключи. В понедельник доложишь на заводской планерке.

– Есть, Никодим Алексеевич!

– Еще что вам требуется?

– Пропуска на завод нашим работникам.

– Дайте список.

– Потом хорошо бы где-нибудь на видном месте витрину оборудовать. Мы бы там образцы продуктов выставляли. Подойдет человек и выберет, что ему надо.

– Возле проходной вас устроит?

– Вполне.

Никодим Алексеевич записал на перекидном календаре.

– Еще?

– Как будто все.

– Ну что ж, вижу – деловые вы люди. Если что срочно понадобится, звоните. И заходите. Надеюсь, новая секретарша будет добрее.

Директор потряс Люськину руку и проводил ее до дверей.

В приемной возле стола стоял Лёдик. На лице его застыло выражение растерянности.

Когда Люська вышла из кабинета, Лёдик бросился к дверям.

– Можно?

Из-за двери послышалось беспощадное:

– Я занят!

…С экскурсии на завод началось сближение людей в маленьком коллективе магазина. И подобно тому, как вдруг неожиданно увидели они по-новому своих покупателей, так увидели они и своих товарищей по работе.

Люська делала для себя открытие за открытием. Оказывается, Семен, что из мясного отдела, был в недавнем прошлом чемпионом области по тяжелой атлетике, но случайно сломал руку и с тех пор в соревнованиях не участвует.

Алексей Павлович более сорока лет собирает открытки-репродукции с работ художников и скульпторов. Отлично разбирается в живописи, и в музее, куда он как-то затащил Люську, его все знают и говорят с ним уважительно и почтительно.

Обе Иры из бакалейного отдела учатся заочно в торговом институте. Анисья Максимовна, или Оня, как ее почти все звали в магазине, очень любит детей. Все выходные дни она проводит в детском доме с малышами. Как-то она пригласила девушек из магазина, в том числе и Люську, и повела к своим питомцам. Детской радости не было конца. А Оня, счастливая, помолодевшая, сидела на диване, обсыпанная малышами, утирала раскрасневшееся лицо большим цветастым платком и довольно бормотала:

– Это все мои. Это вот Маринка, это Настенка, это Витюха, это Сережка…

Люське открывались прекрасные человеческие сердца, и она сама готова была распахнуть им свое.

В эти дни и случилось ЧП, которое очень больно воспринял весь коллектив.

Продавщица бакалейного отдела Саша Логинова обвесила покупателя. Покупатель ни слова не сказал ей, а вызвал директора. Степан Емельянович пригласил его в кабинет. Проверил. Действительно: и сахарный песок, и макароны, и манная крупа были отпущены с недовесом.

Покупатель, крепкий еще старик с короткой, немного всклокоченной бородой и густыми, такими же всклокоченными бровями, пытливо впиваясь маленькими черными глазками в Степана Емельяновича, настырно бубнил:

– Как же выходит? А? Культурно обслуживать собираетесь. На дому, так сказать. Заказики и все такое. А потом недовес! Выходит, каждый ваш пакетик перевешивать надо. А потом продавщицы – в кусты: это, мол, не я вешала, это другая. Так? И взятки, как говорится, гладки? Да ежели вы в глаза покупателя надуваете, то за глаза и подавно!

– Это недоразумение, – пытался оправдать продавщицу Степан Емельянович, хотя сам и не очень верил в это. – Может, у нее весы не в порядке. Люся, проверьте, пожалуйста, весы.

Люська вышла.

– Пошла щука щуку проверять, – ехидно сказал старик.

– Это вы напрасно, товарищ, – покачал головой Степан Емельянович.

Люська вернулась, у нее было растерянное лицо.

– Весы точные, Степан Емельянович.

В дверь просунулась Оня. Она протянула директору большую шоколадную конфету с приспособленной к ней черной ниткой.

– Вот! Говорила я ей, предупреждала: «Брось!» А она все равно ее подвесила.

– Ничего не понимаю, – сказал Степан Емельянович.

– А понимать нечего. Подвешивала она на нитке эту конфетину к весам. Лежит конфетина на прилавке – весы точно показывают, а скинешь ее пальцем – она и повиснет. На двадцать грамм разница. Отвесила товар – опять ее на прилавок.

– Механизация производства! – съехидничал старик.

– Вот, – Люська положила перед покупателем жалобную книгу. – Пишите. Опозорила нас Логинова. Весь магазин опозорила.

Старик покашлял в кулак.

– Написать нетрудно. Можно написать. А что толку?

– Мы ее накажем, – сказала Люська.

– А без этого, без жалобы, не накажете?

– Все равно накажем.

– Так зачем же писать, девушка? Потом вызывать начнете, протоколы там разные… Покоя не будет. – Старик нахмурился, и глаза его вовсе скрылись под клочьями бровей. – Нет. Не буду писать.

– Ваше дело.

Старик снова покашлял в кулак, взял свои покупки и ушел.

Вызвали Сашу.

– Как же вы посмели, Логинова, – обратился к ней Степан Емельянович. – Как у вас рука поднялась?

Саша залилась слезами.

– Я… я больше… никогда… Черт попутал…

– А я ни в бога, ни в черта не верю, – металлическим голосом говорил Степан Емельянович. – За свое преступление вы ответите. И прежде всего перед своими товарищами. Идите.

Саша ушла. И тотчас в кабинет ворвалась Нина Львовна. Вид у нее был такой, будто она пробежала без отдыха не меньше пяти километров и при этом за ней гнался по крайней мере уссурийский тигр.

– ОБХСС, – выдохнула она. – В магазине.

– Кто? – не сразу понял Степан Емельянович.

– ОБХСС…

– Ну и что?

– В магазине…

– И чего вы испугались?

– Милиция же!..

Степан Емельянович не выдержал, засмеялся.

– Это хорошо, что вы хоть милиции боитесь.

Нина Львовна посмотрела на него обезумевшими глазами, резко повернулась и выскочила из кабинета.

Тут уж и Люська не выдержала, прыснула в кулак.

В дверь постучали.

– Разрешите?

Вошел старший лейтенант.

– О, у вас тут весело! Здравствуйте! – Он протянул руку Степану Емельяновичу. – Старший лейтенант Ивин.

– Кольчиков, майор, увы, в отставке.

– Знаю, слышал. Здравствуйте, Людмила.

– Здравствуйте, Валерий Сергеевич!

– Чего вы меня так рассматриваете?

– Первый раз вижу в форме.

– Ну и как?

– Ничего. Подходяще.

Степан Емельянович пригласил сесть.

– Чем могу служить?

– Да ничем. Разрешите закурить?

– Курите, пожалуйста, – кивнула Люська.

Валерий Сергеевич щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил тоненькую струйку дыма.

– Слышал, перестраивать торговлю собираетесь?

– Собираемся.

– Мы в ОБХСС очень заинтересованы вашими планами.

– А мы жульничать не собираемся, – весело сказала Люська.

Валерий Сергеевич засмеялся.

– А у вас, Телегина, я гляжу, превратные понятия об органах милиции. Ведь мы не только пресекаем, мы и воспитывать должны. И помогать людям разбираться, что к чему. А иначе – какая же мы советская милиция. Вот вы будете заказы брать. Если вы обезличите продавщиц, откроете дорожку к злоупотреблениям. Могут найтись неустойчивые люди, воспользоваться обезличкой. Могут?

– Мы ж проверять будем.

– По нескольку раз перевешивать? – усмехнулся Валерий Сергеевич. – Уж лучше вы своим продавцам поверьте. Только не обезличивайте их. Пусть каждый за свою работу несет ответственность полной мерой. И проверять не надо будет. Совесть – лучший контроль честности.

– Мысль верная, – согласился Степан Емельянович.

– Пусть они расписываются на пакетах, которые взвешивали, – предложила Люська.

– Да это кустарщина, – возразил Степан Емельянович. – Может быть, штампы им заказать такие. Ну, как на заводе… Личная марка.

– Можно и так, – согласился Валерий Сергеевич.

– Надо будет с продавцами посоветоваться, – сказала Люська и помрачнела. – А у нас происшествие сегодня. Обвес.

– Нехорошо. И что ж вы предпринять решили? Протокол составить?

– Не знаем еще.

– Протокол, конечно, – вещь сильная. За протоколом штраф стоит, и суд, и тюрьма. А мы вот в милиции, честно говоря, не очень-то любим протоколы заводить. И не потому, что хлопотно. Людей жаль. Ведь среди виновных не только матерые жулики. Там и споткнувшиеся, и просто дураки. Не совсем понимают, что творят. Их учить надо. Из них еще можно настоящих людей слепить. А тюрьма да лагеря не лучшая скульптурная мастерская.

– Но наказать-то надо.

– Обязательно. Ни одного проступка без наказания. Вы посоветуйтесь с заводскими ребятами. С дружинниками. Они вам очень могут помочь. Ну, а в крайних случаях обращайтесь к нам без стеснения. На одной земле живем!

– Спасибо. Вопрос к вам, – Степан Емельянович осторожненько покосился на Люську. – Как с той девушкой будет, которая письмо написала?

– Она в больнице. Поправляется.

– Знаем. Мы ее навещаем.

– Это хорошо. Человеку очень тепло человеческое нужно! Если б мы иногда для людей душевного тепла не жалели, ей-богу, люди бы на сто лет дольше жили. А эту девушку – есть у нас такое мнение – не стоит к уголовной ответственности привлекать. То, что она обо всем написала, себя не пощадила, – это хорошо. Не погасили окончательно в ней совесть прохвосты. Не сумели. Хоть и запутали.

Когда Валерий Сергеевич ушел, Степан Емельянович как бы про себя проговорил:

– Никогда б не подумал, что такие душевные люди на такой, казалось бы, беспощадной работе.

Дружинники посоветовали вывесить в витрине «окно сатиры» по поводу ЧП.

– Разрисуйте эту самую Логинову в красках. Чтобы другим неповадно было. Такие окна сильно действуют. И главное – люди знать будут, что вы мошенников всяких и прочих там нарушителей сами строго осуждаете, что вы сами стоите на страже порядка. И люди вам верить будут.

После горячего обсуждения в магазине был создан «Комсомольский прожектор». На его обязанности возложили наблюдение не только за порядком в магазине, но и за хранением продуктов, за сбором заказов в заводских цехах – «вообще за всей жизнью магазина.

В тот же день в витрине появилось «окно» «Комсомольского прожектора». Под рисунком, изображавшим продавщицу с перекошенными весами, подпись:

 
Покупатель, осторожней
Покупай крупу на кашу!
Здесь тебя обвесить может
Наша Логинова Саша!
 

Нарисовать попросили Алексея Павловича, а подпись сочинила Люська.

Возле витрины останавливались покупатели. Заходя в магазин, спрашивали, которая тут Логинова Саша.

Но Саши не было. Она ревела в подсобном помещении, и ее пришлось подменять. Наказание было жестоким, но справедливым. И продавцы и покупатели почувствовали, что что-то необычное произошло в магазине. Будто гроза прошла, и стало чисто и светло.

Перед обеденным перерывом в магазин заглянул Валерий Сергеевич.

– Здорово наказали. Покрепче всякого суда. И другие поостерегутся.

Саша сидела в подсобном помещении. С работы уйти боялась и за прилавок не становилась. Все всхлипывала и вздыхала. Ей казалось, что здесь, в полумраке «подсобки», не так виден ее позор. Валерий Сергеевич подошел к ней:

– Плачешь?

Увидев милиционера, Саша еще больше перепугалась.

– Да ты меня не бойся. Я не за тобой. Выручили тебя товарищи. Сами наказали. А то бы милиции пришлось поработать, протокол, то да се.

– А… а… долго висеть… бу… бу… будет?

– Это уж у них спрашивай. Кто вешал, тот и снимет.

Глядя на плачущую, дядя Вася не выдержал, пошел к директору.

– У девки может в груди лопнуть. Конечно, оно по справедливости. И за мелочи бить надо – крупного не будет. А все ж хватит, думаю. Помучали. Я уж и то два раза «малыша» в руках держал. Тянет. – Он поежился. – Переживаю.

– Ты уж лучше, дядя Вася, переживай на сухую.

– Стараюсь.

К обеду по решению штаба «Комсомольского прожектора» «окно» сняли.

В тот же день Нина Львовна подала заявление об уходе. Нервы не выдержали…

Галю выписали. Она чувствовала себя окрепшей, но, когда вышла на морозный воздух, закружилась голова.

И тотчас кто-то подхватил ее под руку.

– Выкарабкалась?

Галя увидела незнакомого парня, отшатнулась.

– А ты не пугайся. Я тебя сюда привез, я тебя и встречаю. Меня зовут Миша.

Неподалеку засмеялись. Галя оглянулась. Возле такси стояла Люська.

– Поехали.

Галя пошарила взглядом по машине и вдоль улицы, будто искала кого-то.

– Садись, садись.

Они сели в машину, Люська назвала шоферу Галин адрес. Город был как-то по-особенному чист в своем белом наряде. Машины убирали снег.

Люська рассказывала про Сашу, про «окно». Галя слушала, искоса поглядывая на Мишу.

– Плакала она?

– Ужасно.

Галя вздохнула.

– Лучше пусть сейчас поплачет. Потом легче жить.

Подъехали к дому. Поднялись по лестнице. Люська ключом открыла входную дверь.

– Я у тебя тут прибрала.

– Ну, зачем же… Я бы сама.

– Уж очень тут пыли накопилось, пока тебя не было.

Галя удивилась, что дверь в ее комнату оказалась полуоткрытой. Вошла и остановилась на пороге.

Возле окна на стуле сидел Степан Емельянович и читал книжку.

Увидев Галю, он вскочил.

– Извините за вторжение.

Подошел, помог снять пальто. Галя увидела накрытый стол, и две розы в вазе, и бутылку вина… Вдруг ослабели ноги. Она доверчиво прижалась к широкой груди Степана Емельяновича и заплакала.

Он растерялся, стал неуклюже гладить ее волосы.

Миша отвернулся, посмотрел на Люську. Вот как у людей бывает!..

На ударной комсомольской стройке, в сборочном и в том цехе, где работал Миша Кротов, в конце смены общественные сборщики заказов раздали рабочим специально отпечатанные в типографии бланки.

– Во, анкеты целые, – шутили рабочие, с любопытством рассматривая голубые листки. – Фамилия, имя, отчество. Цех. Число. А где же холост, женат?

– Представляю, какого мне мяса принесут! Мне, скажем, на щи надо, а они – на котлеты. Мне – на котлеты, а они – на щи. Нет уж, лучше в очереди постоять да выбрать, какое надо, – сказала тетя Наташа, знатный машинист.

– А вы напишите примечание: прошу, мол, для щей или для котлет, – посоветовал сборщик.

– Примечание, говоришь, – недоверчиво покачала головой тетя Наташа. – Ну, ладно. Напишем. Для котлет. Мой муж котлеты обожает. – Она заполнила бланк заказа и отдала сборщику. – Гляди, чтобы все было как положено. С тебя спрошу!

– А я-то при чем, тетя Наташа! Я ведь не магазин!

– Мало что! А причастие имеешь!

После смены пачечки заполненных бланков оставили в проходной. Люська зашла за ними.

А с утра в магазине закипела работа. Пока дежурные продавцы отпускали товар покупателям, остальные развешивали продукты, выполняя заказы рабочих.

Кассиры подсчитывали сумму готового заказа.

Бумажные и пластиковые пакетики укладывали в пестрые сетки с номерами заказов.

Точно в назначенное время во двор въехали электрокары.

А через час прохожие с удивлением смотрели на странные машины, выкатившиеся со двора на улицу и направившиеся к заводским воротам. На крытых кузовах яркие надписи: «Магазин № 31 Райпродторга при Механическом заводе», «Берегите время!», «Пользуйтесь общественными столами заказов! Быстро! Удобно!»