Текст книги "Мастера и шедевры. Том 2"
Автор книги: Игорь Долгополов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
Врубель неподражаем в своих прозрениях. Он один.
В этом феномен растущей с каждым годом немеркнущей славы художника.
И. Левитан. У омута.
«ВАЖНА ВАША ПЕСНЯ»
XX век… Суровый. Насквозь пронизанный техникой и грохотом. Век рукотворных звезд-спутников, мерцающих на ночном небосводе. Как он бесконечно далек от недалекого прошлого, когда воздух не содрогался от рева самолетов, рокота огромных городов, воя эстрадных оркестров! Тогда тишина казалась естественной паузой в жизни каждого землянина.
Ныне природа все более и более удаляется от людей. Зеленый друг требует охраны и заботы, как и меньшие братья наши. Поэтому, как никогда ранее, особо дороги сердцам художники, тонко, поэтически ощущавшие окружающий мир.
Мастера, умевшие созерцать, слушать красоту, музыку пейзажа. И что самое ценное – выражать эти чувства в лирически наполненных полотнах.
Левитан. Живописец, оставивший одну из самых тревожащих душу страниц в летописи мировой пейзажной школы. Его холсты-строки одной чудесной поэмы – Россия. Много, много положил сил художник, прежде чем рифмы-картины сложились в эту необъятную по радужному многоцветью, лирически единую форму.
Исконно городской житель, он сумел остро, проникновенно отразить неброскую прелесть русской природы, воспел времена года. В его холстах необъятная Волга и родники. Луга, степи, лужайки. Лес, рощи, сады. Летний жаркий полдень и моросящий осенний дождь. Весенняя лазурь и синие сугробы. Все, все цвета Родины вместила клавиатура палитры мастера. Радость. Печаль. Смех. Горе. Все эти чувства выражены в трепетном лике пейзажа. Они безлюдны. Но в них живет сердце народа.
Художник любил читать вслух эти строки Чехова: «В синеватой дали, где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось; сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничною степью, глядели сурово и мертво; в их неподвижности и беззвучии чувствовались века и полное равнодушие к человеку; пройдет еще тысяча лет, умрут миллиарды людей, а они все еще будут стоять, как стояли, нимало не сожалея об умерших, не интересуясь живыми, и ни одна душа не будет знать, зачем они стоят и какую степную тайну прячут под собой».
Первозданная строгость… Какая-то изначальная мудрость в этой на первый взгляд пессимистической фразе.
Но нельзя не почувствовать величия самой природы. Далеко не равнодушной.
Ибо в самом молчании степи есть та сущность, которая стоит многих слов. Именно тишина возвращает человеку человеческое. Заставляет размышлять. Мечтать…
В умении без эффекта, без жеста сказать что-то глубоко спрятанное, затаенное, отдать эту тишину людям – одно из драгоценных качеств дара Исаака Левитана, человека сложного, ранимого… Зато как пронзительны, осязаемо щемящи его молчаливые, статичные, внешне спокойные мотивы!
«У омута».
Он написан недалеко от Затишья. Когда-то там было имение Берново, принадлежавшее баронессе Вульф. Живописец бродил в его окрестностях и однажды увидел ветхую плотину. Заводь. Отражение деревьев… Мотив ему показался.
Сама баронесса поведала легенду об этом страшном месте. Оказывается, здесь бывал Пушкин, когда гостил в имении Малинники. Великий поэт записал рассказ о трагедии, случившейся у заброшенной мельницы. У старика-мельника – любимая дочь Наташа. Красавица и шалунья. А у деда баронессы Вульф – конюший. Сама судьба свела их. Наталья уже ждала младенца. Какой-то холуй донес об их любви барину. Конюшего секли. Полуживого отправили в солдаты.
Наташа утопилась… Говорят, что эта драматическая легенда дала поэту ткань для «Русалки».
Художник не раз ходил к омуту. Бродил по шатким бревнам. Вглядывался в тяжелые блики заводи.
Кувшинникова, подруга Левитана, позже вспоминала:
… Целую неделю по утрам мы усаживались в тележку – Левитан на козлы, я на заднее сиденье – и везли этюд, точно икону, на мельницу, а потом так же обратно».
Но дело не ограничилось неделей. Настала осень. Софья Петровна Кувшинникова уехала.
Художник остался один.
И тут у гостеприимных хозяев начал писать картину. Тоскливая пора года. Одиночество. Все способствовало созданию шедевра. Мы не видим действующих лиц легенды. Не слышим стонов конюшего, последнего крика Наташи. Только высверки водной пучины напоминают о жуткой истории.
Большой холст купил Третьяков. Но Левитан был недоволен картиной. Уже после того, как полотно экспонировалось, художник, по рассказам, переписывал его.
Мы не знаем, что именно исправлял Левитан. В пору увлечения открытиями импрессионистов полотно знатоки считали черноватым.
Ныне, по истечении времени, этот «недостаток» не так уже бросается в глаза.
Сдержанность палитры. Благородство колорита лишь подчеркивает драматизм поэтической основы произведения.
Это картина-песня.
Ее можно «слушать» часами. Так жизненно передано состояние тяжелой тишины этого уголка природы.
Чрезвычайно точны, взволнованны воспоминания Федора Шаляпина:
«Чем больше я виделся и говорил с удивительно душевным, простым, задумчиво-добрым Левитаном, чем больше смотрел на его глубоко поэтические пейзажи, тем острее я стал понимать и ценить то большое чувство и поэзию в искусстве, о которых мне толковал Мамонтов».
– Протокольная правда, – говорил Левитан, – никому не нужна. Важна ваша песня, в которой вы поете лесную или садовую тропинку.
В. Верещагин. Двери Тимура (Тамерлана)
«ДВЕРИ ТИМУРА»
«… Настоящему художнику, – пишет Крамской, – предстоит громадный труд – закричать миру громко, во всеуслышание, все то, что скажет… история, поставить перед лицом людей зеркало, от которого бы сердце их забило тревогу…»
Естественно, каждая эпоха ставит перед деятелями искусства все новые и новые вопросы, проблемы.
И на эти вопросы может ответить «художник, который угадает исторический момент в теперешней жизни людей, в теперешнем повороте и последнем возрасте мира, – в возрасте знания и убеждения… И обо всем этом скажет в свое время исторический художник..
Потрясающа по своей скрытой сути всемирно известная картина Верещагина «Двери Тамерлана». Ослепляющее азиатское солнце озаряет эту сцену. Скорее это лишь фасад. Причем парадный фасад.
Две застывшие, как пестрые статуи, фигуры воинов великого Хромца. Туго набиты стрелами узорчатые колчаны. Тяжелы кованые щиты. Остры кривые ятаганы.
Гордо вздеты копья со знаками ханской славы. Высоко подняты головы стражей в богатых тюрбанах. Ведь им доверено охранять покой Владыки мира.
Драгоценна резьба массивных дверей. Они немы. За дверьми – тайна. Не дрогнут. Не сдвинутся с места стражи. Один шаг в сторону – смерть. Ведь там, за гранью порога, Тамерлан – Победитель Вселенной.
Верещагин, казалось бы, написав крайне статичную картину, вызывает невероятный по силе ряд ассоциаций.
Невольно (если хоть немного знаешь летопись зловещих походов Тимура) представляешь время, эпоху тех кровавых лет.
Палят лучи беспощадного светила. Рельефны, словно изваяны, закоченевшие в стране и гордости слуги грозного владыки. Резки тени. Рябит в глазах от восточной роскоши орнаментов, пестроты длинных халатов…
Сколько трагедий видели врата!
Сколько живых входили в эти двери, чтобы не выйти оттуда никогда. Тишина…
Но она страшнее любого вопля. Вся восточная деспотия. Вся показная сонность жесточайшей из страниц истории Земли перед нами.
И видится другая, не менее знаменитая картина Верещагина – «Апофеоз войны», которую вначале автор хотел назвать «Апофеозом Тамерлана»…
Ведь по приказам неистового полководца подобные «пирамиды» не раз складывались из голов побежденных для устрашения врагов. «Апофеоз войны» – последнее звено из серии полотен «Варвары».
Зной. Все выжжено. Скелеты деревьев. Руины города. Хрупкие кустики – все мертво. И в гробовой тишине слышен лишь крик черных ворон – единственных живых существ в этом царстве смерти.
На сожженной земле – груда черепов. Нет, не груда – пирамида. Она сложена во имя славы победителя. Особо ужасны на ярком свету эти оскаленные, словно кричащие, зияющие рты, пристально глядящие на нас пустые глазницы.
Художник сопроводил этот холст пророческой надписью:
«Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим». Эти гневные слова начертаны на раме картины.
Полотно написано в 1871 году. Задолго до грядущих мировых войн. Художник видел далеко.
Он сказал, что «это столько же историческая картина, сколько сатира, сатира злая и нелицеприятная».
Она обращена и ныне к тем безумцам, которые твердят о возможности победы в термоядерной войне.
… Каркают черные птицы у колоссальной груды черепов на картине Василия Верещагина.
В. Верещагин. Апофеоз войны.
Ф. Рокотов. Портрет А. П. Струйской.
ПРИРОДА, КРАСОТА, РАДОСТЬ
Пристальное, глубокое ощущение человека, как «маленького, большого мира», раскрыто в портрете А. П. Струйской кисти Федора Рокотова, созданном в 1772 году.
Сложный внутренний психологический настрой, прелестная недосказанность придает поразительную современность этому полотну. Художник с высочайшим мастерством решил картину сочетанием тончайших вал еров, что бесконечно одухотворяет образ героини холста. Она словно выплывает из глубины веков. На нас глядит дама с высоким шиньоном. Оттененные гримом глаза, брови, губы напоминают модные ныне приемы макияжа. Можно легко встретить похожую незнакомку сегодня… Вглядитесь. Перед вами дочь Евы. Древняя и юная. Милая женственность скрыта в полуулыбке. Будто только растаяли в воздухе волнующие слова. Исчезла дистанция в два столетия. Это вечный, только что прошедший миг. Никогда не умирающий диалог…
«Облака» Архипа Куинджи. Поэтическая трепетная музыка природы звучит в этюде живописца. Над неоглядными просторами клубятся в жарком мареве облака. Их очертания размыты, в белой прохладе не чувствуется полуденный зной, они надвигаются на нас, на ходу меняя свои фантасмагорические очертания. Таким было небо и степь миллионы лет тому назад. Такой была и заповедная куинджевская «Березовая роща». Этот пейзаж словно наполнен радостью бытия, солнечными бликами. Картина насыщена ощущением простого и единственного данного нам судьбой счастья – жить!
Красота… Нежная полнозвучность летнего вечера. Минуты сокровенного ожидания встречи. Художник Николай Касаткин в своем полотне «Девушка у калитки» подглядел мгновенья раздумья молодой женщины. Может быть попытался воплотить в своем произведении неуловимую материю мечты.
Внезапно я услыхал глуховатый, брезгливый голос модернового эстета: «Ах, опять банальности, бытовщина, похвалы иллюстративности». Я вдруг будто увидел бледное, кривящееся лицо человека, не принимающего на дух слова – красота.
Но не означают ли эти «постулаты» некую эстетическую слепоту. Ведь и рокотовский шедевр «Портрет А. П. Струйской», и «Березовая роща» Куинджи, и милая касаткинская девушка – все это фрагменты великой фрески человеческого бытия, природы нашей Земли.
Ее величество – жизнь!
А не умозрительные, модерные схемы. Лишенные главного – гуманизма.
Природа. Красота. Радость.
Слова-сестры. Они сложены нашим народом из почти схожих семи букв.
Что это, случайность? Совпадение? Или гармония?
Единство созвучий родственных, необходимых человеку, как воздух, как вода, как сама жизнь.
Гете писал:
«Человек является высшим объектом… искусства». И эта аксиома неопровержима.
Проследите историю развития культуры, начиная хотя бы с амарнского периода Древнего Египта до наших дней, и вы убедитесь в правоте поэта. Есть еще один закон, который абсолютно точно определяет уровень значимости творчества любого мастера: гражданственность, любовь к родине, к своему народу – вот слагаемые истинного гения. И еще одна истина: «Первый закон искусства: если тебе нечего сказать – молчи. Если тебе есть что сказать – скажи и не лги». Едва ли это мудрое высказывание Ромена Роллана требует объяснений.
Меткими являются слова известного острослова Талейрана: «Существует более ужасное оружие, нежели клевета, – это истина». А правда в развитии нашего искусства заключается в том, что абстракционизм не прижился на родине Александра Иванова, Сурикова, Левитана, Куинджи… И, может, кому-то это вовсе не нравится, но традиции реалистического искусства ныне не только не утеряны, но получили свое продолжение у нас в стране…
А. Куинджи. Облака.
Когда-то, еще в двадцатых годах Сергей Есенин вместе с Айседорой Дункан посетил Америку.
Большой русский поэт без промаха окрестил эту крупнейшую капиталистическую державу как «железный Миргород».
Поэта поразили прагматизм и провинциальная бездуховность Штатов.
И хотя с тех пор прошло более полувека, ничего, кроме сногсшибательных «открытий» в области абстракции, поп-арта, «сюрра» и иных вывертов, изобразительное искусство Северной Америки не достигло.
Но не думайте, что в США нет прекрасных художников. Они есть. Но их единицы. Их голоса тонут в пучине «модернизма».
Ныне наступает, кажется, отрезвление.
Но каждое явление в искусстве США, будь то живопись или музыка, надо воспринимать крайне осторожно. Ведь огромную роль в этой богатейшей стране играют реклама и мода.
Можно задать вопрос: какое отношение мода имеет к серьезному искусству? Логично.
Если не знать специфики страны, где средства массовой культуры в руках дельцов творят чудеса.
Сегодня поп-арт, завтра гиперреализм, через год…
Главное – бизнес. И этому чудовищу подчинено все.
Это опять-таки никак не означает, что в США нет музеев. Есть великолепные коллекции вроде Метрополитен-музея, где собраны шедевры со всего мира. Но это импорт.
Немало мировой классики в частных руках.
Миллионеры отлично понимают, что такое хорошо… Для широкой публики-смешивают Шекспира с рекламой подтяжек. И снова на экране телевизоров рыдает Джульетта.
А через миг вновь пауза. И вы узнаете, что лучшие в мире сосиски… Но не хватит ли говорить банальности.
И как тут не вспомнить пророческие строки, написанные Гюставом Флобером еще в 1870 году. Вот они:
«Запад вступает в эру… глупости, утилитаризма, милитаризма и американизма».
Кому-то эти слова Флобера покажутся патриархальным чудачеством или парадоксальной шуткой… Это не так.
А. Головин. Испанка с черной шалью.
Эксцентричный маг и чародей сегодняшнего формализма в живописи Сальвадор Дали пробалтывается в сенсационном интервью:
«Деморализация и идиотизация являются лучшим решением для мира».
Метр сюрреализма заслужил аплодисмент от «джет сет» – международной миллиардерской элиты.
Так сомкнулись «жрецы искусства» и слуги Желтого дьявола.
Так тайное становится явью.
Цинизм, насилие, порнография, ежедневно, ежечасно владычествующие в американском телевидении, оглупляют и уродуют миллионы людей.
Влиятельнейший журнал «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», издающийся в Вашингтоне, публикует беседу, где особенно назидателен финал.
Вопрос:
«Становятся ли американцы более циничными, смотря телевизор?»
Ответ:
«Да, да. Это именно так. Многие американцы действительно опускаются в болото цинизма»…
Страшноватенькое признание.
Землянин через сотню лет.
Давно уже, наверно, отпала надобность держать перо в руке: все немедля сделает, зафиксирует, отпечатает автомат.
Компьютер.
Стоит только произнести. Может, лишь задумать.
Мы ведь еще не представляем границ всемогущества техники.
Но значит ли это, что мы никогда уже не увидим юношу, зачарованно глядящего на белый лист?
Мечтательно взирающего на звезды?
И робко выводящего на бумаге первые, самые первые строки стихов к любимой.
Никто, никто, пожалуй, не возьмется ответить на этот вопрос. Хотя есть уже ныне «мудрецы», сомневающиеся, останется ли человек человеком в нынешнем понимании этого высокого звания. Белая бумага и перо…
А разве так далеко (в смысле примитивности орудия) ушли от них кисть, палитра?
Столь же элементарные средства выражения психологических переживаний. Уже сегодня мы видим огромные фрески и иные монументальные формы, наносимые не кистью – мощными аэрографами, чуть ли не брандспойтами.
Но значит ли это, что и через века далекий потомок, для которого воспроизвести механически образ природы или портрет будет столь же просто, как нажатие кнопки, откажется от счастья писать полюбившийся ему пейзаж или ребенка – кистью, пользуясь палитрой и красками?
Трудно, очень трудно ответить и на эту загадку.
Все зависит от того, захочет ли человек раствориться в машинерии или сбережет духовность, а значит, близость к природе, к собственному сердцу.
Но не будем вторгаться в область фантазии.
Все быстрее и быстрее, стремглав мчатся самолеты.
Летят, скользя, космические ракеты.
Динамичней мелькают кадры на экранах кино и телевизоров.
С каждым днем все лихорадочней и судорожней становится темп жизни на Западе.
Все это и многое другое привело к тому, что кому-то начинает мерещиться, что и земной шар стал шибче вращаться.
Мол, время уплотнило сроки совершения оборотов планеты и Земля наша кружится чуть ли не вприпрыжку.
Но это – глубокое заблуждение. Несмотря на людскую суету, так же размеренно и величаво плывет в необъятной бездне галактик Земля.
Так же мерно и рассчитанно до секунд (ибо, к счастью, это пока не зависит от человека) совершает планета свои назначенные обороты.
Ежедневно пылает восход. В определенный природой срок загорается вечерняя заря. Следом начинают мерцать звезды. Наступает ночь.
И вечный Ромео подходит к вечной Джульетте.
И бродит, и бродит вечный доктор Фауст, мечтая о юности.
Улыбается сегодняшняя Мадонна – Мария или Мэри, обнимая свое дитя.
Тянется к свету, зреет колос. Гудит трудолюбивая пчела. Старец прижимает к сердцу внучонка.
Великий круговорот жизни пока не остановлен и не убыстрен. Хотя бытие рода человеческого, как никогда, сложно.
Послушаем Чайковского:
«Музыкальный материал, т. е. мелодия, гармония и ритм, безусловно неисчерпаем. Пройдут миллионы лет, и если музыка в нашем смысле будет еще существовать, то те семь основных тонов нашей гаммы, в их мелодических и гармонических комбинациях, оживляемые ритмом, будут все еще служить источником новых музыкальных мыслей».
Что касается живописи, то озабоченность поклонников абстракций и иных трюков опровергает миллиардноликий зритель, заполняющий чудесные музеи планеты и нашего Отечества, в жемчужинах собраний которых пленяет не модность, странность, непривычность, а, наоборот, надобность, более того, необходимость прекрасного, которого так не хватает порою в будничной круговерти.
Высокая задача истинного искусства – музыки, поэзии, живописи, ваяния, зодчества, театра, телевидения, кино – оставить человеку человеческое.
Не раскручивать действительно стремительное движение, свойственное машинам.
И не дай бог, если мы, постепенно пристраиваясь к ритму моторов, завертимся и станем либо роботами, либо…
Непередаваемое чувство охватывает тебя, когда видишь впервые новую, наиболее полную из бывших доныне экспозицию произведений, хрестоматийно известного художника.
Ведь думалось, бессчетно знакомился с его холстами. Слушал лекции выдающихся искусствоведов. Изучал десятки книг, монографий, альбомов.
Но… Наступил миг – и ты внезапно встретился с почти «неизвестным» мастером. Удивленно зришь лицо живописца.
Кажется, осязаешь его портрет. Тебя будто посещает новый образ творца. Поражает бездна незнаемого.
Вьется, как легкая нить мифической Ариадны, развитие природного дара художника. Становится яснее ранее недоступная логика взлетов, падений…
Ведь ни один большой талант не избежал тяжких терний на своем пути. Но до посещения все было не так ощутимо. На стенах, как летопись, – судьба живописца. Каждое из полотен – роман, повесть или рассказ.
К. Сомов. Дама в голубом.
Ни с чем не сравнима радость прочтения этого собрания сочинений. Проход по выставке может быть графически изображен как штурманская карта, на которой помечены и видны течения и противотечения в творческом пути.
Успехи.
Мгновения растерянности.
Поиски.
И снова – выход на фарватер, главную дорогу созидания. Пристальное разглядывание и изучение полотен – это прежде всего исследование внутреннего мира художника, его состояния.
Ведь большой мастер от первой картины до последнего этюда в своем творчестве подобен симфоническому оркестру, в котором дирижером – он сам.
Живописец постоянно настраивает свой дар на работу. И одновременно прислушивается: не фальшивит, не отстает ли та или другая группа «инструментов» – рисунок, цвет, тон, композиция, колорит?
Это не прекращающийся ни на миг тяжелейший и прекрасный процесс самоконтроля. И если внимательно вглядываться в холсты, экспонированные на десятках стен анфилады залов, то зримо убедимся, когда мастер справляется с этой сверхзадачей, а когда нет.
Запомнились выставки Федора Рокотова, Александра Иванова, Ореста Кипренского, Карла Брюллова, Павла Федотова, Василия Сурикова, Ильи Репина, Исаака Левитана, Михаила Врубеля, Валентина Серова, Бориса Кустодиева. Ведь такое счастье, когда собираются работы из всех музеев и галерей, частных коллекций, бывает очень редко.
Один-два раза в жизни…
Это – событие.
В отличие от музыки, которую можно слушать по радио, телевидению, на концерте, в записях, и от литературы, когда любимые тобою книги стоят дома на полках, – живопись лучше видеть в оригиналах.
Искусство, репродуцированное даже в самом дорогом издании, всегда теряет аромат подлинности. О нем только можно догадываться.
Почти так же невозможно разобрать запах цветка, разглядывая самые лучшие цветные фото.
Да, картину надо прочитывать в натуре. Тогда к тебе придет вдохновение, заложенное в полотно художником.
Почувствуешь трепетную и твердую руку творца, почерк кисти, богатство палитры.
Фактуру мазка.
Патина – даже она дорога, потому что открывает бег времени. И кракелюры, трещинки на красочном слое, так же бесценны, как морщинки на лице любимой.
Картина.
Вспомните партитуру, которую можно увидеть на пульте в антракте. Листы бумаги, испещренные нотными знаками. Не всем понятные. Но начнется действие, взлетит тонкая палочка, польются звуки оркестра, и чудесная музыка охватит ваше сердце. Заставит волноваться, переживать. Словом, вы окажетесь во власти гармонии, созданной композитором…
Так же и станковое полотно, написанное большим художником.
Оно «звучит» постепенно.
Вглядываясь в сложный, не сразу всегда осязаемый и не до конца понятный мир красок, линий, объемов, жизненных ситуаций, человеческих характеров, зритель через какое-то время, в конце концов поняв творение художника, запоминает его.
Навсегда…
И картина становится любимой, нужной, необходимой.
Есть масса ценителей музыки, посещающих часто консерваторию или концертные залы.
Есть и тысячи, тысячи людей, находящих свободную минутку, час-другой, чтобы прийти к своей картине, «побеседовать» с ней и уйти обогащенными.
В. Поленов. Московский дворик.
«МОСКОВСКИЙ ДВОРИК»
Василий Дмитриевич Поленов.
Художник редкого дарования. Блестящий колорист и композитор. Но все же больше всего он преуспел в области пейзажа. Хотя оставил ряд замечательных жанровых картин, любимых зрителем.
О своем пристрастии к ландшафту, населенному людьми, он пишет своим родителям:
… Я пробовал и перепробовал все роды живописи: историческую, жанр, пейзаж, марину, портрет головы, образа… натюрморт и т. д. и пришел к заключению, что мой талант всего ближе к пейзажному, бытовому жанру, которым я и займусь».
Молодой художник не ошибся.
Вскоре, вернувшись раньше положенного срока из-за границы, Поленов пишет сразу два шедевра – «Московский дворик» и «Бабушкин сад».
Самое удивительное, что эти разные на первый взгляд полотна написаны почти с одной точки.
Вернее, имеют один и тот же адрес: Москва, Трубниковский переулок.
Вглядитесь в холст «Московский дворик», и вы заметите слева деревянный ампирный дом, который вы легко обнаружите в глубине «Бабушкиного сада». Дата создания этих европейски известных картин – 1878 год.
Так мучительные, полные сомнений и терзаний поиски своей музы окончились положительным успехом. Что самое удивительное – тема была буквально рядом.
В этом есть глубокий смысл.
Ибо нет ничего более живительного, чем мир, в котором ты существуешь.
И никакие придуманные нимфы и мифологические герои не заменят отчий дом, родное небо.
«Московский дворик». Холст, пожалуй, так же дорог миллионам зрителей, как и «Грачи прилетели» Саврасова. Ибо «Дворик» словно является естественным продолжением традиций реалистической русской пейзажной школы, которую возглавил Алексей Кондратьевич Саврасов. Этой школе присуща глубокая духовность, доброта, уютная обжитость людьми и… самая современная пленэрная живопись.
Лето. Погожий день. Тихо.
Маленький, заросший травой дворик залит солнцем.
Неспешно, мерно течет почти захолустная жизнь, в московском переулке бродят куры.
Играют белобрысые мальчишки. Неутешно ревет кем-то на миг оставленная малышка. Тащит ведро женщина.
Дремлет разморенная от жары, усталая, запряженная в телегу лошадь. Цветут ромашки.
И над безмятежным на первый взгляд миром – высокое июньское небо.
Лениво движутся, а порою будто неподвижно стоят на месте кудрявые, белые облака.
Поблескивают купола.
Тянется к голубому небосводу стройная ажурная колоколенка.
Пейзаж поражает тончайшим ощущением гармонии бытия. В нем звучит счастье – бесхитростное, обыденное счастье жизни. Картина рисует вековое прошлое нашей столицы, «большой деревни», первопрестольной матушки Москвы. Ее патриархальность и доброту.
«Бабушкин сад», хоть и написан в двух шагах от дворика, совсем другой по состоянию. В нем сокрыта грусть.
Художник отразил мир уходящих в небытие маленьких городских усадеб. Белоколонный деревянный ампирный особняк, какие доныне остались еще в районе Арбата, Остоженки, Пречистенки (ныне Кропоткинская улица).
Тургеневская тема – столкновение и сочетание двух жизней: ускользающей в вечность и юной, восходящей, – остро выражена в небольшой картине.
В. Поленов. Бабушкин сад.
Старый, ветхий дом.
Заброшенный, неухоженный садик. Сама хозяйка – сгорбившаяся старуха, видавшая лучшие дни. Она еле передвигается, тяжело опираясь на руку молодой стройной женщины.
Серая унылая тень робко бредет впереди них.
Жизнь продолжается. Буйно цветет сад.
Некогда строго очерченная дорожка заросла травой, лопухами, бурьяном.
Белые колонны, резной декор фасада напоминают о былом. Ступени у входа стерлись, покосились, но незримый дух ушедшей эпохи напоминает о себе. О неповторимых страницах истории. Стремительное настоящее ворвалось в эту тихую заводь.
Живописцу присуще редкое ощущение чувства меры. Оно и в колорите, и в живо построенной композиции обоих пейзажей. Невольно возникает вопрос: случайно ли появились в один и тот же год работы, написанные буквально на одном и том же месте? Думается, не случайно. Ему был близок этот мир.
Поленов дружил с Ильей Репиным и Виктором Васнецовым, выходцами из глубинки. И не просто встречался и мило проводил свободное время. Они были единомышленниками, влюбленными в русскую быль. И минорный мотив «Бабушкиного сада» обретает как бы контрастное противостояние в веселом, полном солнца и надежды «Московском дворике».
Ведь герои холста – дети. Будущее России.
Ведь именно им – и в это верил Поленов – предстоит увидеть лучшее завтра Родины. Поленов знал и любил прошлое. Он ведал, что именно в тех ампирных особняках, подобных дому из «Бабушкиного сада», звучали стихи Пушкина, Лермонтова, музыка Глинки и Алябьева, строки прозы Тургенева и Гоголя в исполнении авторов.
Но не только благостное музицирование или мирное чтение доносилось из этих помещений.
И не только грохотали бравурные мазурки и шумели вальсы в их просторных залах.
Иногда в тихих покоях были слышны сдержанные рыдания вдов, сестер и сирот офицеров и генералов, героически павших в боях за честь и независимость Отчизны.
Дорого стоили москвичам битвы Отечественной войны 1812 года…
На следующий год после успеха своих двух пейзажей на передвижной выставке художник пишет еще один шедевр «Заросший пруд», мотив, нередко воспеваемый русскими поэтами и художниками. Что-то глубоко интимное в этом мире покоя. Темное зеркало воды.
Белые кувшинки. Прибрежные деревья и кусты глядятся в застывшую гладь. Ни одной ряби нет в оливковом отражении.
Безмолвие. Еле слышен шепот ветра в густой листве.
В глубине тенистого парка – скамейка. На ней женщина в белом платье. Может быть, в раздумье застыла та юная женщина, с которой мы познакомились в «Бабушкином саде». Лирические, полные поэзии чувства навевает этот холст.
Казалось, всего лишь уголок необъятной земли.
Но не мысли о камерности, фрагментарности рождает это полотно. Наоборот, размышление о поразительной целостности, нерушимости зеленого мира, окружающего нас.
Пейзаж словно взывает к нам:
«Берегите природу, охраняйте тишину, думайте о себе.
Поленов писал Виктору Васнецову:
«Искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит. В жизни так много горя, так много пошлости и грязи…» В этих словах немалый гуманистический смысл.
Но напрасно читатель может себе представить Поленова как некоего певца бездеятельности и лишь созерцания.
Василий Дмитриевич был не только выдающийся живописец.
Его характер отличало высокое мужество, гражданственность. Известно, что Поленов вместе с Валентином Серовым отказался от звания академика в знак протеста против Кровавого воскресенья 1905 года!
Он жил на Пресне, в самом сердце Декабрьского восстания. Рисовал с натуры уличные баррикады, а это было вовсе не безопасно. Художник Василий Поленов не только оставил народу прекрасное живописное наследие.
Он свершил еще одно благородное дело, значение которого трудно переоценить. Двенадцать лет своей жизни отдал преподаванию искусства в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Немало способствовал развитию таланта Исаака Левитана, Константина Коровина, Абрама Архипова, Сергея Иванова. Много он сделал совместно с Виктором Васнецовым для развития русского декоративного искусства.
Враг рутины, Поленов всегда поддерживал все настоящее в искусстве. Ему обязаны чуткой поддержкой Валентин Серов, Михаил Нестеров, Михаил Врубель, Борисов-Мусатов.
И. Репин. Портрет композитора М. П. Мусоргского.
НЕЗАБЫВАЕМОЕ
Мусоргский умирал.
Об этом знали многоопытные врачи Николаевского морского госпиталя.
Они внимательно щупали пульс. Вслушивались в порывистый, еле уловимый бег сердца.
Глядели в странно просветлевшие глаза композитора. Отмечали оттенки лихорадочного румянца.
Все понимали.
Молчали.
Медицинские сестры, видавшие виды, в срок подавали микстуры. В положенное время кололи лекарства.
Тайком вздыхали:
«Не жилец..
Но больше всех, казалось, ощущала приближение кончины маленькая, словно высохшая и потемневшая от бессонных ночей сиделка. Оставаясь в белой сумеречной тишине палаты, она чуяла каждый хрип, каждый стон недужного. Горестно кивала головой. Украдкой раскидывала ветхие, потертые карты.
