Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"

Автор книги: Игорь Тихорский

Соавторы: Константин Тихорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава вторая

«Бананы подешевели», – меланхолично констатировал Евграф Акимович, останавливаясь у ларька. «Пустячок, а приятно», – расхожей приговоркой Евграф Акимович пытался отогнать раздражение, которое последнее время частенько овладевало им. Сегодня причиной недовольства старшего следователя прокуратуры была необходимость идти на работу. То есть не сам факт наступления очередного будничного рабочего дня, а та встреча, которая предстояла ему в прокуратуре. «Взять большую связку или маленькую?» – тягуче размышлял Евграф Акимович. В вопросе покупки бананов заранее все было ясно. Евграф Акимович всегда брал большую. Бананы были не только любимым его лакомством, но и заменяли биточки с макаронами в столовой, стоящие ровно столько же, сколько килограмм бананов, но проигрывающие последним по всем статьям. Так что брать надо было, конечно, килограмма полтора, но раздумывал Евграф Акимович опять-таки для того, чтобы оттянуть хоть немного встречу с дамочкой-корреспонденткой местного радио, которую ему навязал шеф, рекомендовавший старшего следователя как крупнейшего специалиста в области раскрытия кровавых преступлений.

В прокуратуре у дверей его кабинета уже сидела дама средних лет. «Искусствоведша» – определил для себя Евграф Акимович. Всех женщин за сорок он делил на «трудяг», «хохлаток» и «искусствоведш». Последняя категория почему-то в его сознании ассоциировалась с чем-то отвратительно претенциозным, то есть с существом, говорящим на людях исключительно «высоким штилем», постоянно вспоминающим имена наимоднейших режиссеров, актеров и художников, но при этом не брезгующим самым похабным матом, которым «искусствоведши», как правило, свободно пользовались в своем кругу за стаканом коньяка, рассуждая о безвременной кончине итальянского кино.

– Евграф Акимович? – спросила дама. – А я уже на часах. У вас ведь дел невпроворот, вот я и боялась упустить вас.

– Проходите, – буркнул Евграф Акимович, все больше злясь уже не только на «искусствоведшу», но и на самого себя за бессмысленное раздражение.

Корреспондентка представилась Ириной Самойловной и, плотно усевшись в гостевое кресло (кстати, единственное во всем отделе), стала копаться в сумочке. Это тоже было, как считал Евграф Акимович, характерной чертой «искусствоведш», как, впрочем, и «хохлаток». Но те копались по рассеянности, а эти от того, что в сумочках у них, как правило, царил такой бардак, что даже диктофона, который пыталась выудить корреспондентка, так сразу, вдруг не найдешь, поскольку навалено всего изрядно: французская косметика и театральные программки, и наверняка брошюрка о новомодном ботаническом чуде американского происхождения.

Продолжая поиски диктофона, Ирина Самойловна с тоской думала об очередном «солдафоне», с которым ей придется беседовать ради хлеба насущного.

– Как вы оцениваете сегодняшний уровень преступности? – начала корреспондентка.

Банальный вопрос вызвал тихую ярость следователя.

– Хорошо оцениваю, – коротко ответил он. – Преступность на высоте!

– Но как же быть, Евграф Акимыч? – театрально ахнула «искусствоведша». – Ведь на улицу страшно выйти. На нас просто охотятся!

– Ну не так уж все ужасно! – возразил следователь. – Бананы вот я люблю, – ни к месту сказал он. – И, вынув связку из портфеля, аккуратно положил ее в небольшой холодильник – тоже единственный на весь отдел. Несколько ошарашенная таким оборотом дела, «искусствоведша» решила сменить тон.

– Итак, Евграф Акимыч, вы считаете, можно сказать, что преступность достигла своего пика?

– Не знаю, – брякнул следователь. – Может, и не достигла. Не задумываюсь над этим, знаете ли. Мы их ловим и сажаем. Посадим – выпустим. Они снова убивают, мы снова сажаем – все своим чередом.

Содержательную беседу прервал телефон. Звонил шеф.

– Как там с делом Николаева, Евграф Акимыч? Будем закрывать?

– Повременим, – ответил Евграф Акимович, – повременим, а там и закроем.

Шеф помолчал, потом как-то многозначительно сказал:

– Ну-ну, разбирайся. Только постарайся побыстрее. Мне для отчета лишнего жмурика представлять ни к чему. А через неделю справку посылать.

– Скоро, скоро закроем, – успокоил шефа следователь.

Решив, что звонок начальства достаточно веский повод, чтобы спровадить «искусствоведшу», он быстренько ответил на ее вопросы, стараясь больше не хамить, и Ирина Самойловна удалилась, уверенная, что больше из «солдафона» ничего не выжмешь, – да и зачем: сюжетец минут на пять уже есть.

Дело Николаева на первый взгляд было ясное и простое, но кое-какие пункты оставались не только не ясными, но и «наводящими на размышления» – по любимому выражению старшего следователя.

И началось оно, в общем, обычно.

По 02 позвонил некто гражданин Михальченко и заявил, что, придя утром к своему приятелю Николаеву, обнаружил его мертвым. «Скорая» прибыла на место происшествия и установила, что смерть наступила в результате передозировки наркотика, введенного внутривенно.

А поскольку покойник был, судя по обстановке квартиры, не из бедных, да еще памятуя, что прокуратура просила ставить ее в известность о каждом случае смерти, связанной с наркотиками, следователь из районной бригады позвонил Евграфу Акимовичу, которому и пришлось ехать на Петроградскую.

Служебная «девятка», покружив по переулкам, остановилась у старого здания начала века. «Стиль „модерн“», – отметил Евграф Акимович и тут же чертыхнулся. Мысли были явно не по делу.

Старенький лифт, скрипя, поднял их на третий этаж. Квартира давно уже перестала быть коммунальной. Ее откупили, расселив жильцов, кого в однокомнатные, кого «на деревню к дедушке». Во второй по коридору комнате хлопотали эксперты. Покойник лежал на обширной кровати, одеяло сползло на пол. Был он совершенно голый. На полу валялся шприц, на тумбочке – склянки, ложечки, рюмка с недопитым коньяком. Евграф Акимович прошелся по комнате, открыл шкаф. В нем висело несколько костюмов, два платья, юбка.

Вадим из лаборатории снимал отпечатки пальцев с рюмки.

– Ну и как? – спросил его Евграф Акимович.

– В основном ясно, хозяин. Но и еще кто-то был.

В сверкающей кафелем и зеркалами ванной комнате стояло множество пузырьков, лосьонов, баночек с кремами, шампуней.

В соседней комнате – очевидно, гостиной – сидел (как следовало из протокола допроса) Михальченко Виталий Алексеевич, сорока шести лет, русский, директор частного коммерческого издательства «Мефисто».

Евграф Акимович бегло пробежал протокол. Михальченко зашел к приятелю утром, чтобы узнать, не случилось ли с ним чего, в смысле не захворал ли, потому что накануне Николаева не было на работе. Дверь квартиры была закрыта, на звонки никто не откликался, но у него имелся ключ – Николаев время от времени уезжал по делам службы, а в таких случаях он просил друга присматривать за квартирой, поливать цветы и вообще…

Работали они в одной фирме: Николаев Никита Васильевич заведовал отделом рекламы и реализации. Владел третьим по значимости пакетом акций фирмы.

Михальченко был явно растерян и угнетен.

– Итак, Виталий Алексеевич, вы были дружны с покойным?

– Да, мы вместе… давно уже работаем, а до этого учились на журфаке.

– Вы знали, что Николаев был наркоманом?

– Да, в общем, знал. Хотя казалось, что все еще не так страшно. Сам Никита говорил, что может остановиться, когда захочет.

– А вам он предлагал попробовать?

– Ну курил я пару раз сигареты с какой-то дрянью, так ведь все курят.

– У него была подруга?

– Н-не знаю. – Михальченко явно растерялся. – Конечно, время от времени бывали женщины. Но насчет постоянной – не уверен.

– Вы вчера вечером здесь были? – сменил тему старший следователь.

– Был, то есть заходил на несколько минут. Никиты, как я уже говорил, не было на работе, на звонки он не отвечал, вот я и зашел, думал, может, он захандрил, отключил телефон. У него бывало такое. Приступы депрессии, – пояснил он.

– И что же вы увидели?

– Да ничего особенного… вот только Никита был какой-то нервный, все вроде хотел, чтобы я поскорее ушел. Ну я оставил ему документы кое-какие, чтобы разобрался, подписал, – на нас типография давит, требует бумагу, материалы, деньги за печать… а с продажей дела не очень… Нет, я не понимаю…

– И я не понимаю, – прервал его Евграф Акимович. – Кто еще при вас приходил к нему?

– Заходил сосед, спросил, нет ли у Никиты диска Чарли Паркера. Быстро ушел.

– Диск взял?

– Взял.

– Как его звать?

– Кого?

– Соседа.

– Володя, молодой парень. Лет двадцать шесть – двадцать семь.

– А все-таки где вы брали наркотики?

– Ну почему же во множественном числе? Я тут ни при чем!

– Но вы же сказали, что курили пару раз травку.

– Да, но где он покупал эту гадость, точно не знаю. Вроде на Кузнечном или на Сытном.

– А что-нибудь более серьезное – опиаты, кокаин?

– Нет, нет, – замахал руками Михальченко. – Об этом я ничего не знаю.

– Так зачем же вы все-таки сегодня зашли к Николаеву?

– Так я уже говорил! На работу он не вышел, я решил заехать, проведать.

– Ну ладно, пока можете быть свободны. Я вызову вас повесткой.

После ухода Михальченко Евграф Акимович попросил оперативника позвать соседа.

Тот был не столько испуган, сколько заинтересован, сказал, что действительно заходил за компакт-диском и принес его через два часа.

– Николаев был один?

– В первый раз здесь был Виталий Алексеевич, во второй вроде никого, но в ванной как будто был слышен шум воды.

– А кто к нему обычно заходит? Часто бывают гости?

– Нечасто. Чаще всего Виталий Алексеевич. Они… вроде бы друзья…

– А наркотики попробовать вам здесь не предлагали?

– Нет, ничего такого. Один раз у меня были друзья, мы выпили, ну не хватило, как обычно, я зашел тогда к Никите спросить, нет ли у него бутылки коньяка, в лавку бежать было лень. Никита бутылку дал и предложил попробовать сигарету с травкой. Я взял, дома выкурил и… отрубился. Не помню, как и гости ушли. Больше не пробовал никогда.

Евграф Акимович вздохнул, собрал бумаги. Когда сосед ушел, спросил у эксперта:

– Ну, что с пальцами?

– Кроме хозяина, есть еще Михальченко и соседа этого, правда, в ванной есть несколько смазанных чужих «пальчиков».

– А на шприце?

– Только хозяина.

– Ладно. Если закончили, поехали. Представишь вечером рапорт.

Вошли санитары, увезли тело в морг.

Евграф Акимович вздохнул:

«А может, самоубийство? Мужик страдал депрессиями, кололся… Впрочем, пошли они все!»

Евграф Акимович вспомнил журналистку. «Дура! Ее бы в эту грязь, к наркоманам, киллерам, бандитам…»

Он сел в машину и поехал в прокуратуру, где засел за все последние рапорта о преступлениях, связанных с наркотиками, но почти все они вроде бы не стыковались друг с другом. Проще всего, конечно, считать, что Николаев по оплошности ввел себе слишком большую дозу. Но… Уж больно много «но»…

Было это дней десять тому назад.

В баню, что на улице Гастелло, Евграфа Акимовича вызвали во второй половине дня.

Поначалу старший следователь не мог понять, почему из-за тела, обнаруженного в сауне, звонят ему в прокуратуру, если занимается такими вещами район.

– Ну и что? Ну нашли труп, – принялся было отбрехиваться Евграф Акимович. – Ну в бане, в сауне! Стало человеку с сердцем плохо – вот и помер в одночасье, бедолага. Мало что ли таких случаев?!

– Да нет, – дежурный ему. – Покойник-то вроде к вам имеет отношение. Записочку на теле нашли: «Акимыч! Так будет со всеми твоими птичками!»

– Ах ты… – в сердцах выругался старший следователь. – Сейчас выезжаю.

Одеваясь, Евграф Акимович чертыхался на чем свет стоит. Да и то! Убитый числился у него под кличкой Ласточка, и Акимыч считал его ценным агентом. Вот уже восемь месяцев сидел он в свите «Михалыча», одного из заправил крупной банды, не самого, правда, крутого, но все же… И вот такая непруха…

Глава третья

Отделение было закрыто «по техническим причинам». Эксперты свою работу уже сделали. К приезду Евграфа Акимовича милицейская бригада уже составила первый рапорт, из которого следовало, что гражданин Шалыгин Валентин Павлович был убит путем удушения простыней, свернутой жгутом.

Евграф Акимович пожелал осмотреть место происшествия. Его сопровождал молодой следователь райотдела Таратайкин – второй год после юрфака, но, как утверждало начальство, «весьма перспективный».

– Вот, товарищ старший следователь, тело обнаружил банщик Анатолий Возжухин, он здесь уже двадцать два года бессменно работает. – «Небось хлебное местечко», – мельком подумал Евграф Акимович. – Убитый лежал плашмя на верхней полке.

– А почему никто раньше его не обнаружил?

– Здесь две кабинки, – охотно пояснил Таратайкин, – когда нет особо важных гостей, открыты обе. В этот раз было трое из «деловых». Для них у банщика ключик есть. Когда они парятся, никто войти не может.

Шалыгин, очевидно, присоединился к ним уже в мыльной, поскольку банщик утверждает, что почетные гости пришли втроем, заплатили три тарифа, взяли простыней шесть штук, шесть веников новеньких, не пользованных: три березовых и три дубовых, пузырек эвкалиптовой настойки и отправились париться. Отдыхать вышли все вместе, втроем. Обмотавшись простынями, заглянули в бар, где выпили бутылку армянского коньяка, закусили бананами. «Вот сволочи», – почему-то не одобрил Евграф Акимович. Снова ушли париться. Затем оделись и вышли. Все так же втроем. Шалыгина никто с ними не видел. И кабинку тоже долго еще, с час, Возжухин не открывал, поскольку народу было мало – баня нынче дорогая, – а уж потом, часам к двум, когда стали появляться любители и завсегдатаи, открыл, заглянул для формальности – проверить, все ли в порядке, – и обнаружил труп.

– Что курили? – спросил Евграф Акимович.

Следователь смешался, потом сказал:

– Окурков в бане не было никаких. Бармен все пепельницы очистил.

– Места, где сидели, осмотрели?

– Так точно. На одном кресле между сиденьем и спинкой нашли расческу импортную с зеркальцем. Но после них здесь уже были другие посетители. Так что, чья она, пока не ясно.

– А что с одеждой Шалыгина?

– Ничего интересного. Разве что в бумажнике однодолларовая бумажка, откатанная на ксероксе одной стороной, на обороте которой надпись: «Не забудь отца радного».

– Банщик их давно знает?

– Говорит, были раза два с большой компанией, лиц не помнит, имен не знает. Одного дружки окликали вроде Магометом, а может, Махмудом, но авторитетов в той компании как будто не было, поскольку Возжухин пару раз Михалыча видел, когда ребята на всю ночь «люкс» арендовали, а Возжухина в помощь банщикам призывали, чтобы, значит, сервис был на высоте. На двоих парильщиков по банщику. А было их всего шестеро да шесть девок.

– Ладно! Все подробно напишешь и мне пришлешь. Да не забудь словесные портреты всех троих. Опять же свидетелей желательно отыскать. Кто-нибудь из завсегдатаев в этот раз мылся?

– Спрашивал, – безнадежно махнул рукой Таратайкин. – Были, говорит, шапочные знакомые. Парочка. Один – летчик бывший, ныне «кадровый» алкаш, где живет, не знает, а звать Аркашей. Второй, Мишаня, вроде слесарит где-то, место жительства опять же неизвестно.

– Ну ищите, действуйте. Хотя… – И Евграф Акимович, махнув рукой, пошел к выходу.

Глава четвертая

Просматривая рапорта об убийстве Шалыгина – Ласточки, безвестного алкаша Фильки и смерти Николаева, Евграф Акимович явственно чувствовал, что чем-то они все связаны.

Старший следователь посидел, перечитывая опись вещей, сделанную в спальне покойного Николаева, и вдруг чуть не задохнулся. Да как же он сразу не обратил внимания. «Старый дурак! Все хочется как побыстрее, чтоб начальству доложить! А такого вещдока не заметил!» В списке под номером двадцать девять значилось: декоративная американская банкнота «один доллар». Ксерокопия. Надпись на обороте: «Не забудь отца радного». Так и написано: «радного».

Евграф Акимович захлопнул папку, вызвал машину, спрятал дела в сейф и поехал в издательство. Здесь он прошел в кабинет директора, удобно устроился в мягком современном кресле и приветливо сказал:

– Искренне соболезную вам, Виталий Алексеевич, по себе знаю, как тяжело переживать кончину одного из работников, тем более дельного, тем паче близкого друга.

– Да, это трудно. Не знаю уж, как теперь и быть. Поскольку у Никиты в руках были все нити в деловых кругах. Не представляю, за что и браться. Все дела остановились.

– А зарплата у Николаева большая была? Жил-то он вроде широко. Квартиру купил на Петроградской, обставил, да и наркота в немалые деньги обходилась.

– Да, получал он прилично. Последнее время выходило восемьсот-девятьсот тысяч.

– А из фонда, из прибыли ничего не брал?

– Нет. Фонд, акции – дело святое. Вся прибыль шла на развитие производства. Ну конечно, проценты с накоплений иногда снимал Никита. Зарплата вроде бы и большая, да по нынешним временам не так чтобы и очень.

– Может, долги водились?

– Не знаю… последнее время как-то стал метаться Никита, бывало, что и жаловался, мол, прибыли маловато. Продукция плохо идет.

– А посторонних, незнакомых вам людей у него не встречали? Ведь у кого-то он покупал опий?.

– Нет, не припомню.

– И еще один очень важный вопрос, Виталий Алексеевич. Скажите, раствор Николаев сам себе готовил или ему помогал кто?

Михальченко вдруг смешался, долго молчал.

– Вы, Евграф Акимыч, ставите меня в трудное положение. Дело в том, что в наркотиках я вообще ничего не понимаю. Как я уже говорил, в гостях у Никиты пару раз курил какую-то дрянь. Не очень-то и понравилось. Вот вкупе с коньяком с ног сшибает. А у меня как раз неприятности были, хотелось забыться. Но когда Никиту упрекал в излишнем увлечении наркотиками, он мне однажды и сказал: «Да я и развести-то эту дрянь толком не умею, а ты говоришь – наркоман!»

– Так, значит, кто-то ему помогал. И вы говорите, что никого из незнакомых у него не встречали?

– Да вот в этом-то и сложность. Потому я и говорю, что вы ставите меня в неловкое положение. Не хочется невинного человека впутывать. При мне незнакомых у него не было. А раствор ему пару раз готовила наша общая знакомая – медсестра из шестой больницы. Но она точно никакого отношения к снабжению Никиты этой дрянью не имеет.

– А почему вы так решили?

– Да просто влюбилась она в него, когда однажды Никита сам в эту больницу пришел и в платной палате неделю отлежал. Ломка была у него. По-моему, первый раз в жизни. После этого Лиза стала к нему захаживать. Уговаривала бросить, разные методы лечения предлагала, даже каких-то «Анонимных наркоманов» вспоминала. Но когда Никита уж очень бушевал, она ему раствор готовила. И было это, при мне во всяком случае, два раза.

– Фамилию и адрес знаете?

– Куркина Елизавета, а вот отчества… прошу прощения… просто Лизочка… Адрес… Где-то в Сосновой Поляне она живет. Точно не знаю.

Евграф Акимович еще поболтал с директором, тот пожаловался на трудности с полиграфией, на нехватку грамотных людей в отделе рекламы и сказал, что в ближайшие дни нужно взять в штат двух человек, а подходящих найти не могут.

– А что, какие-то особые требования? – поинтересовался Евграф Акимович.

– Да нет, обычные. Не старше тридцати пяти, энергичный, литературное образование и самое главное – талант общения. К сожалению, таким талантом обладают очень немногие молодые люди.

– Да, пожалуй. Ну что ж, желаю успехов. Думаю, придется вас еще пару раз потревожить, Виталий Алексеевич.

– Конечно, конечно. Чем могу, всегда готов.

Однако по внешнему виду Михальченко трудно было сказать, что он рад общению со старшим следователем.

Вернувшись в прокуратуру, Евграф Акимович позвонил Славе Батогову – разбитному, обаятельному, ясноглазому блондину – оперативнику с внешностью рэкетира средней руки, который за семь лет работы в органах внутренних дел успел пройти все, кроме разве что медных труб. Поскольку задания Батогов выполнял исключительно деликатные, появлялся он в прокуратуре лишь в крайнем случае, в основном же работал в городе – для прикрытия – в коммерческой сфере.

Слава явился через час, как всегда, внешне серьезный, доложился.

– Господин старший следователь Стрельцов, капитан Батогов по вашему приказанию явился!

Евграф Акимович давно уже смирился с подчеркнуто шутовским обращением «господин», хотя в милиции, как и в армии, до сих пор не могли отказаться от «товарищей».

– Садись, Слава, банан хочешь?

– Никак нет. Биточки с макаронами калорийнее, – лучезарно улыбаясь, заявил Батогов. – Да и день к закату клонится. – Капитан явно намекал на то, что к концу рабочего дня связку свою Евграф Акимович приканчивал.

– Обижаешь, гражданин начальник, парочка еще есть. Впрочем, не желаешь, и ладно. Дело вот какое. У тебя среди рекламщиков, журналистов, писателей знакомых нет?

– Как не быть? Сам отчасти писатель, – с достоинством ответил Слава.

Батогов действительно после юрфака три года заочно учился в Литературном институте, и даже выпустил книжку с повестью о некоем герое соцтруда и парочкой рассказов.

– Вот и хорошо. Кроме литературных, придется и коммерсантские связи подключить. Будешь устраиваться в отдел рекламы и реализации издательства «Мефисто». Дежурного «семерки» я предупредил, явишься к нему, возьмешь свои ксивы, да назубок выучи.

Они коротко обговорили легенду, которая, впрочем, не очень расходилась с действительностью.

Вячеслав Батогов (по другим документам Станислав Шестов), тридцати двух лет, после окончания юрфака получил назначение юрисконсультом в Красноводск, но на место работы не явился, за что официально и был наказан лишением права работать по специальности. Однако, ничуть не огорчившись, устроился в новоиспеченный кооператив, председатель которого вскоре был разоблачен как жулик и злостный расхититель госимущества. После этого Стасик Шестов некоторое время находился под следствием, затем дело было прекращено и, уже обзаведясь хорошими связями, официально дисквалифицированный юрист устроился в небольшой швейный кооператив, на деле оказавшийся солидной фабрикой, поставлявшей на советские прилавки «импортный» товар. Лейблы, во всяком случае, на всех платьях, кофточках и юбочках были почти подлинные.

А сырье поставлялось в основном из Душанбе. Через год Шестов стал незаменимым в фирме, и его советы по юридической части не раз спасали кооператив от карающей десницы правосудия. Тут подоспел август 1991 года, началась неразбериха, появился приказ разогнать фабрику и взять с поличным «всех деловых», но потом заменили другим – произвести ревизию, однако частную инициативу не глушить. Шеф – Басаргин – счел за благо на время исчезнуть из России, в чем ему и помог Шестов, ускорив за определенную мзду оформление выездных документов. Шеф вывез, естественно, изрядную сумму в валюте и приличное количество изделий из драгоценного металла. В этом, правда, Шестов ему не помогал, и как Басаргин уладил дело с таможней, оставалось только догадываться. Впрочем, бардак в течение примерно полу года после «путча» был такой, что удивляться ничему не приходилось. Шестов уволился из кооператива, но, имея довольно прочную репутацию «своего» юриста, тут же был приглашен в некий благотворительный фонд, которых, надо сказать, расплодилось в то время видимо-невидимо. На этот раз ни распорядителю фонда, ни его помощникам уехать никуда не удалось, но отделались они легким испугом, получив условные сроки, а Шестов и вовсе был освобожден от уголовной ответственности, по слухам, им же самим и распространенным, за большую взятку.

После этого Батогов, то бишь Шестов, некоторое время не работал, исчез из поля зрения деловых кругов, его «отозвали», как он говорил, с «фронта», и лишь благодаря Евграфу Акимовичу ему удалось не засветиться, хотя начальство упорно, ссылаясь на нехватку оперативных кадров, требовало его участия в повседневных операциях. Акимыч же разрешил ему работать вне Управления, поручая отдельные важные задания.

В 1993 году вернулся Басаргин – солидный, представительный – и активно включился в приватизацию. Батогов пару раз с ним виделся, но на службу к нему не пошел. Заниматься этим делом уже не имело смысла, поскольку официальный бизнес одобрялся в самых высоких инстанциях.

Тем не менее репутация кое-какая у Батогова – Шестова, который к этому времени стал капитаном, была в теневых кругах довольно приличная. И, слава Богу, даже в Управлении мало кто толком знал, кто он и чем занимается, тем более не знали о прошлом. Ходили слухи, что пишет книгу о милиции, и это все.

Получив в 7-й службе трудовую книжку на имя Шестова Станислава Андреевича и два паспорта – общегражданский и заграничный на то же имя, Стасик уехал домой, позвонил парочке коммерсантов, в том числе на всякий случай Басаргину, парочке знакомых писателей средней руки и через три дня сидел в отделе кадров издательства «Мефисто».