Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"

Автор книги: Игорь Тихорский

Соавторы: Константин Тихорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Глава четвертая

Евграф Акимович попросил заведующую отделением выделить ему какой-нибудь уголок для беседы с Демидовым. Ему на час предоставили комнатку старшей сестры. Демидов явился через несколько минут. Изрядно помятое лицо, давно не стриженный, в сером халате и белом больничном белье он мало был похож на бравого рискового омоновца.

– Здравствуй, Володя! Ты, наверное, слышал обо мне. Стрельцов Евграф Акимович, работал в Горпрокуратуре старшим следователем. Как чувствуешь себя, не спрашиваю, поскольку могу себе представить. Расскажи лучше, как воевал. Сейчас много чего болтают о войне.

– Вот именно, болтают, Евграф Акимыч. Да что там рассказывать?! Война она и есть война. – Демидов махнул рукой.

– Давай по порядку, Володя. Я ведь знаю все только понаслышке и в общих чертах.

– А вы зачем ко мне приехали, Евграф Акимыч? Так просто навестить старшие следователи не ездят.

– Вова, так просто и кошка не фыркнет. Но навестить тебя мне, честно говоря, хотелось. Уж больно много эта телевизионная братия болтает.

– Это не братия, это какая-то шобла-ёбла, – начал заводиться Демидов.

– Спокойно, Вова, спокойно. Без эмоций.

– Да как без эмоций? Ведь таких тварей… Как русский солдат – так трус, дезертир, садист, убийца. Как чужой – так герой, защитник отечества. Русских можно грабить, убивать – ничего, все в порядке вещей. Поливают дерьмом Россию и стараются, чтобы из дерьма не вылезала. Лет восемь армию разлагают, а стала армия воевать – переругались. Как? Они еще и воюют! Надо эту армию окончательно уничтожить, унизить, растоптать. Зато всяких мафиозных иноземных «спонсоров» до небес возносят. А «спонсоры» эти задницей на Россию сели и эту задницу лизать заставляют. Не могу я… злости не хватает…

– Вова, не расстраивайся так! Россия была и будет. А что с болтунов взять?

– Нет, вы подумайте, в газетах и по телику меня, вас и вообще всех русских зовут русскоязычными. А? Каково? Это значит, при коммунистах я был советским. Русским назваться не мог – шовинизм. А теперь я снова не русский, а какой-то, хрен знает, – русскоязычный!

– Ты вот что, – решил отвлечь Володю Стрельцов, – расскажи лучше, что здесь-то, в Питере, произошло. Правда, врачиха мне сказала, чтобы я тебя не тревожил. Так что если не хочется, лучше не говори.

– Да нет, я уже маленько отошел. Только что рассказывать? Все ведь в сводках есть, читали небось?

– Я пенсионер, Вова, сводки мне читать не положено. Но кое-что знаю. С Татьяной у тебя беда…

– Стоп! Лучше уж я сам. – И, помолчав, глядя куда-то в угол, начал рассказывать: – Ну, приехал я, думал, повидаюсь с Танькой, передохну… Пришел домой – Татьяны нет, на столе записка: «Не ищи. Прости. Т.». Что такое? Ничего не понял. Татьяна ушла? Быть того не может! Звоню в Контору на следующий день. Майор Сысоев мне говорит: «Приезжай, разговор есть». Поехал. Говорят: «Не волнуйся, Демидов. Татьяна твоя в Александровской…» И показывают мне кино. Моя Таня как последняя уличная девка с двумя мужиками… – Демидов сжал кулаки и отвернулся. Потом глухо добавил: – В общем, ушла она в бордель и стала сами понимаете кем… Наши говорят: на игле сидела, в порнофильмах снималась… Уехал я домой совсем пришибленный. Взял бутылку, только открыл – звонок. Какой-то хрен с кавказским акцентом мне говорит: «Господин Демидов, хочешь назад жену получить? Приезжай, разговор есть». – «Куда?» – «В кабак „У Лукоморья“, что в Александровской у станции». Поехал. Два мужика меня встретили. Говорят, Татьяна в полном порядке. Был, конечно, случай, бедствовала, обратилась к деловым, те ей предложили работу с «интимом». Но теперь завязала она, возвращаться хочет. Да вот только закавыка такая. Во-первых, ты, господин Демидов, будешь в сыске работать и нам помогать, а во-вторых, выступишь по телевидению и по радио. Расскажешь, как русские там зверствуют, как пытают и убивают мирных жителей, ну и все такое… Тогда и жену обратно получишь.

Эх, врезал я одному, а второй успел мне бутылкой по голове… Очухался в отделении. Отпустили, но предупредили… После этого случая в квартире я практически не был. Пил все больше в одиночку. А где, даже не помню… Дошел совсем. Вот и сдался сюда, в «скворечник»… Вот, собственно, и все.

– Понятно. И давно ты здесь?

– Третья неделя пошла. Да в чем дело-то?

– Ты Семенова Михаила Михайловича помнишь?

– Кто такой?

– На Малом проспекте Васильевского жил, у тебя какие-то дела с ним были.

– Плохо помню. Вернее, не хочу вспоминать.

– Убили его.

– Да я с юности его не видел. И думать забыл.

– Убийца твоим именем назвался, когда пришел к нему.

– Вот те на! Вы его взяли?

– Еще раз, Вова: я на пенсии. А розыск убийцу не взял. Меня по старой памяти просят помочь. Вот я и хожу, беседую.

– Не знаю, Евграф Акимыч, вряд ли чем могу помочь. Плохо соображаю, честно говоря. Все Чечня в башке… В питерские дела не врубаюсь…

– Давай помаленьку, да все своим чередом. Первое дело, как положено, выясним, почему убийца назвался твоим именем, а для этого, не обижайся, надо знать точно, когда ты сюда, в больничку, прибыл и не отлучался ли ненароком?

– Отсюда отлучишься, как же! Алкаши безвылазно сорок пять суток как минимум сидят. А поступил я ровно шестнадцать дней тому назад, то есть… двадцать пятого февраля сего года. Когда убили Михалыча?

– Одиннадцатого марта. В ночь с субботы на воскресенье. Ты в домашний отпуск не просился?

– Просился, не пустили. Говорят, две недели – не срок. Не отошел еще. У меня, между прочим, чтоб вы знали, не просто запой, а… – тут Демидов сделал многозначительную паузу и поднял вверх палец, – «реактивное состояние…»

– Сильно, сильно, Вова. Пойдем дальше. Когда ты имел дело с Семеновым? И что за дела вас связывали? Ты ведь сел из-за него вроде. Во всяком случае, на следствии так говорил.

– Ох, Евграф Акимыч! Давно это было. Мальчишкой был – семнадцать лет, мечтал самостоятельным стать, от родителей не зависеть, вот Михалыч и захомутал. Меня, помнится, с ним дружок познакомил – Валера Лушин. Он постарше был, уже девятнадцать исполнилось, начал потихонечку покуривать. Давал мне попробовать – понравилось. А денег нет. Вот Валера и говорит: «Познакомлю с одним человеком. Капусты – как грязи. На чем делает, неясно. Знаю только, скупает старинные часы, ремонтирует, продает. Будешь мне помогать». Помнится, я у него спросил: шибко опасные дела делать? Он засмеялся: «Да нет, – говорит. – В основном „принеси, унеси“». Опасался я, конечно, но решил попробовать. В общем, действительно, ничего особо криминального не было. Время от времени давал пакетики небольшие или побольше, говорил адрес, и я относил. Пару раз не выдержал, аккуратно развернул, посмотрел. В одном было пять часов ручных, в другом – одни, на первый взгляд старинные, я такие в музее как-то видел на бюро княжеском или графском. А за каждый такой поход платил он мне червонец – по тем временам для юнца деньги немалые. И кроме того не раз он мне помогал, инсулин для отца давал бесплатно, сверх той нормы, что отцу было положено. А по поводу тюрьмы… Сомнения у меня до сих пор остаются. Но кто знает, может, и зря на него думаю.

– Ну, расскажи подробнее, ничего не пропускай, может, до чего-нибудь додумаемся.

– Так ведь дело обычное. Понес очередную посылочку от Михалыча. Хозяин встретил вальяжный, одет богато, пригласил в квартиру, чайком угостил, предложил заморские напитки. Я соблазнился, решил попробовать. Сначала джину он мне налил, потом виски. Закосел я. Тут он ко мне стал лезть, лапать начал. Я перепугался сначала, потом озверел, шарахнул его хрустальной пепельницей. Он упал, кровь на морде. Я, естественно, сделал ноги. Думал – убил. Позвонил Лушину, тот говорит: «Я не знаю, куда тебя спрятать, но у Михалыча где-то на Псковщине дом есть. Только сказать ему надо». Михалыч, конечно, говорит: «Давай, езжай!» Поехал. Полтора месяца просидел там. Валера приказывает: «Давай, – говорит, – возвращайся, Михалыч обещал все уладить».

Приехал в Питер.

Позвонил мне Михалыч. «Приходи, – говорит, – к двадцати трем часам в ДК Урицкого на ночной сеанс. У кассы встретишься с человеком. Толковый юрист. Он к тебе сам подойдет. Поговоришь, расскажешь, как было дело. Он все уладит».

Я пришел без пяти одиннадцать. Подошел к кассе. Последний сеанс начинался в двадцать три десять. Стою. В двадцать три часа входят двое парней. Повязали, как положено. Потом, уже на следствии, узнал, что хмыря того кто-то пришил. Я-то знал, что после меня. Мне не поверили. Кто-то подставил элементарно. Убийцу не нашли. А взяли меня. Как малолетке за непредумышленное дали семерку. Но отсидел три года, вышел по амнистии.

– А Валера Лушин?

– А что Валера? Он тоже в этом деле ни при чем оказался. Кстати, скоро с катушек сошел. На иглу сел. Потом в больнице лежал. Потом они с другом чуть таксиста не замочили и оба сели. По-моему, Лушин до сих пор сидит. Восемь ему дали. Это уже было после того, как я вышел и в армии служил.

– А друг его? Кстати, как его звали?

– Звали его Владом, фамилию не помню, что-то вроде как майор Пронин…

– Володя, а кто еще знал, что ты должен в ДК прийти к 23 часам?

– Какое это имеет значение? Мало ли при ком Михалыч говорил по телефону. Да и слушать мог опер какой-нибудь. Кстати, так Михалыч и объяснил, когда я из зоны вернулся.

– Ну, давай, Володя, отдыхай. Нервишки тебе здесь подлечат, оклемаешься. От нечего делать бороду отпусти, она тебе, пожалуй, пойдет. Солиднее будешь выглядеть.

– Бороду я в Грозном отпустил, Евграф Акимович. Там бриться было некогда. Да уж больно неприлично она у меня растет. Клочками черно-рыжими какими-то. Я ее еще в поезде сбрил.

– Набирайся силенок, Володя. Жить да вкалывать надо. Погани всякой развелось много. Думаю, выйдешь, снова в ОМОН вернешься. Эта работа как наркотик. Раз попробовал, вряд ли удастся бросить. Счастливо тебе.

Когда за Демидовым закрылась дверь отделения, Евграф Акимович зашел к зав. отделением, спросил, мог ли Демидов выйти каким-нибудь образом без разрешения.

– Не мог, – решительно сказала Вера Васильевна. – Правда, мне сестры говорили, что спрашивал одежду у них, хоть спортивный костюм, просился выйти погулять, до магазина добрести за сигаретами. Но никто же ему не даст.

– А если бы вдруг какая сестричка влюбилась и выпустила на пару часиков?

– Так она бы уже здесь не работала, – так же решительно заключила Вера Васильевна.

На том визит сыщика в психбольницу и завершился.

Глава пятая

На следующий день Евграф Акимович позвонил знакомому следователю Юрию Николаевичу Зуеву в Горпрокуратуру, просил ради старой дружбы навести справки о Валерии Лушине и Владе то ли Пронине, то ли Папорине. В ответ на недоумение Зуева, мол, кто такие, какого года рождения, где прописаны, Евграф Акимович лишь сказал:

– Должны были проходить по разработке Семенова-Алхимика в 1987 году, возможно, по делу Демидова о непредумышленном убийстве. Затем были осуждены за убийство шофера такси.

В час дня позвонил Вячеслав Батогов, доложил, что вернулся из заморских краев, спросил, не нужен ли.

– Нужен, Слава, очень нужен, – ответил Евграф Акимович, – но поскольку я нынче заделался частным сыщиком, не знаю, как тебя заполучить. Буду звонить начальству.

Разговор с прокурором города оказался на редкость простым. Он быстро согласился откомандировать Батогова в распоряжение Василеостровского РУВД для работы по делу об убийстве Семенова.

Таким образом, Вячеслав через пару часов уже сидел у Стрельцова.

– Как съездил, не спрашиваю, а нужен ты мне позарез.

– Как съездил, не докладываю, – отпарировал Батогов, – а только рад душевно новому раунду нашей совместной борьбы с представителями мира тьмы.

– Шутом был, шутом остался, – констатировал Евграф Акимович и продолжал: – Вот что: перво-наперво надо нам с тобой автомобиль истребовать у частников.

– Как не фиг делать, – ответил Слава. – Звоните и обрящете.

Евграф Акимович набрал номер Бахарева. Тот согласился дать в распоряжение Стрельцова «девятку» без водителя.

– Именно без водителя, батенька, именно без водителя, – подтвердил Батогов. – За шофера буду я сам. Лишь бы доверенность на машину была.

Еще через час прислали машину, а через полтора часа, когда Слава успел рассказать о своем путешествии в Штаты, позвонил следователь Зуев.

– Значит так, Акимыч. Лушин сидел за Уралом. В 1992 году у них в колонии был бунт, во время которого сбежало тридцать два человека. Двадцать шесть поймали, трое были убиты во время задержания. Трое, в их числе Лушин, до сих пор в розыске. По нашим данным, в Питере не появлялся. Владислав Дмитриевич Панарин отсидел полностью пять лет в Металлострое, проживает на Ленинском проспекте, работает шофером в ТОО «Дубок».

Влад Панарин жил с женой Ириной Юрьевной Панариной и матерью в двухкомнатной квартире неподалеку от метро. Евграф Акимович с Батоговым приехали к нему около шести вечера. Из-за дверей квартиры доносились громкие голоса. Там, очевидно, скандалили. Мужчина кричал: «Шляешься к этому уроду, пропадаешь днями, на дом наплевать!» Женщина ответила так же громко: «Ты же знаешь…» Что она хотела сказать, сыщики так и не узнали. Раздался звон разбитой посуды.

Евграф Акимович позвонил. Голоса стихли. Дверь открыла молодая женщина.

– Вам кого?

– Владислава Дмитриевича можно видеть?

– Можно. Заходите.

На кухне сидел молодой человек, около тридцати лет, в тельняшке. Перед ним стояла бутылка, на тарелке лежала закуска: ветчина, соленые огурцы.

Женщина молча собрала осколки тарелки.

– Владислав Дмитриевич?

– Я. А вы кто будете?

– Меня зовут Евграф Акимович. Фамилия моя Стрельцов. Я следователь. А это Вячеслав Андреевич Батогов, старший оперуполномоченный, мой помощник. – Стрельцов намеренно не сказал о своем «пенсионерстве».

– Ого! Чем же это я заинтересовал наши доблестные органы?

– Владислав Дмитриевич, мы к вам пришли неофициально. Хотелось бы поговорить о делах давно минувших. Возможно, вы вспомните из прошлого что-нибудь такое, что сможет нам помочь в решении сегодняшних проблем.

– Неофициально? Это что-то новенькое. Такое большое начальство к такому маленькому человеку неофициально не ходит. Может, я не хочу с вами разговаривать? Может, я вкалываю, как проклятый, и вечером хочу отдохнуть?

– Святое желание, – невозмутимо одобрил Евграф Акимович. – Только если не получится неофициально, придется повесткой вызывать…

– Да что вам нужно-то?

– Хотелось бы наедине побеседовать.

– Ирина, выйди и закрой дверь. Ну так в чем дело?

– Владислав Дмитриевич, помните историю с таксистом?

– Ну, помню, как не помнить. Только я уже искупил. Дали пять – отсидел полностью.

– Расскажите подробнее всю историю.

– Да зачем вам? Все уже в прошлом.

– А все-таки.

– Ну, молодой я был, идиот зеленый. Всего-то восемнадцать еще не исполнилось. Все хотелось, где полегче деньжат добыть. Выпили как-то с Валерой, он и говорит: «Давай, мол, постращаем таксиста, он нам выручку отдаст». Сели, я вынул пугач, пистолет стартовый, и к затылку шоферюге приставил. Тот стал руками махать. Валера его финкой в грудь ткнул. Слава Богу, выжил мужик, как я уже потом узнал. А тогда перепугался, из машины выскочил – и деру. Валера задержался, деньги стал искать. Его патруль и повязал. Он получил семерку, я пять.

– А Лушина не выпустили раньше срока?

– Это вам лучше знать.

– Он о себе никак не давал знать после вашего освобождения?

– Нет. Я на шофера выучился. Честно вкалываю.

– Скажите, а с Михаилом Михайловичем Семеновым вы знакомы?

– С этим барыгой? Был знаком. Пару дней тому назад кореша старого встретил. Говорит – замочили его.

– Почему «барыга»? Он что, краденое скупал?

– Так ребята болтали. Чем в самом деле занимался – не знаю.

– А вас он ни о чем не просил никогда?

– Бывало, кое-куда ходил по его просьбе, пакетики относил. Деньги, случалось, нам в долг давал.

– Так. А с Владимиром Демидовым вы знакомы?

– Был опять же знаком. Еще тогда со всеми дружками наши пути разошлись. Вовка сел раньше меня. Подставили его.

– Кто подставил?

– Я думаю, Михалыч. На зоне знакомец один болтал, будто по наводке Михалыча того педика замочили. А Вовку подставили. Правда, Валера говорил – нет, мол, Михалыч не из таких. Он свои дела тихо делает, без рекламы, на мокроту не пойдет. А я думаю, он пострашнее, чем хотел казаться. Мы с Валерой как-то у него сидели. Кто-то ему позвонил. Разговор был непонятный, только какой-то… – Панарин запнулся, – нехороший. Вроде, обещал Михалыч кого-то «утешить», так чтоб тот цветочки снизу, с корней нюхал. Весь разговор, само собой, не помню, а вот одну фразу запомнил: «Сходи к Голове, я ему скажу, что ты мне как сестра родная, он поможет». Я еще подумал: «Кто это у Михалыча в сестрах ходит?»

– А кто такой Голова, не знаете?

Панарин замялся. Потом плеснул в стакан водки, выпил, заел ветчиной и сказал:

– Нет, не знаю.

В дверь вдруг сунулась женщина.

– Извините, что мешаю. Влад, сходи в аптеку. Прямо сейчас. Мать лекарство просит.

– А ты что, не можешь?

– Я ухожу на курсы, ты же знаешь.

Панарин явно психанул, потемнел лицом, но, взглянув на гостей, махнул рукой.

– Жены нынче! Все им равноправие подавай. В общем, гости дорогие, как говорил Чингачгук, он же Большой Змей: «Я сказал».

– Больше ничего добавить не хотите? О Голове, к примеру.

– Не знаю я никакой головы. Все. Аудиенция окончена.

– Хорошо, Владислав Дмитриевич, мы пойдем, но если понадобится, снова к вам обратимся, уж не обессудьте.

– Обращайтесь, – буркнул Панарин. – Успехов и счастья!

Выйдя на улицу, Вячеслав спросил:

– Поедем за ней или его подождем?

– По обстоятельствам, – привычно ответил Евграф Акимович. – Пока постоим.

Они сели в машину.

Через некоторое время из парадной вышла Панарина, подошла к кромке тротуара, стала голосовать. Вскоре остановился частник. Женщина села в машину.

– Трогай, пожалуй, – сказал Евграф Акимович.

Минут через пятнадцать они выехали на набережную Фонтанки, доехали до Аничкова моста, пересекли Невский.

– Какие же здесь курсы, интересно? – сказал Слава. – Ну, я за ней?

– Давай, я подожду в машине.

Панарина вышла, перебежала мост, прошла немного по набережной и завернула под арку.

Минут через пять вернулся Вячеслав, доложил:

– Третий этаж, двадцать седьмая квартира.

– Узнаешь, кто прописан, кто живет, ну и все прочее. Подожди, когда выйдет. Дальше – по обстоятельствам. Я домой на метро. Позвони.

И они расстались.

Глава шестая

Я вошел под арку, поднялся на третий этаж по черной лестнице, предварительно проверив парадную дверь, выходившую на набережную. Она, естественно, была заколочена. Старые дома и старые лестницы всегда привлекали меня. Все казалось, что по ним вот-вот спустится кто-нибудь из персонажей романов Булгакова, хотя внешний вид этих домов скорее напоминал о «разрухе в головах», по выражению того же булгаковского профессора Преображенского.

На площадку третьего этажа выходили четыре двери. Из-за крайней справа, тридцать третьей квартиры – причуды петербургских жилконтор – доносились глухие звуки ударных. Здесь гоняли рок, значит, среди жильцов была молодежь.

Я позвонил и приготовился на вопрос: «Кто там?» ответить: «Ваш сосед из двадцать шестой квартиры», хотя, честно говоря, плохо представлял себе, где она находится, поскольку, кроме двадцать седьмой, на площадке расположены были двери еще двух квартир – двадцать восьмой и двадцать девятой. Предполагалось, что двадцать шестая должна быть этажом ниже.

Но у меня никто ничего не спросил. Дверь открылась. На пороге стоял парень лет семнадцати.

– Прошу прощения, не могу ли я с вами переговорить. – Я протянул ему удостоверение.

Он внимательно изучил его, сверил фотографию с моей физиономией и сказал:

– Вообще-то я спешу. Если только недолго, – и впустил меня в квартиру. В полумраке уходящего вдаль коридора белели двери. Коммуналка. Парень открыл первую слева, где грохотал рок.

– Проходите. Вы что хотите узнать? Обо мне что-нибудь или о соседях?

– О соседях, – улыбнулся я и попросил: – Сделайте чуть потише, пожалуйста. Это ненадолго.

Парень прикрутил колесико магнитофона.

– Итак, меня зовут Вячеслав Андреевич. Фамилия Батогов. С кем имею честь?

Парень ничуть не смутился таким церемонным обращением.

– Сергей меня зовут. А фамилия вам, наверное, не нужна?

– Пожалуй. Сергей, меня интересуют ваши соседи из двадцать седьмой квартиры. Вы не могли бы рассказать о них? Кто там живет, чем занимается?

– А вам зачем?

– Да, понимаете, сейчас зашла к ним девушка, на которую у меня есть виды. Причем самые серьезные. Но боюсь, она меня обманывает. Вот уже четвертый раз за неделю обещает прийти на свидание, но в последний момент говорит, что занята, и отказывается. Я понимаю, что следить нехорошо за женщиной, но не удержался, понаблюдал. И вот уже второй раз вечером, когда мы с ней могли бы встретиться и прекрасно провести время, она приезжает сюда и заходит в эту квартиру. Я думаю: «Наплевать, использую свое служебное положение, покажу удостоверение в соседней квартире и расспрошу, кто здесь живет».

Парень явно сомневался в моей искренности. Он помялся, повторил тоскливо:

– Да я спешу вообще-то. – Но, еще раз взглянув на меня и убедившись, что я не собираюсь уходить, махнул рукой. – Я не знаю почти никого в доме. Так, лица знакомые, здороваюсь, а кто есть кто – не интересуюсь. Двадцать седьмая квартира самая маленькая, двухкомнатая. Они на всех этажах – над двадцать седьмой и под двадцать седьмой – двухкомнатные. Знаю, что сейчас там живет карлик… Ну, вернее, не карлик, а человек небольшого роста. Раньше он с матерью жил, несколько лет тому назад мать умерла. Потом кто-то из соседей в нашей квартире говорил, что он уроки начал давать. Вроде он специалист по истории Англии. Ну и английский знает. Но все это я слышал мимоходом от соседей и родителей.

– Но ведь вы, наверное, видите, много ли к нему ходит людей?

– Ходят молодые женщины в основном. А много или мало, не знаю. Соседи сплетничали, что девицы к нему ходят, а жениться он не может. Так ведь он ущербный!

– А самого главного не сказали. Как его зовут?

– Павел Владимирович, а фамилию точно не помню. Что-то вроде Акопов или Акопян. Не помню.

– Ну, ладно, спасибо. Попробую подождать свою Лену на улице, если она еще не ушла.

Выйдя из комнаты, мы столкнулись с женщиной, которая только что вошла в квартиру. Она настороженно посмотрела на меня, но я предоставил объясняться Сергею, а сам вышел.

Спустившись вниз, я сел в машину и решил, что не грех потревожить адресный. По рации связался с дежурным, назвал себя, попросил уточнить фамилию и профессию гражданина, прописанного по интересующему меня адресу. Через пару минут получил ответ: Агапов Павел Владимирович, 1951 года рождения, историк. В настоящее время не работает.

Я подогнал машину поближе к подворотне, уселся поудобнее и стал ждать. Почему я решил остаться, хотя выяснил все, что велел Акимыч, не знаю. Интуиция здесь ни при чем. Скорее, запомнилась фраза, услышанная на Ленинском. Перед нашим звонком Панарин кричал: «Шляешься к этому уроду каждый день, пропадаешь часами, на дом наплевать». Опять же Сергей обмолвился: «Ущербный». А если урод и ущербный, что там делать молодой интересной женщине, да еще каждый день пропадать часами.

Сидеть мне пришлось около двух часов. В двадцать один десять Панарина вышла из подворотни. Я тронулся с места, обогнал ее, выскочил из машины.

– Прошу прощения, Ирина Юрьевна, здесь стоять никак нельзя. Еще две минуты, и меня оштрафуют, так что садитесь быстрее в машину, я довезу вас до дома. – Я выпалил все это на одном дыхании, галантно взял женщину под руку, еще раз продемонстрировав свое удостоверение, хотя в слабом свете фонарей она вряд ли могла что-нибудь разглядеть.

Да вы что, я сейчас закричу. – Она стала вырываться.

– Ну зачем же кричать? – увещевал я. – Вы же меня видели сегодня. Мы к вам на Ленинский приходили.

Панарина наконец перестала сопротивляться, молча села в машину.

Я уселся за руль и, стараясь закрепить эффект внезапности, продолжал болтать:

– А я еду домой, смотрю: что такое, знакомая дама на набережной. Ну, думаю, не иначе перст судьбы. Я ведь собирался с вами завтра поговорить. Но, как утверждает мой шеф, старший следователь Стрельцов, никогда не откладывай на завтра свидания с женщиной, тем более прекрасной, если можно осуществить его немедленно.

– Перестаньте, – устало отмахнулась Панарина. – И скажите наконец, что вам нужно. Вы что, следили за мной?

– Да нет… Впрочем, не то чтобы следил, но решил поинтересоваться, на какие курсы вы так спешили. Тем более супруг ваш назвал эти курсы в единственном числе и в мужском роде. Помните? «Шляешься к этому… уроду». Прошу прощения, это не я, это Владислав Дмитриевич так выразился.

– Ну хватит же!

– Отчего же? Это ведь не я, это ваш уважаемый супруг так неуважительно и, прямо скажем, грубо назвал Павла Владимировича уродом.

– А откуда вы знаете, как его зовут? Вы с ним знакомы?

– «Знаком» – пожалуй, громко сказано. «Наслышан» – будет точнее. А что, он действительно хороший преподаватель?

– Очень хороший. И человек замечательный. Умница, эрудит, в истории Великобритании любого профессора за пояс заткнет. А язык преподает так, что… влюбиться можно.

– В язык? – невинно спросил я.

– Конечно. Не в него же самого. Но, между прочим, когда Павел Владимирович начинает говорить, можно забыть обо всем… И о его росте, и о внешности. Это удивительный человек.

– Потрясающе! Впрочем, я знавал удивительных, редких по уму и обаянию лилипутов…

– Он не лилипут! У Павла Владимировича небольшие отклонения в гипофизе, поэтому он непропорционально сложен, и хотя голова его совершенно такая же, как у нормального мужчины, но при небольшом росте кажется слишком большой. Но когда знакомишься с ним ближе – все это перестаешь замечать.

– Понятно. Именно так мне его и характеризовали. Скажите, Ирина Юрьевна, мужчин он берет в ученики?

– Сыщиков не берет.

– Почему же? Мне тоже нужен английский.

– Вы что-то вынюхиваете. А он порядочный человек. Я скажу ему, что вы хотите его во что-то впутать.

– Опять двадцать пять! Не собираюсь я его ни во что впутывать, если он сам не успел ни во что впутаться…

– Что? Он сам впутался? Да как вы…

– А вот так. Вы знали Татьяну Демидову? – решил наугад выстрелить я.

– Я… Татьяну… знала… то есть знаю.

– И где же она сейчас?

– Где сейчас, не знаю.

– Вы подруги с ней?

– Да нет, не то чтобы близкие подруги. Скорее хорошие знакомые.

– Это вы познакомили ее с Агаповым?

Панарина помолчала, потом с вызовом выпалила:

– Ну, я познакомила. Она хотела языком заняться, но Павел Владимирович к ее истории никакого отношения не имеет. Она сама захотела развлечься, познакомилась с мужчиной, он уговорил ее попробовать наркотики. Просто оказался подлецом, сволочью. Заманил в какой-то притон… Вот и все. А Агапов здесь абсолютно ни при чем.

– И где же она познакомилась с этим подлецом? Разве не у Агапова?

– У Агапова. Ну и что? Он тоже брал уроки…

– Понимаю… Значит, все-таки Агапов и мужчинам преподает?

– Кому угодно. А вас рекомендовать ему не буду.

– И напрасно. Я думаю, вам имеет смысл меня представить Павлу Владимировичу. И желательно завтра же.

– Но послушайте…

– Нет, Ирина Юрьевна, это вы меня послушайте. Вы познакомились и подружились с Таней Демидовой вскоре после отъезда Володи на Кавказ. Так?

– Ну, так.

– Вы привели ее к Агапову, вы, именно вы познакомили ее с этим подлецом. Да, да, не возражайте! Кстати, как его фамилия?

– Муксинов.

– Имя?

– Борис. Борис Григорьевич.

– И чем же он занимается?

– Точно не знаю. Говорят, что предприниматель. Торгует чем-то с западными странами. Поэтому и английский ему был очень нужен.

– А разве раньше вы не были с ним знакомы? До встречи у Агапова?

– Нет, не была я с ним знакома. Познакомились у Павла Владимировича, он немного за мной ухаживал, а когда я пришла с Таней, переметнулся на нее. В первый же день знакомства с ней отвел меня и говорит: «Ты не могла бы пригласить Татьяну в ресторан? У нее такой строгий вид, боюсь, что мне откажет». Я подумала: а почему бы и нет? Хоть развеется немного. Сходили мы втроем в кабак, он поехал ее провожать. Что было потом – точно не знаю.

– И где же он живет?

– Кто его знает? Таня говорила, на Московском проспекте, в «сталинском» доме.

– Вот видите, мы с вами довольно плодотворно поговорили. И поверьте, не только мне, но и вам будет полезно, если я познакомлюсь с Агаповым.

– Да уж! Мне-то какая польза?

– По обстоятельствам, как говорит наш общий знакомый старший следователь Стрельцов.

– Хорошо. Я позвоню ему.

– Позвоните. И скажите, что завтра придете с добрым знакомым. Причем я думаю, лучше позвонить прямо сейчас.

Мы остановились у телефона-автомата. Я дал ей жетончик.

– Павел Владимирович? Это я, Ирина. Сейчас в метро я встретила хорошего знакомого. Мы разговорились. Он через месяц уезжает в Англию. Вы не могли бы с ним позаниматься? Хорошо? Нет, лучше завтра. Ой, большое спасибо, Павел Владимирович. Он курсам обычным совсем не верит. А я проговорилась, что у вас можно выучить язык и подготовиться к поездке за три-четыре недели. Спасибо. До свидания.

В машине мы договорились встретиться на следующий день в шесть вечера у Аничкова моста.

Высадив ее у дома, я задумался. Все вроде нормально, но что-то мне не нравилось. Может, подчеркнуто официальный тон, каким Панарина говорила? Да нет, вроде так и должна говорить ученица с профессором… М-да… Ладно. Утро вечера мудренее. Положимся на доброе русское «авось».

И я поехал домой, докладывать по телефону Акимычу о своих успехах.

Акимыч меня отругал. В общем-то, за дело. Я и впрямь поспешил. Стремясь закрепить успех, заставил Панарину позвонить Агапову через пятнадцать минут после ухода от него. Но что поделаешь? Завтра придется попытаться исправлять оплошность. Акимыч велел мне утром ехать в прокуратуру, выяснить подробности истории с Демидовой, с притоном. С тем я и уснул беспокойным сном, с надежде увидеть хотя бы во сне себя не сыщиком, а звездой – сценаристом Голливуда.