Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"

Автор книги: Игорь Тихорский

Соавторы: Константин Тихорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3

Твой дом – тюрьма.

Надпись на предвыборном плакате избирательного блока «Наш дом Россия»

На Литейном, куда Теняков притащил свою добычу, картина была обычная. Непринцев в костюме и белоснежной рубашке сидел на подоконнике, разгадывал кроссворд. При появлении гостей он лишь поправил «бабочку» и озабоченно спросил:

– Кучер на ямских лошадях?

– Ямщик, – ответил Сергей, и Непринцев, благодарно кивнув, вновь уткнулся в газету.

Теняков снял утепленную германскую куртку, с которой не расставался аж с прошлого вечера, бросил ее на подоконник – Паша поморщился, – усадил патрульного на стул с драной зеленой обивкой, сел, как всегда, на стол, включил лампу, хотя уже совсем рассвело, закурил и философски молвил:

– Как же ты, друг, до жизни такой докатился? – и пыхнул дымом в сторону задержанного.

Всю дорогу хранивший гордое молчание сотрудник милиции опасливо улыбнулся:

– Не, а что случилось?

Но в глазах его засветился огонек, заставивший Тенякова заподозрить игру, причем довольно хитрую. Вообще, парень отнюдь не походил на затюканного дебила, какими любят изображать ментов в анекдотах. Он явно изучал опера так же, как тот изучал его самого.

Подставлять Марию было глупо. Так не делается. Даже если человек работает на самого себя и глубоко презирает уголовку. У девчонки мало мозгов, но лучше уж иметь то малое, что есть, в голове, чем на обоях. У девочки тяжелая физическая работа – о каких мозгах вообще может идти речь?

– Что случилось? Тебе, козлу, задали вопрос. Где ты был вчера в течение дня. Думай.

– А…

– Думай!

– Утром отдыхал. Вечером дежурил.

– Угу. Что ж, ладно. И в гостинице «Южная» тебя не было?

– Да.

– Что-то желаешь сказать?

В глазах Алексея явно мелькнула надежда. Однако сразу угасла, подобно далекой звезде.

– Ну, был я в «Южной».

– Отлично. Зачем? Колись, дружочек.

– Кондуктор, нажми на тормоза! – крикнул Паша. – Плохо думается из-за вас.

– Когда тебе думалось? Ты только петь умеешь. – Теняков смазал Лехе по затылку. – Тебя звать как? Фамилия?

– Дакиневич.

– Угу. Догадываешься, почему ты здесь?

– Нет.

– А я вот думаю, догадываешься. Но вернемся к нашим баранам, как справедливо заметил полковник Гуров. Что насчет гостиницы?

– Был я там.

– Шаг вперед. Я слушаю правдивые объяснения.

– К другу зашел.

– Два шага назад. Имя?

– А то вы забыли. Иначе зачем я тут?! Руслан Исаев.

– Чеченская группировка. «Южная», третий этаж, девятые апартаменты, – заявил Непринцев. На память он не жаловался. – «А я милого-о узна-аю по-о походке-е».

– Ага. Тогда, милок, вопрос неповторимый. На четвертом этаже тебе что понадобилось? «Милки Уэй»?

Теперь в глазах отражалось сомнение.

– Этажи перепутал.

– Ха!

– Заткнись, Паша! Ладно, допустим. – Сергей многозначительно потушил окурок, тяжело поднялся и обошел вокруг Дакиневича. – Ты спутал этажи. А к Руслану зачем шел?

– Я ж говорю: друг он мой.

– Ну! А вот звякнуть ему сейчас, он как, согласится с твоими логичными доводами или заявит, будто в глаза тебя не видел?

Молчание. Сомнение резко возросло.

– Погодите, мужики, вы что, Руслана в оборотку взяли?

– Вопросы здесь задаю я. Банальная фраза, а все еще действует. Итак, мы остановились на том, что Исаев тебя не знает. К кому же ты ходил?

– К Исаеву.

– Верю. Действительно к Исаеву. Для чего?

– Слышь, декабрист, – Непринцев запустил в Алексея извечным атрибутом своего рабочего стола – чернильницей, – «именины у Кристины». Достал. Боишься? Мы жутко страшные.

– Я пытаюсь понять, кто вы такие.

– Второй отдел Уголовного розыска ГУВД Санкт-Петербурга. Удовлетворен или как?

– Или как. Продолжим светскую беседу?

– Продолжим. Зачем ты был в гостинице?

– Эмиссар кликнул.

– Опять верю. Видишь ли, Исаев – сошка мелкая. Платит вам, скорее всего, именно он. Патрульным, я имею в виду. Не на государство же вы трудитесь… Только Руслан никому и никогда на своей земле платить не станет… Впрочем, твои подвиги меня мало колышат. Что ты делал на четвертом этаже?

– Я промолчу.

– В чужом номере?..

– Опять промолчу.

– Где утверждал, что связан с убийцей Саши Парамонова.

– А теперь не понял.

– Цитирую, – опять влез Непринцев, – «Где пробыл около получаса, причем из услышанного разговора следовало, что объект знает, кто убил бригадира мурманской группировки Александра Парамонова».

Дакиневич заметно повеселел:

– Тьфу, Господи, вы по поводу Саши?

– Его, его.

– Тогда надевайте браслеты. Я сдаюсь. Уж простите, ребята, я решил, вас Руслан послал. Потому и молчал.

– Погоди, погоди, как Руслан? Что значит «сдаюсь»?

– Как вам объяснить?.. Ствол-то отберите у меня и «демократизатор». Я арестованный нынче.

– За что? Неужели это ты Сашу приморил?

– Саша Парамонов… – Алексей горько усмехнулся. – Ладно уж, слушайте. История жизни моей грешной… Обидно, я ведь не киллер. А сесть всегда успею… Да черт с ним, очень уж на душе мерзко… Только уговор – не перебивать. Вот доскажу – тогда пожалуйста. Отвечу правдиво на все вопросы.

Детские годы можно опустить. Родители отдельно сейчас живут. А, отсюда начну… Хоть вас мои подвиги и не колышат.

Было нас человек шесть. Да, точно. Две девки, обеим по шестнадцать тогда только-только исполнилось. Мне тринадцать. Все из одного квартала, с детства друг друга знаем. Ничего особенного: тусовочки на лестницах, водочка, гитара, сигареты – даже культурно по нынешним временам. На стенах редко чего корябаем, с местным населением в конфликт не вступаем. Живем в своем собственном мире и кайф ловим. Пока еще в переносном смысле. Когда в прямом – тут уж не до кайфа.

Был средь нас такой Авдоченок Ефрем. Вы только не смейтесь, но он негр. Причем родители оба белые. Это у него через поколение, от бабушки. Нас участковый из-за него часто ловил. А то?.. Жильцы звякнут, мол, Андрей Петрович, у нас в подъезде интернационал. И по шеям всем.

Ефрем – полный шизик. Мы в одном классе учились, он постоянно исчезал куда-то, снова светился, дела улаживал. Человек-загадка. Вот он-то первый анашу и приволок. Где он ее достал? Мы и не в курсе были, что это такое. Коммунистические времена отражены в моей памяти чувством глубокой ностальгии. Ефрем уговорил попробовать. Мол, одна затяжка – и вы улетаете.

Я рискнул. Фуфло. Изматерил Авдоченка по-всякому, а он обиделся. Сказал цену – народ обомлел. Манюня косячок забила… Девчонка, одна из наших. Что можно сказать? Минут сорок ее за руки держали: вообразила себя самолетом… А когда в себя пришла, одну фразу сказала, потом полчаса все ржали, за животики держались. Обвела Манечка нас мутным взором и остановилась на Гиви. «Никто, – говорит, – не поверит, как мы с тобой на качелях трахались». Тут Ефрем всего скромного запаса лишился. Я тоже взял. Со второго раза ощутил.

Понимаете, до меня дошло, что он по сравнению со мной – никто. Ноль. Чмо. Что я теперь могу миром владеть, а остальные… Они ползли ко мне на коленях. Они могли просить, умолять, но я сильнее, я даже не хотел их слушать. Никогда не думал, что можно так уехать от одного косяка, не укола даже. Честное слово, сейчас врубаюсь, на грани был, мог концы отдать сразу. Знаю, что так не бывает, но я чувствовал. Даже Ефрем испугался. А потом все исчезло. И я – раб. Ефрем еще пару раз принес, а дальше…

Ну, сами знаете… «Понимаешь, бабки нужны, много бабок, нет столько. Сам в долг беру. Рад помочь, но… Постарайся уж».

И пошло. Из магазинов тащил, дома подворовывал, на улицах мелких грабил. Банальщина. Сейчас назад вернуться, в прошлое, – своими руками бы удушил себя, суку.

Сколько все это продолжалось, трудно сказать. Потом Ефрем меня с мужиком-кавказцем свел. Тот по-русски волок лучше, чем мы оба, вместе взятые. И говорил убедительно, сволочь.

В это время я восемь классов окончил, устроился в техникум. В уличной команде состоял, в разборках участвовал. Ефрем как-то раз героин достал. Уговаривал ширнуться. Да времена уже изменились. Ох и вломил я ему!.. А однажды нас в гости пригласили. В Мурино. Скромная дачка, участочек рядом. Хозяйка – старушка, божий одуванчик. Всюду ходит с огромным колуном. А на веранде кавказец знакомый наш чай пьет. Усадил нас и речь стал толкать.

«Скоро вы удостоитесь великой чести. Она выпадает многим, но не многие этот факт осознают. Тому есть объективные причины. К сожалению, одна из них – общий упадок культуры и гражданского сознания. Да, времена для России наступили тяжелые. Но подумайте, неужели такое происходит впервые? Ни в коем случае! Было и татаро-монгольское иго. Были и мировые войны, и наполеоновское нашествие. Выстояла Россия. Лишь крепла день ото дня. Значительную роль в становлении будущего великого государства сыграла интеллигенция. Нельзя, однако, забывать и рабочий класс – класс-труженик! Конечно же, все мы понимаем и ценим роль нашей армии. Если бы не она, вряд ли Россия устояла бы под натиском многочисленных врагов.

Вскоре и вам предстоит влиться в ряды ее армии – армии трудового государства. Готовы ли вы к столь серьезному шагу? Осознаете ли в полной мере всю ответственность? Сможете ли выдержать этот экзамен?..

Думаю, да. Уверен – вы способны. Но российской армии не нужны наркоманы. Наркомания – бич двадцатого века. То, что кажется вам невинными шалостями, на самом деле один из страшных пороков человечества. Впрочем, я верю – вы справитесь с ним и будете достойными представителями своей великой страны.

Теперь о другом.

Вы знаете, как страдает Россия от преступности. Долг каждого гражданина – помочь нашей доблестной милиции.

Вы молоды. Вы еще не выбрали свой жизненный путь. Разве порядочный человек имеет право оставаться в стороне от катаклизмов, задевающих самое сокровенное в каждом из нас? Нет!!! А потому, выполнив свой гражданский долг и достойно отслужив, вы не должны останавливаться на достигнутом. Вы обязаны добровольно записаться в ряды российской милиции и, получив табельное оружие, рацию и красивую синюю форму, чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем стать на защиту…»

Ну и так далее.

Надо сказать, настолько обаятельного кавказца, тем более бандита, я никогда в жизни не видел. В общем, уговорил он нас. До сих пор не знаю, зачем ему это было надо. Но он действительно заставил задуматься: чем ментура хуже всего остального? Очевидно, он нас хотел в своих целях использовать, однако все по-другому повернулось…

Служил я в Московском военном округе, в воздушно-десантном корпусе. От анаши меня быстро отучили, здесь кавказец верно рассчитал.

Привык я на дармовых хлебах. Отслужил, вернулся в город одновременно с Ефремом. А тут слух пополз: кавказца посадили. Ефрем узнал – правда. Что ж делать?

Теперь главный прикол. В первый же день, как выхожу на службу, напарник Петя передает конверт. «От кого?» – «Идиотский вопрос». Открываю – сто кусков. «Бери, пока дают». Взял. И так каждый месяц. С учетом инфляции. Взамен ничего не требовали. Работал, как все. На алкоголь и не глядел – чего на ерунде сыпаться. Но вот раз сижу с Петром, напарником бывшим, в «До кондиции», кабак такой на Комсомола, и подваливает Ефрем. «Идем, – говорит. Вышли. – На Рощинской стоит склад. Под видом выполняющих приказ ментов нужно проникнуть внутрь и забрать два ящика. Любые». – «Еще чего? Кто приказал?» – «Ты забыл, от кого деньги получаешь?» – «А я и не знал». А про себя думаю: «Вот козел. И здесь успел».

Подъехали к складу. Дверь с петель. Ящики в тачку. «Копейка». Авдоченок в салоне ждал. Сторож вылез, рукояткой по морде… «Урод, с кем связался?» Укатили.

Спустя месяц опять. «Около двадцати трех часов по улице Лебедева будет проходить мужик. Мужика по кумполу, дабы не сопротивлялся милиции. Затем уматываем». Я и поверил. Кретин.

Можно сигаретку?.. Спасибо. Тепло у вас… Улица Лебедева – грязная дыра. Жить там я не согласился бы ни за какие деньги. Ночью там вообще ужасно. Грязь, слякоть, мрак, ни одно окно не горит, изредка троллейбус какой прокатит, и опять все замирает. Лишь деревья шелестят. Аж жуть берет. Собаки бродячие воют, пьяные крики из окон, иногда петарда хлопнет. И машины вдали…

Мужик пунктуальным оказался. Ровно в двадцать три мы его засекли. Подошли и сзади по черепу «демократизатором». Он с копыт. Авдоченок из личного автомобиля вылез и на дорогу его тащит. «Ты что, охренел?» – говорю. «А это уж мои проблемы. Помоги лучше». Я ему помог. А потом Петя стукнул меня ребром ладони по горлу. Не ожидал я. Они движок врубили и мужика переехали. Но усердствовали не шибко, следили, чтобы переломов не было. Через день узнал – мужик тот журналистом был.

Ефрем вскоре за кражу сел, идиот. Петька в Центральное РУВД перешел. А я здесь остался. А два дня назад звонит телефон. У меня «Ягуана-401». Смотрю: номер не определен. Ладно, думаю. Снимаю трубку – хачик. «Приходи завтра в гостиницу „Южная“. Сам Руслан зовет». Пришел. А Руслан все мои подвиги мне же и изложил. «Будем, – говорит, – вместе трудиться. А то…» Ну, послал я его. «И сам, – говорю, – добровольно сдамся». Дошло наконец, кому Ефрем на досуге стучал и от кого я деньги получал.

Ушел в злобе на четвертый этаж, а там шлюшка одна… Хоть душу отвел. Вот и сказал, мол, знаю, кто Парамонова замочил. Показать, какой я крутой, – и самому себе доказать, что еще хоть на что-нибудь гожусь. Не говорить же, в самом деле, как я журналиста убивал… Теперь ясно? Я думал, вы от Руслана. Давайте явку с повинной накатаю.

– М-да… Договорились. Бери бумагу и пиши. Слог у тебя есть… Серж, твое мнение?

Теняков чуть заметно кивнул на дверь. Опера вышли в слабо освещенный коридор.

– Паша, ты ему веришь? Как психолог?

– Сто процентов. Другой вопрос, кто доказывать будет. Наговорил-то – ой!

– Когда мы с Никитой к нему подошли… Ты бы видел его глаза.

– Нормально. Бывают и гораздо хуже. О, господин полковник…

Полковник Москвичев пребывал в извечных заботах и хлопотах. О чем заботился полковник, для оперов всегда оставалось загадкой, но факты – упрямая вещь. Москвичев был неплохим человеком, но сыщиком уже давно назывался лишь по старой памяти. Петр Сергеевич носил пышные каштановые усы и любил давать советы. Но на то Россия и страна советов.

Вслед за полковником в коридор выскочил невесть как угодивший во второй отдел молодой опер Гунтар Кипр их, с мягким акцентом что-то пытающийся доказать Москвичеву. По мере приближения «сладкой парочки» до Тенякова стали долетать и отдельные слова.

– Петр Сергеевич, а он в отказ идет, – плаксивым голосом сообщил Киприх.

– А ты додуши его, додуши, – басом отвечал полковник.

По Гунтару было заметно, что он и рад бы додушить неизвестного правонарушителя, да только не знает, с какой стороны ловчее взяться за столь ответственное задание.

Непринцев осторожно потянул носом.

– «Олд Спайс», – шепотом сообщил он. – Для сильных духом мужчин.

– Что?! – моментально остановился Москвичев.

– Ничего, господин полковник. Ровным счетом ничего.

– Опять… занимаетесь. – Москвичев осторожно заглянул в кабинет и тут же захлопнул дверь. – Вы что, уже ментов колете?

– Он в данный момент пишет явку с повинной. Но это вроде как киндерсюрприз. Так что переждите.

– Ясно. Каковы дальнейшие планы на сегодня?

– Разврату предаваться, – не моргнув глазом ответил Непринцев. – Спать пойду. У меня вообще отгул.

– Разврату… Слушайте, ну и молодежь нынче пошла. Сын недавно приставал: «Дай пятьдесят тонн». – «Зачем тебе?» – «На подарок девушке». Четырнадцать лет стервецу. «А пять тонн ей что, мало?» – «Конечно. Она у меня такая». Совета прошу: что делать?

– В кои-то веки, Петр Сергеевич. Денег не давать, пущай сам зарабатывает, раз уж «она у него такая».

– Я, честно говоря, об этом же подумал.

– Ладно, пойдем, любопытно, что писатель написал.

Алексей при появлении оперов даже не поднял головы, лишь спросил:

– Какие у меня шансы на нары загреметь?

– Процентов двадцать есть.

– Двадцать?! Но я же сам сознаюсь!

– Не понимаю, – удивился Теняков, – тебе много или мало?

– Мало, конечно. Я ведь признался!

– Ну и что? Во-первых, я это дело помню, оно оформлено как ДТП, и возиться с переоформлением никто не будет, а за невнимательность могут и выговор вломить. Потом, доказательств, кроме твоих слов, нет ни малейших, дружки твои уйдут в отказ, и получится, что ты сам себя оклеветал с неизвестными целями. Еще и на обследование отправят. Вдруг у тебя навязчивые идеи. Будут над тобой… Паша, как?..

– Экскремент.

– О, будут над тобой экскремент делать.

– Но…

– Зато Руслан тебе ничегошеньки сделать не сможет, как бы ни старался… Да не горюй ты, многое еще от следака зависит.

– А ведь вам раскрытия нужны.

– Наивный парень! Нам раскрытия уголовных дел нужны, а то чистое ДТП. Служба! Уж не обессудь. Да пиши, пиши. А вдруг да повезет. Бывает же.

Паша достал из ящика стола банку спрайта, открыл ее и отключился от всего происходящего.

Алексей заканчивал сочинение. Теняков курил очередную сигарету и брезгливо разглядывал дыру на своих брюках. Кругом царила тишь и благодать. В этой тишине особенно пугающе прозвучал хриплый клич Непринцева:

 
– Вот пуля просвистела, в грудь попала-а мне-е,
Спасся я в степи-и на лихом коне-е,
Но шашкою меня комисса-а-р доста-а-л,
Покачнулся я и с кон-я упа-а-л.
 

Алексей вздрогнул. Ручка скользнула по бумаге и упала на пол.

– Он у вас всегда такой?

– Знаешь, дружок, осторожнее в высказываниях. Как-то раз он расследовал одно дело. Об исчезновении рок-музыканта Синцова. Так Паша закорешился с солистом «Хромых парней», а тот во время концерта вытащил его на сцену и заставил петь. «На речке», если не ошибаюсь. Теперь он поет что попало. «Вот и весь механизьм».

 
– Хей-ей, да конь мой вороной,
Хей, да обрез стально-о-ой,
Хей, да густой тума-а-а-н,
Хей, ой да батька атама-а-ан.
 

А где Никита?

– В одном из местных РУВД. Непонятки у них с кем-то. Прохлаждается, короче.

Глава 4

– Скажите, доктор, это опасно?

– Нисколько, это просто жареный арахис.

Реклама

Холод – наиболее мерзкое из всех зол. Только это мало кто понимает. У каждого человека все время появляются какие-то другие проблемы, и холод оттесняют на второй план.

У меня не так. Меня мало восхищает серебристо-голубой блеск льда на улицах. Я равнодушен к хрустальным, девственно чистым сугробам снега, вздымающимся к небу, подобно мемориалу Джорджа Вашингтона. Я не мечтаю о солнечном морозном дне, о скованной ледяными глыбами реке, о мягком прохладном ветерке, стальными иголками колющем лицо и уносящемся дальше в попытке достать и других прохожих.

Я считаю, что асфальт зимой должен быть посыпан песком, чтобы не расшибались люди, а снег лишь мешает проезду транспорта. Я не романтик, а философ. Я мечтаю лишь о теплой квартире и мягком диване. Я ленив… Любой вид жизнедеятельности вызывает у меня чувство физического раздражения, по крайней мере до тех пор, пока я не втянулся в работу. Выражаясь литературным языком, мой духовный мир безмерно скуден. Непринцев, к примеру, наоборот, не может бездействовать, хотя его деятельность принимает любые формы, от запоя до разгадывания кроссвордов.

Про Тенякова вообще лучше не говорить.

Ну, не будем о грустном. Кстати, надеюсь, вы заметили, разговаривать с людьми я тоже не умею. Надо будет изучить английский и в случае чего переходить на чужой текст. Слышал, помогает от стеснительности. Вот только лень. Уж, пожалуй, перебьюсь.

– Где ж товарищ Сонбаев, Хелен?

– Дела, ты же знаешь.

– А что за крики из соседнего кабинета?

– Радио. Ленк с задержанным нюансы выясняет.

– Не могли звукоизоляцию сделать.

– А кто услышит? Никита, не плачь, не надо плакать.

– Извини, задумался.

– Толстеешь. Причем заметно. Брось. И так хорош. Красивее тебя нет во всем РУВД… Дурачок, я же на полном серьезе. Как ребенок, честное слово.

– Приятно слышать. Толстею… А то я сам не вижу. Сидячий образ жизни. Вернее, лежачий. Хочешь разделить? «Ойл оф юлей» подарю. Не об этом ли мечтает каждая женщина?

– Пошляк. Учти, наберешь еще хотя бы грамм, больше не взгляну в твою сторону. И начинай худеть. Двадцать кило – как не фиг делать… Ой, извини, ради Бога.

– Да ладно. Я и сам все знаю. Не суждено мне быть высоким и стройным. Высоким еще может быть…

Прикатил Мехмед Сонбаев. Шумно отдышался, погрозил окну кулаком и плюхнулся на стул. Достал блокнот и начал перелистывать.

– Чего так долго? – поинтересовалась Елена.

– A-а. Житие мое… – Сонбаев владел русским в совершенстве.

– Какое житие твое, пес смердящий?

– Чем только не занимаемся, честное слово. А еще угрозыск. Вот сейчас парня в «03» отвозили. Сами они хрен приедут. А еще расчлененка. Правда, здесь легко – бомжи балуются.

– Парня-то за что?

– В астрал погружался.

– Куда-куда? – поразился я.

– В астрал. – Сонбаев захлопнул блокнот. – Медитацией, понимаешь, увлекался. Сам в астрал погружается, душа улетает, а кругом друзья сидят, следят, чтоб душа слишком далеко не усвистала. Он ведь, придурок, на заводе погружался. А сегодня друзья-приятели по делам ушли – нехай себе один погружается. Вот он и погрузился. Встал и пошел к директору. Секретаршу отпихнул, влез в святая святых – к господину директору, запер дверь и начал беседу. Что он там объяснял – не ясно, но пунцово-зеленый директор позвонил сюда. По знакомству. А инженеру прямая дорога – в желтый дом. Ибо главное в человеке – это душа. Только ее уж не поймаешь – улетела.

Телефон прервал ход мыслей Сонбаева.

– Да? РУВД, Сонбаев… Кто? Ох ты… Наверняка? Адрес… Понял. Сейчас своих найду. Что ж теперь будет… Соображай. Пока.

– Что там?

– У кого какие планы на вечер, господа?

– Домой пойду. Больше никаких планов.

– «Криминальное чтиво» хотел посмотреть. В «Знании» идет.

– Может, и посмотришь еще. Но я предпочел бы, чтобы ты был поближе. По старой памяти. Ты ведь был хорошим опером, пока в РУВД потел.

– Был. Напоминать-то зачем? Шутник.

– Мокруха. Хелен, готовьсь.

– Усегда готова. Кого мочканули, чья территория?

– Едем, по дороге узнаешь.

Мы сели в микроавтобус группы немедленного реагирования. Сама группа укатила на другой машине, невесть где добытой и кому принадлежащей. За рулем устроился личный водитель зам. начальника районного УГРО. На задних сиденьях – ребята из экспертного отдела. Дежурный медик в РУВД отсутствовал, эта служба контролировалась городом, благодаря чему медиков в достаточном количестве не было уже лет десять.

– Доигрались, господа. Скажите откровенно, готовы ли вы к серьезным неприятностям? Возможно, со смертельным исходом. Ч-черт.

– Да не тяни. Что случилось-то? Куда мы едем?

– Адрес все слышали? Замочили одного паренька. Диму Чернова. Хороший мальчик. Только один из шефов ничего не может понять. Он у Димы частенько водочкой расслаблялся и в сауне отдыхал. По дружбе. Блин…

Дима Чернов, в отличие от подавляющего большинства современных бандитов, личностью был симпатичной. Это, однако, вовсе не означало, что тюрьма по нему не плакала и не ждала его с распростертыми объятиями. Творческий путь Чернов начал примерно в том же ключе, что и Саша Парамонов. Сколотил команду и начал бомбить ларьки. Но различия были весьма существенные. Чернов, обладая высоким интеллектом и званием мастера спорта по академической гребле, все же добился больших успехов, чем его собрат, к тому же за более короткий срок. Прежде всего Дима никогда, до последнего времени, не убивал никого без особой нужды. Добившись наличия в своей группе сорока стволов всего лишь за год и моментально оттяпав у конкурентов недостроенный рынок, Дима на этом остановился и сам назначил своего официального преемника. Подходящим кандидатом на этот пост оказался бизнесмен Миша Кротков. Сам Дима официально от дел отошел и только исподволь наблюдал за происходящим. Такой политикой он добился сразу двух вещей: уважения соседей и независимости. Робкие попытки отдельных группировок выжить Чернова пресекались всенародно избранными контролерами, следившими за порядком в спорных районах. Дима зажил, как и подобает настоящему деловому человеку. Никаких АОЗТ он не открывал, решив, что и так сойдет, все равно весь район знает, кто он такой. Зато регулярно ездил в Ниццу или Монте-Карло. Видимо, рэкет не такое уж неприбыльное дело, как желают это представить журналисты.

Если верить Анищенко, то далее вышло примерно следующее: горцы, не признающие, кстати, контролеров, плюнули на общественное мнение и, прекрасно осознав, что Кротков – подставное лицо, предложили лично Диме выкуп за столь лакомый кусочек. Чернов оказался в безвыходном положении. Выражаясь современной терминологией, ему светили «вилы». Воевать с кавказцами он не мог, просто не тянул по числу стволов. Отдать свою землю – значит потерять авторитет. На заступничество братков рассчитывать было глупо. Дима рискнул и ответил южанам крайне грубо, в надежде, что те отстанут. Больше ему ничего не оставалось.

Похоже, черные не отстали – скорее наоборот… Цель оправдывает средства.

В подъезде дома номер тридцать четыре по улице Подвойского уже собралась целая толпа сотрудников милиции. Сонбаев кивнул постовому, и нас пропустили.

Чернов лежал возле входа, на узкой лестничной площадке, левая рука его свешивалась со ступенек. Крови почти не было, лишь несколько капель на почтовых ящиках да маленькая лужица под плечом. Стреляли два раза: первый выстрел в шею, второй – в затылок. Гильзы, похоже, забрали с собой. Прекрасное черное пальто уже успело покрыться слоем пыли. Волосы на затылке слиплись и даже казались светлее, чем на самом деле. Рядом с трупом, выдыхая пар изо рта и ежась от холодного воздуха, суетился дежурный врач, запихивая в саквояж длинный градусник. Сонбаев шагнул к нему:

– Здорово, что скажешь?

– Минут двадцать с тех пор, как я сюда приехал, значит, всего минут сорок. А может, час. Может, и больше. Мороз жуткий. Да и какая вам разница?

– Тоже верно, – согласился Мехмед и повернулся к участковому. – Кто обнаружил тело?

– Вон, тетя Света, – подал голос участковый, кивая на стоящую рядом женщину.

– Тетя Света? А как имя-отчество?

– Да просто тетя Света. Значит, иду я сегодня к Егоровне в гости. Она мне сольцы обещала. Да еще «Мануэла» должна была начаться. У меня-то телевизор давно испорчен. Вон, мастер приходил, шестьдесят тысяч за ремонт содрал, а через неделю – опять не работает. И ладно. Мне много не надо. «Мануэла», «Тропиканка» да вон «Санта-Барбара», Иду к Егоровне – сама-то я в другой парадной живу – и вдруг вижу: этот лежит. Я сначала подумала – пьяный. Потом глядь – одежка вроде приличная. Не рвань, что на местных-то алкашах. Пригляделась – батюшки! Мертвый. Ну, я сразу к Егоровне. А «Мануэла» уже идет. А когда «Мануэлу» гоняют, Егоровна ничего вокруг не слышит. Я и в звонок звонить, и в дверь стучать! Открыла наконец. Я Льву Сергеевичу-то позвонила – участковому нашенскому. Телефон знаю, чай. А сама на лестницу – сторожить. Тут, значит, Лев Сергеевич и подошел. А…

– Спасибо. Когда это было?

– Ох, минут двадцать пять назад. Но точно не упомню я, потому как…

– Еще раз огромное спасибо.

Сонбаев мгновенно отвернулся.

– Лева, а где он жил?

– Там, на четвертом, в трехкомнатной.

– Все время?

– Да нет. Но довольно часто. Если не ездил никуда.

– Так, хорошо. Ключи у него в пальто есть?!

– Есть, держи. – Участковый кинул связку ключей Сонбаеву.

– Отлично. Хелен, начинай первичный протокол осмотра. Когда приедет следователь, скажешь. Идем, Никита.

Я всегда знал, что Чернов не любит особенно выпендриваться, однако Димино жилище заставило по-новому взглянуть на его жизнь. Очень скромно, ничего лишнего, любимые моющиеся обои на стенах, хрустальная люстра, финский гарнитур, странные стеклянные столики в гостиной, удобная двуспальная кровать в спальне, в каждом углу – японская техника, на одной из стен развешаны грамоты и медали, завоеванные Димой в честные трудовые будни. Диски «ДДТ» в шкафу. Собственно, ничего особенного. Правда, в ванную я побоялся заглядывать, в отличие от Мехмеда. Я же сел на кухне и принялся высокохудожественно бросать окурки из пепельницы в форточку. Через минуту пришла Елена.

– Следак приехал.

– Кто? – это слово Сонбаев проговорил с какой-то безнадежностью в тусклом взоре.

– Исправников.

– Ну?! Тогда порядок. Никита, ты его застал?

– Да вроде.

Матвей Борисович Исправников стремительно строчил протокол. С моими спутниками он вежливо поздоровался, а увидев меня, привстал со ступенек, вгляделся и расплылся в искренней улыбке.

– Никита Валентинович! Давно не виделись. Последний раз года три назад?

– Верно.

– Решили вернуться?

– Да я и не уходил. Окраску сменил да место.

– Что ж, отлично. В Главке сейчас?

– В нем, родимом.

– Тогда привет Петру Сергеевичу. Вы ведь у него теперь?

– А как же. Передам, обязательно передам.

– Теперь главное. Кто его опознает?

– Родственники.

– Не скажите. Лучше бы коллеги по работе, да вот только…

– Хм. Мысль любопытная. Елена, что, ребята обход квартир совершают?

– Угу.

– Тогда скажи, где их еще не было?

– Момент. На шестом.

– Отлично. Вот туда мне и надо.

Дверь первой же квартиры на шестом этаже отворилась без всяких вопросов. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти пяти, заросший щетиной, в тренировочных штанах и бледно-зеленом ватнике.

– Я тебе должен? – с порога спросило это существо.

– Что?

– Деньги, говорю, должен?

– Вряд ли.

– А… кому ж я должен? Ведь точно кому-то должен. Еще усы… Не, не помню. Заходи, чего стоишь?

Мужик дыхнул в мою сторону перегаром.

– Посторонись. От так. Позвонить можно?

– Позвонить? Телефон. Да. Где же он? Должен быть здесь… о!

– Вижу. Отвали малость. Дай пролезть… Алло! Михаила Олеговича, будьте добры… Найдите. А мне плевать… Михаил Олегович? Добрый день. Это Чернышев беспокоит… Помните, вы однажды присутствовали на одном таком очень забавном мероприятии… Оно называлось «суд». Вспомнили? Замечательно. Да нет, я знаю, что свидетелем… Но уж будьте добры, подъедьте по адресу: улица Подвойского, дом тридцать четыре. Вам знаком этот адрес? Вероятно, потому что здесь жил ваш друг – Дима Чернов. Да нет, я не оговорился, Михаил Олегович. Именно жил. Жду.

Спустя десять минут он явился. Первый человек в черновской группировке. Михаил Кротков. Тридцать лет, спортивного телосложения, черные замшевые туфли, безукоризненные серые брюки, голубая рубашка, галстук. Пиджак скрыт под коричневым пальто, едва ли не более шикарным, чем у Димы. Завершали картину серый шарф в стиле гангстерских фильмов тридцатых годов, шерстяные перчатки и сотовый телефон. Именно этот аппарат и вызвал мое восхищение. Свой «БМВ» он оставил за углом ближайшего дома. Он торопливо взбежал по ступенькам и попал в цепкие объятия Исправникова, заставившего его опознавать труп. Спеси у Кроткова поубавилось. Он тихо подошел ко мне:

– Можно поговорить?

– Да на здоровье. В вашей машине.