Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"

Автор книги: Игорь Тихорский

Соавторы: Константин Тихорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая

На следующий день, прежде чем ехать в прокуратуру, я решил позвонить Панариной, еще раз уточнить, не говорила ли она с Агаповым и готова ли встретиться со мной вечером. Длинные гудки немного обеспокоили меня, но не настолько, чтобы мчаться на Ленинский, выяснять, не произошло ли чего-нибудь. Может, в магазин вышла, может, к знакомым, да мало ли! Перезвоню через час, решил я, а пока наберу-ка номер Агапова. Павел Владимирович ответил почти сразу. Почему-то я ожидал услышать высокий, может быть, даже писклявый голосок. Но со мной говорил человек, по голосу которого никак нельзя было сказать, что он в физическом отношении ущербен. Впрочем, почему я решил, что люди небольшого роста ущербны? Может, это мы ущербны, а они-то как раз и являются эталоном. Все это мгновенно промелькнуло у меня в голове при обмене первыми фразами.

– Слушаю. Агапов.

– Добрый день, Павел Владимирович. Вас беспокоит Вячеслав Батогов. Вчера вам звонила Ирина Юрьевна Панарина. Я много наслышан от ваших учеников о методах преподавания. А поскольку мне частенько приходится общаться с иноземцами, да и выезд в Лондон намечается, я просто загорелся идеей прослушать ваш курс. Вот звоню спросить, не передумали вы нас с Ириной Юрьевной принять сегодня вечером.

– Нет, конечно, не передумал. А вам непременно нужно вечером и непременно с Ириной Юрьевной?

– Что вы, Павел Владимирович. Я просто думал, что днем вы заняты.

– Отчего же. Вот сегодня с двенадцати до четырнадцати у меня «окно». Если можете, приезжайте.

– Огромное спасибо, Павел Владимирович. Ровно в двенадцать буду у вас. Ирина Юрьевна сказала адрес.

– Пожалуйста, жду.

Такой поворот событий несколько ошеломил меня. Но раздумывать было некогда. Перекусив, я надел строгий темно-синий костюм, белоснежную рубашку, которую берег именно для таких особо торжественных случаев, строгий галстук в полоску и, отложив на потом визит в Управление, в одиннадцать тридцать тронулся в путь.

В одиннадцать пятьдесят пять я был на месте. Загнав машину во двор, я поднялся на третий этаж и позвонил. За дверью было тихо. Я позвонил еще раз, потом легонько толкнул дверь. Она оказалась незапертой. «Ну вот, все идет как в крутых детективах», – подумал я и осторожно вошел.

Передняя оказалась довольно большой. Направо темнел коридор, ведущий в кухню. По левой стороне – две двери, очевидно – ванная и туалет. Одна дверь чуть приоткрыта.

Прямо передо мной – две комнаты. Слева, судя по всему, – кабинет, вдоль стен стояли шкафы. В глубине правой – большой стол темного дерева, над ним огромный абажур. Словом – типичная петербургская квартира в стиле ретро. Поколебавшись, я решил заглянуть в гостиную. Сделав пару шагов, услышал шорох за спиной, успел оглянуться, увидел темную фигуру с опускающейся на меня рукой, получил сокрушительный удар по темени, мир ослепительно вспыхнул, и тут же я рухнул во мрак…

Передо мной бешено крутились разноцветные круги с блестками. Я открыл глаза, на миг увидел белую плоскость с каким-то странным предметом на краю, но, не успев сообразить, что это, тут же опустил снова веки, потому что плоскость принялась вращаться все с большим; ускорением. Я полежал, чувствуя, как откуда-то снизу поднимается и заполняет всего меня ощущение дурноты, снова открыл глаза и, чтобы не видеть белую крутящуюся плоскость, перевернулся на бок.

Перед глазами плясали какие-то темные столбы, вдаль уходила, покачиваясь, бесконечная блестящая паркетная дорожка. Вдруг где-то там, в бесконечном далеке, я увидел маленькие ноги в шлепанцах. С трудом вытянув руку, я поймал один из прыгающих столбов. Постепенно волны улеглись, я убедился, что держусь за ножку стола. Преодолевая тошноту, я стал подниматься. Встал на четвереньки, обрел некоторую устойчивость и, ухватившись за край стола, поднялся.

Передо мной было окно с отодвинутыми занавесями. В углу стояло старинное кресло, рядом с которым на полу, уютно свернувшись калачиком, устроился подремать маленький человечек. Присмотревшись, я понял, что человечек этот никогда больше не проснется. Под его головой расплылась большая почти черная лужа. Я оторвался от стола и подошел к человечку. Приложив пальцы к шее, я убедился, что, к несчастью, не ошибся.

Павел Владимирович Агапов был мертв.

Я прошел в противоположный угол, сел в стоявшее здесь второе кресло и закрыл глаза. Немножко передохнув, я огляделся. На столе на двух льняных салфеточках стояли две чашки, рядом бутылка коньяка, две рюмки, в центре стола – ваза с мандаринами, открытая коробка конфет. Несколько шкурок от мандаринов были сложены в большую пепельницу. Я обошел стол, вышел в прихожую. Дверь в ванную была открыта. Очевидно, оттуда вышел мой обидчик, а возможно, и убийца хозяина.

Я зашел в кабинет и, ни к чему не притрагиваясь, обошел его.

Рядом с книжными шкафами стояли каталожные ящики. Слева от письменного стола на специальной металлической подставке расположился небольшой сейф. Я вернулся в гостиную, постоял в нерешительности у трупа, потом, чувствуя себя мародером, обшарил карманы брюк и спортивной куртки, нашел ключ от сейфа, прошел в кабинет. В сейфе я увидел стопку больших канцелярских конвертов. Рядом лежала пачка зеленых. «Ну что ж, придется нарушить закон», – подумал я и вынул конверты. Их было семь. В первом сверху лежала фотография девицы девять на двенадцать и разграфленный лист плотной бумаги.

В первой графе стояли фамилия, имя, отчество той, кто, очевидно, был запечатлен на фотографии. Ниже латиницей значилось мужское имя: Брокен Эроу, Оклахома. Затем шли цифры. Некоторые из них явно были датами, с другими следовало разобраться.

Остальные конверты также содержали фотографии девиц с приложенным листком.

Одна фотография показалась мне знакомой. Ба! Да ведь это Наталья Розанова, невеста моего американского протеже, шоумена Джонсона. Точно! Адрес на бумаге значился нью-йоркский. Любопытно!

Этот конверт вместе с фотографией и бумажкой я решил на свой страх и риск изъять и передать для размышлений Евграфу Акимовичу. Потом сложил конверты в сейф, закрыл его и бросил ключ в верхний ящик письменного стола.

Потом я еще раз огляделся. Взгляд вдруг упал на циферблат больших напольных часов. Одиннадцать! Я посмотрел на свои часы. Двенадцать сорок шесть.

Я вышел в гостиную. Часы на столике у дивана тоже стояли на одиннадцати. На кухне часов не было.

Я сел к кухонному столу, поднял трубку и вызвал оперативную группу. Потом позвонил Евграфу Акимовичу.

Глава восьмая

Стрельцов приехал на полчаса позже опергруппы. Он походил по квартире, осмотрел комнаты, попросил сообщить ему результат анализа содержимого чашек и бутылки со стола в гостиной, подошел к каталожным ящикам. В одном стояли карточки книг с шифрами Публички и БАНа, в другом на карточках значились имена, женские и мужские, адреса и краткие записи типа: «Стрелец. Блондинка, 28. 51. Квартира. Россия».

Пересмотрев ящики, Евграф Акимович подошел к Батогову.

– Ну что, суперсыщик, ласково тебя приветили?

– Куда уж ласковее. – Слава осторожно погладил голову.

– Как же ты так влип?

– Влипнешь тут. Я ведь шел к карлику. Кто же знал, что у него такие гости в комнатах прячутся!

– Незнание элементарных законов сыска не освобождает от ответственности. Как себя чувствуешь? Работать можешь?

– Конечно, могу.

– Поехали сейчас по домам. Отлежись. А завтра – по обстоятельствам. Но желательно ко мне с утра.

Попрощавшись с ребятами, сыщики отбыли.

На следующий день утром Батогов приехал на Авиационную.

Евграф Акимович усадил его пить чай и сказал:

– Пей, расслабляйся пока. Хрусти своим любимым крекером. Обсудим новости сначала, потом подведем кое-какие итоги. Вчера вечером звонил следователь Николаев, тот, что на Фонтанке был. В чашке с остатками кофе и в бутылке с коньяком обнаружена лошадиная доза барбитуратов. Если бы не визит незнакомца, Агапов бы уснул и не проснулся.

– Шурши ля фаму! – прокомментировал Батогов.

– Вот именно! Женщина там скорее всего была, и искать ее нужно.

– Кстати, о женщинах! Акимыч, крыша у меня вчера маленько поехала, забыл передать вам вот это. – И Батогов протянул Стрельцову изъятый конверт.

Евграф Акимович вынул фотографию, просмотрел листок.

– Такие же были в сейфе у Агапова. Зачем этот взял? Нарушаешь, Батогов! Вещдоки изымаешь!

Батогов кратко пересказал Стрельцову историю с шоуменом и Натальей Розановой.

– Значит, появилась еще одна загадочная дама. Хорошо, – задумчиво пробормотал он и добавил: – Впрочем, хорошего мало. Итак, что мы знаем?

Некто совершает подряд три убийства. В первом случае называет себя Владимиром Демидовым. Во всех трех случаях его свободно впускают в квартиру. Впрочем… в третьем эпизоде, возможно, что не впустили, а сам проник. Во всех трех случаях убийца останавливает часы, которые находит в квартирах, на одиннадцати. Условно назовем его Почасовиком.

Далее. Все жертвы, очевидно, каким-то образом связаны между собой. С Семеновым связаны были, кроме Демидова, Лушин и Панарин. Лушин до сих пор в бегах. Он наркоман, ему нужны деньги, но в квартирах жертв ничего не пропало.

Панарин. Жена его хаживала к Агапову, или, по выражению супруга, «шлялась». Ревность? Но при чем тогда Семенов и Новожилов?

Ладно. Идем дальше. Жена Демидова – Татьяна знакома с Ириной Панариной, через нее знакомится с Агаповым и неким Муксиновым. Становится наркоманкой, попадает в притон, ее снимают в порнофильмах. Какой-то тип утверждает, что с ней все в порядке, но вернется она к Демидову, если только последний будет давать информацию из Конторы. Что за человек? Где Татьяна? Кто такой Муксинов?

Наконец, в чашках и бутылке Агапова обнаружены барбитураты. Ты сказал: «Ищи женщину». Возможно. Но зачем в таком случае стрелять? Значит, два человека последовательно друг за другом обрели жгучее желание убрать Агапова. Один – Почасовик, вторая – женщина. Точнее, в обратном порядке. Первой была она, вторым – он. Однако все обстоятельства указывают на Демидова. Кстати, именно Новожилов вел дело об убийстве Тюлькина – того «голубого», которого шарахнул пепельницей Демидов.

Ребята Новожилова брали Демидова в ДК Урицкого. Свидетельница-провизор, хотя и с сомнением, но по фотографии опознала Демидова. Кругом подозреваемый, но сидит в психбольнице. Что ж, план не меняется. Поедешь в больницу, повидаешься с ним еще разок. Может, тебе больше расскажет. И самое главное – выясни, что за брачная контора, которая рассылает по заграницам фотографии. Конверты, само собой, оставь, я над ними покумекаю. Остальное – по обстоятельствам. Все. Давай чай пить. У меня цейлонский «Дилмах». Хороший чаек. И крекер твой найдется.

Глава девятая

Съездить к Демидову в больницу в этот раз мне не удалось. И вообще на некоторое время мне пришлось отвлечься от работы с Акимычем.

В двадцать три тридцать позвонили из прокуратуры.

– Батогов, – услышал я голос дежурного, – подключаешься к делу серийных убийств подростков. Выезжай на место происшествия! Адрес…

– Погоди, погоди, – прервал я. – Какие подростки? Меня к Стрельцову прикомандировали! В самый разгар…

– Людей не хватает, сам знаешь. Начальство распорядилось. Четвертое убийство. Мальчишек мочат. Все на рогах стоят. Давай, собирайся.

– Ты мне адрес не сказал, – уныло напомнил я.

На Будапештскую я приехал в начале первого. Хорошо, что машина «частников» была еще в моем распоряжении.

В двухкомнатной квартире на втором этаже бригада заканчивала работу. Старший следователь Николаев в большой комнате беседовал с родителями убитого парня.

Я в который уже раз подумал о жестокости нашей профессии. Говорить с матерью и отцом только что зверски убитого пятнадцатилетнего сына было, конечно, бесчеловечно, но, увы, необходимо. Мой коллега, Саша Кудрявцев, коротко ввел меня в курс дела.

Родители были на даче. Огород копали. Парень заканчивал девятый класс. Единственный сын. Вернулись домой около десяти вечера. Остальное смотри сам!

Смотреть мне ужасно не хотелось. Но пришлось.

Двенадцатиметровая комната, в которой недавно обитал Вадим Парфенов, была залита кровью. В общем-то слово «залита» было не таким уж большим преувеличением. Кровь была всюду: на стенах, на окне, на дверцах книжного шкафа. На полу растекалась огромная темно-красная лужа. В этой луже лежало тело. Сказать, что оно было изуродовано, значит ничего не сказать. Парень был буквально искромсан, будто по нему проехали лемехи плуга. Я отвернулся.

– Смотри, смотри, вместе работать будем, – угрюмо сказал Саша.

Преодолевая дурноту, я подошел ближе к жертве.

Тело лежало головой к окну. Руки мальчика были привязаны к батарее. Ноги связаны. Живот разглядеть было невозможно. Все превращено в кровавое месиво. На месте половых органов рваная кровавая рана. На правой стороне груди алела вырезанная ножом пентаграмма.

На всем этом кошмарном фоне совершенно нереальным было лицо подростка. Оно выглядело абсолютно нетронутым, было бледным и даже спокойным. Глаза закрыты, волосы, аккуратно причесанные, падали челкой на лоб.

– Четвертый случай, – негромко сказал Саша. – И каждый раз одно и то же. Тело искромсано, половые органы то ли оторваны, то ли отгрызены, а лицо от крови вытерто и подкрашено, чтобы выглядело красиво.

И каждый раз вот это! – И он показал на зеркало в прихожей.

Я подошел в зеркалу. На нем кровью была начертана пентаграмма и под ней тоже кровью нарисован православный крест, перевернутый перекладиной книзу.

– Сатанисты?! – спросил я у Кудрявцева.

– Кто их знает! – ответил он. – Такое находим каждый раз. И в каждом случае родители отрицают категорически связь детей с какой-либо сектой. Начальство считает – маньяк, но вслух, в смысле для прессы, говорит о тоталитарных сектах.

– А ты что думаешь? – спросил я.

– Боюсь, что маньяк! Сектанты тоже, случается, убивают, но в этом случае все сильно смахивает на работу какого-то психа.

Начальство я понимал. Кому охота признавать, что в городе безнаказанно орудует психопат? Скажешь, – паника начнется, пресса крик поднимет о беспомощности правоохранительных органов. Да и ловить маньяка тяжело. Чаще всего психи попадаются случайно. А чтобы работать планомерно, изучать методы убийства, пытаться составить психологический портрет, на это нужно время и люди с соответствующей квалификацией. Пока все это проделаешь, убийца еще нескольких человек жизни лишит.

Что здесь произошло? Кого безбоязненно впустил или привел в дом Вадик Парфенов?

– Во всех четырех случаях родители утверждают, что их дети отличались примерным поведением, дружили только с одноклассниками. Любимых девушек не было.

– Так считают все родители. Сам-то ты что выяснил?

– Всего помаленьку. Кто увлекался дворовыми тусовками, один втихаря попивал. Не сильно, но приятели утверждают, что бывало.

– Вместе с ними, с приятелями?

– Говорят, что иногда где-то без них. Замечали, что появлялся в компаниях уже поддатый. Что характерно, убийца выбирает мальчишек с отдельной квартирой, знает, что дома никого нет, и после того как разделается с жертвой, моется в ванной.

Я заглянул в ванную. Здесь тоже была кровь. На полу виднелись красные лужицы, на стенках ванны розовели потеки.

– Что с пальчиками? – спросил я.

– Ничего. Орудовал в перчатках. В ванной надел шлепанцы, которые потом вымыл.

В углу около бельевой корзины валялась окровавленная тряпка.

– Этой тряпкой, очевидно, вытирал руки, – сказал Кудрявцев.

– А может, лицо жертвы, – возразил я.

– Возможно, и так, – согласился опер.

Фотограф упаковывал аппаратуру. Я подошел к нему.

– Леша, сделай, пожалуйста, мне комплектик! – попросил я.

– Как начальство скажет!

– С начальством я договорюсь. Сделай. Идея есть!

– Дорого стоить будет, – усмехнулся Алексей.

– Согласен. Бутылка с меня!

В прихожую вышел Николаев, сказал:

– Поехали, мужики.

Вошли санитары, положили тело на носилки, укрыли простыней.

Мать убитого бросилась к носилкам. Николаев мягко остановил ее.

– Мы найдем этого подонка, – сказал он.

– Но мне сына уже никто не вернет, – рыдая, сказала она. К ней подошел муж, обнял за плечи, повел в большую комнату.

Домой я вернулся мрачный и злой. Как это часто бывает в моей проклятой работе, тяжесть бессмысленного, зверского преступления давила. Я сам себя ненавидел.

Утром я позвонил Акимычу, рассказал об убийстве, извинился, что не могу пока работать по его делу.

– Ты не извиняйся, а как будет минутка, зайди расскажи. Кое-что мне в связи с этим убийством вспоминается.

Я знал об энциклопедической памяти Акимыча и порадовался тому, что заказал еще один комплект фотографий с места происшествия.

Потом я поехал в школу, где учился Вадим Парфенов.

Ничего нового я там не узнал. Вот только одна девочка, уже после того как все товарищи Вадика в один голос пропели ему дифирамбы, с вызовом посмотрев на всех, сказала:

– А я недавно Вадима с женщиной видела!

– С женщиной – значит, взрослой? – спросил я.

– Не то что взрослой, а старухой! – Потом помолчала и добавила: – Во всяком случае, намного старше него.

Товарищи по классу смотрели на девицу с явным осуждением.

Одна из девушек сказала:

– Мало ли что! Может, дальняя родственница!

– Ага, двоюродная сестра, – ехидно отрезала «болтушка». Потом так же с вызовом продолжила: – Да я всех его родственников знаю. И потом, она хоть и старая, но красивая. – Девица покраснела.

– Старая – это значит лет тридцать? – спросил я.

– Ну да, а что, разве для пятнадцатилетнего такая не старая?

– Ты права, конечно, – подтвердил я. – Но, может, расскажешь подробнее? Каждый новый человек в этом паскудном деле может оказаться очень важным.

– Потому я об этом и вспомнила, – уже торжествующе заявила «болтушка». – А видела я Вадика с этой женщиной в кафе «На Гороховой». Мы туда с отцом заходили перекусить.

– Понятно, что на Гороховой, а в каком кафе? – решил сразу уточнить я.

– Это кафе так называется – «На Гороховой». Оно недалеко от ТЮЗа, напротив дома Распутина.

– Понятно, – сказал я, хотя, честно говоря, не очень понял, как почтенный отец семейства рискнул кормить дочь обедом в заведении, где, по моим сведениям, частенько собираются «отморозки» с бригадирами. – И что же?

– И ничего. Мы пили кофе уже, когда Вадик с ней пришел. Они нас сначала не заметили, потом Вадик ерзать стал, когда меня увидел. Она его о чем-то спросила, посмотрела на нас, улыбнулась и по руке погладила. Вроде успокаивать стала. А потом мы ушли.

– Как же она выглядела?

– Ну такая… эффектная блондинка. Модная очень. «От Версаче» все на ней.

– Именно «от Версаче»? – не выдержал я.

– Думаю, что да, потому что Маша Распутина в такой кожаной курточке на сцене дрыгается. А по телевизору говорили, что Распутина за нее восемь тысяч баков заплатила, потому что куртка «от Версаче».

– Ясно. С этим разобрались. Блондинка крашеная или натуральная?

– Крашеная, короткая стрижка, под мальчика. Чтоб моложе выглядеть, – добавила она ехидно.

– Глаза не помнишь какие? Овал лица? Рост?

– Глаза там не разглядеть. В зале полутемно. А овал… обыкновенный, полноватый, пожалуй. Губы мягко накрашены, почти незаметно. Туфельки… Класс! А ростом чуть пониже Вадима.

Большего от «болтушки» я добиться не мог. Женщина! Туфельки и куртку заметит, а на лицо наплевать. Что поделаешь? И то ладно!

С тем я и уехал.

Глава десятая

Одиннадцать человек, которые преданно пошли за Матерью Анной, сидели полукругом и ждали, когда Великая Пророчица скажет свое слово. Они сидели в совершенно белой комнате, на белых стенах которой не было ни единого украшения.

Перед ними в центре сидела сама Мать Анна. Над головой ее к стене был прикреплен венок из белых лилий.

Пророчица была в глубоком трансе. Она являлась посредницей между ними – одиннадцатью ее апостолами – и миром духов.

Все они в том человеческом мире были великими грешниками.

Здесь находились две проститутки, три женщины, недавно покинувшие стены тюрьмы и успевшие совершить новые преступления. Два наркомана, благодарных Пророчице за дом, пищу и наркотики, два алкоголика, которых Мать Анна спасла от верной смерти, вылечив в своем доме от страшнейшего приступа белой горячки и предсказав им, что скоро они вовсе избавятся от болезни, насланной на них злыми духами.

Была здесь девушка, глубоко любящая свою Анну греховной любовью и бесконечно преданная Пророчице Матери Анне.

Наконец, здесь среди апостолов был он – человек, абсолютно уверенный в своем великом предназначении. Он верил, что призван в этот мир, чтобы избавить его от нашествия сатаны. Давно уже, много лет он искал дьявола, который должен был появиться в образе человека. Раз в месяц, когда у него начинались головные боли, он слышал призыв Всевышнего:

– Матвей, ищи дьявола среди людей. Найди Сатану и убей его.

Матвей часами бродил по городу, присматривался к людям, подсаживался на скамейках в парке к женщинам и мужчинам до тех пор, пока не слышал голос:

– Это он!

Тогда Матвей шел за дьяволом, принявшим человеческий облик, выбирал удобный момент и убивал его. Какое-то время он чувствовал себя лучше, иногда даже ощущал прилив счастья и блаженства. Но потом голос Всевышнего говорил:

– Матвей! Дьявол оказался хитрее и могущественнее тебя. Когда ты убил человека, в которого он вселился, умер только человек. Дьявол ушел, и ты, только ты должен снова искать его, чтобы избавить мир от Антихриста.

И Матвей снова отправлялся на поиски Сатаны.

Однажды на улице он познакомился с Анной. Она недаром была Пророчицей. Анна поняла сразу, кого он ищет, и позвала за собой. Она избавила его от страшных приступов головной боли. Матвей ’ перестал слышать Голос. Мать Анна стала говорить с ним от имени Всевышнего. Он поверил ей сразу. После первого же погружения в транс она сказала:

– ОН явился мне и указал на человека, способного противостоять дьяволу. ОН повелел нам всем действовать заодно. Мы новые ЕГО апостолы. ОН открыл мне глаза, и я увидела, что дьявол вселяется в новорожденных младенцев и растет вместе с ними. К пятнадцати годам сатана начинает мужать. Если мы упустим этот момент, он придет. Грядет Антихрист!

– Не должны ли мы убивать младенцев? – спросила одна из тех, что тогда была с ними.

– Нет, из младенцев сатана уходит легко! Он не дастся нам. Мы должны убивать только мальчиков четырнадцати-пятнадцати лет. Их души дьяволу будет покинуть труднее. Главным спасителем ОН назвал моего апостола Матвея!

Матвей тогда был глубоко счастлив.

Свое святое дело они хранили в глубокой тайне, потому что люди, узнав о них, наверняка захотели бы с ними расправиться, ибо дьявол направил бы на них свой отвратительный перст.

Сейчас они ждали, когда Мать Анна выйдет из транса. Она сидела, положив руки на колени, глубоко погруженная в беседу с потусторонними силами. Лицо ее то хмурилось, то светлело. Вот она стала пробуждаться. Апостолы благоговейно затаили дыхание. Пророчица выпрямилась, вскинула руки вверх. Глаза ее все еще были закрыты. Гримаса исказила черты прекрасного лица, она глухо заговорила.

– Вы должны убить его. Он вырос, он живет в одном из них! Найдите и убейте его. Вы должны убить его.

– Назови нам его имя, Мать Анна! Кого мы должны убить? – спросила Александру, самая близкая к Пророчице из женщин апостолов.

– Я вижу троих. Дьявол поселился в одном из них. Но духи, нечистые духи овладели душами еще двоих отпрысков человеческого рода. Они готовят место для своего повелителя на случай, если мы найдем Антихриста. Найдите всех троих, убейте их! Я приду вслед за вами и очищу тела юношей от скверны. Это будет наша последняя битва.

Матвей снова почувствовал необычайное возбуждение. Мать Анна надеется на него. Он сделает это! Он поможет ей в борьбе с Антихристом!

Пророчица открыла глаза и поочередно посмотрела на каждого из своих апостолов. Все низко склонили головы.

Только Матвей выдержал взгляд Матери. Когда их глаза встретились, голова у него закружилась, в ушах появился и стал нарастать гул. Мозг стал как бы распухать, перед глазами появились радужные круги, которые слились в один мощный поток света, который исходил от Пророчицы. И вдруг все кончилось. Матвей сидел спокойный и уверенный в своей силе. Он знал, что выполнит повеление Высших сил. Ему нужно было только знать имя. Или имена!

Митя не пошел в школу. Ужасно все надоело. Не хотелось видеть ни учителей, ни одноклассников. Даже сам вид школьного здания раздражал его. Выйдя из дома, он постоял, раздумывая, потом медленно побрел по проспекту Металлистов к «Гиганту». Это тоже было скучно, но по крайней мере он чувствовал себя свободным от нудных школьных занятий хотя бы сегодня.

На площади его осенило. Сесть в трамвай и просто ехать по городу, пока не захочется выйти. А потом видно будет!

Ему повезло. Вагон подошел полупустой. Митя сел к окну, твердо решив, что от лицезрения улиц не отвлечется. Последнее время взрослые стали раздражать его. ВСЕ. И родители в том числе. Митя считал себя думающим человеком. Во всяком случае, он старался анализировать свои и чужие поступки, свои мысли и ощущения.

Сидя в вагоне трамвая, Митя попытался понять, в чем причина его недовольства взрослыми? Поразмыслив, решил, что главное – они считают себя вправе главенствовать над ним. Все они считают себя начальниками. Каждый может сказать ему любую гадость, которую считает правильной и необходимой для того, чтобы он, Митя, рос таким, каким ОНИ хотят его видеть. Им всем наплевать, что он сам думает по тому или другому поводу. Они всегда правы. Поэтому и хочется ему иногда никого из взрослых не видеть, а в ответ на их «умные» речи послать их подальше. Ему просто хочется чувствовать себя свободным человеком, который вправе распоряжаться своими поступками, мыслями и чувствами…

Задумавшись, Митя не заметил, как вагон переехал мост через Невку и, скрипя суставами, стал огибать мечеть. Народу было уже много. Рядом вспыхнула перебранка. Старухи с выбивающимися патлами из-под бесформенных шляп неистово крыли всех и вся, а в особенности нынешнюю молодежь, которая, кроме «своей бесовской музыки и денег», ничего не признает, у которой «нет ничего святого». Особенно разорялась приземистая тетка в бесформенном грязно-синем «салопе». Митя не смог бы точно определить, что такое «салоп», но ему казалось, что пальто на тетке должно называться именно так. По сути дела, ему было жаль всех этих старух, жизнь у которых заканчивалась. И видно, крепко им досталось, если в старости, вместо того чтобы наслаждаться свободой, они тратят силы на скандалы и бесконечные склоки.

Вдруг он понял, что гнев старухи направлен главным образом на него и его соседку, девушку хотя и старше его, но тоже в глазах пассажиров относящуюся к молодежи.

Наконец соседка не выдержала и встала. Митя тоже решил не испытывать больше терпения «зануды», как он успел окрестить про себя вздорную тетку, и стал пробираться к выходу.

Они вышли вместе.

– Тебя она тоже достала? – спросила девушка.

– Да пошли они все! – привычно ответил, он.

– Не бери в голову! – улыбнулась она. – Я, между прочим, тебя сразу заметила, как в трамвай вошла. Кстати, и место рядом освободилось. Меня Таня зовут. А тебя как?

– Дмитрий, Митя, – буркнул он, смущаясь и злясь на себя за смущение.

– Надо же! А я почему-то подумала, что тебя зовут Олег. У тебя лицо такое… как раз для Олега подходящее.

– Меня отец хотел Олегом назвать, а мать не согласилась.

– Вот видишь, какая я… ясновидящая, – засмеялась Таня. – Слушай, у тебя время есть свободное? Давай пройдемся, я из дома слиняла. До чего мне мои черепа надоели! Нудят, нудят!

Митя сообразил, что черепами Таня называет родителей.

«А что, пожалуй, неплохо!»

– Ну так что, пошли?

– Пошли. Я тоже сегодня свободен. Люди надоели, сил нет. – Митя сам удивился тому, как неестественно прозвучали его слова, а Таня как будто обрадовалась.

– Точно! Люди все гады и сволочи. Их уничтожать надо! Кроме тех, конечно, которые нравятся. – Таня засмеялась.

Митя тоже улыбнулся, удивляясь, как легко они познакомились, а самое главное, тому, что он чувствует себя нормально с этой девушкой, практически незнакомой ему.

– Ты чем занимаешься? – спросила Таня. – Учишься?

– В десятом, – решил приврать Митя. И добавил: – Бросать собираюсь это дело. Обрыдла учеба!

– А я бы снова пошла поучиться. Если бы, конечно, бабки были, чтобы о жратве и шмотье не думать. А чего!

Ходи себе в школу, и никаких забот. Уроки можно не делать, зато в школе тусовка балдежная. Все свои, всех знаешь как облупленных. Хочешь люби, хочешь лайся!

– Мне в лом ходить в школу, – сказал Митя. – Я бы лучше работал или вообще ничего не делал. Кайф!

– Слушай, Митя! Так скучно шляться. Давай поддадим!

Митя смешался. Не то чтобы он никогда не пробовал вина, но состояние опьянения ему не нравилось. Какое-то оно было неестественное. Да и потом, после выпивки было противно.

Таня заметила его смущение.

– Не боись, мы помаленьку, чтобы время убить и чтобы впечатление от трамвайных старух перебить. А башли у меня есть. Немного, конечно, но на бутыльмент хватит.

Они взяли в ларьке бутылку красного. Таня решительно направилась в ближайшую парадную.

Пили они из горлышка по очереди. Таня без умолку болтала.

– Мои подруги больше по взрослым бегают. В основном, чтобы на халяву поддать да пожрать. А мне на это на все наплевать. Мне больше нравятся парни, как ты: умные и красавцы. Я хоть и старше тебя, а все равно, если чувствую, что ты умнее, вроде на равных. А я тебе нравлюсь?

Митя захмелел, и Таня все больше казалась ему тем человеком, которого он искал последнее время.

– Нравишься, – сказал он и покраснел. Тут же разозлился на себя и решительно обнял девушку.

– Хороший ты, – сказала вполголоса Таня, и они поцеловались.

Митя пришел домой около десяти вечера. Чувствовал он себя неважно. Хмель давно прошел, мучило чувство вины.

Но когда он поужинал и удалился в свою комнату, чтобы не слышать упреков матери и нотаций отца, все пережитое сегодня вновь всплыло в его памяти. Блаженное чувство, незнакомое раньше, охватило его. Взрослые, наверное, сказали бы, что это влюбленность. Но Митя не мог точно охарактеризовать ощущение томления и радости, волнами находившие на него. Они договорились, что встретятся в субботу. Митя сам предложил этот день, поскольку знал, что мать с отцом собираются на Южное кладбище навестить могилу бабушки, а значит, он весь день будет свободен.

Я поехал к Акимычу не только для того, чтобы рассказать об убийстве подростка, но и узнать, что есть нового по основному делу, по которому мы с ним работали.

По нашему делу Акимыч говорить отказался.

– Кое-что делается, – невнятно отговаривался он. – Лучше расскажи, в какую телегу тебя впрягли.