Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"

Автор книги: Игорь Тихорский

Соавторы: Константин Тихорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– А сколько таких всего?

– Каких?

– С первого года.

– Праздное любопытство? Или нечто большее, скрытое от взора судьбы и ее верных слуг?

– Любопытно.

– Три женщины (теперь уже две), трое мужчин. Марина, Матвей, Андрей…

– У вас прям двенадцать апостолов.

– Угу. Володечка, Витя и Любаша. Вот ее следующей и убьют.

– С чего ты взял?

– Так. Классическое слово, правда? Да, Любаша будет следующей. Минутное озарение. И не стоит этому мешать. Так будет лучше. Для всех.

– И для нее?

– И для нее. Она не представляет ценности даже для самой себя. «Человечьи очистки – низшая категория».

– А заповеди типа: «Жизнь священна, никто не имеет права…»

– Бред сивой кобылы. Имеют. И пользуются.

– Костик, а ты знаешь, я тебе не верю. Ни капельки. Ты или знаешь об убийстве все, или все врешь.

– Честное слово, ни сном ни духом.

– Тогда врешь.

– Глупое слово. Можно фантазировать. Подгонять убийцу под себя. Ха! Ничего фразочка.

– Ты бы убил Любу?

– Да.

– Личные счеты?

– За десять лет много накопится.

– Я учту.

– Ха! А если бы я принялся вас убеждать, что я говорю правду, вы бы скорее поверили?

– Да.

– Тогда молчу.

– Хорошо. Тогда «а вот такой вопросик». Исходя из своей теории, шансы на то, что убийца – кто-то из вашего класса, как ты оцениваешь?

– Очень низко. Хотя интеллекта в них нет. Впрочем, как и во многих других. Да и как иначе. Вы послушайте, что за чушь они заглатывают отовсюду. Три примера. «Информ-ТѴ» : «Президент отмотал новый срок». Клянусь, своими ушами слышал. «Новости»: «В связи с госпитализацией президент продолжает работу». И вообще полный модерн: «Спокойной ночи, малыши». Хрюша: «А Александр Сергеевич Пушкин и про меня писал». Каркуша: «Это где же это?» Хрюша: «Хрюша там живет ручная, да затейница какая…»

Глава 7

Раскольников замочил старушку, не считаясь с ее личным мнением.

Из школьного сочинения

Мне скучно. Ко всему привыкаешь.

Изредка с верхних этажей сюда, в коридор, заглядывают руоповцы. Смешные ребята. Когда они подходят слишком близко, я запираю двери на ключ. Но они не раз здорово помогали нам. Редко-редко мелькнет Непринцев и исчезает в серой пелене утреннего тумана, окутанный непроницаемой завесой таинственности. Задолбало. Ищет маньяка. Все маньяки уже давно сидят в Смольном.

Теняков готовит отчет об очередном грандиозном раскрытии. Весь соседний отдел укатил на оперативно-розыскное мероприятие – бить морду тем, кто попадется под горячую руку. А мне остается сон. Здоровый или больной утренний сон. А преступников пущай ловит Теняков. «Спи, малыш, пока зима, век не быть зиме…»

Теняков вытряс из пачки последнюю сигарету:

– Во, блин, опять пусто. Забавно, куда потом сигаретные пачки девают? Небось на свалку. А свалка растет, растет, растет… И покрывается мусором весь земной шар. Прикинь: весь мир – одна большая свалка.

– А ходят по ней мусора.

– Попрошу не переходить на личности.

– О’кей, мусорщики.

– Совсем другое дело. На Балтийском разборку учинили. Одна женщина ранена. Три трупа.

– Днем?

– Отстал от жизни. – Сергей говорил своим обычным, полным безразличия тоном. – Сейчас, и утром, и вечером…

– Кто сообщил?

– Менахем.

Стукач Менахем – личность запоминающаяся. Когда-то сидел по сто третьей и двести восемнадцатой, освободился, ведет честный образ жизни. Однажды выступал в роли Шарапова, хотя в принципе использовать порядочного «барана» для внедрения в банду – свинство. Но тогда он еще не был Менахемом и работал на соседей. Нам достался по наследству. Кликуху получил от меня лично, в честь известного универсама. «Менахем» по-латыни или по-гречески – «источник».

– И чем заинтересовался доблестный Менахем?

– Информации мало, но двое из погибших – соратники Саши Парамонова. Уважаемые люди!

Я поднялся:

– Кто разбирается?

– Местные опера.

– Через них с боем прорываться придется. Где раненая?

– В больнице тамошней.

– Едем.

Больница была забита битком. Всюду сновали врачи, медсестры, грязные, оборванные существа с озабоченными физиономиями и многие другие, слабо поддающиеся описанию. Дежурный врач сидела за столом, как фараон Тутанхамон в гробнице. Нас она окинула мельком и уткнулась в книгу, повествующую о сложной судьбе Мануэлы. Теняков сунул под нос читательнице удостоверение.

– Ну? – отреагировала та.

– Женщина с пулевым ранением. Недавно доставлена.

– У нее сквозное ранение бедра. Денек полежит, потом выпишем. Койки другим нужны. Тридцать девятая палата.

– Одна? – удивился Сергей.

– С кем же ей быть? – в свою очередь удивилась фараонка.

– Из милиции кто…

– Ваши коллеги ее доставили. Дальше – наше дело.

– Имя?

– Минутку. Павлова Анастасия Витальевна.

– Мерси, – вставил я. – Анастасия Витальевна в состоянии…

– Естественно. Иначе я бы вас не пустила.

Сергей плавно нажал на дверную ручку и приоткрыл дверь в палату. Удовлетворенно кивнув, шагнул внутрь. Я последовал за ним. На кровати, окруженная странного вида неработающими аппаратами, лежала женщина. Кроме измученного лица и пепельных волос, свидетельствующих о немолодом возрасте, в столь туманном освещении ничто не бросалось в глаза. Обыкновенная женщина, каких много в Санкт-Петербурге. Нам она улыбнулась и постаралась приподняться, опираясь на локоть.

– Лежите уж, – буркнул сослуживец.

– Добрый день, – поздоровался я.

– Здравствуйте. Вы из милиции, правда?

Сергей чуть приподнял бровь.

– Неужели я так похож?

– Не вы. А…

– Никита.

– Простите, а по отчеству? А то немного неловко называть человека, которого впервые увидела, по имени.

– Да называйте по имени. Обещаю терпеть.

– Никита, вы напоминаете актера из старых фильмов о милиции.

– Спасибо.

– Глупости. Стоит ли благодарить за правду. Вы такой же… располагающий, что ли…

Клянусь, я почувствовал, как краснею. Не умею еще наладить нужный тон в общении со свидетелями. До Жеглова мне далеко.

– Вы как предпочитаете, чтоб вас именовали?

– Анастасия Витальевна. Старая уже.

– Терпимо.

– Да что вы!..

– Анастасия Витальевна, вас уже расспрашивали о том, что произошло? – Теняков собирался сделать беседу скоротечной.

– Нет пока.

– Ладушки. Блестяще. Тогда мы вас внимательным образом слушаем.

– Молодой человек, спешка редко приводит к положительному результату. Советую запомнить.

– Постараюсь.

– Очень надеюсь. Слушайте. – Анастасия Витальевна успокоилась и вновь превратилась в обычную пожилую женщину. – Подробностей не помню, уж простите. Знаю, обычно подробности нужны. Но как-то быстро все… Я по набережной шла, из магазина возвращалась. Навстречу женщина с сумкой. Набережная скользкая, ветер. А, значит, у тротуара машина стояла. Иностранная. Единственная на этой стороне. Цвета красного. Внутри двое молодых людей сидели, такого мрачного вида. Стриженные. И, когда я прямо напротив собора Вознесения Христова была, мимо автомобиль мчался, российский, «Жигули», тоже красные, так вот они остановились, и оттуда высунулось дуло оружия какого-то и человек. Человек крикнул, а потом стрелять стал. И по молодым, что в машине сидели, и по нам заодно. А все упали – он и уехал. Тут я сознание потеряла, – просто закончила женщина.

– Сейчас как? – неуклюже спросил я.

– Полегчало. Почти совсем не болит.

– А внешность парня этого вы не запомнили?

Отрицательное покачивание головой.

– Номер «Жигулей»?

– Нет. Простите.

– Да перестаньте. Лучше скажите: молодой, старый?

– Постарше вас будет. Вот, как друг ваш.

– Та-ак. А «Жигули» сразу подъехали или раньше рядом стояли?

– Сразу. С Московского проспекта на Обводный повернули.

– Хоть бы подождал, придурок. А кричал что, можете вспомнить?

– Да я и не забывала.

– Отлично. И?..

– Странное что-то. Одну и ту же фразу несколько раз повторил. Истерическим голосом. «Катю Лежневу поминайте, ублюдки».

Непринцев сидел в следственном кабинете ГУВД и грыз ногти.

От общения с психиатрами у него портилось настроение. От общения со следователями начиналась мигрень. От общения с теми и другими возникало ощущение собственной неполноценности. В данном случае Паша был вынужден выслушивать женщину, следователя и психиатра одновременно.

Необходимость подобных личностей Непринцев признавал, а антипатию свою умел, если нужно, запрятывать очень глубоко.

Татьяна Леонидовна Судашева являла собой блестящий образчик того, как Создатель, обделив человека чем-то одним, щедро вознаграждает другим, более нужным. Татьяну Леонидовну даже при большом желании нельзя было назвать красивой. Маленький рот, асимметричное лицо, широко раскрытые глаза за стеклами очков, неправильное строение челюсти, выступающий лоб – все это придавало ей, пожалуй, даже несколько отталкивающий вид. Однако по интеллекту едва ли кто из знакомых Непринцева, а тем более следователь, могли быть приравнены к Судашевой.

Выставлять свой ум напоказ она не любила, считая, что разум, данный любому существу Богом, – дело глубоко интимное. Одевалась Татьяна Леонидовна скромно, что вполне понятно, если учесть ее внешность и зарплату. Обычно ходила в простом ситцевом платье в горошек, подобное которому сейчас уже и трудно отыскать в самых нищих магазинах. В холодную погоду надевала две кофточки темных цветов. На ногах – туфли без каблуков. В следственном отделе топили пока прилично, поэтому радикальные меры не требовались. Для выхода на улицу на стенке висело черное потертое пальто.

Непринцев, любящий производить впечатление внешним видом, вкусов Татьяны Леонидовны одобрить не мог. Однако молча терпел. По трем причинам: она была старше, он сидел в ее кабинете, и к тому же она следователь. О том, что Судашева еще и женщина, Паша даже не задумывался. Заповедь Высоцкого «Ты примечай, какого пола твой сосед» уже давно ушла из его жизни.

Официально Судашева считалась следователем. Но если бы этим ее деятельность ограничивалась, она вряд ли достигла бы такой известности среди определенных кругов.

Татьяна Леонидовна была еще и специалистом по маньякам. Трудно сказать, что помогало ей так удачно работать в этой области – интуиция или психология, однако факт остается фактом: Судашева могла описать человека, рассказать о его внутреннем мире, точнее о том мире, в котором существует маньяк, уже после первого совершенного преступления.

Сейчас именно этого от нее и ждали.

– Павел Александрович, я внимательно изучила материалы дела. Вы настаиваете, что совершить это убийство мог лишь близкий знакомый потерпевшей. Признаться, я слабо понимаю, на чем основано ваше убеждение.

– Но…

– Минуточку. Я всего лишь хочу заметить, что ждать девочку в подъезде мог и незнакомец, следивший за жертвой достаточно длинный срок. Поэтому…

– А что говорит ваш портрет?

– Всему свое время.

– Нет уж, давайте сразу. Если убийца подросток, подозрения в самом деле перерастут в уверенность. Если нет…

– Вы настойчивы. – Судашева едва заметно улыбнулась. – Качество, заслуживающее всяческих похвал.

– Просто не терплю пустой болтовни.

– Достаточно странно, учитывая вашу репутацию.

– Во всяком случае, когда веду дело – не терплю.

– Замечательно. Проехали, как говорят сейчас. Вы побывали на месте раньше меня и даже беседовали с одним из одноклассников…

– Возможно, убийцей.

– Сложно судить. Лишена счастья лицезреть его.

– Мало потеряли.

– Хм…

Судашева чуть подвинулась вперед и облокотилась о край стола. Павел почувствовал себя не лучшим образом в затемненном помещении при закрытой двери. Помогала «сохранить лицо» напускная наглость:

– Хм. «Хм» может произнести любой. А толку?

– Вы интересный тип.

– Очень рад. Польщен.

– Понаблюдать за вами…

– Наблюдают за пациентами.

– Верно, простите.

– Мы отвлеклись.

– Да. Что сказать… Похоже, вы правы. Хотя случай странный и стопроцентной уверенности нет. Идем по порядку. Наш клиент молод, красив, среднего роста, моложе двадцати, пол мужской, психологически неустойчив, общителен, знаком с убитой – это наверняка. Теперь догадки: он уверен в себе, популярен у противоположного пола. И еще, его родители живы и, возможно, знают кое-что о его болезни.

– Так он болен?

– Бесспорно.

– Ваш диагноз?

– Знаете, – Татьяна Леонидовна перевернула лист в лежащей перед ней раскрытой тетради, – первоначально считалось, что тут имеет место любовь к убийству. Достаточно широко известный случай. Но… Детали… Короче, похоже, что здесь все же… м-м… я предпочитаю называть такое «синдром…» – Непринцев насторожился. – Неважно, ибо название употреблено, естественно, в метафорическом смысле. Основная идея: «Я сильнее, а ты смеешь противоречить? Так убедись, что я сильнее».

– Постойте. – Непринцев потер лоб рукой. – Вы сказали, что он уверен в себе, зачем же тогда нужно что-то доказывать?

– Я поняла. Да, типичный вариант подобных убийств таков: доказать якобы кому-то, а на самом деле себе, что ты храбр, мужественен и так далее. Что ты не хуже других. Но в нашем случае себе он это уже доказал, а теперь старается внушить это другим.

– Тогда вовсе бред выходит. Зачем же…

– Стоп, стоп. Тут уже область туманных версий. Мой второй вариант таков: обида.

– Настолько просто?

– М-м. Очень сложно. Преступник психологически неустойчив. Его может вывести из себя малейшая деталь. Но убийства сразу не последует. Обида уплывает в подсознание и всплывает спустя дни, недели, месяцы. Иногда годы.

– И при этом он популярен среди своих?

– Более того. Он обаятелен. Недостатки остаются в тени, а на свет выходят лишь достоинства. Очень сложный случай.

– Но почему так жестоко?

– Извините, когда человек в состоянии аффекта, слово «жестоко» – пустой звук.

– Он может остановиться?

– Если я права – нет. Способы могут измениться, но цели останутся прежними.

– Слабые стороны?

– Не смотрит по сторонам. Это образно. Ему главное – отомстить за обиду. Причем обида может быть даже мнимой. Крайне редкий экземпляр, достоин внимания лучших психиатров мира.

– Что же, он с молотком пойдет в подъезд к любому, кто назовет его кретином?

– Объясняю. Он забывает обиды, они остаются в мозгу на уровне подсознания и, не всплывают часто вовсе.

– Черт. Так работать нельзя.

– Естественно. Стоп. Забыла упомянуть главный недостаток – он болтлив. Конечно, о совершении преступления будет молчать, но может сказать: «Она думает, я забыл, как она меня оскорбила».

– Так… Это шанс. Реальный шанс.

– К сожалению, другие шансы, похоже, отсутствуют.

– Послушайте, а почему вы решили, что он болен именно этим?

– Потому что никакой другой психически больной человек не станет действовать столь глупо. Разве что олигофрен. Однако олигофрена отличить от остальных элементарно.

– А внешность? Популярность? Общительность?

– Популярность и общительность следуют из диагноза. Если бы он был молчалив, замкнут и так далее, то уже давно лечился бы, потому что люди обращают внимание на его отрицательные качества, поскольку их не затмевают положительные.

– Возраст?

– Молодость и знакомство с жертвой также следуют из диагноза. Раз он затаил обиду, значит, они знакомы. И с пожилыми людьми Анна контактов не имела. Выходит, подросток. Пол определить элементарно, здесь действует знание структуры поведения мужчин и женщин в критический момент. Он молод, следовательно, его родители, вероятно, живы, а жить с сыном столько лет и не заметить хоть каких-то отклонений… Родители и дворовые приятели – разные люди.

– «О’кей оби». Основной вопрос. Вы целиком исключаете вероятность сексуального преступления?

– Абсолютно. Кто бы это ни был, сексуальные мотивы исключены.

Глава 8

Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу.

Козьма Прутков

Спроси кто-нибудь Тенякова, снятся ли ему кошмары, Сергей лишь презрительно рассмеялся бы в ответ. Да никому и, в голову такое не приходило. Извечная уверенность в себе, лучезарная улыбка, непробиваемое спокойствие служили достаточным доказательством, чтобы утверждать: «Вот личность, приобретшая лучшие свои черты на войне, вопреки всем ее ужасам». Порой именно так отзывались о Тенякове самые высокие чины милицейской иерархии. В «убойном» отделе Теняков был легендой. Ему даже завидовали.

Между тем кошмары были. Каждый сон, который Сергей заставлял себя вспомнить, начинался и заканчивался одинаково – горящий десантный вертолет и нож моджахеда в миллиметре от глаз. Сергей подозревал, что сны, благополучно забытые, были о том же.

Крик – единственное его спасение, застревал где-то в душе, едва родившись. В конце концов, он мало походил на героев дешевых бразильских мелодрам. С каждым разом он становился все спокойнее и терпеливее. Правда, не делался от этого вежливее в общении. Но это уже издержки эпохи.

Теняков научился улыбаться. Выдавать себя за счастливого человека. Что может быть проще?

Изучать архивы – утомительно и мерзко. Можно часами копаться в старых делах и заснуть, так ничего путного и не обнаружив. Можно надышаться пыли и угодить в больничку с приступом аллергии. Если очень повезет, можно оказаться заваленным рухнувшими полками, с трудом держащимися на гнилых креплениях.

Зато в архиве ГУВД риск сильно уменьшается. Полки здесь устойчивые, дела почти не покрыты слоем пыли, есть даже компьютер.

Теняков довольно долго возился, перебирая папки со старыми преступлениями, задремывая и просыпаясь, но нужного дела найти не удавалось. Собственно, интересовали Сергея только случаи со смертельным исходом, только за прошлый год и желательно в Ленинском районе. Даже профессионал Теняков раньше представить себе не мог, сколько людей умирает за короткий срок в одном отдельно взятом районе города.

Наконец после многих часов Теняков обнаружил папку с делом о смерти Екатерины Лежневой, поехал по указанному адресу и разговорил обитательницу квартиры, соседствующей с той, где когда-то обитала погибшая Катя.

– А давно Игорь с Катей здесь обитают?

– Да почитай, уж с самого рождения. Тридцать с чем-то лет. Как этот дом построили, они уж здесь поселились. Родители их приличные люди были, добрые, интеллигентные, приятно вспомнить. Милые, добрые…

– А сейчас они где?

– Уехали. В Калуге теперь. Домик там по наследству получили. Когда уезжали, прощались, звали в гости к себе. Да я не поехала – старая.

– Они про Калугу сами сказали?

– А то? Я сама никогда в чужие дела не лезу. Пригласили и говорят: мы, мол, уезжаем, а деток тут оставляем. Присматривайте за ними, говорят. А Игорек большой, почти шкаф. Как тут присмотришь… Да и Катенька…

– Скажите, Катя была замужем?

– Нет.

– Тогда почему у нее другая фамилия? У брата – Епишин, а сестра – Лежнева. Родители тоже Епишины.

– А Катенька приемная. Она сироткой осталась. Из детского дома взяли, четыре годика было, а Игорьку пять. Катя взрослая стала и при выдаче паспорта фамилию свою взяла.

– Осложнения после этого с родителями и братом случались?

– Было. Маргарита-то Афанасьевна с Игорем Юрьевичем, отцом ее, целый скандал устроили. А без их согласия фамилию нельзя поменять. Но брат Катеньку защищал, они и испугались.

– Испугались чего?

– Игорька. Он очень своевольный мальчик. Сколько годочков прошло, а многие его штуки помню.

– Что ж он – против родителей пошел?

– Сестру очень любил. У нас во дворе мальчишка есть, сейчас взрослый, переехал в другой дом. А лет шестнадцать назад он Катеньке… даже не приставал, нет, слово плохое сказал. Игорек услышал, жутко избил. Мальчишка тот из больницы вышел и переехал сразу, а Игоря из комсомола исключили.

– В армии он служил?

– Два года, как полагается. В Афганистане. Сержантом вернулся.

– В Афганистане… Черт. Курить можно?

– А на здоровье. Дымите. Муженек мой вон тоже дымит. «Беломорканал» предпочитает. Здоровье свое еще на БАМе угробил.

– Дело вкуса.

– Да, на любителя.

– Ксения Денисовна, сами-то вы об Игоре что думаете?

– Странный парень. Сказать нечего. – Толстая Ксения Денисовна пожала плечами, отчего вся заколыхалась. – Иногда милейший в разговоре, а часто хочется бежать от него далеко-далеко… От сестры ни на шаг. Разве что на работу один ходит.

– А в армию чего ж пошел?

– Сестра и уговорила.

– Ого! – восхитился сыщик.

– Да. Долго уговаривала.

– А работает где?

– В… э-э… совместном предприятии. Название вылетело. Электротехнику чинит. Много лет.

– Хорошо чинит?

– У меня всей электротехники – утюг и розетка. Не знаю.

– Друзья есть?

– Есть один. Володя.

– Хорошо, потом. Внешность брата?

– Огромный очень. Ростом выше вас. Светлые волосы, прямые. И сильный. На лбу шрамик маленький. Плечи прямые, широкие. Одно ухо чуть-чуть меньше другого. Голос мягкий, сдавленный малость. Нос на утиный клюв смахивает. Глаза серые. Ноги при ходьбе внешней стороной ступни наружу ставит… Дайте подумать, еще чего-нибудь вспомню. А вообще – приятная внешность.

– Сейчас он дома?

– Нет.

– Точно?

– Точно.

– Откуда такая уверенность?

– Сколько лет в одном доме. Я знакомых с полуслова понимаю. А Катеньку с Игорьком знаю лучше, чем себя. Привычки, я имею в виду. Ой, чаю желаете?

– Не откажусь.

– Еще бы. Чай «Липтон» – выбирает успех… Нынче многие говорят только рекламами. Меня рекламы пугают. Шестьдесят лет не знала, что во время еды во рту нарушается кислотно-щелочной баланс, а теперь после еды остатние зубы чищу. Но «Орбит» или «Дирол» все равно не куплю.

Ксения Денисовна любила изредка выпить и послушать чужие разговоры, но не любила сплетничать. Еще Ксения Денисовна любила милицию. Явственно просвечивало коммунистическое воспитание. Говорила Ксения Денисовна лишь то, что действительно знала. Понять ее было невозможно. Приходилось терпеть такой, какая есть.

– Ксения Денисовна, расскажите о том, как умерла Катя.

– Э-э… раньше бы пришли. Катенька погибла, а никому и дела нет. Поздно спохватились. Началось все около года назад. Она какая-то странная стала. Задумчивая, молчаливая, даже страшновато. А с братом по-прежнему веселая, радостная. Только напускное это, видно же. Игорь замечать стал: он очень чуткий, особенно к сестре. Расспрашивал, она молчала. Он и перестал. Думал, личное, зачем тревожить. Месяца через два однажды Катенька ко мне приходит. «Ксения Денисовна, мы давно знакомы, вы даже помогали раньше нашей семье. Могу я с вами посоветоваться?» – «Пожалуйста, дорогая, сколько угодно». – «Я хочу понять, что делать?» – «Слушаю тебя». – «Два месяца назад я у одного человека в гостях была. Не важно, у кого и где. Дело в другом. Это ночью было. И я случайно на улицу выглянула. Прямо напротив окна там уличный фонарь висел. И вот рядом с ним остановилась машина. Вышли четверо и стали ящики в дом таскать. Ящики тяжелые. Один упал, и крышка отлетела. А оттуда оружие высыпалось. Пистолеты разные. Я сперва решила – игрушки, а потом пригляделась – не похоже. У друга спросила, может, здесь какой игрушечный магазин. Нет. Вот скажите, что теперь делать? В милицию идти – засмеют. Может, ерунду видела. А может, серьезное что. Сейчас кругом бандиты». – «А брату почему не скажешь?» – «Ни в коем случае. Он сразу допытываться станет, где я была, у кого. А зачем человека подставлять. Да и заранее ясно, что Игорь решит. Велит тихо сидеть и помалкивать». – «Иди в милицию». – «Засмеют!» – «Что ты. Это их работа. Обязаны внимательно выслушать. И принять меры. Глядишь, разберутся, и тебе полегче станет». Уговорила таки. Сходила Катенька в милицию. Вернулась. «Меня очень ласково встретили. Оперативник один расспрашивал. Усадил на стул, вежливо обращался. И посоветовал выкинуть из головы. Забыть. „Зачем, – спрашивает, – портить нервы такими вещами?“ Я ему: „Хорошо. Только вы разберитесь, иначе я к начальству пойду“. Он обещал. Но мне не понравился. Мерзкий какой-то. И вообще все милиционеры на уголовников смахивают. Одно лицо. А этот хотел узнать, кому я еще чего сболтнула. Я сказала – никому. На всякий пожарный».

Через день Катенька исчезла. Игорь сам не свой ходил. Аж черный стал. Из местного отделения захаживали, уверяли: найдется Катя. Нашлась спустя месяц. За городом, в канаве. А отдельные части из ручья вытаскивали. Убийцу долго искали. К нам не приходили. Уже спустя несколько недель в «Информ-ТѴ» сообщили, что убийцу поймали. И признали сумасшедшим. Посадили в лечебницу. Заявили, что это человек из… э-э… группировки Александра Парамонова. В мое время таких слов не существовало. Обычная банда, наверное. А Игорек с тех пор изменился. Здороваться перестал. Молчаливый стал. И часто дома не ночевал. Потом сутками пропадал. Ну я знаю, он у своего друга Володи поселился. И здесь все реже появлялся. А сейчас и вовсе пропал. Я ему не мешаю: горе у человека. Он, Игоречек, Катеньку так любил… Иногда больно думать, где он теперь. С работы, похоже, уволился. Честное слово, жалко его.

– Считаете, милиция Катю подставила?

– Что вы! Я всегда милицию уважала. Мало ли, кто узнал.

– Внешность Володи этого можете описать?

– Тяжеловато. Невысокий, маленький совсем. Молодой, вместе с Игорем воевал. Лысоватый чуть-чуть. И с усами.

– Угу. Где живет, не в курсе, конечно.

– Через квартал отсюда. Игорь раньше очень открытый мальчик был.

– Адрес?

Ксения Денисовна назвала дом и квартиру. Теняков попрощался и удалился. Проверил ПМ, довольно кивнул и отправился по указанному адресу. В гости к двум афганцам, решившим выступить в роли вершителей судеб. Дружба и взаимовыручка бывших афганцев общеизвестны, но убивать ради старой дружбы до сих пор были способны лишь герои дешевых газетных публикаций.

На улице уже давно стемнело. Обилием прохожих этот район в столь позднее время явно не страдал. Даже старухи отсутствовали. Обшарпанный дом, в котором проживал Володя, трудно было назвать современным. Красные «Жигули» у подъезда. «Как портмоне», – с тоской подумал Теняков, с трудом поднимаясь по низким ступенькам. Почему портмоне, он и сам не смог бы ответить. Коленки предательски подгибались, а в животе внезапно стало покалывать. Глаза затуманились. Нечто подобное случилось с ним однажды десять лет назад в раскаленной пустыне.

Дверь вверху хлопнула, и перед Теняковым оказался молодой светловолосый человек гигантских габаритов. В его остекленевших зрачках не было места никаким чувствам.

– Игорь! – шепотом позвал Теняков, и парень отпрыгнул, стремительно сунув руку в карман куртки. В грудь оперу уставился черный ствол пистолета. «Хана», – мелькнула мысль и сразу угасла.

Грянул выстрел. Не осознавая, ранен он или нет, Теняков рванул ПМ из-за пояса и, не целясь, спустил курок.