Текст книги "Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]"
Автор книги: Игорь Тихорский
Соавторы: Константин Тихорский
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Демагогия!
Штандартенфюрер Штирлиц
Михаил Кротков…
Подлинного отчества, уж извините, не знаю. Подозреваю, что и сам Миша – тоже. Считается, что Олегович.
Несколько фактов из биографии нашего общего знакомого.
Откуда он взялся – понятия не имею.
Миша – человек таинственный. Бизнес – его призвание. Взяв старт, он не имел за собой ни денег, ни виллы за рубежом, ни солидных приятелей, ни маленькой, но уважаемой группировки в количестве тридцати или пятидесяти стволов.
Миша начал с нуля. И оказался весьма талантлив. Буквально через несколько месяцев с момента его появления о нем уже изредка поговаривали в среде элиты питерского бизнеса. Спустя год Кротков уже сам входил в эту элиту. Мастодонты относились к нему слегка пренебрежительно, но в целом доброжелательно, а как деловой партнер и человек, держащий слово, он котировался высоко. Однажды, открывая фирму по поставке какого-то фуфла, Миша устроил потрясающе шикарную презентацию, на которую приехал мэр и, хитро стреляя по сторонам совиными глазками, поздравил молодого предпринимателя и пожелал дальнейших успехов.
И дальнейшие успехи появились. Вот только однажды Кротков повстречал личность, которая, сама к тому не особенно стремясь, доказала друзьям молодого предпринимателя, что если к бизнесу у Миши талант имеется, то, к сожалению, в остальном Михаил, благодаря болезненному самолюбию, близок к идиотизму.
Личностью, доказавшей сей прискорбный факт, являлся Чернов. Встретились они в ресторане, где Дима предпочитал закусывать, изображая приличного парня, а Миша заскочил на серьезный разговор.
Чернов обладал феноменальным внутренним чутьем. Мгновенно разглядев нужного человека, он тяжело поднялся и полез знакомиться.
Дима мечтал о спокойствии. Будучи боссом группировки, контролирующей один из городских рынков, центр сбыта наркотиков, Дима прекрасно осознавал, что, захоти кто-либо из крупных авторитетов отнять у него лакомый кусочек, он сделает это без малейших проблем. И единственный фактор, удерживающий авторитетов, – уважение. Уважение к нему, Чернову, к его уму и уникальным организаторским и ораторским способностям. Чернов мог убедить любого в чем угодно и предпочитал убеждать, а не стрелять.
Дима также понимал, что черные, расплодившиеся в бешеных количествах, решения общегородского «совета», повелевшего оставить Диму в покое, не признают никогда. Сходняк также назначил разводящих, дабы улаживать возникающие иногда конфликты, но Дима опять же понимал: если вспыхнет война с черными, разводящие слиняют первыми.
А хотелось покоя.
И Чернов изобрел выход.
Необходим человек со стороны. Посторонний, мечтающий стать авторитетом. Дима предоставит ему такую возможность. Он поставит новичка на свое законное место. А сам отойдет в сторону. Новенький займет трон и официально станет главой группировки.
Сперва Чернов думал инсценировать гибель. Но рассудил, что излишние сложности ни к чему. Проще уйти на покой. Пусть даже все в курсе, что уход – формальность. Зато управлять будет новенький. По советам Чернова, разумеется. На разборки и беседы ездит новенький. И если вдруг кто-то сделает «предъяву», то сделает ее новенькому. И правда, что можно предъявить тому, кто не имеет к группировке отношения? И война Чернова не коснется. А будь он боссом, с него бы и начали.
И вот Дима встретил Мишу. Как в мелодраме.
На десятки метров вокруг Кроткова в воздухе витали самолюбие и уверенность в собственных силах.
Дима элементарно подружился с Кротковым.
Интересы Кроткова заключались в деньгах, деньгах и еще раз в деньгах. Он был романтиком, мечтал о приключениях и верил, что деньги рождают любовь к нему лично.
Интересы Чернова: деньги, спокойствие, группа «ДДТ» и замужние женщины. Он был прагматиком и не придавал любви особого значения.
Если вы думаете: «Конечно, Чернов наврал Мише с три короба», то вы жестоко ошибаетесь. Объясняя Кроткову свой план, Дима не соврал ни слова. Он сыграл на самолюбии – главном чувстве, движущем Мишей.
Бизнесмен согласился почти сразу. Еще бы, стать авторитетом! Добиться признания уголовного мира! Вот это романтика! Тем более когда столь почетный пост не повлияет… «В общем, смогу ли я теперь заниматься делами?»
«Да, конечно, сможешь», – кивнул Дима, жуя бифштекс с кровью, заказанный Мишей, и опять не соврал. Миша смог.
Вот только уважения в уголовном мире не приобрел. Чего по невежеству не заметил.
С командой своей Чернов договорился. Его слишком уважали, да он и не скрывал истинной цели замены: остаться у руля, загрузив проблемами другого.
Кротков визжал от восторга и радости. Вскоре женился. Он ведь остался респектабельным бизнесменом.
И тут возник конфликт. Случилось именно то, чего боялся Чернов. Азеры пожелали взять рынок под свой контроль. И предложили выкуп. Предложили не Кроткову, а Диме. Дима отказал. И умер. Вслед за тем Миша, слабо разбиравшийся в бандитских правилах, стал угрожать расправой. И теперь уже скончались несколько азербайджанцев.
Сами собой всплывают кое-какие вопросы.
Впрочем, коли великий авторитет, презираемый всеми без исключения в этой новой для себя роли, соблаговолил встретиться, пусть он же и постарается на эти вопросы ответить.
Я стоял, прислонившись к резной дубовой двери, ведущей в скромную комнату на втором этаже кротковской резиденции, и пил кофе. Ненавижу кофе.
Сам Михаил удобно раскинулся в глубоком и обтянутом зачем-то полиэтиленом кресле, вот только напряжение в лице мало соответствовало позе.
Супруга грохотала бутылками, роясь в баре, и трещала без умолку.
Я зевнул, махнул рукой, разгоняя сгустившуюся атмосферу внутреннего недоверия (ха-ха), и молвил:
– Итак…
Екатерина выдернула из бара кошмарного вида сосуд и обернулась. В ответ я приветственно поднял чашку.
Кротков вздохнул.
– Я вот думаю, – медленно произнес он, поправляя галстук, – каким образом вышло, что мне, владельцу солидного состояния, другу многих обладающих реальной властью особ, потребовалась помощь вовсе не знаменитого среднего российского милиционера…
– У вас очень тепло.
– Да, отопление хорошее. Уголь. Дикая сумма. Вернее, смешная. В России могут все, стоит лишь заплатить.
– Обратите внимание, сколь умным вы кажетесь в моменты, когда мыслите как профессионал. И сколь глупы, когда пытаетесь изобразить Вито Карлеоне.
Он тонко улыбнулся, не размыкая губ. Он нисколько не походил на молодого кретина, каким смотрелся возле дома Чернова. У меня мелькнула идея, что этот Кротков – всего лишь двойник того.
– Это намек?
– Где там. Колоссальный костюм.
– Благодарю.
– Вы ходите в нем по дому или оделись специально?
– Второе. Я пока недостаточно богат для первого. Месье Лор слишком падок до денег.
– Это кто? – Я пощелкал пальцами, стараясь вспомнить профессию. – Ку… кутюрье?
Молчание. Он, кажется, заснул.
– Дорогой. – Екатерина споткнулась и едва не сорвала шелковую занавеску. – Мы можем купить фильм «Секретные материалы»?
– Нет.
– Нет? Why?
– Брось выпендриваться. Потому, что у меня отсутствуют связи в Голливуде и я не соперник Крису Картеру и студии «XX век Фокс».
– А… – Супруга аж задохнулась. – Я о другом. Купить посмотреть? Или взять напрокат. В общем…
– Кто это посоветовал тебе смотреть такую глупость? – сварливо поинтересовался он и открыл левый глаз.
– Я.
– Простите.
– И вовсе не глупость! Антр ну, дарлинг, там лиссон, веа режут живот и вытаскивают кишки, оф кос!
– Сама поняла хоть слово? Хотя…
– Ах, так! Ну, учти…
– Заткнись, – безразличным тоном скомандовал Кротков и открыл правый глаз.
– Видишь, каково мне?! И приходится терпеть подобное унижение круглые сутки. Кошмар. Я святая женщина, никто не потерпел бы…
Я хмыкнул и глотнул еще кофе. Кротков морщился.
– Закрой-ка, любимая, дверь с той стороны. И поживее, убедительно тебя прошу.
Екатерина плотно поджала губы и величественно покинула комнату, по дороге показав мне язык. Я встал на ее место, отодвинул штору и кинул взгляд за окно. Застывшие без движения, заметенные снегом ели почему-то мне не понравились, и я поспешно отвернулся.
– Садитесь, – Миша указал на кресло напротив.
– Мерси. Вы не слишком устаете?
– От чего?
Я ткнул пальцем в сторону двери, чрезвычайно походя тем самым на мафиози в штатовских боевиках.
– Ужасно. Временами жалею, что вообще женился. Правда, стоит отметить, в целом Катя приносит больше пользы, чем вреда.
– А в самом деле, зачем вы вообще женились?
– Хм… Понятия не имею. Как кофе?
– Прекрасная штука. Кстати, по новым правилам кофе дозволяется именовать и средним родом.
– Кто такое придумал?
– Читал в каком-то журнальчике.
– Бросьте его в урну. Только предварительно подожгите. Готов помочь.
– Между прочим, я так и сделал.
Кротков повторно улыбнулся:
– Мы поймем друг друга.
– Уверен в этом.
– Начнем беседу?
– Угу. Сугубо ко-онф-фиденциально.
– Никита Валентинович, зачем вы меня искали?
– А вы не догадываетесь?..
– Предположим, нет.
– Хорошо. С легкостью объясню. Убийство семерых азербайджанцев пару дней назад (вы, без сомнения, читали или слышали о нем) натолкнуло мое больное воображение на мысль: а не вашей ли группировкой оно было содеяно (или сотворено, как угодно). Тем более когда оказалось, что все семеро принадлежат к группе, столь опрометчиво поспорившей с покойным (мир праху его) Черновым. Я достаточно ясно выражаюсь?
– Вполне. Вы считаете, что я, выполняя свои обещания, отомстил горцам за смерть Димы?
– В яблочко. Слово в слово.
– Что ж, это правда.
От изумления ваш покорный слуга открыл рот.
– Видите, насколько я вам доверяю. Впрочем, следует признать, у меня нет иного выбора.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Полагаю, не стоит беспокоиться по поводу разного рода подслушивающей или записывающей аппаратуры?
– Это одно и то же. Подслушивающая и записывающая. Не стоит. Но, если очень хочется, можете беспокоиться.
– Отлично. С вашего позволения, чтобы избежать всех могущих возникнуть проблем, поведаю вам одну историю.
– Очень уж я устал от разного рода историй.
– Это очень короткая история.
– Ну что ж… Приступайте.
– О главном вы уже… осведомлены. Конфликт между горцами и Черновым стал, простите мне такое выражение, достоянием общественности. Само собой, когда Дима преждевременно… то единственными подозреваемыми являлись именно горцы. К огромному сожалению, я не догадался провести более тщательного расследования. Моя вина. М-да. Чтобы покончить с этим, скажу: исключительно для проформы я дал кавказцам некоторый срок для поиска оправданий и доказательств своей непричастности. Ч-черт…
– Да не стесняйтесь, продолжайте.
– Если бы проблема была только в стеснении… В общем, я пребывал в полной уверенности относительно виновников происшедшего… И, возможно, чуть поторопился, принимая ответные меры.
– Ага! Вы не дали азерам времени оправдаться.
– Можно и так сказать. Я поступил непрофессионально…
– Как всегда.
– Будьте добры, помолчите. Э-э…
– Короче, Склифософский!
– Ладно. Не дожидаясь конца отведенного им срока, я через посредников нанял двух человек для принятия контрмер. Понимаете, фирма «Геракл» контролируется азерами. И я знал, что в один из дней их представители соберутся в офисе после закрытия для обсуждения каких-то своих проблем. Больше я не знал об азерах ничего. Это был единственный шанс! И я его использовал. И ошибся. В тот же день, чуть раньше, ко мне подошли визитеры черных. Они оказались людьми серьезными. И продемонстрировали неопровержимые доказательства своей непричастности. Понимаете? Неопровержимые! Никто из них не трогал Чернова. Скорее всего, тот сам во что-то впутался. А через час произошли события на Каменноостровском. Представляете, как я после этого выгляжу?
Представляю. Кротков, с залитым кровью лицом, вываливается из «БМВ». По лобовому стеклу машины веером расположились пулевые отверстия. Дверца «БМВ» распахнута. Сиденья и асфальт в кровавых пятнах. Правой рукой Миша судорожно цепляется за руль, левая бессильно лежит на дороге.
Приятное зрелище, черт возьми!
– Но я отыскал выход.
– Обидно.
– Прекратите. В городе я пока показаться не могу. Сижу здесь. Однако интенсивно занимаюсь сбором… материалов…
– Жаждете убедить их, что вы ни при чем?
– Я смогу это сделать. Еще три, максимум четыре дня, и будут готовы доказательства, что гибель азербайджанцев не является местью за Чернова. А пока я вынужден сидеть здесь с этой бестолочью.
– И горцы поверят?
– Безусловно. Мои аргументы безукоризненны.
– Браво. Догадываюсь, каковы их аргументы.
– Нет, послушайте внимательно. Кто-то убивает Диму. Это железно не азербайджанцы, я им верю. Потом кто-то устраняет азербайджанцев. Я невиновен. Они поверят мне. Из этого напрашивается вывод: кто-то пытается стравить две группировки. Этот кто-то убил Диму, затем, когда ход не сработал, убил моих противников. А теперь поймите: насколько упрочатся мои позиции, если этот кто-то будет обнаружен.
– A-а… И вы жаждете, чтобы я его обнаружил. Потом вы заявляете: «Друзья! Перед вами тот, кто строил эти маленькие пакости. Давайте жить дружно». Поправляете бант, мяукаете, и все в ажуре.
– Никита Валентинович, избавьтесь от столь вызывающего тона. Ваша профессия – ловить преступников. Я предлагаю вам поймать преступника. Сегодняшнее правосудие вряд ли способно его покарать. А я – в силах. Вы находите убийцу Чернова, я обвиняю его в убийстве кавказцев, и справедливость торжествует. Условия взаимовыгодные.
– Как в книжке у Кивинова.
– Верно… Ах, вот что. Какая сумма вас устроит? Сто тысяч долларов?
– Ого! А может, лучше скромная однокомнатная квартирка в центре города?
– Договорились. Итак, вы согласны?
– He-а. Пока. Парочка вопросов. Невиновность азербайджанцев вне сомнения?
– Безусловно.
– Деловые партнеры?
– Однозначно нет.
– Кто-нибудь изнутри?
– Я своих на улице не узнаю. И даже не знаю купленных ментов.
– Их много?
– Порядочно. Патрульные покупаются через посредников, с операми Чернов лично встречался. Кого не удавалось купить, с тем дружбу заводил. Причем совершенно искренне. У него такой метод. Однажды Чернов с полковником Шанкаренко подружился и часто шутил: «Это лучший служебный друг», а еще…
– Достаточно. Вопрос в другом. Кто тогда? Мнения?
Миша всем видом показал полную растерянность. А я размышлял. Заманчиво поймать убийцу. Но ведь и Кротков – убийца. Менять шило на мыло… Я в конце концов согласился. Спросите почему? Ответ напрашивается следующий: Никита Чернышев – полный идиот. Впрочем, серьезного резонанса открытие не вызвало. Это известно уже давно.
– Михаил Олегович, у меня только два условия. Пункт первый: вы немедленно даете мне адреса ближайших друзей Чернова и тех, с кем он встречался чаще всего.
– Это легко.
– И пункт второй. Лишь только возникают подозрения, что смерть Димы – результат деятельности какой-либо преступной группы, я тут же отваливаю в сторону. Берегу жизнь.
– Никита Валентинович, неужто так страшно?
– Боится ли солнце, когда его закрывают тучи? Боится ли дерево, когда его пожирает огонь? Боятся ли волосы расчески или ногти ножниц? Стоит ли речке бояться бензина? Карандашу – точилки? Щетине – бритвы? Ответ един во многих лицах. Разумеется, нет.
– Тогда в чем смысл этой белиберды?! – резонно изумился Кротков.
– Все эти вещи существуют в разных измерениях. Они не боятся друг друга. Просто стараются избегать встреч.
Глава 4Нажал кнопку – и вы на экране.
Нажал на другую – и вас уже нет.
Президент
Непринцев матерился. Матерился громко, механически, не прилагая к этому ни малейших усилий. Ругательства слетали с языка, а вслед появлялись другие. Теняков долго терпел, и все же сломался:
– Чего шумишь?
– Как же мне, Сереженька, не плакати. Налетел ворог в злобном лике экспертов на землю русскую. Неделю, сволочи, результатов экспертизы не представляют пред мои светлые очи. А маньяк-то не дремлет холодной ноченькой. С-скотина.
– Опять?
Теняков поднял голову и сунул в рот сигарету. Паша ему искренне позавидовал.
– Одолжи штучку.
– Ты куришь?
– Балуюсь, когда нос заложен… Спасибочки… Сегодня утром труп в Парке Победы. Московском. Из-подо льда вытащили. Любовь Головнина. С перерезанной глоткой. Точь-в-точь как Андреев обещал.
Сергей о беседе с Костиком слышал. И потому заинтересовался.
– Чего ж ты ему не поверил?
– Пойми! – Непринцев со злости грохнул кулаком по бумагам. – Я себе представить не мог, что Костик в курсе хоть чего-нибудь. Я шел к нему, стараясь узнать побольше о характере Ани! Думал, она спешила на свидание с убийцей, и пытался сообразить, где они могли познакомиться. А Костик стал пороть херню. А потом он заявляет, что следующей станет Люба. Просто потому, что ему так кажется! Что, я должен поверить?! А Судашева обрисовала психа. Нисколько он на Андреева не похож. Я должен верить?!
– Ладно, ладно, уймись. А эксперты?..
– Фигня какая-то. Там три нитки. Шерстяных вроде. Не Аниных – значит, психа. Всего-то и нужно заключение дать, откуда они взялись? Молчат.
– И будут молчать. Будто первый раз. Сходи сам.
Непринцев фыркнул. Достал гигантских размеров носовой платок. Высморкался. Сложил платок и запихал в карман смокинга.
– Лучше смотаю к Андрееву. Побазарить стоит.
– Да уж, – криво усмехнулся Теняков. – И вези его сюда.
– А что ему предъявить? «Ты утверждал, что следующей будет Люба». Он в отказ: «Происки буржуазной пропаганды». Или капиталистической прессы. Пока нет веского, но глупого слова экспертов, он чист. Я даже «наружку» за ним не могу послать: людей мало. Побазарю и попрусь экспертам жирные морды бить. Дай Бог, больше никого убить он не успеет.
– Про экспертов ты зря. Им тоже несладко.
– Как и всем. О’кей, я смываюсь. К отцу народов. В смысле, маньяку Андрееву. Авось чего выгорит.
И Паша моментально уехал к Андрееву, по пути репетируя сценарии развития диалога.
Против ожиданий Костик и на сей раз встретил гостя ласково, хотя и в малость затрапезном виде: грязном синем комбинезоне и разноцветных перчатках. Тщательно оглядев молчащего Непринцева, Андреев вежливым жестом предложил пройти в прихожую и закрыл худосочную дверь.
– Что, Любочку отыскали?
– Откуда знаешь?
– А иначе зачем вы здесь? Просто так сюда не ходят. Или обвинять, или умолять помочь. Третьего не дано. Я редко ошибаюсь, вот и сейчас угадал.
– Угадал… Откуда про Любу узнал, Глоба?
– Интуиция. Садитесь, поговорим. Что с вами делать, уж больно резать противно. У вас интуиция отсутствует, думать тяжело, однако служите ради Отечества. А я беспомощен, грязен и ничтожен, однако интуиция присутствует. Тренируйтесь. Соображай вы чуть лучше, поймали бы убийцу уже после первого преступления.
– Ты знаешь, кто он?
– Догадываюсь. Большего от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин. Всего только догадываюсь. А вы уверены. Сомневаюсь, что люди разделят вашу точку зрения.
– Слушай, одолжи перчатки. У тебя не квартира, а холодильник.
– Всего лишь десять градусов, порядок. А перчатки не мои. Матвей забыл.
– Ты Любу убил?
– Какая глупость.
– Тогда откуда ты все знал? Откуда?
– Слушайте внимательнее. Не скажу.
– И тебе не жалко погибших?
– Нисколько.
– А живых?
– Живых жалко. Но, когда они умрут, жалость исчезнет.
– Глупость! Бред!
– Каждый рассуждает в силу данных ему Богом умственных способностей. А я умнее вас. Поскольку мы на разных полюсах, разговор теряет смысл.
– Умнее ли?
– Естественно, так же, как и всех прочих. Устройство мира несовершенно. Есть умные и остальные. Никто этого не понимает, потому что это выше их уровня восприятия Вселенной. Они могут приблизиться, но обогнать меня – никогда. Одна мамзель призналась: «Я восхищаюсь твоим умом», но в ее устах сие прозвучало подобно насмешке. Я не обижаюсь. Придет время, они поймут. И скоро.
– Как доказывать будешь?
– Молча. Само докажется. Автоматически.
– О’кей, вернемся к Любаше. Поделись своими догадками.
– Не буду. Поймите, я хоть и гениален, однако добр. Я пытаюсь приблизить людей к своему уровню. Чтобы можно было взять этот барьер.
– И какими средствами?
– Подумайте. Делайте это чаще. Заставьте себя.
– И поэтому ты молчишь?
– Да.
– Ладно, понимаю, признание здесь выбить вряд ли удастся. Да столь высокоинтеллектуальное существо и не пойдет на преступление, так? Тогда хоть подскажи. Где искать, кого подозревать, чего еще? Я все равно отсюда не уйду.
– Уйдете. В свой срок. Органические вещества подвержены разложению. Порассуждаем о жизни земной.
Давеча ездил на Невский. Поездка явилась неисчерпаемым источником познания. Возле Гостиного стоят явно больные люди с красными флагами, собирают подписи. Рядом стоят загадочные евреи, продают газету «Русский националист». Чуть дальше – газету «Завтра». Спускаешься в подземный переход – тусовки наркоманов, нищие всех мастей на каждом шагу, оборванные, слепые, черт знает какие, тут же лоточники, патрульные менты незаплативших сажают в «козелок». А на Караванной (знаете?) специализированный музыкальный магазин, там вообще и снаружи, и внутри стены фанатами исписаны. Впору маркер на веревочке вешать, пущай детишки балуются. А обратно возвращаюсь… Думал, только в кино бывают подростковые разборки двор на двор. Заходим с приятелем в один, а там компания амбалов, штук восемь. Подозвали. Бежать поздно. Подошли. Андрей плечи расправил, он солидно выглядит: «Чего надо?» – «С какого двора?» – «С соседнего». – «Женьку Белоусова знаешь?» – «Не-а». – «Во дворе Женьку не знаешь?..» – «Я дальше, вон парадная». – «A-а. Ну ладно». – «Расходимся по-хорошему?» – «А можно по-плохому?» Второй влез: «Да ладно, свои пацаны, соседи». – «А что пьете?» – «„Ред Бул“. Нравится?» Андрей взвизгнул: «Дерьмо». Я так и застыл. Финиш. А амбал: «А мне нравится». Ели ноги унесли.
Девчонки хвастаются, кто сколько раз был в пятьдесят первом отделении милиции. И за что. А Женя юбчонку подоткнула и говорит: «С ними так интересно беседовать».
– Вот что, Костик, ты меня запутал. Я пришел просить помощи, ты не хочешь. Дать подсказку не хочешь. Поговорить о своих товарищах не хочешь.
– Спрашивайте, отвечу.
– Умные у вас в классе есть?
– Матвей.
– В чем это выражается?
– Человек или умный, или нет. Мне его стихи и притчи симпатичны.
– Поведай. На какую тему?
– На одну. Учитель геометрии. Вот притча. Однажды учителя геометрии спросили: «Есть ли у тебя совесть?» И он ответил: «Да. Но она равна нулю».
– Здорово.
– Согласен.
– А стихи?
– Эпиграмма. На него же.
– Давай.
– Во времена «вождя народов»
Расстрелян был бы ты, ни дать ни взять.
Таких вот нравственных уродов
На месте надо убивать.
– Ладно. Чем тебе еще Матвей глянулся?
– Он единственный, кого я понимаю. Он никогда не злится. Андрей, к примеру, спустя неделю вспомнит и истерику устроит. Однажды так и было. От кого-то услышал, что я будто бы сказал: два его приятеля – законченные алкоголики. Потом слюной брызгал, скакал кругом, аки горный козел. Спустя неделю вспомнил – и опять. Я бы уже и забыл давно. К тому же Андрюша туповат. Раз мы с Матвеем домой хотели зайти, Андрей за нами увязался, а следом наркоман Володя. Матвей, естественно, при Оскольском домой не пошел. В результате бесцельно мотылялись. Оскольский ни хрена не понял – ладно, но Андрей…
– Хорошо. А кого следующим…
– Вопрос не праздный. Мариночку Шведову.
– Значит, Марина. Опять интуиция?
– Угу.
– Смотри. А когда?
– Вот этого…
– Понял, понял. Военная тайна. Молчу. Буду нем как рыба.
– Этого недостаточно. Вы будете немы как могила… Шучу.
– Костик, почему люди такие эгоисты?
– Не согласен. Вам приходилось когда-нибудь обижаться? Все равно на кого – на родителей, друзей, сослуживцев, старух в автобусе?
– Разумеется.
– Отлично. А что вы чувствовали потом?
– Злость, наверное.
– Ага. А если бы у вас убили друга, что бы почувствовали раньше: обиду на судьбу, на кого-либо конкретного или злость?
– Злость раньше.
– Гляньте, что получается. Если обидели вас, то сперва следуют переживания, а уж потом возникает желание отомстить. А если задели ваших друзей, настоящих друзей, то наоборот. В чем же дело?
– Я не согласен с твоими умозаключениями, но позволю закончить мысль.
– Благодарю. Мне кажется, ответ парадоксален. Человечество в первую очередь заботится о своих близких и готово ради них действовать, а уж во второй черед – о себе.
– Это если близкий мертв.
– Или пребывает в затруднительном положении.
– А посмотри на бультерьеров на улицах.
– Я не ставлю их в один ряд с людьми. К сожалению, их становится все больше и больше.
– Норма – понятие большинства. Когда быков станет больше обычных людей, то нормой будут именно они.
– Павел Александрович, вы забываете, что, во-первых, Россия – не вся планета, а во-вторых, когда быков будет большинство, человечество погибнет. Останутся животные в людском обличье.
– Странно слышать подобное из уст человека, который не признает обычных чувств, свойственных каждому.
– Этого я не говорил. О, Павел Александрович, эврика! Озарение. Новая теория… Проявите любопытство?
– Ладно. Итак?..
– Мы все существуем в бреду высшего существа.
– Как?!
– Смотрите. Вы спите и видите сон. Людей, животных, дома, дороги, леса, траву. И вы же во сне можете слышать, видеть, говорить. Вот и идея. Мы все находимся в чьем-то сне. И пока этот кто-то спит и видит нас – мы есть, а стоит ему проснуться – и Вселенная гибнет. Ничего мыслишка?
– Есть над чем подумать.
– Всегда есть над чем подумать. Загадками земля полнится, и от успешного их разгадывания зависит наша дальнейшая судьба.
