Текст книги "Изяслав"

Автор книги: Игорь Росоховатский

Соавторы: Алексей Разин,Францишек Равита
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

– Милостивый король, – крикнул он, – прикажи пускать соколов, лебеди поднимаются!

Болеслав улыбнулся:

– О-го!.. Господин посадник, вы, кажется, боитесь, чтобы ваши лебеди не улетели?

И он кивнул сокольничему:

– А ну-ка, сними колпачок с Русинка!

Русинок был любимый сокол короля.

Сокольничий снял колпачок, но птица неподвижно сидела на плече, затем слегка повертела головой налево и направо, как бы присматриваясь к восходящему солнцу и окрестностям, выпрямилась, раскинула крылья и в одно мгновение бросилась вверх. Сокол, как стрела, заметно уменьшался, и через какую-нибудь минуту в синеве небес виднелась только неопределённая точка, которая вскоре совсем исчезла.

Между тем начали подниматься стаи диких уток и гусей, но сокола не было видно. Казалось, он утонул в синеве небес. Вдруг со стороны Шулявского холма послышался какой-то неопределённый крик.

– А! Вот и лебеди сейчас поднимутся! – сказал Варяжко. – Они поднимутся, тогда и сокол найдётся.

Скоро сокольничий снова заметил над Лыбедью чёрную точку, которая как бы висела в небе и долгое время казалась всем неподвижною.

– Ну, вот и сокол, – заметил Варяжко. – Видно, кого-нибудь высмотрел.

Почти в тот же момент над ивняком Лыбеди показалась целая вереница лебедей, которые, поднявшись над водою, образовали треугольник и тяжёлым летом шли по-над рекою к Соколиному Рогу.

Охотники невольно посмотрели вверх, в направлении, где была замечена в выси чёрная точка, но этой точки уже не было; вместо неё как будто развивался клубок, который с быстротой молнии стремился к земле и по мере её приближения становился толще. Это был Русинок, стрелой падавший на лебедей. Ещё минута, и он уже впился когтями в спину самого сильного лебедя, летевшего во главе треугольной вереницы, и, схватив его, тут же направился к Соколиному Рогу. Лебедь жалостно кричал в когтях кречета.

– Молодец, Русинок! – послышалось со всех сторон. – Здорово он его схватил!

Сокол приближался к толпе охотников, кружась над Соколиным Рогом. По-видимому, он измучился, а может, почувствовал, что его жертва уже мертва, поэтому он выпустил лебедя из когтей, и лебедь упал к ногам охотников. Раздались радостные крики и шутки.

А Русинок опускался всё ниже и ниже, описывая круги всё меньше, и сразу сел.

Сокольничий уже приготовил для него кусок конского мяса, которым и попотчевал его. Русинок сидел нахохлившись, но глаза его всё ещё горели; наступив одной лапой на мясо, он принялся рвать его острым клювом в клочья и быстро глотать.

Охота с соколами продолжалась, сокольники пускали других соколов поочерёдно, но ни один из них не нападал на жертву с такою ловкостью и отвагой, как Русинок. Охотники разъехались по всему Соколиному Рогу.

Король обратился к Болеху:

– Пора вернуться, поедем теперь через Дебри. По дороге мы можем поохотиться с собаками. Прикажи трубить, пусть люди собираются.

Болех кивнул трубачу, который быстро подъехал, взял в руки большой буйволовый рог, отделанный серебром, и начал громко трубить. Звуки рога понеслись по всей окрестности, замирая лишь в ярах, глубине лесов и над Лыбедью.

Люди стали собираться вокруг короля. Громкий говор дружинников, лай собак и ржание коней смешались в один общий гам. Отряд медленно двинулся к Дебрям.

Болеслав, по-видимому, остался очень доволен охотою и Русинком, но Болех ехал рядом задумчивый и угрюмый и отвечал королю односложно.

Когда они въехали в Дебри, Болеслав обратился к молчаливому товарищу:

– Однако, лебедь, которого победил наш Русинок, был очень силён!

– Лебедь… да… силён.

– Долго он пел, пока тот не задушил его.

– Ну, наши не поют так долго, – отвечал Болех, не поднимая головы, как будто про себя.

Король взглянул на него.

– Какие наши? – спросил он. – Мне кажется, Болех, у тебя что-то на уме… Случилось что-нибудь, чего я ещё не знаю… но должен знать.

В свою очередь и Болех посмотрел на короля.

– Да, дело скверное! Ты сам знаешь, милостивый король, в чём оно заключается. Наши люди гибнут, точно их кто в землю зарывает… Ты знаешь, что они гибнут, и не догадываешься, от чьей руки.

– Гибнут, – повторил король, – но ведь люди не родятся в войсках… Можно ли винить кого-нибудь, кроме случайности?

Болех покачал головой.

– Да, так мы все думали, и долго думали, но теперь можно утвердительно сказать, что всем этим управляет рука Изяслава.

Болеслав даже подпрыгнул в седле.

– Его рука! – воскликнул он. – Значит, та самая рука, которая тайно убивала своих братьев, убивает и моих воинов?

Болех смело взглянул на короля.

– На Руси, милостивый король, у тебя нет таких друзей, на которых ты мог бы рассчитывать… твои друзья сеют и пашут в поле… При княжеском дворе нет таких друзей, и ты никогда их не приобретёшь, потому что ты там – бельмо на глазу.

Болеслав задумался и долго молчал, рассеянно глядя вокруг.

– Не для себя я искал друзей, но для Польши.

– Ну, так ты знаешь, милостивый король, какие у тебя приятели, и бойся их, потому что, когда настанет час нашего возвращения домой, у нас уже не будет дружины.

Король вскипел гневом, но смолчал.

Уже собаки, что называется, насытились охотой; между тем всадники были так заняты своим разговором, что еле поспевали за охотниками по узкой лесной тропинке, ведшей в Кловскую долину. За ними следовал небольшой вооружённый отряд королевской стражи.

Они уже приближались к оврагу, как вдруг Болех заметил седобородого старца, который, стоя на повороте тропинки, смотрел и как будто к чему-то прислушивался. Завидев отряд издали, он быстро повернулся и исчез в кустах орешника.

Болех заметил, в какую сторону он скрылся, и на подходе к этому месту поехал осторожнее, с оглядкой.

– Мне кажется, здесь мелькнула чья-то фигура, – сказал он.

– Быть может, кто-нибудь из охотников.

– Нет, уж если прячется – значит, не охотник.

Они двинулись дальше, вдруг Болех остановил коня и устремил свой взгляд на орешник.

– Эй ты, старый! – воскликнул он. – А ну-ка, покажись!

Хотя он не видел никого, но был убеждён, что там кто-то есть.

Эхо разнесло его голос по лесу, но никто не появился.

– Эй, малый! – крикнул Болех одному из отроков. – Ступай в кусты и посмотри, не спрятался ли там кто-то.

Едва он успел произнести эти слова, как вдали, между деревьями, показался старик, который, подходя к ним, то и дело кланялся.

Его подвели к королю. У старика была в руках корзинка из лозы с несколькими грибами.

– Кто ты? – спросил Болеслав.

– Бедный нищий, милостивый король. У меня тут избушка над Кловским потоком…

– Что же ты здесь делаешь и зачем прячешься?

Старик как будто удивился.

– Прячусь?.. Зачем же мне прятаться пред твоим светлым ликом, милостивый король? Вот за этим орешником моя хата и мельница. Я только вышел на минутку собрать грибков… Да и что же мне, старому, делать? На мельнице мало работы, ну я и хожу по грибы.

Говоря это, старик смотрел на короля и как бы что-то обдумывал.

– Слава Богу! – продолжал он. – Я очень счастлив, что хоть раз в жизни увидел твоё ясное лицо, милостивый король. Хоть ты и молод, – продолжал он с расстановкой, – а ум у тебя старческий, к тому же и железная рука.

Болех, смотревший на старца с недоверием, прервал его:

– Как звать тебя, старина? – спросил он.

Старик поклонился.

– Добрыней, батюшка, Добрыней. Все здесь знают Добрыню.

Действительно, имя этого старика король слышал уже не раз и не два; о нём говорили все… и Болех, и все остальные в дружине.

– Стало быть, Добрыня! – повторил король. – Какой же леший нас занёс к тебе?

На лице старца мелькнула довольная улыбка.

– Так, видно, написано в книгах судеб, чтобы я хоть перед смертью увидел твои ясные очи.

Болеслав улыбнулся.

– Говорят, ты предсказываешь будущее и ведаешь, что каждого встретит в известную минуту. Значит, ты знал и о том, что встретишь меня сегодня? – прибавил он шутя.

Добрыня не растерялся.

– Да, знал, милостивый король, знал. Старуха мне сказала, – зачем тебе шляться по лесу, обойдёмся и без грибов, но я всё-таки пошёл, потому – знал, что встречу тебя.

Он замолк на минуту и затем таинственно прибавил:

– Знал, милостивый король, не только то, что встречу тебя, но и то, что ожидает тебя.

– А, и это знаешь, – отвечал король. – Любопытно узнать, что же ты знаешь. Ну-ка, говори, старик!

И они медленно поехали по тропинке, ведшей, по-видимому, к избе Добрыни. Старик шёл рядом с конём Болеслава.

– Что же мне говорить, милостивый король?

Тут он оглянулся.

– У тебя велика дружина. Одних княжеских бояр сколько, да и Варяжко здесь. О! Этот хорошо знает, где пьют хороший мёд, – прибавил он не без злости.

– Ну, говори же, говори, старина! Мне любопытно знать, что ты скажешь, – настаивал Болеслав.

Добрыня посмотрел вперёд. Уже виднелась мельница, пруд, а за ним из-за кустов выглядывала избушка старика.

– Ну, вот и моя усадьба, милостивый король, – сказал он, как бы желая переменить начатый разговор.

Королевский отряд мало-помалу заполнил небольшой дворик, а длинный ряд сокольничих и псарей остановился на тропинке. Большая часть охотников осталась ещё на занятых ими местах; хотя рог, протрубивший сбор, отзвучал, затерявшиеся в болотах собаки продолжали лаять и искать зверя. Охотники всё ещё надеялись сделать королю подарок, но, как назло, в этой местности ничего не было. Только время от времени испуганный заяц или лисица мелькали в кустах и, притаясь где-нибудь в укромном местечке, настороженно прислушивались к лаю собак. Настоящего крупного зверя не было и в помине. Очевидно, болота были пусты.

Ничего не оставалось, как протрубить сбор второй раз… Охотники наконец начали собираться, чтоб затем отправиться на Берестово, а оттуда на Красный двор.

– Ну, так как же, Добрыня? – спросил король перед отъездом. – Ты мне ничего не поведаешь?

– Надо прежде поспрошать у звёзд, луны и солнца, – отвечал Добрыня, кланяясь королю. – Дай срок, милостивый король, посоветоваться, и тогда я сам приду на Красный двор и всё перескажу.

– Приходи, приходи, старина! – смеясь, отвечал король. – Я угощу тебя и мёдом, и добрым словом.

Добрыня продолжал кланяться.

– Ты со всеми добр, милостивый король, ну, значит, и для меня останется твоей милости хоть малая толика.

Отряд медленно двинулся в путь.

В тот же день князь Изяслав приехал в Берестово к вечерне в церкви Спаса, не предупредив Вышату. Его появление было неожиданно. Но в сущности план этот был давно обдуман князем. Тысяцкий вынужден был его приветствовать как начальник. Неприятности и борьба, которую он вёл с самим собою, отражались на молодом лице Вышаты. Изяслав будто не замечал его печали и по-приятельски приветствовал его. Прежде всего он спросил его о здоровье, потом о половцах и в каком положении находится его небольшой отряд стражи. Вышата отвечал.

Князь остался доволен его ответом. Беседуя, они подошли к воротам.

– А, это ворота твоего дома! – сказал Изяслав.

– Это только моё жильё, а дом твой, милостивый князь!

Князь как будто не слыхал этого.

– Угости же меня, боярин, кубком мёда, а затем мы двинемся в путь, чтобы засветло миновать Дебри.

Вышата поклонился и пригласил князя в дом. За первой чашей последовала вторая. Изяслав с каждой минутой становился веселее и милостивее. Наконец настало время уезжать; князь поднялся…

– Что ты, друг, не весел? Или тебя что тревожит? Видать, неприятности?

– У кого же их нет, милостивый князь!

Изяслав приятельски положил руку на плечо Вышаты.

– Если б ты мне раньше сказал, то, может, я помог бы тебе давно.

Слова эти прозвучали так, будто Изяслав обо всём знал!

– Не смел тревожить тебя, милостивый князь, моей бедой.

Князь похлопал Вышату по плечу.

– Ведь все вы – мои верные друзья и помощники, и ваша печаль – моя печаль.

Вышата молчал.

– Я знаю обо всём и помогу тебе. Этот королёк похитил у тебя девушку и держит её на Красном дворе. Будь спокоен, Вышата, мы вырвем её из ляшских лап. Не долго уже осталось тебе тужить по ней.

С этими словами князь уехал. Речь князя нисколько не утешила Вышату, он-то знал – на Красном дворе дела обстоят иначе: его Люда не цепью привязана к королю, а чувством, что сильнее всяких цепей.

Много обещали ему князь и Добрыня, но Вышата не верил этим обещаниям.

Однако же обманывал себя и ждал, как обманывают себя люди, надеющиеся на будущее.

VII. Чего не знал Добрыня

Разговор Болеха с королём на охоте открыл Болеславу глаза. Исчезновение и убийство солдат обыкновенно приписывались случаям и самовольству. Меж тем это не было ни то, ни другое. Всем управляла рука Изяслава. Очевидно было, что он двурушничал: говорил одно, делал другое. Он угадывал намерения и цели короля, но открыто противостоять им не имел отваги, предпочитая действовать тайно. Расположение народа и киевлян к королю росло по мере строгости Изяслава. Люди потихоньку группировались около короля и неоднократно доказывали ему, что следует низвергнуть нелюбимого ими князя… К тому же и народ предпочитал видеть на великокняжеском престоле Болеслава, чем князя Изяслава. Но у короля замыслы были гораздо шире, чем он вначале предполагал: для их исполнения у него не хватало воинов, а с этой горсткой он не мог начать серьёзного дела; он ожидал подкрепления.

Именно в это время он узнал, что Изяслав разгадал его замысел и тайно ему противостоит; возникала опасность, о которой он прежде не подозревал. Следовало действовать осторожно, и, сохраняя военную дисциплину, предотвратить гибель воинов.

Взаимная настороженность испортила их отношения. Князь с каждым днём всё реже ездил на охоту с королём и очень редко приглашал его к себе на пиры.

Изяслав был жесток с людьми, которых подозревал в измене, поэтому не только тюрьмы были переполнены узниками, но все подвалы княжеского двора, в которых содержались те, кто якобы совершил политическое преступление.

Следовало предпринять решительные шаги. Можно было ожидать, что не сегодня, так завтра между ляхами и дружиной князя произойдёт ожесточённая резня. Поэтому киевляне приготовились к защите, и хотя они не созывали вече, чтобы не возбуждать подозрения, но постоянно советовались тайно. Они хотели снова прогнать нелюбимого князя, но боялись делать это на свой собственный риск. Было мало людей и оружия, да и ту малость Изяслав то и дело у них отнимал. Киевляне рассчитывали на помощь Болеслава, припоминая его речь. Но этого было мало. Им нужно было его торжественное обещание, уверенность, что он их защитит. И они решили послать Варяжко к королю.

Хотя Варяжко приехал на Красный двор ранним утром, там уже всё было в движении. Добромира уже поднялась и, стоя у окна, молилась, крестясь на Печерскую церковь.

Заметив въезжавшего на Красный двор всадника, она сразу узнала его. Это был Варяжко, который, сидя на коне, кланялся и махал шапкой знакомым ему воинам. Остановившись посередине двора, он сошёл с коня и начал разговаривать с Болехом. Добромира ничего не сказала об этом Люде и даже не намекнула, но его ранний приезд без свиты предвещал что-то недоброе.

Скоро Варяжко был вызван к королю.

– Что это ты так рано приехал, посадник? – спросил король.

Варяжко поклонился.

– Да я, милостивый король, послом к тебе.

Король спокойно посмотрел на него.

– От кого?

– Киевляне послали меня к тебе… Когда ты приезжал к нам на вече, то обещал любить наш народ и защищать его… Теперь настало время доказать свою любовь. Долее мы не можем терпеть владычества Изяслава. На него нашло безумие. Он бросается на людей и мечет громы, как окаянный. Все тюрьмы и темницы переполнены народом, но этого ему мало; каждый день новые трупы болтаются на сучьях в Дебрях.

Болеслав обрадовался, но не выказывал этого. Посол от киевлян был приятен ему и входил в его расчёты.

– Радуюсь, – отвечал он, – что вы вспомнили мои слова и приглашаете защитить вас. Однако дайте срок поразмыслить.

Король не посмел высказаться откровенно и стал ссылаться на необходимость обдумать предложение Варяжко. Но тот резко отвечал:

– Да что тут думать, милостивый король, только начни… Теперь лучшая пора, всё войско у тебя в сборе… Завтра же ступай на Киев, окружи его, подожги княжеский двор и поджарь в нём Изяслава и его палачей. В случае, если его дружина станет сопротивляться, мы ударим сзади и поголовно вырежем её… Теперь, пока всё ещё недовольны им, пока ещё не зажили свежие раны, ты его легко победишь и сам сядешь на престол, если пожелаешь. А то посади кого другого… по своей воле…

Болеслав внимательно слушал Варяжко и примерял его мысли к своим планам.

– Будьте терпеливы, посадник, – уговаривал он. – К таким делам нельзя приступать необдуманно. Ведь дело не во мне, а в вас… Если вы хотите бить ваших врагов, то бейте их так, чтобы они завтра вас не побили. Теперь я не могу дать вам определённого ответа. Повремените немного, и я вас уведомлю.

– Внуши тебе Бог, милостивый король, прислать нам добрую весточку. Князь и его дружина до того досадили нам… и на тебя вся наша надежда.

Они ещё поговорили некоторое время об общем положении Руси и поступках Изяслава. Варяжко уже хотел уйти, как вдруг что-то вспомнил и сказал:

– Милостивый король, не погнушайся моим советом и не сердись на старого Варяжко.

– Советом! Каким? Говори смело: кто предан мне, тот должен говорить всё, что думает.

Варяжко поклонился.

– Не езди больше на пир к князю. Поговаривают, он готовит для тебя кровавый пир. Если ему надобно, пусть приезжает к тебе на Красный двор, но ты к нему не езди. Он окружил тебя злыми людьми, и они возмутили самых преданных людей, как уголья, раздули у них желание мстить. Недаром княжеские послы частенько заглядывали на Красный и на княжеский дворы. Недаром Мстислав и Чудин ездят к колдуну Добрыне; ведь не ради мёда и вина они ездят к нему.

Во время этой речи король потакающе качал головой:

– Спасибо, спасибо тебе, посадник! Я и сам догадываюсь об этом, но совершенно спокоен, потому что от Берестова нельзя приступиться ни ко мне, ни к моему лагерю.

– Кто хочет сделать зло, найдёт дорогу, – отвечал Варяжко.

Долгое пребывание Варяжко у короля не прошло без внимания Добромиры. В её голове бродили разные мысли. Она вроде бы догадывалась, в чём дело, но обо всём том, что совершалось на её глазах, имела такое смутное понятие, что даже не могла себе объяснить. Для старой мамки дочери Коснячко не существовало ничего на свете, кроме Люды, и эта последняя была единственной её надеждой, единственным существом, для которого она жила и которое любила. Она чуяла что-то нехорошее, но не могла предупредить зла.

Пополудни Люда сидела у окна с шитьём в руках и смотрела на далёкий Днепр и окрестности. В это время вошла Добромира. Люда взглянула на неё и тотчас заметила на её лице какую-то печаль.

– Что с тобою, мамушка? Есть какие-нибудь известия?

– Варяжко был у короля.

Люда положила шитье на колени.

– Варяжко! Зачем? Ты виделась с ним?

– Нет, не виделась, я только встретила его на дворе. Он о чём-то советовался с королём и… Бог их знает… Слишком уж часто у них эти советы.

Она вздохнула и бросила взгляд на Люду.

– Видно, у них есть о чём советоваться, – отвечала молодая девушка.

Добромира снова вздохнула глубоко:

– Дай Бог, чтобы мне не пришлось оставить тебя.

Люда удивлённо раскрыла глаза и прямо взглянула в лицо своей мамке.

– Зачем?.. Почему? Разве нам здесь скверно?

– Я не говорю, что нам скверно. Король любит тебя, добр к тебе… но…

– Да мне больше ничего и не надо, я ничего не хочу. Пусть только любит меня, а я буду верна ему всю жизнь.

Добромира покачала головой, как бы говоря: «Этого недостаточно».

Однако она прервала разговор. Её мысли были заняты чем-то другим. Она думала, как лучше выразить свою мысль Люде.

Подумав немного, она с нарочитым равнодушием отозвалась:

– Ко мне присылала Ростислава, чтобы я пришла к ней, но зачем, не сказала.

При звуке этого имени Люда подняла голову.

– Ростислава? – переспросила она. – Ах! И она забыла нас, – прибавила Люда. – Но когда же ты пойдёшь, мамушка?

– Хочу сегодня… приказала поспешить.

– Ну, так иди же скорее. Может, и впрямь что-нибудь важное…

Добромира ушла.

Прошёл день и другой, а Люда всё не могла дождаться её возвращения.

«Странно, как долго. Неужели она ещё не наговорилась со своими?» – подумала девушка.

Ни Люда, ни Добромира не догадывались о причине, ради которой Ростислава прислала нарочного из Киева. Между тем Изяслав, желая довести свой замысел до конца, решился прибегнуть к помощи Ростиславы. Он знал о родстве их и дружбе и считал Ростиславу более всех способной переговорить с Добромирой, чтобы она уговорила Люду вернуться домой и выйти замуж за Вышату.

И Ростислава выполнила поручение князя. В продолжение двух дней она науськивала мамку, чтоб она согласилась с волей Изяслава.

Добромира слушала её, рассуждала, обещала поговорить с Людой и обрисовать ей её положение. Но, уйдя из Киева, она позабыла об этих обещаниях. Видно, осенний ветер навеял ей другие мысли.

«Пусть живёт с тем, кого любит, – думала она по дороге. – От этого её не убудет, а что Господь предназначил, то должно случиться… Что им за дело до неё, что они насильно хотят бросить её в объятия Вышаты?»

Задавшись этим вопросом, она сама себе и ответила на него:

«Говорят, он любит её, но она его не любит. Не всё ли это одно, что прижать своё сердце к холодному граниту? Если бы она не любила короля – дело другое. Но она его любит, так как же бросить любезного? Говорят, ляхи уйдут в свою землю и король бросит её, как чужую. Ну, пусть бросает, из-за этого она не сделается хуже. Её сердце останется таким же добрым, как и теперь. Молвят, у короля есть жена и дети и он вернётся к ним. Пусть идёт… тогда будет время подумать и о Вышате, а теперь все эти наговоры ни к чему не ведут… да и слова эти звучат как-то печально».

Вернувшись домой, Добромира не сказала ни слова, зачем призывала её Ростислава. Но на вопрос Люды она нехотя ответила:

– Да боялась, чтобы её не обокрали.

– Не обокрали? – холодно переспросила молодая девушка и, помолчав, несколько веселее прибавила: – Ну, что там слышно, в Киеве?

– Мало ли что говорят! Бают, мол, что ляхи скоро уйдут, – прибавила она с некоторой робостью.

Удивление и страх выразились на лице молодой девушки.

– Уйдут! Куда?

Руки Люды повисли плетьми. А Добромира уставила на неё свои неподвижные глаза.

– А он? – спросила Люда.

– Ну, видать, и он уйдёт. Ляхи без него не могут уйти!

Обе женщины долго и молча смотрели друг на друга, Добромире стало не по себе, что она начала этот разговор и опечалила своё любимое детище. Но минуту назад её сердце до того заныло, что она и сама не знала, как это у неё вырвалось.

Из-за сказанного мамкой у Люды возник сам собою вопрос: что же тогда я буду делать? И напрасно она искала на него ответа. До настоящей минуты она никогда не думала, что тот, кого её сердце искренне полюбило, оставит её навсегда.

Добромире стало жаль бедную Люду. Она подошла к ней и поцеловала в лоб.

– Успокойся, дитя моё, – сказала она. – Господь умнее нас. Завтра воскресенье, я пойду в церковь и помолюсь за тебя.

– Спасибо, мамушка, сходи; да, кстати, зайди к отцу Еремию и попроси его помолиться за меня.

В ту же минуту на дворе послышался шум, лязг оружия и топот лошадиных копыт. Люда выглянула в окошечко.

– Король приехал! – радостно воскликнула она.

Добромира покинула светёлку Люды, которая осталась стоять перед окном в ожидании короля, громко отдававшего какие-то приказания.

– О! Как он красив, – шептала она про себя, – и как сильно я его люблю!

Болеслав только что возвратился с объезда обоза, расположенного на холмах за Красным двором. Ещё отроки не успели отвести лошадей в конюшню, как привратник доложил, что какой-то старик желает видеть короля. Болеслав приказал привести его и, остановившись посередине двора, в ожидании смотрел в сторону ворот.

Это был Добрыня. Король узнал его. Он помнил, что говорил ему недавно этот колдун, но, владея собой, он только улыбнулся ему.

– Ты пришёл как раз кстати, – весело сказал король. – Теперь у меня много свободного времени, и я охотно поболтаю с тобой…

– Мне нужно было поспешить к тебе, милостивый король… и я прибёг…

– Спасибо… ты уж очень любезен, – отвечал король и, сделав знак отроку, приказал принести ковш мёду.

Оба вошли под навес рундука. Болеслав шёл впереди, за ним следовал Добрыня, а за ним – свита короля, отроки и слуги.

Присутствовавшие с любопытством смотрели на Добрыню, прислушиваясь к каждому его слову. Поляки знали, что Добрыня колдун и что на матушке-Руси происходит много любопытных вещей. Неудивительно, что все были заинтересованы этой личностью.

В свою очередь и Добрыня оглядывал поляков с любопытством.

– Господи! Сколько богатства, сколько славы! – воскликнул он, качая головой. – А между тем я хорошо знаю, милостивый король, что ты несчастлив.

Болеслав улыбнулся.

– Посмотри на меня хорошенько, – отозвался король, – может, ты скажешь мне что-нибудь и повеселее?

Добрыня внимательно посмотрел на короля.

– Нужно ли, милостивый король, знать всем вокруг то, что я хочу тебе сказать? – спросил он. – Удали слуг и дружину: им не надо знать всего.

Большая часть слуг и свиты действительно удалилась, остались только Болеслав и его приближенные.

Добрыня притворился задумчивым, затем поднял глаза и, остановив их на короле, долго и внимательно всматривался в его лицо.

– Ах, милостивый король, не много мне остаётся тебе сказать, да и то, думаю, не лучше ли помолчать…

Болеслав нахмурил брови.

– Говори, – решительно потребовал он, – ты ведь обещал сказать мне всю правду.

Решительный и строгий тон короля не понравился Добрыне, но он покорился.

– Раз уж приказываешь, я должен исполнить… на то твоя воля.

Люда, заметив, что король пошёл на рундук, спустилась поприветствовать его, но, увидев Добрыню, остановилась у окна королевской гридницы, обращённой окнами на рундук, и прислушалась к их разговору.

– Ты по собственной воле, – продолжал Добрыня, – отдал своё счастье в нечестивые руки, и эти руки не пожалеют тебя… Именно в них всё твоё счастье, а то и вся жизнь.

Болеслав слушал с видимым неудовольствием.

– Говори яснее… я шуток не люблю, говори правду и покажи того, кто, как ты говоришь, держит моё счастье и жизнь в своих руках, или я подумаю, что ты лжёшь.

Добрыня не ожидал такого оборота. Теперь ему и мёд показался горьким. Взглянув случайно в окно гридницы, он заметил стоящую там Люду, и у него блеснула мысль вывернуться из опасного положения. Протянув руку, которая дрожала от страха, он указал на молодую девушку:

– Милостивый король! Твоё счастье в её руках. Это колдунья.

Глаза всех обратились к окну. Люда, услыхав эти слова, сделалась белее полотна. Глаза её заискрились гневом, но она, поняв, кто её обвиняет, ни слова не ответила в свою защиту.

– Не мудрено, что голод на Руси, – прибавил колдун. – Ведь она весь урожай скрывает в себе. Прикажи ей распороть кожу под сердцем, и ты увидишь, что оно переполнено рожью и пшеницей.

Настало глухое молчание. Болеслав сидел, опустив голову, а Добрыня придумывал, что ещё сказать.

– Эта блудница опутала тебя своими чарами, да и тебя ли только одного!

Эти слова задели Люду за живое. Она вышла на рундук и встала между королём и Добрыней. Её лицо было бледно и дышало гневом и оскорблённым достоинством, на глазах блестели слёзы.

– Послушай, Добрыня! – ласково отозвалась она, сдерживая гнев и слёзы. – Так ли следует благодарить дочь старого воеводы за хлеб, который ты у него едал? Чем я провинилась перед тобой, за что ты так жестоко оскорбляешь меня? Я люблю его, – она кивнула на короля, – это правда. Неужели ты за это осмеливаешься оскорблять меня? Зачем говоришь, что весь урожай я держу под своим сердцем? Разве я не дитя того народа, который почти умирает с голоду?.. Могу ли я сделать это? Нет, ты не угадал, Добрыня, в моём сердце не зерна ржи и пшеницы, которые, как ты говоришь, я прячу от людей, а чистая любовь к нему.

Взволнованная и вся в слезах, она упала на колени перед королём.

– Милостивый король! – воскликнула она. – Я отдалась тебе потому, что ты приголубил меня и смиловался надо мною… в печальный для меня час. Вскрой же моё сердце и убедись, есть ли там что-нибудь другое, кроме любви к тебе, и бойся этого колдуна. Верно, он очень зол на тебя, если осмелился оклеветать меня в твоих глазах.

Болеслав поднял расплакавшуюся Люду.

– Успокойся, дитя моё!

Он наклонился и сказал ей потихоньку несколько слов; сенные девушки помогли ей встать и отвели в светлицу.

Как только Люда ушла, король обратился к Добрыне:

– Скажи мне, пожалуйста, Добрыня, вернётся ли ко мне моё счастье, если я отошлю домой эту девушку.

Добрыня с недоверием посмотрел на короля, он боялся попасть впросак.

– Конечно, конечно, милостивый король! Дома ожидает тебя слава.

Болеслав сомнительно покачал головой.

– Но это не то, что я хотел спросить… Скажи мне, Добрынюшка, что меня ожидает, если я не отпущу от себя эту девушку?

– Сказать правду?

– Да, одну только правду.

– А ты не побоишься услышать её, милостивый король? Ведь я говорю правду не от себя… я говорил её и старому Ярославу; предсказал конец Вячеславу и предскажу тебе…

Он остановился на минуту, точно колеблясь. Все замолкли и напрягли слух и зрение, а Болеслав впился взглядом в Добрыню.

– Говори! – В его голосе слышались решительность и гнев.

Прижатый, как говорится, к стене, Добрыня уже не мог вывернуться. Подняв свои седые брови, он вперил свой взгляд в короля и долго смотрел на него.

– Если ты желаешь, всё скажу… Знай же, что прежде чем новая луна заблестит на небе, ты умрёшь!

Болеслав смерил его презрительным взглядом.

– Ну! Уж ты чересчур много знаешь, – ответил он, помолчав. – Теперь скажи мне, можешь ли ты угадать будущее каждого из присутствующих?

– Могу, Господь дал мне силу прорицательства.

Болеслав снова презрительно посмотрел на него.

– В таком случае, скажи мне, Добрынюшка, что тебя ожидает?

Старик, от неожиданности вздрогнул, но не потерял присутствия духа. Надо было спасаться любым способом.

– Знаю, милостивый король, – смело отвечал он.

– Говори.

– Ты прикажешь своим отрокам повесить меня, но этим не спасёшь своей жизни.

Болеслав смотрел на неустрашимого Добрыню и качал головой.

– Теперь я вижу, что ты самый обыкновенный плут. Ты столько же знаешь о том, что случится со мною, сколько и о том, что случится с тобой… Ты не угадал, я вовсе не думаю повесить тебя, а только прикажу выгнать тебя за ворота и больше никогда не пускать на Красный двор… Но – берегись!..

Добрыня сделал попытку оправдаться.

– Милостивый король! – сказал он, кланяясь. – Я говорил людям правду и угадывал их будущее, но ради тебя готов ошибиться, потому что ты милостив.