Текст книги "Изяслав"

Автор книги: Игорь Росоховатский

Соавторы: Алексей Разин,Францишек Равита
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Выбрали послов и велели им сказать князьям: "Мы худо сделали, что прогнали своего князя, а теперь он ведёт на нас Польскую землю. Ступайте в город отца вашего! Если же не хотите, нам ничего больше не остаётся делать: зажжём свой город и уйдём в Греческую землю!"

Святослав отвечал на это: "Мы пошлём к брату: если пойдёт с ляхами губить вас, то мы пойдём против него ратью, не дадим изгубить отцовского города; если хочет прийти с миром, то пусть придёт с малою дружиною".

В самом деле, в тот же день боярин Перенег от князя Святослава и боярин Никифор от Всеволода поехали навстречу князю Изяславу и королю Болеславу II. Передовая стража привела послов прямо к шатру, в котором сидели король, князь Изяслав Ярославич, князь Мстислав Изяславович, старший сын киевского князя, боярин Тукы и многие польские начальники. Речь держал боярин Никифор.

– Князь Изяслав Ярославич! – сказал он. – Братья твои, князь Святослав и князь Всеволод, тебе шлют поклон. Всеслав бежал: так не води ляхов к Киеву. Противника у тебя нет, ворота Киева тебе отворены, иди и не неси с собой гнева. Если же не перестанешь сердиться и захочешь погубить город, то знай, что князьям жаль отцовского стола.

– Конечно, жаль, – отвечал король Болеслав. – Город-бунтовщик должен быть примерно наказан: камня на камне не должно остаться.

– Нет, Болеслав Казимирович, – заметил князь Изяслав, – у нас так не водится; если князья-братья прислали мне сказать, что им будет города жаль, то это означает совсем другое. Послы у нас сказывают посольские слова мягко, а что за этими словами стоит, мы расспросим у бояр. Всё ли вы посольское сказали, бояре?

– Всё-всё, – отвечали посланные.

– Ну, так садитесь с нами и потолкуем, – сказал Изяслав.

Послы уселись, и мало-помалу из разговоров стало ясно, что губить Киева никак нельзя, что за него князья пойдут на Изяслава ратью, потому что это город не его, а отцовский, дедовский, что он принадлежит всей семье Ярославичей и один из них не должен губить общего семейного достояния своею личною местью. Решено, что двое-трое крикунов, зачинщики смуты, должны быть наказаны, что польское войско возвратится домой, а с князем и с королём войдёт в город только небольшая дружина, человек пятьсот. Вперёд поедет старший сын князя Мстислав с боярином Тукы, чтобы всё приготовить для приёма почётных гостей. На беду, боярин был самым дурным советчиком молодого князя. Только он въехал в город, как принялся под рукою разведывать: кто первый посоветовал освободить Всеслава? Человек полтораста тогда рассадили по тюрьмам, и так как Изяслава ожидали назавтра, то боярин поспешил из них семьдесят в ту же ночь удавить, а остальным выколоть глаза по царьградскому обычаю. Сколько тут невиноватого народу погибло понапрасну, никто не знает, потому что суда не было никакого, виноватые набирались в тюрьмы по слухам, а по слухам всякий может быть виноват.

Изяслав вошёл с поляками в Киев, и никто ему не обрадовался, потому что ослеплённые люди были выпущены из тюрем, а родственники удавленных рано утром получили тела для погребения.

Король Болеслав был в родстве с русским княжеским родом: он женат был на русской княжне Вышеславе, а Изяслав – на сестре короля. Но никакой на свете народ не любит многочисленного войска в своих стенах. Братья тоже не встретили старшего князя: узнав об избиении людей в тюрьмах без суда, они осердились и воротились с дороги домой. Изяслав не исполнил данного им обещания и казнил жителей Киева без суда и справедливости.

Но князь не унывал: он знал, что переговорами он дойдёт до мира с братьями. А между тем времени он не терял и, присоединив к своей дружине польский отряд, двинулся в Полоцк. Князь Всеслав, услышав о прибытии русского и польского войска, бежал, а в Полоцке сел княжить старший сын князя, Мстислав Изяславич.

Всеслав появился на устье реки Невы и стал собирать там удальцов, пришёл с ними к Новгороду; но посадник Остромир не дремал. В один день собрал новгородских молодцов и насильно задержал князя Глеба Святославича. Этот бедный князь два раза бежал из Тмутаракани от брата Ростислава и думал, что так и следует делать всякий раз, как кто-нибудь вздумает на него нападать. Но Остромир не был на это согласен.

– Как ты хочешь, князь, – говорил он Глебу, – а я отпустить тебя не могу. Мои люди никак не удержатся, если только проведают, что князь бежал: они подумают, будто дело опасно и им не одолеть. А с войском так нельзя. Бойся про себя сколько хочешь, а вслух не сомневайся ни в чём и делай вид, будто победа – решённое дело. А нам уступить вожанам нельзя: Вотская пятина – наша новгородская земля, и нам всё равно, с кем пришли вожане – с Всеславом или с кем другим, это не годится! Они должны сидеть смирно и против Новгорода, как против отца родного, не сметь подниматься. Уж как ты там знаешь, батюшка-князь, скрепись хоть на малое время, а не уезжай...

– Оставь меня, дяденька Остромир, – отвечал на это князь Глеб, полумёртвый от страха, – я этих сражений до смерти боюсь. Изгой Ростислав так меня раз напугал, ещё там, в Тмутаракани, что я только подумаю о сражении, у меня в глазах темнеет...

– Ну, вот и хорошо, так и будем знать, – отвечал посадник. Ростислав от сражения отучил, а Остромир приучил. Поводья я тебе в руки не дам, а сам буду держать, и поездим перед полком так только, для видимости...

Эта ли видимость помогла или что другое, только новгородцы искрошили вожан и остатки погнали. Князь Глеб после того две недели был болен и, как стал поправляться, говорил Остромиру:

– Нет, дяденька, ты этим не шути. Что было перед сражением и после того, как началась драка, я не помню, а помню только, что лежит отрубленная рука и к ней прилип тяжёлый меч, прилепился чёрным сгустком крови. И дальше ничего не помню, так замертво и повалился. Чья это рука была, дяденька Остромир?

– Э, князь! Есть о чём толковать! – отвечал Остромир. – Мало ли рук и голов там валялось? А ты вот посмотри на князя Всеслава. Он ли не в самой горячей свалке рубился? Он ли не получил десятка два ударов по шелому и броне? А ты слышал, он опять набрал удальцов, подступил к Полоцку и выгнал князя Святополка Изяславича. Старший-то сын князя Изяслава, Мстислав, скончался, на место его сел Святополк, да недолго усидел – бежал в Киев.

– Ну, Всеслав – другое дело, – сказал Глеб. – Он кровожаден от природы. Ведь у него в мозгу прирождённая язва[116]116
  …Ведь у него в мозгу прирождённая язва... – Речь идёт о полоцком князе  Всеславе Брячиславиче (? – 1101), отличавшемся злобой и жестокостью. Летописцы суеверно связывали эту жестокость с тем, что у князя якобы была на голове под волшебной повязкой врождённая язва. На самом деле причина крылась в том, что, претендуя на великокняжеский престол, Всеслав ненавидел сыновей Ярослава.


[Закрыть] и носит он заколдованную болячку, от неё-то он лют на брани, не может не воевать. Сохрани меня, Господи, чтобы я чем-нибудь был похож на того изверга...

А тем временем князь Изяслав опять послал против племянника войско. Однако меж тем, веря в силу переговоров, послал к нему своего боярина Чудина. А переговоры были ему нужны, потому что братья всё не мирились с ним от души, не приезжали в Киев, отговариваясь то недосугом, то нездоровьем. А от людей своих он узнавал, что братья на него гневаются и нередко зовут клятвопреступником.

Однажды был и такой случай, что Изяслав готов был собрать войско и идти против брата. В пещере киевский старец Антоний основал монастырскую обитель. Князья и народ уважали святого мужа, знаменитого кротостью, младенческим простосердечием и строгою жизнью. Многие бояре оставляли мирские почести и в тесных пещерах Антония принимали иноческий сан, и на это князь Изяслав гневался.

Когда Всеслава привезли связанного и посадили в киевскую тюрьму, Антоний громко порицал клятвопреступника. После, когда Изяслав вернулся в Киев с поляками и, не сдержав обещания, данного братьям, казнил в тюрьмах невинных вместе с виноватыми, старец Антоний опять громко порицал князя.

Изяслав послал в его бедную пещеру боярина Тукы объявить монаху, что князь им недоволен. Антоний благословил вошедшего и спросил, что надо знатному боярину в бедной келье. Тукы старался объяснить монаху, что волю давать языку своему не годится, если хочешь жить в мире, что князь впредь не потерпит, чтобы монахи у него под ногами подкапывали княжескую власть. Старец смиренно выслушал строгий выговор и ещё смиреннее отвечал:

– Великий боярин! Я ничего не говорил, ничего не порицал. Это говорила совесть князя Изяслава, и если он впредь не потерпит, чтобы она возвышала свой голос, то и не князем, и не человеком, а зверем хищным будет. Да, моя смиренная пещера у него под ногами, он может засыпать здесь нас всех. Но совесть свою не засыплет он и гробовою своею землёй. В обителях небесных она громко возопиет: я клятвопреступник! И не нужно будет князю Изяславу моего слабого голоса, чтобы пойти в геенну огненную: сам пойдёт...

Боярина Тукы ничего не смущало, но как поступить с почитаемым всеми основателем Печерской обители, он придумать не мог.

– Прости меня, боярин, – сказал монах, – я говорю то, что приказал мне говорить Господь, и если б я умолчал правду, я утаил бы то, чем держится свет. А если и мы, смиренные иноки, не станем говорить правды, свет стоять не будет.

Боярин ушёл, обдумывая, что бы такое сделать с упрямым монахом. И князь был очень сердит. Монахи стали поговаривать, что Антония скоро выкрадут, куда-нибудь свезут и погубят. Какова же была досада князя, когда он услышал, что как-то ночью люди князя Святослава свезли Антония в Чернигов. Там Антоний нашёл безопасное убежище, и Святослав часто с ним беседовал.

– Это что же такое будет? – говорил Изяслав своему боярину. – Твой список, видно, опять надо переделывать. Кто же старший-то князь в Русской земле? Младшие делают что им надобно, к старшему и глаз не кажут...

– Дело неладно, князь, – отвечал Тукы, – а поправить можно. Есть у нас сосед, с которым мы давно враждуем, и драться он молодец. Протянем ему руку, он нам пособит у братьев поубавить спеси.

– Это с Всеславом-то помириться? – спросил князь. – Да в уме ли ты, боярин?

– Так-то в уме, что лучше не надобно; Всеслав доказал, что его ничем не угомонишь. Вот и выйдет, что он рука, а мы голова, а здоровой головой с крепкой рукой чего не сделаешь? Всё можно сделать...

Уговорил боярин своего князя на дружеские переговоры с Полоцком. Чудина вызвали назад в Киев и указали ему, как вести речи и куда клонить дело. Эти переговоры не остались тайной для братьев, и сначала Святослав послал сказать Всеволоду, что Изяслав с Всеславом замышляют что-то худое. Стали прислушиваться, подсылали своих людей и узнали всю правду. Тогда братья собрали войско, перешли в начале 1073 года Днепр, стали в Берестове, и боярин Никифор взялся ехать в город. На полпути он встретился с боярином Тукы, который был послан к братьям для переговоров. После первых приветствий бояре отослали подальше своих людей и стали совещаться.

– Так вот, старый товарищ! – сказал Тукы. – Вовсе выживать нас пришли?

– Да, боярин, – отвечал Никифор, – я думаю, тебе с князем Изяславом больше нечего делать, как только опять ехать в Польшу.

– Что же? Мы дорогу знаем, – отшучивался Тукы. – Однако прежде мы попробуем меча: дружина у нас сильная, а Киев встал как один человек.

– Я тебе верю, боярин, – сказал на это Никифор, – но на кого встал Киев, я сказать не смею. Неужели ты думаешь, что мы сунулись в воду, не спросясь броду? В Киеве мы припасли себе немало друзей, пока вы искали себе друзей в Полоцке, и если Киев встанет, то за князя Святослава[117]117
  ...если Киев встанет, то за князя Святослава... – То есть  Святослава II Ярославича (1027 – 1076), князя черниговского (с 1054), великого князя киевского (с 1073), брата Изяслава Ярославича.


[Закрыть], а никак не за Изяслава. Нет, боюсь, что вам одна дорога и осталась.

– Ну, в Польшу-то мы ещё погодим! – отвечал, немного подумав, боярин Тукы. – Мы ещё в Полоцке попробуем да в Новгороде: земля у нас ещё велика. Ведь не раз в старину бывало, что Новгород сажал князей в Киеве.

– Ну что же? Скатертью дорога, – сказал Никифор. – У нас в Полоцке нет друзей, это я тебе по правде скажу, да с князем Всеславом и мудрено дружить: сам с воробья, а сердце с кошку. А в Новгород вам не дорога. С тех пор как там сидит Глеб Святославич, мы хорошо водились с Новгородом, и там посаднику боярину уже известно, что как только Святослав сядет в Киеве, так присягнёт на Ярославовых грамотах[118]118
  ...присягнёт на Ярославовых грамотах... – Имеется в виду «Русская правда» – древнейшее собрание гражданских установлений. Как говорил Н. М. Карамзин, «верное зерцало тогдашнего состояния России»; это были первые письменные законы на славянском языке.


[Закрыть] и три года с Новгорода ни гривны не возьмёт.

– Да, хорошо обработали! – сказал Тукы, понимавший, что его князю ничего больше не оставалось, как бежать в Польшу. – Стало быть, обработали, обошли, обложили, со всех сторон обрезали. В науку бы мне следовало идти, боярин, в греческую науку. Да жаль, поздненько, особенно потому, что наука не пиво, в рот не вольёшь...

Бояре простились по-приятельски и разъехались каждый в свою сторону, чтобы исполнить возложенные на них поручения. Тукы выторговал Изяславу целую неделю на то, чтобы собраться и не торопясь выехать. Изяслав воспользовался этим, забрав всю свою казну, не оставил ни гривны, ни горностаевой шкурки и выступил в Польшу с сыновьями и с огромным обозом, говоря: с золотом добуду себе дружину.

В Польше его встретили не очень-то дружелюбно: была война с чехами, а с чешским Вратиславом потруднее было справиться, чем с киевским Всеславом. Кроме того, польские бояре сердиты были на Изяслава за то, что в прошлый поход он не дал им добраться до Киева и воротил с дороги, так что они ничего не успели пограбить за свои труды. Но Изяслав не унывал: он надеялся на свою громадную казну, а ещё больше на переговоры и долго торговался с боярами, которые не соглашались на новый поход в Киев. Он им давал меха, серебро, золото; они благодарили его, а всё-таки не шли. Некоторые из них говорили даже, что по-настоящему всё его добро принадлежит им, потому что они посадили его в Киеве и дали ему средство нажить всю эту благодать. Он отшучивался, ловко продолжал переговоры и, уговорившись о цене помощи, отдал королю и боярам почти всё, что у него было.

Его опять поблагодарили, сказали, что этого совершенно довольно за прошлый поход, а за новый следует с него получить, и теперь же, вперёд, ещё столько же.

Потеряв всё, князь Изяслав бранил короля, бранил бояр, называл их разбойниками, которые ограбили заезжего гостя.

Король Болеслав, занятый опасною войною, "указал ему путь от себя", то есть просто попросил его уехать, куда ему будет угодно.

В страшной досаде, почти в бешенстве, возвратился он в дом, который нанимал для себя и своего семейства; застав Тукы за чтением списка русского княжеского рода, вырвал у него из рук свиток, смял и бросил на пол.

– Что ты, старый дурень, тут рассматриваешь эту негодную грамоту! вскричал он в великом гневе. – Всё пропало! Понимаешь ли ты, всё пропало!

– Видно, моего бедного друга очень рассердили ляхи, – сказал спокойно Тукы, – если он решился обидеть старого и верного друга. И как это всё пропало, когда головы наши ещё на плечах? И что же? Король не хочет найти управу на своих бояр? Княгиня Вышеслава ничем пособить не может? Так неужели же мы сами на короля Болеслава управы не найдём? А на что же тогда в немецкой земле император? Старый маркграф Саксонский проводит нас до самого Майнца и покажет дорогу к молодому императору. Говорят, Генрих IV[119]119
  Генрих IV (1050 – 1106) – германский король и император Священной Римской империи с 1056 г. Отвечая на просьбу Изяслава о помощи в возврате престола, король послал трирского чиновника  Бурхарда  с соответствующей миссией в Киев, где в это время сидел на престоле Святослав, который подкупил послов. Немецкий летописец свидетельствует: «Не видали мы столько золота и серебра и богатых тканей». Генрих IV был обезоружен такой щедростью. Тем всё и кончилось.


[Закрыть] теперь поправил свои дела и взял власть в руки как следует.

Изяслав смотрел на своего боярина с изумлением, а потом бросился его целовать.

– Вот умница-то! Экое сокровище Бог мне послал! Миленький Тукушка! Тебя озолотить надо! Тебе надо Вышгород отдать в вечное владение! Ведь дал же Господь одному человеку палату ума!.. Голубчик, едем! Когда ты видел маркграфа Саксонского? Сбегай к нему, дружище!..

Через несколько дней князь Изяслав выехал в Майнц жаловаться немецкому императору на братьев, которые выгнали его из Киева, и на польского короля, который обобрал его чуть не до нитки. В ту дальнюю пору немецкие земли были так же дики и так же мало населены, как и наши, и бедность была такая же, как у нас.

Когда Изяслав посмотрел, как живёт в своём дворце немецкий император, то крепче прежнего пожалел о своём высоком тереме, о своём милом Киеве, против которого Майнц был жалкой деревушкой.

Из жалких остатков казны Изяслава набрали кое-какой мелочи, поднесли императору в виде дара, и эти жалкие крохи показались ему таким огромным богатством, что он стал завидовать русскому князю.

Снарядил император посольство, выбрал послом человека, уже бывавшего в Русской земле, именно Бурхарда, родного брата Оды, которая ещё при Ярославе вышла замуж за Вячеслава Ярославича. Бурхард провожал тогда молодую княжну в Русскую землю, и ему понравилось тамошнее широкое житье. Когда он уехал, Изяслав стал считать дни, чуть ли не часы, мысленно представляя, где в настоящий момент могло находиться посольство. И в этом помогал ему боярин Тукы и доставлял князю несказанное удовольствие, когда по его расчётам получалось, что Бурхард отъехал дальше, нежели предполагал князь.

Но по мере того как истекало время и можно было ожидать возвращения императорского посольства, Изяслав терял надежду. Ему приходило в голову, что брат Святослав, пожалуй, не послушается императора.

Генрих IV написал ему на латинском языке строгую грамоту, велел отдать Изяславу Киев и грозил в случае неповиновения послать войско, храброе и непобедимое. Но как же этому быть? Войску императорскому надо будет пройти через польские земли, а король не пустит. Император благоволит к Вратиславу Чешскому, а король Болеслав II с ним воюет как ни в чём не бывало, да ещё побивает его. Да испугается ли Святослав императорской угрозы?

– Ничего, брат Тукы, из этого не выйдет, – говорил в унынии Изяслав, – Русская земля далеко, войско императорское туда не пойдёт, напрасно ты втянул меня в это скитание по чужим порогам. И мне, русскому князю, не пристало стоять у императорского престола с разными там немецкими курфюрстами и маркграфами. Не ляжет ли на тебя, дружище, великий грех? Ведь мы признали себя почти что подданными императора, его подручными. Что, как брат Святослав ещё посмеётся над этим да скажет, пусть Изяслав будет немецким подданным, а Русской земли императору не достать, как месяца на небе?

– Это, князь, не беда, – отвечал Тукы, – это всё только для виду делается, и если ты постоишь у ступеней Генрихова престола, то это только на время, это одни переговоры, а с переговора – что взять, сам ты знаешь. Вернёмся в Киев, так не бойсь, никому не поклонимся... А если император нам не пособит, то мы найдём управу и на него. В Риме есть папа, а Григорий VII[120]120
  ...Григорий VII шутить не любит... – Григорий VII Гильдебранд (между 1015 и 1020 – 1085) римский папа (с 1073). Боролся с Генрихом IV за право верховенства пап над светскими государями. Узаконил безбрачие католического духовенства.


[Закрыть] шутить не любит: прикажет, так против него здесь никто слова не пикнет.

– Ну нет, к папе-то я уж не поеду: ему надо туфлю целовать, а у меня на это, хоть и для виду, как ты говоришь, спина не согнётся. Папа, это не то что император. Ему уступи мизинец, так он и руку к себе потащит, и человека, и всю его землю оседлает и поедет, как будто так и надобно...

– Правда твоя, князь, – сказал Тукы. – С папой Григорием надо будет поосторожней обращаться, но тебе самому можно в Рим не ехать. Пошли меня с князем Ярополком Изяславичем. Мы ему и туфлю поцелуем, и все штуки проделаем, и это всё с нас сойдёт как с гуся вода. Конечно, он на нас и не взглянет, если мы ему не покоримся, а как признаем его главой, посмотрим, как обрадуется, как в Святую землю народ пошлёт, только чтобы посадить новообращённого князя...

– Как? – вскричал Изяслав. – Ты хочешь от Царьграда отложиться[121]121
  Т. е. отделиться. Цареград (Царьград) – древнерусское название Константинополя столицы Византийской империи.


[Закрыть]? Ты хочешь, чтобы царьградский патриарх нас проклятию предал? Да ты, видно, вовсе с ума сошёл!

– Нимало не сошёл! – отвечал боярин. – Чем же римский папа хуже царьградского патриарха? Чем? Что он власти больше заберёт? Ну, это ещё неизвестно, кто сильнее! Вот у нас в Киеве простой был монах, Антоний, да и с тем мы не знали, что делать, так дерзок был на язык! А папа что же? Папа далеко, до нас не достанет. А впрочем, всё это в наших руках: как сядем опять в Киеве, так посмотрим. Если папа не будет пригоден, мы его и забудем, вот и всё. Это одни только переговоры, князь, а с переговора что взять, ты сам это знаешь...

Когда Бурхард Трирский вернулся в Майнц и привёз от Святослава невероятно богатые дары, Изяслав почти впал в отчаяние. Святослав обласкал Бурхарда, показал ему несметные богатства своей казны, угостил так, как Бурхарду не случалось угощаться с тех пор, как он пировал при Ярославе, а о брате Изяславе говорить не захотел.

– Есть, говоришь ты, в Майнце у вас какой-то Изяслав, что называет себя русским князем и стоит у императорского престола вместе с маркграфами? Такого не знаю, да думаю, что такого и быть не может. Русский князь, пожалуй, братом назовёт императора, чтобы никого не обижать. Так и скажи ты моему брату Генриху IV; а чтобы русский князь немецким маркграфом был, так этого быть не может. Это у вас в Майнце самозванец какой-нибудь объявился. Был у меня, точно, старший брат Изяслав, в Киеве сидел. Но он не ужился с братьями, не ужился и с киевлянами и уехал. Из княжеского рода он вычеркнут, и никакого больше Изяслава у нас нет.

– Тукушка! Поезжай в Рим! – говорил Изяслав тоскливо. – Покажем мы этим разбойникам братьям, что они раненько распорядились с нашим списком княжеского рода[122]122
  ...распорядились с нашим списком княжеского рода... – Уже в ту пору существовали некие письменные родословные, призванные определить происхождение и родственные связи князей, т. е. на практике устанавливавшие очерёдность княжения и право владения землями и уделами.


[Закрыть]. В самом деле, братцы любезные выкинули меня не только из моей земли, но и из нашего списка! Поезжай, Тукы! Целуй что хочешь, только бы мне быть в Киеве!

И верный боярин с князем Ярополком отправился в Рим предлагать покорность Русской земли папской власти и просить помощи.

Без сына и без любимого боярина Изяслав тосковал в Майнце пуще прежнего. С великою жадностью собирал он всевозможные вести из Русской земли, а в известиях недостатка не было. Прошёл слух, что для войны с чешским Вратиславом Болеслав II вступил в союз с русскими князьями и русское войско с двумя молодыми князьями, Олегом Святославичем и Мономахом Всеволодовичем, идёт ему на помощь. Изяслав понял, что это было сделано назло императору, который был во вражде с Болеславом Польским, и с нетерпением ждал вестей из чешской земли. Ему хотелось, чтобы русские князья, Олег и Мономах, были разбиты. Из Рима он тоже получал известия, и очень хорошие. Папа милостиво принял дары, допустил Ярополка и боярина Тукы до своей особы и обещал приказать королю Болеславу послать войско на помощь изгнанному русскому князю. Но князь не верил этому, считал, что со стороны папы это одни только переговоры и что если он в самом деле напишет польскому королю такой приказ, то как же он его исполнит? Ему придётся идти войной против нынешних своих союзников. И в великом унынии князь Изяслав сидел в своей горнице, не выходя и к императору, когда он по праздникам принимал всех своих маркграфов и баронов.

Вдруг обстоятельства круто переменились. Он получил от Болеслава письмо, в котором король называл его любезнейшим братом, жаловался на его племянников, обещал помощь и говорил о союзе и вечной дружбе. Вслед за этим письмом явился и боярин Тукы. Князь хотел его обрадовать письмом Болеслава, но боярин всё знал, потому что сам был у польского короля, отправившись к нему из Рима.

– Хотелось мне, – говорил он, отдавая отчёт о своей поездке, довершить дело так, чтобы привезти тебе готовенькое. Из Рима проехали мы через венгерские земли и узнали, что в чехах настал мир. По мне хоть бы и война, так всё равно, потому что гонцу с папской грамотой везде дорога. Мне в Риме говорили, что с такой грамотой можно пройти пешком через горящий лес и огонь будет расступаться. Ну, да пока не в том сила. Чешской землёю еду и вижу такое разорение, что волосы дыбом становятся, точь-в-точь так, как мы, бывало, разоряли полоцкий край, когда воевали с Всеславом. Что за притча[123]123
  Притча – здесь: наваждение, морок.


[Закрыть], думаю? И что же выходит? Вратислав как услышал, что идут в его землю молодые русские князья, поскорее заключил мир и заплатил Болеславу тысячу гривен. Король и посылает сказать племянникам, чтобы они шли домой, что больше их не надобно, а они и слышать ничего не хотят. «Как так? – говорят. – Ничего не сделавши, да домой! И отцам нашим, и земле стыд будет великий, если мы, ничего не сделавши, воротимся домой. Назад нам идти нельзя, надо взять свою часть». Да четыре месяца и ходили по чешской земле с войском, стало быть, четыре месяца ели, пили, жили, грабили, разоряли, так что наконец король Вратислав догадался, прислал к ним просить мира. Взяли они тоже тысячу гривен, помирились и пошли домой. На это король Болеслав очень уж обиделся, как они, его союзники, смели воевать, когда он замирился. Как раз в это время, как он очень уж был сердит на Святославича да на Всеволодовича, я кстати подоспел с папской грамотой. И делу конец. Станем-ка понемногу собираться уходить отсюда. В Кракове нас поджидают...

Пока Изяслав собирался выехать из Майнца, пришло ещё одно важное известие: князь Святослав в Киеве умер, а брат его Всеволод сделался князем киевским.

Князь поспешил оставить Майнц, потому что Всеволод, сделавшись единым властелином Руси, мог собрать такие огромные силы, что Болеславу ввек бы с ним не справиться. Болеслав тоже спешил наказать Русскую землю за то, что молодые князья против его воли долго воевали чешскую землю, и потому польское войско выступило в самый день приезда Изяслава.

Боярин Тукы с нетерпением ждал встречи с боярином Никифором, чтобы как можно больнее наказать его за ту беседу, что велась между ними на дороге из Берестова к Киеву. Но едва польское войско перешло русскую границу, как явились послы от киевского князя. Это были старый боярин Никифор и другой, именем Порей, когда-то служивший верой и правдой изгою Ростиславу. Прежде всего Никифор повидался с боярином Тукы и привёз ему от князя Всеволода поклон и хорошенький дар – сто гривен серебряных. Боярин дар принял, отвесил поклон в ответ на княжеское приветствие и повеселел.

– Видно, на роду тебе написано, боярин, – сказал он Никифору, побеждать нашу сторону: против такого оружия, как княжеская ласка, мудрено бороться! Ну как же у нас теперь разговоры пойдут? Как дела-то у нас?

– А дела очень простые, – отвечал Никифор, – князь Всеволод уступает Изяславу старшинство и Киев, а сам едет назад к себе в Переяславль, вот и все дела. Об одном только просит, чтобы поляков не водить...

– Это можно будет сделать, это мы князю Всеволоду устроим, как ему угодно за его добродетели, – отвечал боярин и в самом деле сумел уговорить Изяслава отдать Болеславу некоторые червенские города[124]124
  ...сумел уговорить... отдать некоторые червенские города... – Имеется в виду группа древнерусских городов и замков в X – XIII вв. на Волыни: Червен (город-крепость – центр червенских городов), Волынь, Сутейск и др.


[Закрыть], с тем чтобы войско туда и повернуло.

Торжественно вступил Изяслав в Киев, проскитавшись несколько лет по чужим землям. Но недолго он пожил спокойно. По совету боярина Тукы он не дал волостей сыновьям брата своего Святослава, те ушли в Тмутаракань, пришли назад с половцами, и в битве близ Чернигова Изяслав был убит 3 октября 1078 года.