Текст книги "Таллиннский переход"

Автор книги: Игорь Бунич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

25 августа 1941, 02:30

Адмирал Пантелеев стиснул зубы. Он всегда шутил, что ничто так не укорачивает жизнь, как чтение секретных оперативных документов в военное время. Только что пришло сообщение, что два часа назад у банки Глотова подорвалась на мине и погибла со всем экипажем подводная лодка «М-103»... Мины! Флот оказался практически бессильным в борьбе с этим видом оружия, главным образом, из-за нехватки тральщиков. О широкомасштабной организации тральных работ и говорить нечего. Лучшие тральщики гибнут, доставляя бомбы на Эзель. По расчётам, сегодня уже вышли из Кронштадта с бомбами на борту еще три тральщика: «Патрон» (Т-203), «Вистурис» (Т-998) и переоборудованный в тральщик СКР «Коралл». Тоже, наверное, не дойдут до Эзеля и погибнут по пути без всякой пользы. А кто поведёт флот в Кронштадт, когда будет дан приказ на эвакуацию, которого они ждут с минуту на минуту? Судьба вышедшего вчера конвоя показала, что может ждать флот на переходе. «Энгельс» погиб, танкер погиб. Да, легче посчитать кто уцелел: «Гидрограф», «Аэгна», «Октябрь» и «Жданов». Судьба «Даугавы» пока неизвестна. Уничтожено больше половины конвоя.[7]7
  Интересно, что пишет в своих мемуарах «Морской фронт» адмирал Пантелеев о разгромленном 24 августа конвое: «...из Таллинна в Кронштадт сегодня ночью шел конвой в составе девяти транспортов с ранеными, имея достаточно сильное охранение. Конвой обстреляла фашистская батарея с мыса Юминда. Некоторые корабли получили незначительные повреждения, но остались на ходу». Восхитительно!


[Закрыть] И снова погибло несколько бесценных тральщиков. Сегодня для пробы этот путь пройдут «Рулевой» и «Трувор» под эскортом двух тральщиков и катера МО. Ничего хорошего тоже ждать не приходится. Командующий уже несколько раз справлялся, пришел ли ответ из штаба Северо-западного направления. Конечно, они дадут разрешение на эвакуацию. В конце концов, кто-то ведь должен понять наверху, что происходит в Таллинне! Не хочется верить, что ими всеми решили пожертвовать во имя какой-то неведомой очередной стратегической глупости. Адмирал Трибуц, в силу своих каких-то тайных контактов с наркомом ВМФ и с Ждановым, вероятно, убежден, что разрешение на эвакуацию будет получено в течение ближайших четырех часов.

По его приказу была уже составлена, подписана Военным советом флота и отправлена в Кронштадт радиограмма на имя командира Кронштадтской военно-морской базы, копия которой лежала перед Пантелеевым. Он еще раз перечитал её:

«Контр-адмиралу Иванову. Для помощи боевым кораблям и судам, прорывающимся из Таллинна, и их встречи создать группу кораблей и вспомогательных средств, которую возглавить на острове Гогланд капитанам 2-го ранга Ф. В. Зозуле и И. Г. Святову.

Трибуц, Пантелеев, Смирнов».

Радиограмма отправлена, а разрешения нет. Предвосхищать решения начальства очень опасно... Но если Трибуц уверен, то он и отвечать будет. От бессонных ночей и перенапряжения путались мысли. Адмирал взглянул на часы. Было без четверти три ночи. Стояла непривычная тишина. Ни обстрелов, ни налетов с воздуха. Молчат и корабельные орудия. Передышка. Надо поспать хотя бы полчаса, а то невозможно будет работать.

Однако в этот момент к Пантелееву без стука и привычного «Разрешите?» вошел один из операторов штаба, положив перед адмиралом очередную сводку. Сводка была посвящена положению под Ленинградом. Адмирал пробежал ее глазами, не надеясь обнаружить что-либо хорошее и обнадеживающее:

«На новгородско-чудском направлении войска 11-ой и 34-ой армий отошли под напором превосходящих сил 10-го армейского и переброшенного сюда 56-го моторизованного корпусов на рубеж реки Ловать...»

Адмирал вздохнул. Две армии откатываются под «превосходящим» напором двух корпусов. Интересно, это у него в штабе так обработали сводку или она так и пришла? Видно, как немецкие клещи нацелились на Любань, Тосно и Мгу. Немцы правильно рассчитали, что форсировать Неву следует где-то в районе Ивановских порогов. Похоже, что Ленинград будет не сегодня-завтра отрезан и окружён. А куда же деваться флоту, что на приморском направлении?

«22.08 противник силами четырех дивизий после мощной артподготовки начал наступление на Котлы и Копорье. Части 8-ой армии и приданная им 2-ая отдельная бригада морской пехоты Майора Лосякова, неся большие потери от авиации и артиллерии противника, отходят на Войносолово».

На Карельском перешейке финны подошли к Выборгу. Разгром! Все эти дни адмирал гнал из головы это слово, но оно все время возвращалось, все более главенствуя в его мыслях. Если Таллинн служил для отвлечения немцев от главной цели их наступления на этом направлении – Ленинграда, то он помог мало. Очевидно, что гарнизон Таллинна и боевые корабли сейчас принесли бы гораздо больше пользы под Ленинградом, чем в этой проклятой мышеловке. Бросив сводку на стол, адмирал Пантелеев, не раздеваясь, лег на небольшую кушетку, что стояла прямо за его рабочим столом, и провалился в пустоту.

25 августа 1941, 02:55

Сердце у старшего лейтенанта Радченко упало. Вперёдсмотрящие, выставленные на нос «Аэгны», обнаружили на 30 градусов с правого борта силуэты двух катеров и вполголоса доложили об этом на мостик. Радченко начал разворачивать плавбазу носом к катерам. От перенапряжения его бил озноб. Катера, безусловно, принадлежат противнику, и нетрудно представить, что произойдет, если они нападут на три практически невооруженных судна, переполненных спасёнными с потопленных накануне судов. Тени катеров промелькнули и исчезли, затем появились снова с левого борта. Опасаясь торпеды, Радченко снова развернул «Аэгну» на силуэты катеров. То ли катера не замечали три уцелевших от конвоя судна, то ли выполняли какую-то другую задачу и не хотели отвлекаться, во всяком случае, покрутившись вокруг минут десять, катера растворились в темноте и больше не появлялись.

Остатки конвоя продолжали на ощупь идти вперед. Радченко про себя последними словами ругал тральщики. Куда они все подевались? Двое погибли на его глазах. Но где же остальные? Ведь целый дивизион «ижорцев» прикрывал конвой. Ежесекундно ожидая подрыва на мине, «Аэгна» продолжала вести за собой «Гидрограф» и «Октябрь». Палубы всех трех судов были переполнены дрожащими от холода измученными людьми. Ужас пережитого не уменьшал страха перед грядущим. Ночная темнота могла в любую минуту озариться багровыми взрывами мин и торпед или разноцветными трассами крупнокалиберных очередей. До Гогланда оставалось еще около двух часов хода.

25 августа 1941, 03:20

Минер 8-го дивизиона тральщиков, лейтенант Мудрак и командир тральщика №47, старший лейтенант Белов коротали ночь на мостике. Ночью идти по непротраленным фарватерам было рискованно, и оба «ижорца» №47 и 43 покачивались на якоре. За ними в полукабельтове темнела громада «Андрея Жданова». «Ижорцы» подобрали плавгоспиталь, когда он, после атак авиации малым ходом продолжал идти вперед в полном одиночестве. Ведущая группа тральщиков почему-то полным ходом, не выставив тралов, ушла вперед. «Аэгна», «Гидрограф» и «Октябрь» где-то отстали. Куда девалась «Даугава», никто не знал. Тральщики повели «Жданов», а вскоре к ним присоединились два катера МО, вступившие в охранение плавгоспиталя.

Измученный воздушными налетами командир «Жданова», капитан-лейтенант Елизаров, постоянно подавал сигналы на тральщики: «Прошу увеличить ход!» С выставленными тралами «ижорцы» с трудом выжимали 5-6 узлов. Елизаров пытался было выйти из створа тральщиков и, обогнав их, следовать полным ходом к Гогланду. «Следуйте строго за тралами, – ревел ему в мегафон Белов. – Подорветесь на мине, кто будет отвечать?»

Когда спустилась темнота, вдали уже смутно маячили очертания Гогланда. Остров, словно мираж, то появлялся, то исчезал. Когда решили встать на якорь, чтобы не искушать в темноте судьбу, Елизаров, который более всего страшился именно рассвета и возобновления воздушных атак, забросал тральщики просьбами дать ему разрешение идти самостоятельно. «Мне курс известен, навигационные приборы исправны, дойду до Гогланда без тралов. Отпустите меня», – мигал прожектор со «Жданова». Никто не сомневался, что Елизаров – опытный моряк, плававший на международных линиях, – знает дорогу в Кронштадт. Но никто и не хотел брать на себя ответственность за возможные последствия. Итак, было совершенно ясно, что поведение дивизиона станет предметом специальной разборки. Как случилось, что тральщики фактически разбежались, бросив суда конвоя? Где они все, эти суда? Хоть бы «Жданов» довести целым. Белов боялся темноты, а Елизаров – рассвета. Ничего, пусть подождет. Везде риск. Днем – свой, ночью – свой. Елизарову было категорически приказано прекратить «канючить» и встать на якорь.

Однако Елизаров долго не мог успокоиться. Он ругался в мегафон. К счастью, ветер уносил большую часть его эмоций. Белов и Мудрак услышали только, видимо, конец фразы: «Без вас я уже давно был бы в Кронштадте!» «Без нас ты уже давно был бы у миног», – проворчал обычно немногословный Белов. Он и Мудрак были единственными бодрствовавшими на тральщике. Измученные событиями предыдущего дня матросы, выбрав тралы, спали прямо на палубе вповалку.

Стояла тихая, темная и теплая ночь. Небо было усеяно мириадами мерцающих звезд. Лейтенанту Мудраку казалось, что было даже жарко и душно от беспрерывной работы машин и механизмов. Ночное безмолвие нарушалось только звоном склянок, отбиваемых каждые тридцать минут. В направлении Гогланда то вспыхивал, то гас прожектор. Что бы это могло быть? Может быть, дает свои позывные командир дивизиона с ушедших вперед тральщиков, а может, – это противник занял позицию на пути вероятного подхода наших кораблей и судов? Решили послать в разведку один из малых охотников. Правда, было рискованно оставлять «Жданов» под охраной одного катера МО, но еще хуже было бы нарваться на засаду, выставленную противником на пути к Гогланду.

Морской охотник исчез в темноте и, казалось, что пропал навсегда. Наконец, в темноте сверкнули проблески позывных. С тральщика фонарем «ратьера» ответили: «Ясно вижу». Возвращался охотник. Подойдя к борту тральщика, его командир сообщил, что он подошел к западной части Гогланда и обменялся позывными с береговой батареей. Кораблей противника поблизости нет. Лейтенант Мудрак без всякой радости подумал, что хоть одна беда их миновала.

25 августа 1941, 03:40

Капитан 2-го ранга Петунин – командир лидера «Минск» – лежал, не раздеваясь, в своей каюте. Несмотря на страшное перенапряжение последних дней, когда его корабль, маневрируя под огнем противника, сам почти непрерывно вел огонь по заявкам сухопутных войск, почему-то не спалось. Волна плескалась о борт, а из кают-компании доносились звуки песни «Синий платочек»: кто-то, несмотря на ночное время, гонял патефон.

Лидер «Минск» имел уже достаточную историю, пусть не такую длинную, как «новики», но и не такую короткую, как «семерки» или тем более «семерки У». Само понятие «лидер эскадренных миноносцев» придумали, естественно, англичане, основываясь на опыте Ютландского боя. «Лидер», представляя из себя нечто среднее между эсминцем и легким крейсером (лучше вооруженный, чем первый, и с гораздо большей скоростью, чем второй), должен был по замыслу вести в торпедные атаки дивизионы эсминцев, прикрывая, в случае необходимости, их огнем от атак вражеского прикрытия и, само собой разумеется, самостоятельно атакуя намеченные цели.

Поскольку наша довоенная доктрина предусматривала сражение с Гранд-флитом, то было совершенно ясно, что нам никак нельзя обойтись без лидеров, которые вели бы в атаку на английские линкоры дивизионы «новиков», обладая при этом такой скоростью, чтобы никто не успел на эту атаку среагировать. Поэтому еще в начале 1925 года Научно-технический комитет ВМС РККА получил указание в трехмесячный (!) срок разработать проект эсминца, способного вести бой с легкими крейсерами противника, охранять главные силы от атак вражеских эсминцев и поддерживать атаки своих.

Столь лихое техническое задание весьма озадачило специалистов, и, хотя предполагалось для начала построить 8-12 таких кораблей, при утверждении в 1926 году шестилетней программы военного кораблестроения от строительства лидеров уклонились, главным образом, из-за некоторой фантастичности технического задания и неготовности промышленности решать столь масштабные задачи. Однако «задурить» голову товарищу Сталину подлодками, сторожевиками, катерами и разными там минно-тральными соединениями, а равно и вредительскими ссылками на специфику наших военно-морских театров не удалось, и в феврале 1929 года Совет Труда и Обороны утвердил новую пятилетнюю программу военного кораблестроения, предусматривающую постройку по меньшей мере трёх лидеров для Чёрного моря, ибо нападение Гранд-флита более всего ожидалось через Дарданеллы.

Узнав об этом, тогдашнее командование Морских сил Балтийского моря, у которого в силу «дарданелльской» теории отняли единственный крейсер «Профинтерн» и перебросили его вместе с линкором «Парижская коммуна» на Черное море, потребовало новых кораблей, доказав, что скорее всего Гранд-флит пойдет не через Дарданеллы, а через Бельты. Командующий морскими силами Балтики Викторов и тогдашний начальник ВМС Муклевич, не зная, видимо, что «дарданелльская» теория является любимой теорией товарища Сталина, осмелились апеллировать к Наркомвоенмору т. Ворошилову, чья высокая компетентность в военно-морских вопросах была общеизвестна.

Наркомвоенмор Ворошилов – тот самый маршал Ворошилов, который в описываемое нами время был главкомом Северо-западного направления, внес такой большой личный вклад в катастрофу 1941 года и в последующую девятьсотдневную блокаду Ленинграда, что на этом фоне вклад фельдмаршала фон Лееба и его хваленого штаба кажется весьма незначительным. Ворошилов доложил мнение адмиралов товарищу Сталину. Хотя товарища Сталина давно уже раздражали эти умники из ВМС, осмеливающиеся постоянно учить, что надо делать, а что не надо, вождь приказал включить в программу три лидера и для Балтики.

Беда, однако, заключалась еще и в том, что никто толком пока не знал, каким должен быть запланированный корабль. В мае 1928 года было выдано тактико-техническое задание на разработку эскизного проекта «эскадренного миноносца для Черного моря»; заданная составляла скорость 40 узлов, вооружение: четыре-пять 130-миллиметровых орудия и два-три трехтрубных торпедных аппарата. Главными требованиями были: скорость 40 узлов и дешевизна. Однако ориентировочный вес энергетической установки и четырех 130-миллиметровых артустановок загонял водоизмещение будущего корабля куда-то к трем тысячам тонн, то есть уже почти к водоизмещению легкого крейсера и к его цене. Не лучше ли сразу строить легкие крейсеры? Разрушенная судостроительная промышленность еще не была готова и к эсминцам, а к крейсерам и подавно. Проект залихорадило.

В августе 1928 года на утверждение был представлен проект эсминца, у которого, при той же скорости, вооружение состояло из четырех 102-миллиметровых орудий, то есть как и у «новиков», только при значительно большем водоизмещении и расходах. Это уже напоминало вредительство в чистом виде. Именно тогда у Сталина и появилась мысль, воплощенная несколько позже в виде «Рамзиновской шарашки» (чтобы не умничали, а работали!). Перепуганные грозным рыком сверху, проектировщики к октябрю 1928 года выдали, наконец, проект эсминца водоизмещением в 2100 тонн, вооруженного пятью 130-миллиметровыми и четырьмя 37-миллиметровыми орудиями, четырьмя пулеметными и двумя трехтрубными торпедными аппаратами.

Эскизный проект корабля утвердили, но дело тормозилось тем, что к проектированию энергетической установки еще даже не приступали. Только в 1930 году для этой цели создали СКБ под руководством инженера Сперанского. Проектируемую мощность каждого ГТЗА довели до 22000 лошадиных сил, расположение выбрали поэшелонное, детали подработали по результатам международного конкурса, так что не прошло и двух лет, как ГТЗА был представлен на стендовые испытания. Однако было ясно, что в проектные 2100 тонн водоизмещения уложиться не удастся и что минимальная цифра, о которой можно говорить, это 2600 тонн. И хотя эскизный проект был утвержден в августе 1930 года и был приказ 1 декабря того же года заложить два первых корабля этого типа, но шел уже 1932 год, а все еще оставалось на бумаге.

Это объяснялось прежде всего яростной борьбой внутри командования флотом и в правительстве по поводу общей концепции развития военно-морских сил. Задуманный Сталиным план создания океанского флота имел очень много противников, которые, ссылаясь на Ленина, определившего океанский флот как «орудие империалистической политики», срывали глобальные замыслы вождя, а открутить им всем головы еще не позволял политический момент.

Наконец, 29 октября 1932 года в Николаеве заложили два первых лидера для Черного моря, а через неделю, то есть 5 ноября, в канун 15-ой годовщины октябрьского переворота, на Балтийском заводе в Ленинграде был заложен первый балтийский лидер «Ленинград», который стал головным в серии. 18 ноября 1933 года «Ленинград» был спущен на воду и после трехлетней достройки вошел в строй в декабре 1936 года. На испытаниях в стандартном водоизмещении корабль показал 41 узел полного хода! Задание по скорости было выполнено. Хорошо известно, что корабль – это «плавучий компромисс». Всегда чем-то жертвуешь во имя чего-то. В случае с лидерами всем пожертвовали во имя скорости. (На одном из пробегов «Ленинград» при водоизмещении 2225 тонн и мощности машин 67250 лошадиных сил развил скорость 42 узла, а однотипная с ним «Москва» на Черном море развила скорость почти 44 узла (43,57) при состоянии моря в три балла).

Но поводов для общего ликования, увы, не было никаких. Водопадом обрушились на сдатчиков и государственную приемную комиссию дефекты новых кораблей. Прежде всего выяснилось, что на режиме полного хода опасно задирается нос, а корма уходит под воду ниже уровня верхней палубы, что создает аварийную ситуацию и не позволяет эффективно действовать системам вооружения; что на режиме среднего хода лидер плохо слушается руля, а на малых ходах вообще не слушается; что корпус получился слишком слабым, настолько слабым, что невозможно действовать всей артиллерией одновременно на один борт; что опасные напряжения в районе стыковки полубака с корпусом создают риск перелома корабля пополам в случае динамического роста этих напряжений, вызванных, например, подрывом на мине, попаданием снаряда или даже сильным штормом (об авиабомбах почему-то никто тогда не думал, хотя в составе Гранд-флита были уже к тому времени пять авианосцев); что остойчивость у корабля только чуть выше критической, а запас плавучести столь мал, что мог любое повреждение подводной части превратить в катастрофу.

Но самый главный сюрприз ждал впереди. Когда, после первого цикла испытаний, лидер поставили в док, то с ужасом обнаружили, что все три его винта опасно деформированы. Комли лопастей были изуродованы канавками шириной 15 мм и глубиной 20-25 мм! Это уже было похоже на «вредительство». Совсем недавно отшумел по всей стране процесс Промпартии, после которого слова «инженер» и «вредитель» стали почти синонимами. Вот при таких обстоятельствах советским кораблестроителям впервые пришлось столкнуться с явлением кавитации. Как ни заделывали образовавшиеся канавки самыми прочными инструментальными сталями, ничего не получалось, а проводившиеся параллельно лабораторные исследования показывали, что ничего и не получится. А это означало, что новым кораблям нельзя превышать барьер 36-узловой скорости, если они не хотят вообще остаться без винтов. Это был скандал! Если бы в задании по скорости сразу же стояла цифра 36 узлов, корабль можно было бы сделать гораздо лучше вооруженным и боеспособным.

Однако у создателей лидера еще теплилась слабая надежда, и заключалась она в изменении способа крепления гребных валов. Дело в том, что для достижения максимально возможной скорости корпус «Ленинграда» имел очень острое образование кормы, а гребные валы не имели традиционных кронштейнов и выходили наружу через выкружки, называемые штанами. Корму срочно перепроектировали, сделав ее более полной, а валы решили крепить на кронштейнах. В связи с этим проект №1, по которому строился «Ленинград», переименовали в проект №38, и по этому проекту решили достроить второй балтийский лидер «Минск», который был заложен на том же стапеле Балтийского завода, что и «Ленинград», 5 октября 1934 года.

Строительство крупных боевых кораблей всегда дело непростое, требующее полного напряжения физического и умственного труда, а в те годы оно представляло из себя сплошной каторжно-мучительный процесс для всех: от главного конструктора до последнего разнорабочего, убирающего мусор в цеху предварительной сборки. Всюду преобладал ручной труд: кувалда – она и гнула, она и клепала, и рихтовала, и подгоняла. За каждую ошибку и инженеры, и рабочие могли ответить головой. Производительность труда объективно не могла быть в таких условиях высокой. Работа шла на ощупь. Весь опыт, накопленный до революции русскими кораблестроителями, улетел в трубу гражданской войны и послевоенной разрухи. Единственным нововведением был плакат, повешенный на стапеле, где строился «Минск»: «Заставим работать сердце завода большевистскими темпами!» Но, понятно, что этот лозунг, составленный в столь туманных выражениях, мало мог помочь. Как должно биться большевистское сердце? Сердце завода-то билось еле-еле...

«Минск» существовал еще лишь в днищевом наборе, когда 1 декабря 1934 года произошло убийство Кирова. Чудовищная правительственная провокация, с помощью которой Сталин устранил наиболее опасного конкурента в борьбе за власть, заставила лихорадочно забиться сердце всей страны, но особенно – сердце Ленинграда. Расстрелы, аресты, административные высылки в 48 часов обрушились на город-колыбель трёх революций, как его любили называть некоторое время.

А «Минск» продолжал строиться, медленно вырастая на пронзенном ледяными вьюгами заснеженном стапеле. Отсутствие квалифицированных рабочих сказывалось на каждом шагу. Клапанная коробка свежего пара для вспомогательных механизмов «Минска» отливалась 46 (сорок шесть) раз, пока не получилась отливка, пригодная для эксплуатации. Запаздывали с поставками контрагенты, и унылые простои добавляли еще больше мрачности серым будням завода.

Но как бы медленно, на ощупь, ни шло строительство лидера, оно все-таки шло, и 6 ноября 1935 года лидер был спущен на воду в присутствии делегации столицы Белоруссии, взявшей шефство над кораблем. Достройка «Минска» на плаву шла еще более мучительно и долго, чем сборка на стапеле. Страну продолжало лихорадить: одна волна репрессий сменяла другую, вылившись в девятый вал 1937 года, когда провал заговора маршала Тухачевского бросил в кровавую мясорубку чисток «цвет командного состава Вооруженных сил», включая три тысячи морских офицеров всех рангов и тысячи работников судостроительной промышленности. В самый разгар репрессий весной 1938 года «Минск» отошел от стенки завода и начал сдаточные испытания. Более полные обводы кормы и наличие кронштейнов гребных валов решили проблему кавитации очень просто: скорость корабля упала примерно на 3,5 узла. Испытания показали, что при полной мощности механизмов 66000 лошадиных сил скорость едва достигала 40 узлов. Лишь форсируя механизмы и доведя мощность до 68000 лошадиных сил, удалось достичь проектных 40,5 узлов.

Таким образом, сверхскоростным лидер не получился, но, не унаследовав у своего предшественника скоростных качеств, «Минск» унаследовал у «Ленинграда» все отрицательные характеристики. Он так же плохо управлялся на средних и малых ходах, стонал под тяжестью собственного полубака, падал с борта на борт под ударами жестких балтийских волн, но, что самое главное, – был для своего водоизмещения почти в 3000 тонн весьма слабо вооружен.

10 ноября 1938 года лидер был сдан флоту, а 23 февраля 1939 года на нем был торжественно поднят военно-морской флаг, и «Минск» вступил в строй под командованием капитана 3-го ранга Волкова. На весенне-летних учениях 1939 года «Минск» поразил всех меткостью торпедных стрельб, завоевав первый приз. Старшина минно-торпедной группы Угольков получил премию военного совета КБФ, а минно-торпедной БЧ лидера было вручено переходящее Красное знамя военного совета. Это было как бы реабилитацией лидера, когда он ранее, еще даже не введенный в строй официально, был сорван штормом с якорей и ударился кормой о нос крейсера «Киров», повредив корпус и винты. Тогдашнего командира «Минска» капитана 3-го ранга Петрова сняли с должности, а на его место назначили переведенного с Каспийской флотилии капитана 3-го ранга Лежаву.

Требовательный и строгий, с явными признаками самодура, капитан 3-го ранга Лежава столь быстро вывел «Минск» в передовые корабли, что на капитана обратили внимание, назначив сначала флагштуром бригады эсминцев ОЛС, а затем и командиром бригады. Оставив «Минск» своим флагманским кораблем, Лежава деятельно принялся наводить порядок в бригаде, выбивая из подчиненных последние остатки послереволюционной флотской вольности. Его быстрая, хоть и неправая, расправа с командиром «Сметливого» Овчинниковым послужила примером для всех остальных, включая и командира «Минска» капитана 3-го ранга Волкова, имеющего сомнительное удовольствие общаться с Лежавой чаще других.

В конце июня 1939 года в Кронштадт прибыл вновь назначенный нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Большой кронштадтский рейд был заполнен кораблями: два линкора, «Киров», два лидера, четыре новых «семерки», дивизионы «новиков» и сторожевых кораблей. Стеньговые флаги, флаги расцвечивания, вымпелы, сигнальные прожекторы, вой корабельных сирен, дым из десятков труб, приподнятое до нервозности настроение личного состава – все это говорило о том, что флот, в который уже раз возродившись из пепла, снова готов к действиям, чтобы в пепел обратиться в стальном спиральном витке неумолимой истории.

Начинался первый большой поход Балтфлота со времён жаркого лета 1914 года. Длинной кильватерной колонной шли корабли по Финскому заливу мимо островов Сескари, Лавенсари и Гогланд. На следующий день, обогнув эстонское побережье, флот вышел в открытое море. Притихшие прибалтийские республики и Финляндия никак не отреагировали на этот военно-морской демарш. Лишь четыре немецких миноносца, держась на горизонте, наблюдали за реальной силой, нежданно-негаданно появившейся из мертвого ржавого металлолома двадцатых годов. На мачте «Марата» вился флаг наркома, а на мачте «Минска» – вымпел командира ОЛС капитана 1-го ранга Птохова. И как всегда бывало между войнами, флот казался мощным, несокрушимым и непобедимым. Захлебываясь от восторга, газета «Красный Балтийский флот» в номере за 20 июля 1939 года сообщала, что задача «разгрома крупной корабельной группировки противника огнем линкоров и торпедами эсминцев» успешно решена. Корабли прошли более тысячи морских миль, из них пятьсот миль по счислению...

30 августа 1939 года «Минск» под вымпелом Лежавы вывел бригаду эсминцев в Копорский залив. Лежава, ставший уже капитаном 2-го ранга, «муштровал» бригаду. Возглавляемые «Минском» шесть эсминцев ходили, разрезая штилевые воды залива, маневрируя малым ходом на курсах 90-270 градусов. Вода в заливе млела под лучами жаркого солнца, накаленные надстройки, палуба и орудия дышали зноем. Томительно шло время. Курс 90 градусов, гул вентиляторов и машин, плеск воды за бортом, тишина. Сигнал. Поворот на 270 градусов и все сначала.

Неожиданно на мачте «Минска» взвился сигнал боевой тревоги. Пронзительные звонки и вой ревунов скрасили унылое однообразие учений. Над бригадой появился самолет с конусом. Загрохотали зенитки. Конус медленно плыл в раскаленном голубом небе. Пять эсминцев и лидер били по нему из всех орудий. Прозвучал отбой тревоги. Сбитый конус медленно опускался невдалеке от бригады на синюю гладь залива. В небе рассеивались облачка разрывов зенитных снарядов. Жара и яркие краски создавали какой-то оттенок нереальности всего происходящего, как на цветной открытке.

Из Копорского залива Лежава привел бригаду на рейд Ручьи и разрешил отдых. На эсминцах переливались гармони, из динамиков корабельной трансляции звучали песни Лидии Руслановой.

А между тем штаб флота никак не мог связаться с бригадой. Радисты «Минска», бросив вахту, лихо отплясывали «яблочко» на баке. Ничего страшного в этом, в принципе, не было. Корабли стояли на одном из рейдов главной базы, и нести круглосуточную радиовахту не было острой необходимости.

Однако, пока команда «Минска» и возглавляемой им бригады эсминцев наслаждалась прекрасным вокалом Лидии Руслановой, железный кулак Германии обрушился на Польшу. Началась вторая мировая война, на которой Сталин мечтал погреть руки в рамках концепции «малой кровью на чужой территории». По секретному договору с Германией Красная Армия должна была нанести удар по Польше с востока не позднее 18 сентября, чтобы не позволить полякам перебросить стратегические резервы с востока страны на запад, навстречу наступающим немецким армиям. В штаб флота только что пришли секретные сведения о его задачах «в связи с началом второй империалистической войны в Европе». В сущности, дело шло к окончательной ликвидации позорных статей Брест-Литовского договора, то есть к возвращению России ее «исконных» территорий: Прибалтики, Финляндии и Польши («чудовищного порождения Версальского договора», как скажет о них Молотов через месяц, на сессии Верховного совета). И вот, в преддверии столь великих событий, пропала связь с бригадой эсминцев.

Ошалевший от хлынувших на него лавиной секретных директив, совершенно секретных приказов, инструкций и разъяснений, адмирал Трибуц не нашел ничего лучше, как выскочить из штаба, кинуться на ближайшую, стоящую у пирса «щуку» и приказать ей следовать на рейд Ручьи, где и накрыл нерадивую бригаду, услаждавшую себя музыкой. Вырвав мегафон из рук командира подлодки, Трибуц в гневе закричал: «В Европе идет война, а вы на рейде филармонию устроили. Немедленно по тревоге в Кронштадт!»

На кораблях были проведены митинги, где политработники сами ничего, как обычно, не понимая, пытались разъяснить личному составу, что происходит на белом свете. «Минск», как и другие корабли, принимал полный боевой комплект снарядов, торпед, мин, топлива, продовольствия и воды. Флотские газеты накаляли атмосферу, повествуя о действиях в Финском заливе «неизвестных» подводных лодок, явно намекая, что эти лодки польские. Просто другими они и быть не могли. В Нарвском заливе потоплен советский транспорт «Металлист»; сухогруз «Пионер», уклоняясь от нападения неопознанной подводной лодки, выбросился на камни у башни Вигрунд. Покончить с пиратством польских» лодок, нападающих на мирные суда!