Текст книги "Таллиннский переход"

Автор книги: Игорь Бунич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

25 августа 1941, 05:10

Машина адмирала Трибуца мчалась по пустынным улицам города, возвращаясь из Купеческой гавани в Минную, объезжая груды щебня и битого кирпича, наполненные водой воронки от снарядов, груды всякого мусора. Гарь и дым стелились по улицам, оседая на потускневших стенах некогда щеголеватых домов, казавшихся мертвыми. Почти на каждой стене желтели плакаты, присланные из ГлавПУРа ВМФ, на которых молодой улыбающийся красноармеец в лихо заломленной пилотке, с винтовкой, небрежно повешенной на плечо, вел за длинный язык немца с выпученными от ужаса глазами под массивной рогатой тевтонской каской. Плакат был снабжен стихами:

 
Хвастал немец: возьму Таллинн!
Хвастунишку мы поймали,
Оторвём ему язык,
Чтобы хвастаться отвык!
 

Адмирал поморщился. Его всегда удивляло, что за умники сочиняют подписи к плакатам, которые, не принося никакой пользы, только раздражают личный состав. Но свое мнение о наглядной агитации адмирал, естественно, никому не высказал...

По дороге к гаваням брели раненые. Группами по три-пять человек, поддерживая друг друга, окровавленные, изможденные, заросшие щетиной, в большинстве своем без оружия, в рваном, грязном обмундировании, некоторые – в нательном белье. У Паутира адмирал увидел большую группу раненых моряков, сидящих и лежащих у покосившегося забора какого-то горящего склада. Склад не то чтобы горел, а дымил: клубы белого дыма туманом стелились по улице. Адмирал приказал остановить машину и подошел к раненым. Часть их лежала на импровизированных носилках, которые, видимо, тащили другие раненые, ещё способные ходить. Около них суетилась медсестра, что-то говоря раненым по-эстонски. Трибуц подошел к рослому матросу с забинтованной головой и рукой в лубке. Матрос хотел подняться, но адмирал жестом остановил его: «Сиди. Где ранило?»

Матрос взглянул на Трибуца ошалелыми глазами: «Тут... недалеко. Минами немец забрасывает... Как град сыпятся. А окапываться нечем, лопата – одна на роту. Да и не умеем мы, не учили нас...»

Трибуц закусил губу. Это его люди, цвет флота, гибнут, калечатся на сухопутном фронте, а он, командующий флотом, наделенный в военное время громадной, почти неограниченной властью, ничего не может сделать для них. Даже не может сделать то, что он обязан сделать – доказать необходимость немедленной эвакуации. Что обманывать себя – он просто боится это сделать. Боится прослыть пораженцем, паникером или, как сейчас называют тех, кто приказывает отступать?

К адмиралу подлетела медсестра и что-то стала говорить, беспощадно коверкая русские слова, показывая на грузовик с личной охраной командующего, неотступно следовавший за адмиральской «эмкой». Адмирал оглянулся. Старший лейтенант, командовавший охраной, и двое его автоматчиков стояли недалеко, недвусмысленно направив на раненых тупые стволы автоматов ППШ. Личная охрана Трибуца была единственным в Таллинне подразделением, вооруженным автоматами. Трибуц и сам не мог объяснить, что на него так подействовало – то ли сознание собственного бессилия, то ли васильковые глаза медсестры, но повернувшись к начальнику охраны, он приказал ему освободить машину и погрузить на нее раненых. Старший лейтенант опешил:

– «Как так, освободить машину? Мы не имеем, права оставлять вас, товарищ адмирал».

– «Выполняйте приказ!» – раздраженно пролаял Трибуц.

– «Какой приказ? – почти заорал в ответ начальник охраны. – Я имею приказ ни на секунду не оставлять вас. Если с вами что– нибудь случится, мне что, под расстрел идти?!»

Охрана Трибуцу не подчинялась, а подчинялась Особому отделу КБФ, который, хотя и входил административно в число учреждений флота, на деле рассматривал командующего в качестве одного из своих осведомителей. Лейтенант сказал правду: он имел приказ ни на секунду не спускать с Трибуца глаз, равно отвечая головой как за жизнь командующего, так и за его смерть, если появится хоть какая-то вероятность захвата адмирала противником. Трибуц взглянул на молодого особиста и, не сказав больше не слова, повернулся и пошел к своей машине.

25 августа 1941, 05:27

В кают-компании посыльного судна «Пиккер» адмирал Пантелеев заканчивал завтрак, с удовольствием, полуприкрыв глаза, отхлебывая чай крепчайшей заварки, тот чай, рецептом которого испокон веков славились корабли Балтийского флота.. Накрахмаленные белоснежные салфетки, хрусталь и приборное серебро старинной работы, дорогой фарфор и фаянс на полированной глади обеденного стола из красного дерева изумительно сочетались с богатой отделкой переборок панелями из красного дерева, тика и карельской берёзы, с бронзовыми светильниками в виде Нептуна и русалок, орнаментов из переплетенных дельфинов и морских звезд.

«Пиккер» был построен в 1939 году в качестве яхты последнего президента Эстонии Пятца. В августе 1940 года судно было вьючено в состав КБФ и, несмотря на тусклый статус «посыльного», сразу же, благодаря своим роскошным помещениям, было облюбовано в качестве плаврезиденции Военного совета. Зарился на «Пиккер» и штаб КБФ, самовольно присвоив ему ярлык «штабного судна» с затаенной надеждой, что этот номер пройдет. И действительно, время от времени бывшая президентская яхта солидно обрастала различными штабными отделениями, пока командующий или член Военного совета, а то и сам Пантелеев не обращали внимания, что уж больно часто штабные попадаются в салонах, коридорах и в прочих помещениях судна. После чего штабных гнали с «Пиккера» беспощадно и даже издавали грозные приказы, запрещающие офицерам штаба столоваться в кают-компании «Пиккера». Какие-то остряки даже хотели по старому библейскому сюжету написать картину «Изгнание штабных с «Пиккера» и поднести ее в дар адмиральскому салону.

Шла война, гавань простреливалась почти вдоль и поперек, но «Пиккер» оставался резиденцией адмиралов и именитых гостей, вроде Всеволода Вишневского, временами приезжающего сюда отобедать...

Едва взглянув на вошедшего в салон Трибуца, Пантелеев понял, что случилось что-то, мягко говоря, не совсем хорошее, но спрашивать не стал, а молча протянул командующему бювар с радиограммой. Трибуц даже не тревожно, а как-то затравленно посмотрел на своего начальника штаба. Радиограмма от наркома. А может ли нарком своей властью разрешить эвакуацию? Нет, не может. Тогда почему – личный шифр? Идиотство какое-то! Опять что-нибудь вроде эвакуации золотого запаса Эстонии. Уж не прикажут ли ему вывести весь Вышгород, чтобы тот не достался противнику?!

Наливаясь желчью, адмирал прошел в свою каюту мимо застывших у дверей двух автоматчиков, открыл сейф, вынул шифровальные таблицы, взял карандаш и лист бумаги, зажег настольную лампу и принялся расшифровывать радиограмму наркома. Трибуц хорошо знал свой личный шифр, на всю расшифровку ушло не более десяти минут. Адмирал перечитал текст, вздохнул, положил таблицы и радиограмму наркома в сейф, сжег над умывальником расшифровку и вернулся в салон с несколько повеселевшим лицом. Пока вестовые суетились вокруг командующего, подавая ему завтрак, Трибуц, отвечая на немой вопрос Пантелеева, спросил:

– «Что «Киров»?»

– «Пока, вроде, все хорошо», – ответил начальник штаба, недоумевая, чем вызван этот вопрос и связан ли он с радиограммой наркома.

Трибуц молча принялся за свои любимые куриные котлеты с зеленым горошком. Текст радиограммы наркома продолжал звучать в его голове:

«НА ВАШУ ЛИЧНУЮ СТРОЖАЙШУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ОБЕСПЕЧЬТЕ БЕЗОПАСНУЮ ПРОВОДКУ ТАЛЛИНН – КРОНШТАДТ КРЕЙСЕРА «КИРОВ».

КУЗНЕЦОВ».

Адмиралу Трибуцу не требовалось объяснение по поводу того, что означало выражение «личная, строжайшая ответственность». В случае неудачи это выражение означало лишь одно – расстрел в течение двадцати четырех часов.

25 августа 1941, 05:40

Старший лейтенант Ефимов увидел, как шестёрка «юнкерсов» в пологом пике несется на его тральщик. Самолеты появились на этот раз с кормового курсового левого борта из-под восходящего солнца. И снова главной целью противника стал «Патрон».

Загрохотали немногочисленные пушки и пулеметы маленького тральщика. С воем упали первые бомбы, и огромные, грязно-серые столбы воды от близких разрывов обрушились на «Патрон». Ложась с борта на борт, то выпрыгивая из воды, то зарываясь в набегавшую, поднятую разрывами бомб волну, тральщик маневрировал на режиме полных боевых ходов – от «полного вперёд» до «полного назад». Не спуская рук с машинного телеграфа, Ефимов молился, чтобы дизеля выдержали эти немыслимые реверсы. Столбы воды, подсвеченные огнем, вставали справа, слева, по носу и по корме. Волнами налетал приторный запах взрывчатки, и водопадами рушились на палубу и надстройки тонны воды, перемешанные с осколками и поднятой со дна моря грязью. А «юнкерсы» делают заход за заходом с такой яростью, как будто «Патрон» был по меньшей мере тяжелым крейсером. Ни у кого уже не было сомнения – немцам известно, ч т о они везут.

Очередной взрыв грохнул у самого борта. «Патрон» стремительно накренился, и казалось, что он уже никогда не выпрямится. Оглушенный водопадом, обрушившимся на мостик, еле удержавшись на ногах, старший лейтенант Ефимов услышал чей-то крик: «Пробоина, левый борт, под мостиком!»

Ефимов успел заметить, как по тяжело раскачивающейся палубе, через каскады устремившейся за борт воды бегут, скользя, хватаясь за леера, боцман Шевченко, старшина группы электриков Попов, кочегар Котенов, трюмный Шостак и электрик Седякин – вся аварийная партия. Один за другим они исчезают в дверях надстройки. Тяжело выпрямившись, сбрасывая с себя тонны воды, «Патрон», описав циркуляцию, ложится носом на запад. И в тот же момент снова пронзительный крик сигнальщика Харламова: «Юнкерс-87», левый борт тридцать, дистанция сорок!»

«Лево руля!» – командует Ефимов, перекидывая телеграфы. Рулевой – старшина 1-ой статьи Бойцов – мгновенно разворачивает «Патрон» носом к атакующему пикировщику. Ослепительная вспышка огня, и новый огромный столб воды накрывает «Патрон». Со звоном бьют осколки по надстройке. Медленно, как бы нехотя, опустился на настил убитый наповал сигнальщик Харламов. Рухнул у штурвала старшина Бойцов. Согнулся, застонал и повалился на настил командир отделения сигнальщиков Большаков. Неуправляемый «Патрон», описав почти полную циркуляцию, лёг фактически на обратный курс. Это его в какой-то степени спасло. Следующая бомба разорвалась далеко за кормой, нацеленная на продолжение хода по курсу.

Ефимов бросился к штурвалу, выводя тральщик на курс. На мостик вбежал инженер-лейтенант Ванюхин. Ефимов слышал его голос, вызывающий фельдшера на ходовой мостик. Он еще не чувствовал и не знал, что тоже ранен осколком, к счастью, легко. Снова наступила оглушающая тишина. Самолёты ушли.

Следуя в кильватер за «Патроном», шел «Вистурис», левее – МО-208. Ефимов уже хорошо понимал, что этот налет не последний, что противнику хорошо известна его задача, и немцы приложат все усилия, чтобы его маленький отряд никогда не дошел до Эзеля.

25 августа 1941, 05:48

Адмирал Трибуц заканчивал завтрак в кают-компании «Пиккера», продолжая обдумывать сообщение наркома ВМФ. Что это всё значит? Должен ли он немедленно отдать Сухорукову приказ подготовиться к немедленному выходу в Кронштадт? Отдать ему лучшие тральщики, обеспечить надежное прикрытие, то есть отдать оба лидера и лучшие эсминцы? Кто возглавит операцию? Дрозд? Может быть, лучше Пантелеев? Или самому повести «Киров»? В радиограмме сказано «под вашу личную, строжайшую ответственность». Это понятно, но как ему уйти, бросив здесь флот. Как уйти? Да очень просто – получил приказ и ушел. Но нарком возлагает на него ответственность, а в радиограмме нет и намека на то, что он, Трибуц, должен или может покинуть Таллинн. Уйдешь – припаяют дезертирство под огнем. Что они там тянут с эвакуацией, будь они все прокляты! Что делать?! В любой момент «Киров» может быть потоплен комбинированным ударом авиации и артиллерии или, еще хуже, поврежден настолько, что его придется здесь бросить, как чуть не случилось в Рижском заливе. Как объяснить защитникам города неожиданный уход крейсера? Да никак! Кто кому в такой обстановке должен еще что-то объяснять! На «Киров» должны погрузить ценности Эстонского банка. Погрузили уже или нет? Что-то никто не докладывал. Пусть и уходит с золотом. И пусть его ведет Сухоруков – опытнее командира не найдешь. А если утопят по дороге? Нет, надо идти самому. Утопят, так и погибнуть вместе с кораблем. Нет, погибнуть не дадут, вытащат и доставят в Ленинград. Никто не захочет отвечать вместо него...

Адмирал Пантелеев, сидя напротив Трибуца, молча ждал, что скажет командующий. Но тот молча допивал чай, не поднимая на своего начальника штаба глаз. Наконец, он посмотрел на Пантелеева и, казалось, уже хотел что-то сообщить, как вдруг корпус «Пиккера» вздрогнул, судно рвануло куда-то вверх и в сторону. Через большие открытые квадратные иллюминаторы послышались какие-то всплески. Адмиралу Пантелееву показалось, что несколько человек прыгнуло с палубы «Пиккера» за борт. Выбежав вместе с Трибуцом на палубу, Пантелеев увидел медленно опадавшие белоснежные столбы на глади Минной гавани и рейда. Огонь вела полевая артиллерия немцев с полуострова Вирмси. Корабли отчаянно маневрировали, избегая снарядов. Трибуц с тревогой поискал глазами «Киров». Громада крейсера с помощью суетящегося около нее маленького буксира медленно разворачивалась кормой к берегу. Легкий дымок вился над широкими, слегка скошенными трубами.

Явно нервничая, Трибуц накинулся на Пантелеева: неужели нельзя определить расположение полевых батарей противника на полуострове и огнем флота уничтожить их, чтобы избавить гавани и рейд от этой новой опасности? Никогда не теряющий самообладания Пантелеев заметил, что кораблям трудно занять позиции для обстрела полуострова. Целесообразнее передислоцировать всю массу кораблей и судов, стоящих в различных гаванях. Вывести пока большие транспорта из Купеческой гавани и вместе с катерами-охотниками, торпедными катерами, буксирами, баржами, гидросамолетами МБР-2 передислоцировать к западу от полуострова Пальясар, куда противник еще не достает своей артиллерией. Бороться с прорвавшимися на Вирмси батареями нецелесообразно. Вся огневая мощь флота нужна для сдерживания немецкого наступления на город, чтобы продержаться до получения приказа на эвакуацию.

Пантелеев пошел отдавать соответствующие распоряжения, а Трибуц остался на палубе, глядя, как по гавани и по рейду засновали, подобно водяным жукам в пруду, катера-дымзавесчики, находившиеся почему-то в подчинении у начальника боевой подготовки флота, капитана 1-го ранга Кудрявцева, а потому вечно запаздывающие с постановкой завес. Но вот за катерами выросло густое плотное облако, окутывающее рейд, скрывая, как в шапке-невидимке, мечущиеся по рейду корабли. Еще раз взглянув на то место, где за плотной пеленой дымзавесы еще угадывался силуэт «Кирова», Трибуц спустился вниз. В салоне по лицу Пантелеева он сразу понял, что за те короткие минуты, что они не виделись, произошло еще что-то важное. Весьма важное. И не ошибся. Пришел ответ от главкома Северо-западным направлением маршала Ворошилова. Текст расшифровывался и готовился к докладу с минуты на минуту.

25 августа 1941, 06:10

Адмирал Трибуц облегченно вздохнул. Наконец-то! Слава Богу! В детстве его мать – простая, добрая женщина, жена петербургского околоточного, всегда учила его: коль Бог помогает, повернись к образам и три раза широко перекрестись, чтобы не сглазить. Но образов в салоне «Пиккера» не было. На переборках висели портреты Сталина и Жданова, но желание три раза перекреститься от того, что пришел, наконец, долгожданный приказ, который все поставит на свои места, давно забытой волной охватило адмирала. Флаг придется поднять на «Кирове». Конечно, немцы сделают все, чтобы не упустить крейсер, но и мы примем меры, чтобы этого у них не получилось. Главное – выскочить из этой проклятой мышеловки, а там – будь, что будет.

Приказав Пантелееву собрать к десяти часам утра совещание всех командующих соединениями, флагманских специалистов, начальников служб, а также генерала Николаева с его начальником штаба, Трибуц буквально вырвал кожаную папку из рук начальника спецсвязи и жадно пробежал глазами текст. Видимо, не поверив своим глазам, он прочел его вторично, чувствуя, как холодная испарина, охватив голову, бежит куда-то вниз по спине, груди и животу. Ему хотелось завыть, закричать, но он не мог себе позволить даже стона, даже мимического недовольства. Огромными усилиями воли сохранив видимую невозмутимость, он протянул телеграмму Пантелееву. Начальник штаба взял телеграмму, видя уже по напряженному лицу командующего, что не прочтет в ней ничего хорошего:

«Военному совету КБФ. Главком Северо-западного направления считает эвакуацию флота и гарнизона Таллинна преждевременной, поскольку средства обороны города далеко не исчерпаны. Для укрепления положения на вашем участке фронта вам приказано:

1. Посредством высадки тактического десанта в ночь на 27 августа нанести удар во фланг и тыл войск противника, наступающих на Таллинн, с Виртсу на Пярну-Мярьямаа и из Хаапсалу на Нисси, расширив тем самым периметр обороны и обезопасив гавани от обстрелов артиллерии противника.

2. Посредством высадки тактического десанта выбить противника с полуострова Вирмси, отрезать его от основной группировки и уничтожить, используя в качестве поддержки артиллерийский огонь «Кирова» и батарей острова Аэгна.

Исполнение донести.

Военный совет Северо-западного направления.

Передана 25.08.1941 г. в 05:35. Принята 25.08.1941 г. в 05:42»...

Пантелеев молчал, ожидая, что скажет Трибуц.

– «Собрать Военный совет, – приказал командующий. – Вызвать ко мне коменданта Береговой обороны островов, генерала Елисеева. Совещание назначим на 8 часов ровно. Я буду у себя».

Адмирал встал и вышел из салона. В каюте, достав бланк радиограммы спецсвязи, Трибуц быстро написал:

«Наркому ВМФ адмиралу Кузнецову. Положение безнадёжно. Промедление приведёт к гибели всего флота и гарнизона, а также к падению Ленинграда. Добейтесь разрешения на эвакуацию не позднее завтрашнего утра.

Трибуц».

Зашифровав радиограмму своим личным шифром, адмирал передал ее дежурному по связи и вышел на палубу «Пиккера».

Клочья дымзавесы еще окутывали рейд. Противник вел редкий огонь. То в одной, то в другой части рейда медленно оседали столбы воды. Корабли яростно отстреливались, пытаясь нащупать батареи противника. Адмирал взглянул на «Киров». В клочьях дымзавесы, окутанный стелющимся по рейду черным дымом, крейсер величественно вёл огонь из башен главного калибра по берегу. Неожиданно Трибуцу показалось, что корабль замедлил ход, а затем и остановился, прекратив огонь.

25 августа 1941, 06:35

Капитан 2-го ранга Сухоруков, с тревогой посмотрев в небо, перебросил рукоятки машинных телеграфов на «стоп». Пронзительные свистки боцманских дудок очистили палубу крейсера. Наверх вышел караул старшин с винтовками с примкнутыми штыками. К борту крейсера медленно подходил пограничный катер, на палубе которого стояли автоматчики из личной охраны адмирала Трибуца. Катер доставил на крейсер золото и ценности Эстонского банка. Еще утром военком крейсера Балашев инструктировал специально отобранных матросов: «Придет катер, и все надо выгрузить быстро. Правительственное задание, отвечаем головой. Противник может пронюхать, попытается устроить кораблю ловушку, пустить нас на дно, а потом послать водолазов и завладеть добром. Стало быть, нужна бдительность и еще раз бдительность...»

Для золота выбрали наиболее надежное помещение в недрах корабля, перекрыли доступ туда воды и пара. Командир БЧ-5 лично проверил помещение и запер его на ключ.

Живая цепочка матросов протянулась от трапа левого борта до указанного помещения. Маленький полный человек в макинтоше и широкополой шляпе суетился вокруг матросов: «Осторожнее, товарищи. Не дергайте мешочки, а то рассыпется».

Мешки, наполненные денежными знаками и ценными бумагами, и совсем маленькие мешочки с золотыми монетами передавались из рук в руки по цепочке от трапа и до самого хранилища в носовой части крейсера. Капитан 2-го ранга Сухоруков, стоя на крыле мостика, нервничал, с тревогой поглядывая на небо и на рейд, где свечи от немецких снарядов стали гораздо больше. Видимо, немцы за ночь подтянули к Таллинну тяжелую артиллерию, судя по свечам, – не менее шестидюймовок. Неужели нельзя было ночью провести эту погрузку? Ночью, видите ли, было опасно везти через город такие большие ценности. По ночным улицам бродят банды националистов, а то и просто уголовников. Далеко внизу дымил верный буксир С-105 – поводырь крейсера. Корабль сильно сносило прибрежным течением, и Сухоруков приказал отдать правый якорь. «Киров» загрохотал якорь-цепью, вибрируя от работающих вхолостую машин. А погрузке, казалось, не будет конца. Передаваемые из рук в руки, по палубе плыли холщовые мешки различных размеров, железные и деревянные ящики, какие-то шкатулки. Внутреннее радио надрывалось чьим-то охрипшим голосом, желавшим знать, почему крейсер прекратил огонь.