Текст книги "Киношник (СИ)"

Автор книги: Игорь Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Он потерял счет времени. Родители, наверно, уже успели всем позвонить, уже узнали в чем меня обвиняют. Мама ругает папу, говорит: ” Все из-за тебя, это ты его водил на закрытые просмотры всякого дерьма, типа “Эммануэль”. Это вы, мужики, не можете свое хозяйство спокойно держать в штанах”. Так она говорила, когда поймала папу с молодой билетершей.

Скоро привели еще пять человек. Среди них были молодые, которые зашли в комнату притихшие и испуганные, и те, для которых, тюрьма чуть ли не дом родной.

Раздалась команда раздеться и пройти в душевую. Вода была чуть теплая и очень слабый напор, но помыться можно было, но и на это не дали времени, через три минуты снова команда выходить.

Выйдя из душевой, арестанты увидели группу людей, как в форме, так и в штатском, среди них была одна женщина средних лет, в белом халате.

Все мужчины прикрыли пах, сработал рефлекс.

– Руки по швам, – скомандовала она, – подходим по одному.

Она села за стол и вызвала первого. Записав анкетные данные, она измерила его рост, взвесила и все это внесла в личное дело. Спросила о хронических болезнях, употребляет ли наркотики и отправила на место, вызвав следующего.

Вторым был разбитной парень, для которого это было уже не впервой. Он с гаденькой улыбкой подошел столу, попытался шутить и вдруг у него наступила эрекция, но он не смутился, а наоборот обратил на это внимание врача.

Она взяла со стола деревянную линейку и без замаха, но отточенным, натренированным движением нанесла ему удар.

Задержанный схватился за пах и закрутился на месте.

– Ты что, сука, делаешь? – Сквозь слезы застонал он.

– Запомните все, – не обращая на него внимания, сказала она, – если вы думаете, что вы орлы , то ошибаетесь, вы – трусливые падальщики, которые могут в темноте изподтишка нанести удар, ограбить пожилых, измываться над законопослушными людьми. А против смелых и решительных, вы хватаетесь за пах и в бессильной злобе, сквозь зубы, трусливо хоть как-то пытаетесь оскорбить. Ты будешь отмечен в моем рапорте. За оскорбление должностного лица во время исполнения служебных обязанностей прямо отсюда пойдешь в карцер, а также, я думаю, будущий суд учтет и это нарушение. Все, проходи. Следующий.

Потом их еще раз тщательно обыскали, приказали одеться, выдали матрасы и подушки и развели по камерам. Проходя по коридору, Кирилл слышал из камер крики, ругательства, иногда и тишину, которая еще больше страшила, чем шум.

8

– Лицом к стене, – скомандовал Кириллу конвоир.

Вся эта тюремная атмосфера пугала парня, но этот приказ его напрягал больше всего. Куда сбежишь отсюда? Здесь десятки решетчатых железных дверей, которые делят этот длинный коридор на несколько отсеков, и всюду сидят охранники.

Наконец Кирилла привели к его камере.

И снова:

–Лицом к стене.

С противным скрежетом заскрипел ключ и дверь открылась.

– Заходи, – это было сказано ему.

– Дежурный, принимай новенького, – крикнул конвоир в камеру.

– Начальник, куда еще новенького, и так дышать нечем и повернуться невозможно.

– У тебя не спросили.

– А могли бы. В свете последних решений родной нашей партии и правительства принят курс на гласность и перестройку, а также должен учитываться консенсус различных мнений, не всегда совпадающий с большинством.

– Это кто у нас такой умный? Агафонов, ты что ли?

– Ну я, – откуда-то из дальнего угла отозвался арестант.

– Ах ты петух дырявый, почему не спросил у своих дружков о консенсусе, когда тебя опускали?

– Ты, мент поганый, вонючий прихлебай, из-за тебя и твоих подельников был допущен этот беспредел. Запомни, все равно я вас ненавидел и прислуживать вам, мусорам подлым, не буду.

– Проходи к пустым нарам. Что стоишь, как истукан, ждешь особого приглашения? – Приказал конвоир Кириллу.

Потом включил рацию и попросил подкрепление.

К их камере подбежали еще двое охранников, они забежали внутрь и начали избивать арестанта, который осмелился рассказать о курсе партии на перестройку.

В тишине были слышны глухие удары и сопение старательных служивых. Потом они поволокли бесчувственное тело арестанта, из носа и ушей которого хлестала кровь, из камеры.

После того, как дверь закрылась из-за стола, который стоял посередине, поднялся здоровый, средних лет мужчина, одетый в тренировочные брюки, на которых были три полоски и написано “Адидас”, такую же куртку, из-под которой была видна майка, на ногах – домашние туфли.

Участки кожи, которые были видны из-под одежды, покрыты густыми черными волосами.

– Болт, подотри пол, а ты, новенький, проходи, скоро будем знакомиться.

– Шота, я не буду после Агафьи мыть пол, это не по понятиям.

Мужчина подошел к тому, кого назвал Болтом и резко одним пальцем нанес удар в солнечное сплетение, от чего тот согнулся. Он поднял его голову за волосы и наставительно сказал:

– Кое в чем ты прав, но запомни – для тебя он не Агафья, а уважаемый вор Агафон и до него тебе еще топтать и топтать зоны. Тереза вымой пол.

Из дальнего угла, из которого только что уволокли несчастного вора Агафона, официальная фамилия которого была Агафонов, а в силу сложившихся обстоятельств, ставшего опущенным арестантом Агафьей, выскочил молодой вертлявый парень и быстро-быстро стал вытирать кровь с пола.

Шота указал Кириллу на пустые нары, а потом сказал

– Положи матрас на шконку и подойди сюда.

Интересно, что ему нужно и кто он такой, что все спешат выполнять его команды, но сам поспешил все сделать, как Шота сказал.

– Садись, – указал мужчина на табурет, стоявший у стола, – вижу первый раз попал в такое место. Как тебя звать и за что закрыли?

– Кирилл Мелентьев я, а за что забрали, не знаю. Прямо из дома сюда привезли. Мы за столом сидели с родителями, отмечали успешно сданные выпускные экзамены, как вдруг приехала милиция и мне приказали ехать с ними.

– Наверно Агафон прав, там на воле только говорят о свободе слова и презумпции невиновности, а на зоне как было раньше, так и останется на все времена, ментовский беспредел.

– Шота, за что Агафона опустили? – спросил один из молодых сидельцев.

– Иди парень обустраивайся, скоро все прояснится, а я расскажу людям про Агафона.

– Агафон всегда был честным вором, знал наши законы и чтил их, вот только ментов это не устраивало. Взяли его последний раз совершенно случайно, и стали шить дело, а он заупрямился, но нашли кое-что на него, с чем он согласился. Но ментам этого было мало. Раз, подумали они, вор начал колоться, значит можно на него и висяки навесить. Но просчитались они, перед ними был Агафон, а не какая-то сявка, который все проглотит. Заупрямился Сашка. Свое, говорит признаю, а чужого мне не надо. Воры тоже упрашивали его взять кое-что на себя, но он ни в какую.

– Не буду я ментам премию зарабатывать, – твердил он.

– Агафон, плохо кончишь. Они серьезно взялись за тебя, – говорили ему.

Его сажали в карцер, избивали, но он стоял на своем:

–За свое готов отвечать, а чужого мне не надо.

Вот его и отправили в пресс-хату, а там опустили.

– Шота, так это же ментовский беспредел.

– Конечно, кто ж с этим спорит, но закон есть закон. Агафон опущенный и это все знают и он понимает и принимает воровской закон.

– Я должен этим козлам отомстить, никогда не забуду те рожи из пресс-хаты и доберусь до них, а потом уже можно и в деревянный бушлат, -если это сказал Агафон, то в лепешку расшибется, а исполнит.

– Шота, почта принесла, в соседней камере новенького опустили.

– Кто такой?

– Местный молодой пацан, но уже второй раз попал нары. Сбитень, может слышал?

– За что его?

– За малолетку.

– Это по закону, и место его возле параши. Баб, видишь ли, мало.

– Вроде она еще та профура. Он клялся, не насиловал ее, сама пошла по согласию.

– Все равно, знал, что малолетка, нечего связываться с такими.

Кирилл услышав это, затрясся, как в ознобе. Только сейчас до него дошло, от чего его спасает, как может, следователь. Целую ночь он не спал, все думал, как поступить. Выход был единственный, придется брать в жены Таньку, а там видно будет.

9

Сидеть в тюрьме, при всех неудобствах, еще и очень скучно. Анекдоты уже все рассказаны, случаи из жизни на воле давно обсудили, а сидеть предстоит еще долго, тем более, в камерах предварительного заключения, где многие ждут суда и сколько им предстоит жить в неволе никто сказать не может.

Когда в камере появляется новичок, наступает некое оживление. Сидельцы узнают новости с воли, а может свежие, еще не рассказанные анекдоты и разные байки.

– Кирилл, чем занимаешься на воле? – Спросил у него на следующий день Шота.

– Школу закончил, много учился.

– Это понятно, а в свободное время. Неужели все дни напролет сидел с книжками?

– У меня папа работает киномехаником, поэтому часто к нему бегал кино смотреть.

– О, это уже поинтереснее будет. Что из последнего успел посмотреть?

– Самое последнее – “Эммануэль”

– Так какое это из последних, – встрял в разговор один из сокамерников, – я еще лет десять назад смотрел.

– Так вы смотрели первую или вторую часть, а сейчас появилась шестая.

– Ну-ка давай парень рассказывай, – распорядился Шота.

Кирилл начал рассказывать, но его часто перебивали:

– Ты больше про секс рассказывай, да поподробнее, а слюни и поцелуйчики можешь пропустить . Скажи, артистка эта такой же и осталась, как посмотришь, так сразу на приключения тянет?

– Наверно, я не очень в этом разбираюсь.

Через три дня вернулся из карцера Агафон. Он молча зашел в камеру и ни с кем не здороваясь, прошел в дальний угол камеры.

А еще через несколько дней двери камеры открылись, и конвоир скомандовал:

– Мелентьев, на выход.

Кирилл встал и уже как бывалый сиделец сцепил руки за спиной, вышел камеры, надеясь больше сюда не возвращаться. Он был уже на все готов ради этого.

Его провели в комнату для допросов, в которой он увидел двоих мужчин.

Первым был уже знакомый ему следователь, Скворцов, второго Кирилл видел в первый раз

– Садись, Мелентьев, – следователь показал ему на стул, – Как сидится?

– Плохо.

– Что такое хорошо и что такое плохо ты еще не знаешь, так что потерпи – у тебя все впереди. Разреши тебя познакомить, это назначенный тебе адвокат Григорий Иванович Поляков. С сегодняшнего дня он твой единственный спаситель, на которого ты должен молиться. Как я уже говорил, мне твои показания не очень-то нужны, все уже запротоколировано и выяснено, но форма соблюдаться должна. Родители сказали, денег у них нет и поэтому тебе назначен Григорий Иванович, но тебе повезло, адвокат он опытный и не одно дело выиграл. А я тебе предъявляю обвинение в преступной сексуальной связи с малолетней девушкой, Татьяной Петровой. Вот прочитай и распишись.

Он вынул из папки лист бумаги и протянул Кириллу, который подписал все, не читая.

– А вот читать ты должен все очень внимательно, а то можно так залететь, что жизни не хватит для отсидки, – подал голос адвокат, и более того, впредь вообще ничего не подписывай, не согласовав со мной.

– Работайте, – сказал следователь, пряча подписанный протокол в папку, – а я пошел.

Он пожал руку адвокату и вышел из комнаты.

Только сейчас Кирилл обратил внимание на адвоката.

Это был мужчина лет шестидесяти в помятом костюме и нечищеных ботинках , вообще, выглядел он каким-то неухоженным. Когда он сел против Кирилла, тот почувствовал сильный запах перегара, исходивший от адвоката.

– Дела твои, парень, не очень хорошие, но ты должен мне все рассказать без утайки, а я уже буду что-то предпринимать для твоего спасения.

– Я согласен жениться на Татьяне.

– Ты согласен, вот только она замуж не хочет. Требует десять тысяч рублей, тогда заявление заберет, но твои родители сказали, денег у них таких отродясь не было. Так что, придется тебе отсиживать за свои прегрешения. Вот скажи, что девок нет нормальных? Зачем тебе эта б…дь нужна была? Впрочем, сейчас уже об этом поздно говорить. Ты знал, что она несовершеннолетняя?

– Знал, она училась в восьмом классе, а потом ее исключили. Поймали с кем-то, скандал был грандиозный.

– Не знал ты о ее возрасте, не знал и все. Понял?

– Так…

– Ну и что? Может она в каждом классе по три года сидела.

Они еще немного поговорили, адвокат внимательно слушал, а потом сказал:

– Любой может оступиться, главное, после этого человеком нужно постараться остаться. Не опуститься. А это очень трудно, по своему опыту знаю. Уже сколько лет прошло, как я своего сына похоронил, а все никак не могу в себя прийти, но сейчас не обо мне речь. Крепись, парень, и не вешай нос, знаю что тебя ожидает, но буду помогать тебе, чем могу.

После этого он вызвал конвой и Кирилла увели.

Адвокат, выйдя из здания, подошел к телефону и позвонил начальнику тюрьмы.

– Федор Иванович, вас беспокоит адвокат Поляков, помните такого?

– А как же, конечно. Вы Григорий Иванович, не даете времени, чтобы вас забыть. По какому поводу звоните?

– Понимаете, я сейчас защищаю одного паренька, по глупости трахнул одну малолетнюю пьяницу и проститутку, а она телегу накатала. Жалко парня, опустят его. Может вы как-нибудь проследите за ним.

– Это просто непосильная задача. Я же не могу его в своем кабинете содержать.

– Понимаю, но может как-то проследить.

– Я ничем помочь не смогу. Простите, но не в моих силах за всеми сидельцами уследить. Как его фамилия?

– Мелентьев Кирилл.

– Григорий Иванович, родной мой человек, так его подельника уже давно прописали возле параши, да так жестоко, что он в больничке лежит. Чуть ли не наполовину разорвали. У меня же не люди сидят, звери. Попробую что-нибудь предпринять, но обещать ничего не могу.

10

Кирилла опять ведут по этим длинным нескончаемым коридорам, снова у каждых дверей звучит эта противная команда: “Лицом к стене”, но вдруг маршрут изменился и его повернули в другой коридор, который не вел в его камеру.

Странно, подумал арестант, с чего это вдруг? Но ответа он не нашел, да и если бы он был, то ничего человек в неволе предпринять не может.

Потом они спустились по лестнице на несколько пролетов и остановились возле одной из однотипных дверей.

– Лицом к стене.

Заскрипел ключ. Все обыденно и привычно, а потом:

– Заходи.

Кирилл оказался в небольшой камере, очень сырой, с низким потолком и маленьким зарешеченным окном, находившимся очень высоко.

У стены была привинчена кровать, в другом углу стол и табуретка, а напротив умывальник с капавшей беспрестанно водой из крана и ведро, которое, как понял Кирилл, должно служить парашей.

– Это карцер? – Спросил арестант.

– Нет, комната отдыха, – с иронией ответил конвоир.

– За что меня сюда?

– Радуйся, идиот, кто-то за тебя просит пока, но вечно это длиться не может. Отдыхай.

Дверь за охранником закрылась, и Кирилл впервые за несколько суток остался один.

Он сел на табурет и положил руки на стол, а на них голову и дал волю своим эмоциям.

После того, как он несколько успокоился, стал думать, как быть дальше, но ничего не надумал.

Откуда могло что-то путное прийти, если у этого парня в голове было только , содержание бесконечных фильмов и никакого жизненного опыта. Буду слушать адвоката, вот что он скажет, то и буду делать, вот только пьяница он несусветный, но родители, наверное, отвернулись, живут, как мать говорила, в мире искусства, а на правду жизни обратить внимание не хотят или не могут. Поэтому у них нет ни денег, ни друзей , ни родственников и помощи от них ждать не приходится, может быть пришлют передачу, а может, и на это денег не найдется.

Вот в таких горьких мыслях, Кирилла одолел сон, который прервала команда:

– Хватит спать, устроился, как на курорте, принимай ужин.

Кирилл поднялся и пошел к двери, в окошко ему подали тарелку с кашей и два куска хлеба Вернувшись к столу, он обнаружил, записку, прикрепленную к дну тарелки, там было написано только одно слово: “Пидор”.

11

Через три дня двери камеры открылись, и снова команда:

– На выход.

Дальше:

–Лицом к стене.

Кирилла привели в комнату для допросов, в которой его ждал адвокат, Григорий Иванович.

– Я встречался с твоими родителями, очень они постарели в последнее время. Спрашивали, чем могут помочь. Я договорился со следователем о передаче и о возможном свидании, о чем им сообщил.

– Я не хочу никакой передачи и, тем более, не желаю свидания.

– Это ты зря. Сам виноват во всем. При чем здесь родители?

– Я их не виню, но и участия в моей жизни не хочу. Сам виноват, самому и расхлебывать.

– Так в чем твоя вина?

– Я думал об этом, сидя в карцере, и понял – в характере, который формировался моими родителями, в том числе. Не рассказали мне, что кроме кино, есть еще и проза или правда жизни.

После этого Кирилл с адвокатом перешли делу, которое их объединило. Строили линию защиты, находили смягчающие вину показания.

– Скоро суд, так что готовься, парень.

– Быстрее бы, может тогда наступит хоть какая-то ясность.

– Не спеши, тебе это вредно сейчас, да и вообще, ни к чему.

А потом Кирилла привели в его камеру.

Кирилл испугался тишины, которая его встретила.

Он пошел к своим нарам, но его остановил окрик Шота:

– Стой, там, где стоишь.

Кирилл увидел, как его постель полетела на пол.

– Поднял быстро свои шмотки и бегом в петушиный угол.

Кирилл подобрал свои вещи оглянулся, ища защиту или хотя бы сочувствие, но не найдя искомое, поплелся в угол, где была параша и где обитали Тереза и Агафон.

– Болт, – Кирилл услышал голос Шота, – отнеси Эммануэль банку вазелина, пусть готовится. Пока мы здесь чалимся, такие как он, насилуют наших дочерей и сестер, так пусть и он почувствует весь этот кайф. Правильно, братва, это по закону? Это не беспредел?

В камере разразился одобрительный гомон и громкий хохот.

Парень держал принесенную ему банку и ничего не предпринимал, он понимал, что его ждет, но не хотел в это до конца поверить.

– Готов, что ли? – Спросил у него, подошедший Шота.

– К чему? – жалобным умоляющим голосом ответил вопросом на вопрос Кирилл.

– Братва, он еще не понял. Сейчас буду объяснять. Иди за мной.

Кирилл покорно последовал за своим будущим насильником. Подойдя к своим нарам, Шота задернул занавеску потом стянул вниз тренировочные штаны, приказал:

– Соси.

– Я не могу, я не буду.

– Не умеешь научим, не захочешь – заставим.

Он поднял за подбородок голову Кирилла посмотрел в испуганные и растерянные глаза парня, а потом начал хлестать его по щекам. Левой рукой по левой щеке, голова отлетала вправо, правой – по правой, и голова Кирилла отлетала влево, из глаз Кирилла во все стороны летели слезы, но Шота не останавливался еще долго, но по-видимому устав, он снова приказал:

– Соси.

Кирилл покорно выполнил его команду, потом Шота приказал ему снять брюки, развернул его к себе задом, тихим голосом приказал стать на четвереньки, и бедный юноша почувствовал страшную боль.

– Тереза, принимай пополнение в свои ряды, – Шота появился из-за занавески, – с сегодняшнего дня у нас появилась Эммануэль. Братва, мне скоро на этап, поэтому разрешите мне его попользовать одному. Знаете же, я не люблю групповуху, но как только я уйду, делайте с ним, что хотите.

– Шота, я смотрю, ты здесь устроил для себя целый гарем. Эммануэль только для тебя, Агафью не трогать. Нате вам Терезу, и пользуйте ее в свое удовольствие. Не по понятием такие дела, – на середину камеры вышел здоровый молодой мужик с оголенным торсом, покрытым наколками.

– Дуб, ты чем-то не доволен? Ты хочешь мне что-то предъявить?

– Так я уже все сказал, что хотел.

– Я уйду на этап, может ты станешь смотрящим. Тогда и заводи свои порядки, а пока я здесь будет так, как я сказал.

– Не будет по-твоему все время. Агафья, подойди ко мне.

Агафон встал и приблизился к арестанту по кличке Дуб, посмотрел ему в глаза, долго не отводил глаз, пока Дуб не опустил их вниз.

– Что хотел?

– Ничего, иди в свой петушиный угол.

Агафон усмехнулся и вернулся на свое место.

– Дуб, так мы все выяснили или как? – Шота должен был весь этот конфликт довести до конца, иначе его авторитету будет нанесен непоправимый урон.

– Шота, пока у тебя есть крыша, ты борзой, а выйти раз на раз слабо?

– Почему же, я всегда готов.

Двое мужчин стояли один против другого. Потом стали медленно кружиться, первым пробный удар нанес Дуб, но Шота среагировал и нанес в свою очередь удар, но и Дуб был не новичком в таких драках.

Они дрались не на жизнь, а на смерть, они понимали сейчас здесь идет не просто драка и не выявляется победитель именно в этой ссоре, здесь решается судьба, кто из них будет смотрящим и в авторитете, а кому придется по жизни быть рядовым уголовником.

Если удар достигал цели, то брызги крови разлетались по всей камере. Вдруг в руках у Дуба оказалась заточка, но пока он ее доставал, потерял бдительность, расслабился на мгновение, которого хватило, чтобы Шота нанес сильнейший удар в глаз, ослепив противника, потом не меньшей силы удар пришелся в челюсть. Дуб постоял немного, ничего не понимая, потом рухнул на колени, но Шота не успокоился и нанес сильнейший удар ногой в голову, после которого его противник упал навзничь и потерял сознание.

Шота шатаясь, подошел к своим нарам.

– Меня не беспокоить. Мне надо отдохнуть, – сказал он заплетающимся языком.

Задернул занавеску и через пару минут оттуда раздался сильный храп.

Дуб только через четверть часа поднял голову с пола, подполз к двери и слабо постучал в нее.

– Чего тебе надо? – Спросил у него охранник.

– Начальник, я упал со шконки и сильно побился, Позови доктора.

Дверь камеры открылась на пороге стояли два тюремщика.

– В самом деле, не врет, сильно побился. Коля, давай попробуем поднять этого битюга, а то вдруг подохнет, не отпишешься потом.

Они помогли Дубу подняться и поволокли его в лазарет.

12

Тереза сидел на нарах и напевал на какой-то мотив слова:

В нашем полку пополнение, нас становится все больше.

– Хватит гундосить. Чему радуешься? – Спросил у него Агафон

– Так не только нам с тобой плохо, вот еще один обиженный появился.

– Ты меня с собой не ровняй, понял.

– Почему это не ровнять? Чем ты от меня отличаешься? Такой же опущенный.

– Я сейчас отобью тебе почки, тогда узнаешь разницу.

– Правильно, у тебя сила, а значит, ты прав, но и на тебя нашлась управа, а значит…

– Против меня был допущен беспредел и кто в этом виноват, тот еще заплатит по полной программе, я только этим и живу.

– А со мной, что поступили по справедливости, ты считаешь? Или этого, Эммануэль, опустили по закону?

– Ты наверно уже забыл свое погоняло, Тарасик. Вспомни, за что тебя отпетушили.

– Я помню, а ты откуда знаешь? Тебя же там не было.

– Рассказали пацаны.

Так может пургу прогнали.

– Не знаю, может и так. Расскажи сам.

– Сначала ты поведай, что тебе наплели.

– Ты проигрался в карты и поставил на кон заначку случайного пассажира, а тебе не обломилось. Сиделец тот оказался непрост. Так было?

– Так, но я же не знал, что этот хлюпик, боксер какого-то легкого веса. Вот меня и приложил.

– Так в чем несправедливость?

– А воровская солидарность куда делась?

– Значит ты проигрался, потом поставил куш тебе не принадлежащий и братва должна была тебе помочь. Так что ли?

– Может и так, хотя бы шанс отыграться могли дать.

– Я слышал, тебе дали три дня отсрочки.

– Правильно, но Кузя знал, мне не достать за три дня лавэ. Он, как и ты, знал, у меня нет богатенького папеньки, который сможет пригнать немного бабла. Слышал у Эммануэль тоже был шанс соскочить, но родичи не смогли или не захотели его вытащить.

– Ты его с собой не ровняй. Он случайный сиделец, попал под раздачу, но все равно как-то сопротивлялся, хоть робко, но сделал попытку. А ты?

– А что я? Мне надо было вскрыться, ты так считаешь?

– Может лучше бы так, чем как ты поступил.

– Агафон, я жить хочу, я дышать хочу, я водку пить хочу и баб иметь. По какому праву ты мне все это запрещаешь? Я не хочу вскрываться. Вот поэтому я думал, Кузя пацан нормальный. Мы как договорились, зайдем в темный угол он меня трахнет и никому не скажет, а долг мой закроется.

– Тарасик, ты же опытный в этих делах. Ты что не понимал, если Кузя скроет, то он сам зашкварится?

– Знал я, но выхода не видел.

– Отсидишь ты, знаю, дали тебе три года. Это не срок, тем более треть уже здесь отбыл. А что дальше? Пойдешь на завод работать? Женишься, детей настругаешь. Так? Вот он, – Агафон показал на Кирилла, – выйдет и постарается забыть все это. А ты? К ворам тебе путь закрыт, не поверю, что согласишься всю жизнь в обиженных проходить.

– Может и женюсь, и на завод пойду пахать.

– Вот поэтому и не ровняй меня с собой, понял? – потом он повернулся к Кириллу, – хватит сырость разводить. Москва слезам не верит, поднимайся, помойся и думай как дальше жить. А то что было сегодня это еще мелочь. Со временем , когда все поймешь и через многое пройдешь, скажешь спасибо Шота. Вот только он скоро, как и я уйдем на этап, а из больнички вернется Дуб, а может кто другой смотрящий будет, вот тогда и думай, как жить дальше будешь.

– А как нужно? – Тихим голосом спросил Кирилл, поднимаясь с нар.

– Это тебе решать. Здесь каждый за себя. Слышал историю Тарасика, тоже понадеялся на общество, а оно его пробросило, да еще опустило.

Дверь камеры открылись

– Мелентьев на выход.

– Неужели наша Эммануэль нас покидает. Шота, ты не прав, неужели знал, что он у нас гость на очень короткий срок.

Шота выглянул из-за занавески:

– Ничего я не знал, и вообще с чего вы взяли, его не позвали с вещами, значит скоро вернется. Надо сбросить на кухню, чтобы комплект специальной посуды нам принесли.

Кирилл испуганно озирался, но не поднимался с нар.

– Иди, тебя вызывают, – поторопил его Агафон, – а на это не обращай внимание, тебе с этим жить еще долго предстоит. Ты должен научиться ничего не замечать и ни на что не реагировать, иначе в петлю полезешь или Терезой станешь.

– Долго я еще ждать буду, – раздраженно крикнул конвоир.

Кирилл встал и заложив уже по привычки руки за спину пошел на выход.

13

Снова его ведут по этим длинным коридорам, но он уже знает, где коридоры раздваиваются и куда ведет тот или иной следующий проход. Прошли мимо развилки, которая должна привести в комнату для допросов и встречи с адвокатом. Идем дальше, вот лестница вниз, ведущая в карцер, но проходим мимо, а вот если повернуть туда, но не зачем, это проход в административное отделение тюрьмы. Он не болен, значит, не на больничку, (это ж надо, как быстро он стал не только разговаривать, но и думать на этом жаргоне). Может, какая-нибудь обязательная проверка, но почему его одного выдернули? Но повернули туда. Остановились возле кабинета начальника тюрьмы.

– Заходи, – прозвучала команда.

Кирилла завели в комнату, где находилось двое мужчин в милицейской форме. Они сидели и о чем-то разговаривали, на Кирилла внимания не обращали. Стоит арестант и ждет команду, рядом с ним стоит конвоир и тоже молчит. Через пару минут они посмотрели в их сторону.

– Разрешите доложить, арестованный Кирилл Мелентьев доставлен, – вытянулся охранник.

– Спасибо, можете подождать в коридоре. Уверен, мы быстро управимся, – ответил старший из этих двоих.

– Проходи Мелентьев, будем знакомиться. Я начальник тюрьмы, а это мой заместитель и по совместительству, ответственный за воспитательную работу. Вот видишь какой ты чести удостоился, поэтому надеемся на понимание и сотрудничество. Времени у нас с одной стороны достаточно, а с другой – все надо делать оперативно. Расскажи, что произошло в камере.

– Я не знаю, о чем вы, – недоуменно пожал плечами Кирилл.

– Почему ты поменял нары?

– Мне смотрящий по камере приказал.

– Только приказал?

– А что еще он должен был сделать?

– Тебе виднее, нас же там не было.

– Больше ничего и не было.

– Сейчас ты напишешь все что произошло в камере с тобой и с заключенным Дубным. Внизу поставишь свою подпись и дату. Вот тебе лист и ручка. Пиши, но знай, за дачу ложных показаний тебе добавят срок к тому, за что ты попал сюда.

– Я ничего писать не буду.

– Почему, если я приказываю тебе?

– Мне адвокат сказал, чтобы я ничего не писал и не подписывал без его ведома.

– Подожди, я сейчас позвоню Григорию Ивановичу.

Начальник тюрьмы взял трубку и начал набирать номер, а в это время его заместитель решил попробовать сломить сопротивление неопытного и, как ему показалось трусливого мальца своими методами:

– Тебя наверно в школе учили не выдавать своих. Но какие они “свои”, подумай. Здесь собраны преступники, всякое отребье, воры, грабители, убийцы, насильники. Ты считаешь их своей компанией?

– Не знаю, но если меня закрыли, значит, наверно, так.

– Ты уже стал говорить, как они. Тебя никто не закрывал, все выяснится, и ты будешь свободен, а пока временно задержанный.

Начальник тюрьмы положил трубку, видимо не дозвонившись.

– Знаешь, Мелентьев, у Григория Ивановича очень много дел, но мы с ним старые приятели, стараемся друг другу ни в чем не отказывать, поэтому, если бы я смог до него дозвониться, поверь мне, он бы тебе посоветовал написать все, о чем я тебя прошу.

– Так давайте дождемся моего адвоката. Вы сами говорили, время у вас есть.

– Смотрю ты упрямый. Помнишь ты сидел в одиночке целую неделю? Это было мое распоряжение, а попросил меня об этом твой адвокат. Просил меня оградить тебя от насилия, и я пошел ему, а главное – тебе, навстречу. Почему ты не хочешь мне помочь, если я прошу? Хочу заметить, ты полностью в моих руках, я здесь начальник и мои распоряжения должны выполняться беспрекословно. Понял Мелентьев?

– Понял, но я не знаю, что писать. Я поменял место, как вы уже знаете, и поэтому из того дальнего угла мне ничего не было видно. Я только увидел, как какой-то заключенный упал с верхних нар, а потом дополз до двери и вызвал охрану.

– Мелентьев, как ты думаешь, сколько лет я работаю здесь и сколько уже времени являюсь начальником этого учреждения?

– Не знаю, наверно, много.

– А если много, то как думаешь, сколько я перевидал вот таких как ты, которые не хотят идти на сотрудничество с администрацией?

– Не знаю, но я хочу идти, только не знаю, чем я могу вам помочь.

– По-хорошему ты не хочешь, значит будет по-иному. Сейчас ты поступаешь в полное расположение Ивана Тихоновича, моего заместителя, а он умеет разговаривать с такими, как ты. Поверь мне, есть у него методы, которые помогут тебе вспомнить все, что произошло с тобой и с заключенным Дубным. Он повернулся к своему заму и сказал:

– Забирай его, он не захотел быть со мной в хороших отношениях и быть под моей и всей администрации защитой. Ему больше нравится та компания, которая его опускает, а потом продолжает унижать, которая этого Мелентьева Кирилла, а сейчас уже “дырявого”, пассивного педераста Эммануэль, будет насиловать. Ему ближе те, кто будут заставлять его убирать парашу, будут отбирать у него посылки, собранные за последние деньги родителями. Они будут его по любой провинности, даже если им это просто покажется, или ради развлечения, избивать. Ты думаешь, я ничего не знаю, так? Ты думаешь, мне очень нужны именно твои показания? Вот, смотри, – хозяин кабинета достал из ящика стола толстую папку и швырнул ее на стол, – здесь показания заключенных, и замечу, не чета тебе, бывалых, которые отсидели много лет, тянут не первый срок. Для них тюрьма – дом родной, но и они спешат донести мне все, что делается в этих стенах. Я не успеваю отреагировать, слышу стук со всех сторон. Он начал кулаком стучать по столу, – но появился герой, мужественный подпольщик, который не даст ни за что сведения о своих друзьях врагам. Вот только этот Мелентьев Кирилл не может отличить врагов, которые его насилуют, от друзей, которые его стараются защитить. Будешь писать, последний раз тебя спрашиваю?