Текст книги "Высокое Искусство (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Глава 5
Сломанная игрушка

Светлое пятно удалялось, а с ним таяли остатки надежды, ее уносили подошвы горцев, бодро топавших по своим горским делам. Елена стояла на коленях и смотрела то на смешной ножик у ног, то в спину уходящим солдатам. Свет умирал, тьма опять выползала из углов, сгущаясь чернильными тенями.

«Господи, мне конец?..»

Елена поняла, что уже привычно молит о помощи местного бога, Пантократора, единого и воплощенного в шестидесяти шести атрибутах. А еще вспомнила, что Пантократор хоть и зовется Утешителем, но суров и не помогает людям без особой нужды. Господь наделяет при рождении самыми ценными дарами – жизнью, а также свободой выбирать меж добром и злом. Все остальное – в руках человеческих.

Хотя сейчас – в одной руке, от второй толку нет. И уже не будет, судя по всему.

Девушка подобрала ножик. Зыбкие тени шуршали, выжидая когда горцы отойдут подальше. Улица обрела собственную жизнь, злобную и опасную, она, как единое существо, терпеливо ждала предопределенного финала. Бесшумно ступила на брусчатку скрывшаяся ранее фигура в татуировках. В ночной полутьме казалось невозможно разглядеть татуировку с жуками в ране, но Елена готова была поклясться, что может различить каждый усик, каждую колючую лапку. Отвратительнее всего было понимание того, что через считанные минуты она точно сможет разглядеть рисунок во всех подробностях с очень близкого расстояния. Почувствовать запах чужого пота и грязи. Пережить вещи, которых переживать не стоит. И это станет лишь началом.

Елена стиснула зубы и встала на одно колено, затем оторвала от камня и его. Ноги подгибались от слабости, но более-менее слушались. Она прижала к телу правую руку, чтобы хоть как-то зафиксировать ее в относительной неподвижности. Пальцы почти утратили чувствительность и ощущались распухшими, безразмерно надутыми, как перчатка на бутылке с домашним вином. Первый шаг дался тяжело, второй чуть легче, дальше пошло серединка на половинку. Девушка чувствовала себя кораблем, который идет по воле инерции, пытаясь корректировать движение слабенькими моторами.

Далеко уйти ей не дали. Правая нога дрогнула, начала тихонько подламываться, а татуированный как-то сразу оказался рядом. От него действительно смердело перепрелой кашей и кровью. А может быть у Елены уже начались одорологические галлюцинации… это на самом деле было уже неважно. Ее окружили как волки лося, вот уже и петля из лохматой растрепанной веревки зазмеилась, готовясь охватить шею. Опытные людоловы никуда не спешили и подошли к делу основательно, а девушка «плыла» в помраченном состоянии, когда мысли и намерения умирали, едва родившись.

Елена сжала в кулаке заточенную железку, почувствовала твердую рукоять, грубовато обтесанную. Подумала, что Шарлей в схватке за корабль сумел отхватить себе пораженную ядом руку, но бретер убивал много лет, действовал правой и был вооружен тяжелой саблей. А что есть у нее? Левой рукой и коротеньким клиночком даже горло себе как следует не перерезать.

Чьи-то пальцы уверенно – можно сказать по-хозяйски – легли ей на плечо. Правое. Очередной приступ боли окатил мозги, подействовав парадоксальным образом – как бодрящий ледяной душ. Елена осознала, что веревка уже накинута ей на шею и вот-вот затянется. Показалось, что в углу, под нависшим над улицей вторым этажом, стоят два бретера – Шарлей и Раньян. Молча стоят и смотрят глазами, в которых нет ни жалости, ни сострадания, ни даже самой жизни. Девушка моргнула, пытаясь отогнать наваждение, однако не получилось.

Скольких людей порешил каждый из них? Мрачный и жуткий Раньян, который никогда не улыбался и убивал девочек на дорогах Пустошей, отсекая головы. Жизнерадостный с виду Шарлей, ставший легендой отнюдь не в силу миролюбия и доброго нрава. Как бы поступил сейчас каждый из них? А что сделал бы Сантели, чье прошлое самым краешком увидела однажды бригадная лекарка? Тот самый бригадир, который в бою на корабле, потеряв оружие, загрыз противника. Матриса, добывшая себе жизнь и богатство на Пустошах, где никто и ничего не отдавал просто так. Кай, ушедший из герцогского дома в никуда, с одним лишь мечом.

И Шена… Милая Шена с прошлым, где не осталось ничего кроме боли, потерь и ужаса. Зеленоглазая валькирия, которую превратили в одинокую, озлобленную убийцу, но сломать не сумели.

Боль перегорела в ярость, очень быстро, как будто по одному движению поддувальной «гармошки», что гонит воздух в пылающий ад кузнечной печи. Сплавились воедино усталость, злоба, бесконечное разочарование, унижение от Чертежника. Ненависть к шакалам ночного Мильвесса и вообще всем ублюдкам, готовым причинить ей зло. И еще страх – удушающая паника от того, что Елена теряет драгоценные мгновения, которые обойдутся ей…

Чем именно обойдутся, она уже не особо конкретизировала, просто начав действовать.

Елена не умела бить ножом как следует, но когда противники стоят бок-о-бок, грамотная техника уже не столь важна. Удар получился не идеальным, но впечатляющим и неожиданным. Вот здесь маленький ножик сыграл в плюс – его просто не заметили в уличной полутьме. А может и заметили, однако не придали значение, поскольку самоуверенность – грех повсеместный, вне миров и времен.

Одно про горцев можно было сказать точно – клинки у них были хорошие, и заточены на совесть, не хирургический скальпель, но близко, весьма близко к тому. Ножик вошел в голое пузо сразу и по самую рукоять, мягко, очень легко, сделав татуированную рану чуть более приближенной к реализму. Елену передернуло от омерзения, когда пальцы скользнули по сальной немытой коже.

Раненый, похоже, не сразу понял суть происходящего и странно икнул, обдав Елену запахом лука в маринаде из перекисшего вина. А уж потом завопил, отшатнувшись. На драйве и адреналиновых углях девушка взмахнула наискось вверх, распоров харю второму козлу, что как раз пытался затянуть у нее на шее петлю. И снова получилось удивительно хорошо, как будто мироздание решило подкинуть малость удачи в компенсацию за неудачный день. Вот, что значит хороший опыт прикладной хирургии, рука не дрогнула, даже когда заточенная сталь развалила носовой хрящ. И старые уроки фехтования наконец-то пригодились хоть в малости.

Тени шарахнулись по сторонам, быстро и живо бормоча что-то на тарабарском языке, совсем как уэллсовские морлоки. В утробных голосах зазвучала дерганая нервозность – жертва вела себя неправильно. Загнанный, истекающий кровью олень внезапно поднял на рога преследователя. Однако Елена отчетливо понимала, что это лишь краткая передышка. Уйти ей все равно не дадут. Слишком много врагов, слишком жирный профит на кону, даже с учетом синяков и перелома. Люди сами стоят дорого, женщины – намного дороже.

Раненный людолов хрипел и выл. Елена огорченно решила, что падаль скорее всего выживет. Слишком толстая сальная подушка на брюхе, слишком короткий клинок. Хотя перитонит, случается, творит чудеса. Второй, тот, что пожлобился на хорошую веревку и не успел затянуть петлю, хлюпал раздвоенным носом, рыдал, то ли плевался кровью, то ли блевал вином. Во всяком случае воняло как из сортира, куда слили подонки, что даже на самый дешевый уксус уже не годились.

Девушка крепче прижала правую руку к торсу, левой торопливо содрала веревку с шеи, не выпуская нож. Красный туман опять сгущался перед глазами, превращая все кругом в мрачную фантасмагорию. Елена в ярости уколола себя в бедро, снова подстегивая измученное сознание новой болью. Помогло.

Привалилась боком к стене, сырой и могильно-холодной. Настолько холодной, что морозило даже сквозь плотный рукав рубахи, насквозь промокшей от пота. Словно заживо улеглась в осеннюю могилу. Решила идти вниз, к реке, так – слабенько под горку – было чуть легче. Шаг, другой. Сверкали в полутьме искры – шакалы не пользовались светильниками, а быстрое освещение для ориентации добывали шкрябая кремнями по камням и железкам. Елена безумно, на грани истерики хихикнула, машинально, не думая, лизнула капли крови с клинка, чтобы хоть на мгновение унять страшную жажду. Кажется, это подарило ей еще минуту спокойствия – со стороны такое упивание чужой кровью смотрелось жутковато и очень впечатлило. Кто-то принес «гнилушку» – лампу, которая набивалась фаршем из рыбы и светила за счет фосфоресцирования разлагающейся плоти.

Нет у нее ни палаша Кая, ни топорика Сантели, ни сабли Шарлея. И альшписа тоже нет. Но страшными бригадир, рыцарь и бретер стали не потому, что у них в руках оказались заточенные железки, а совсем по иной причине. И она тоже будет страшной. Уже стала, недаром целая улица сволочных тварей идет за ней, подвывая в алчном предвкушении добычи, но каждый ссытся подойти на расстояние вытянутой руки.

Елена точно знала, определила для себя как неоспоримый факт в настоящем и будущем, что второй раз петлю ей должны затянуть уже на шее трупа. И жить после такого определения стало просто и легко. Только сознание помутилось окончательно, девушка уже не понимала, где она идет – вроде бы по темной убогой улице, где нога попеременно то ступает на истертые веками камни, то хлюпает в зловонных лужах. И одновременно скрипело (предательски! но почему?..) под стоптанными ботинками дерево, как старая лестница старого дома. Пахло уже не грязью немытых тел и гнилым светильником, а воском, причем неплохого качества, без избытка жира. А еще железом и кровью. Одуряюще пахло, словно кровь разливали мисками, куда больше, чем могло натечь из жертв ее ударов – роскошных, неправдоподобно удачных и все-таки не фатальных.

Раздвоилось даже сознание. В одной части все силы уходили на то, чтобы удерживаться на ногах и не выронить слабое оружие. В другой фехтовальщицу сжигала бесконечная, всепоглощающая ненависть, причем сфокусированная отнюдь не на лиходеях из трущоб… Елена как будто смотрела на саму себя через стекло, обжигаясь отраженными волнами бешеной ярости. Девушка брела одновременно в двух мирах. Или в разных временах. А может и там, и там одновременно. Главным сейчас было сконцентрироваться на одной грани восприятия, просто идти вперед, сцепив зубы, превозмогая огонь в сломанной руке. Сжимая клинок в целой руке. Потому что каждый шаг…

Мозгу не хватало аппаратных возможностей, чтобы додумать – почему каждый шаг столь важен. Это было просто самоочевидно. Идти, пока остается хоть капля сил, переступая через боль и страх.

Рядом ударило, глухо и сильно, рассыпав колючие осколки. Снова, чуть ближе. Ее начали забрасывать комьями сухой земли. Не опасно, зато больно. Вот это уже был конец, под градом камней далеко не уйти. Недалеко – тоже. Елена остановилась, выдохнула и повернулась лицом к неизбежности. Левой рукой прикрыла глаза, сжав ножик покрепче. Тускло мерцала гнилостным светом рыбная лампа, тени впереди роились, как трупные мухи. Их было много, и все ждали в готовности разом кинуться на ослабевшую жертву. Теплые струйки змеились по лбу и лицу – пара камешков рассекли кожу на голове. Один глаз окончательно закрылся под подушкой гематомы, второй различал только свет и тьму.

Вот и все, пожалуй…

Елена прислонилась к холодной твердой стене, непривычно гладкой, с какими-то острыми буграми. Девушка оказалась в неглубокой арке, удачно прикрывающей с боков. Что ж, еще минуту-другую передышки это даст, а затем все. Она почувствовала себя в пещере, впечатление еще больше усиливалось из-за «гнилушки». Луна окончательно спряталась за тучами и крышами, уступив место мертвенно-зеленоватому свету.

Все. Конец.

Чтобы перехватить нож из обратного хвата в обычный понадобилось две попытки, и в процессе девушка чуть не выронила клинок. Но справилась. Встать прямо оказалось сложнее, гораздо сложнее, но и здесь Елена тоже сумела. Осталось приставить нож острием к солнечному сплетению, надавить и…

Что может быть проще, чем упасть вперед? Сила тяжести и собственный вес сделают остальное. Елена представила разочарование шакалов, которым сегодня обломятся и доход, и развлечение. Хотя они наверняка придумают, как воспользоваться с пользой ее телом, но трупу будет все равно. Она хрипло, страшно рассмеялась, роняя с разбитых, пересохших губ капли кровавой слюны. Сплюнула, пытаясь сорвать с языка отвратительный привкус чужого сала. Закрыла глаза и хотела напоследок представить Шену, какой запомнила в первую и последнюю ночь, у костра, перед отплытием на проклятом корабле в проклятый Малэрсид.

Не вышло. Слишком, слишком устала. Образ темноволосой подруги с хризолитовыми глазами ускользал сквозь сито неверной памяти. Таял в огне страшной ненависти, которую испытывала та, другая Елена. В ином времени, в неведомом месте.

«Ты была счастлива?»

«Нет…»

Что же, по крайней мере, она помнила голос. И голос подсказал, что время пришло.

По-прежнему не открывая глаз, Елена прошептала – на большее сил не хватило:

– Идите нахер, уроды. Сегодня будете драть не комиссарское тело, а мертвечину.

И сделала то, что следовало сделать.

Падение оказалось долгим, почти бесконечным. И восхитительным – ни усталости, ни боли. Просто чувство покоя, давно заслуженного отдыха, которое – самое замечательное! – все длилось и длилось.

Елена ждала укола под грудью, вспышку боли, когда острие пронзит скопление нервов. А затем – пустоту, из которой нет пути назад. Хотелось надеяться, что за гранью есть что-то кроме полного небытия. В краткое мгновение между закончившейся жизнью и еще не начавшейся смертью Елена подумала о всемогущем Пантократоре. И о чуде. О возможности увидеть двух людей, с которыми ей не довелось обрести счастье в этом мире. Или мирах, если быть точными. О желании еще хотя бы раз посмотреть на старого медика и молодую воительницу, которые никогда не встречались и не знали друг о друге, но были равно дороги Лене, Хель и Тейне, одной в трех лицах.

Хотя бы один взгляд, одно лишь слово…

Удар. Сокрушительный, тяжкий, выбивающий дух. Не укол. И не в солнечное сплетение, а по затылку, будто с размаху доской огрели. Прежде чем окончательно провалиться в глубокий обморок, Елена поняла, что упала не вперед, на нож, а назад, когда опора за спиной внезапно исчезла.

И наконец, пришла благословенная тьма.

* * *

Готического солдатика на коне выстругали из светлого, почти белого дерева, потемневшего от времени. Настолько, что выжженные узоры терялись на общем фоне. Игрушечный кавалерист выглядел бывало и, судя по убитому виду, служил многим поколениям детей. Копьецо давно сломалось, конь остался без хвоста и ушей, а щит, похоже, яростно скоблили ножом. Видимо, резчик сделал когда-то герб, но затем от рисунка на всякий случай избавились. Немудрено, учитывая трепетное отношение общества к любой геральдике. Лишний завиток или оттенок тинктуры могли стать причиной жестокого спора о привилегиях, а затем и поводом для вендетты или даже частной войны благородных семейств.

Деревянный солдатик стоял рядом со свечой. Елена смотрела на фигурку и думала о том, что она и сама теперь как сломанная игрушка. Вздохнула – вместо вздоха получился долгий неровный всхлип – и перестала думать о бессмысленной ерунде. Перевела взгляд с игрушки на тех, кто сидел напротив. Они молча ждали, когда незваная гостья чуть оклемается и придет в более общительный вид.

Елена смутно помнила, что было после падения. Одно можно сказать точно – ей повезло, продвигаясь под градом камней, девушка прислонилась к двери, что скрывалась в глубокой арке. В тот момент, когда искалеченная неудачница приступила к самоубийству, дверь открылась. Затем Елену куда-то тащили, но недолго, наверное, оказалась слишком тяжелой. Плеснули в лицо холодной водой, а дальше… дальше провал. Сейчас избитая жертва фехтмейстерства сидела в мрачной комнате, за узким столом с глиняным подсвечником. Напротив расположились две очень маленькие женщины… нет, не так. Девушка моргнула единственным глазом, сфокусировалась на карлице и девочке, которой Елена дала бы самое большее, лет шесть.

– Спасибо, – прошептала она разбитыми губами. Вышло шепеляво, но более-менее разборчиво.

Карлица кивнула. Было ей навскидку между двадцатью и тридцатью, то есть, по меркам Земли, смотрелась на сорок с лишним. Достаточно ухоженная, в накидке без рукавов поверх свободного платья. Длинные темные волосы уложены в простую, но аккуратную прическу, заколотую медными спицами. Женщина походила на мещанку, не слишком изнуренную тяжкой работой. Выражение лица ускользало от Елены в скачущих тенях, но взгляд не казался злым, скорее в глазах спасительницы читались интерес и жалость. Но скупо отмеренные, без экзальтации и готовности всплескивать руками. Что же касается девочки… Несмотря на единственную свечу, фамильное сходство матери с дочкой бросалось в глаза. Только лицо у карлицы было по-своему симпатичным, а у дочери наоборот – при нормальном сложении рожица казалась на удивительно некрасивой.

Елена вздохнула, проверяя, не слишком ли переломаны ребра. Похоже, трещины имели место, но в остальном обошлось.

– На меня… напали, – объяснила она.

– Да, я знаю. Слышала. Тебе повезло.

Карлица говорила очень спокойно, констатируя факты. Елена снова вздохнула.

– Нужны две дощечки, – попросила она. – Или палочки, размером… – девушка отметила на предплечье.

– Зачем?

– У меня сломана рука. Сделаю повязку.

– Из палочек?

– Да, – чтобы говорить членораздельно, приходилось стараться и четко артикулировать слова, от этого губы болели еще сильнее. – Она особая, лекарская.

Карлица подумала.

– Хорошо. Сейчас посмотрю.

Итогом коротких поисков стала дощечка, похожая на старую половицу, и палочка, которой, судя по запаху и налету, регулярно мешали брагу или кислое тесто. Елена стиснула зубы, чувствуя кислый, медно-уксусный привкус на языке. Мысленно прикинула, каких трав сейчас следовало бы намешать по заветам Аптеки для успокоения и облегчения мытарств. Содрогнулась от мысли, насколько сейчас станет больно.

Первым делом Елена разрезала рукав и несколькими движениями отхватила его чуть ниже плечевого сустава. Рубашку было жаль, но покалеченную руку требовалось хотя бы осмотреть. Боль снова запустила клыки в предплечье, отозвалась в плече и даже выше. Но терпимо, хотя и на самой грани. Медичка хмыкнула, подумав, что еще пару дней назад она кричала бы в голос, а сейчас… что ж, иногда люди стареют быстро, а она чувствовала себя очень, очень старым человеком. Старым и никчемным, как деревянный солдатик рядом со свечой

Предплечье отекло, кожа обрела синеватый цвет – значит, перелом, а не просто трещина или сильный ушиб, как надеялась пациентка. Но перелом закрытый и, кажется, довольно ровный. Вспомнилась строчка из дедовской книги – если угол смещения костей более пятнадцати градусов, нужна отдельная операция по выправлению. Ну, отдельная операция все равно не светит и остается надеяться, что градусы правильные. Елена пошевелила пальцами – двигаются, хотя и слабо.

– Мне понадобится помощь, – снова обратилась она к хозяйке дома.

Елена готова была пообещать денег, но карлица лишь с интересом кивнула и деловито спросила:

– Что нужно делать?

Пациентка и доктор в одном лице коротко объяснила, как смогла. Женщина качнула головой в знак согласия и понимания. Елена протянула ей горский нож. Отдавать клинок решительно не хотелось, учитывая, что ножик уже спас еленину жизнь. Но пришлось. Девушка горько усмехнулась, вспоминая свой первый медицинский опыт в этом мире. Воистину, жизнь идет по кругу.

Ну, поехали.

По ее указаниям карлица распорола отрезанный рукав на несколько полос. Елена, стиснув зубы, осторожно завела их под руку и начала формировать шину. Палка оказалась длиннее досочки, Лена пристроила ее к внешней стороне предплечья. Паркетина как раз подошла к стороне внутренней, чуть заходя на запястье. Хорошо, заодно и кисть можно зафиксировать. Через несколько минут зубовного скрежета, закушенных губ и красного тумана в глазу, получилась инсталляция «шина разобранная, полуфабрикатная». Елена перевела дух и начала собирать все воедино, стягивая завязками из рукава. Карлица и тут помогла, пальцы у нее оказались тонкими, но сильными. Причем руки не изношены женским трудом, кожа нормальная, не выцвела от бесчисленных стирок, ногти на месте. Интересно, чем занимается хозяйка и спасительница?

Работать при свече, да еще и одним глазом оказалось безумно тяжко. Два раза девушка почти теряла сознание, пришлось откидывать голову на жесткую деревянную спинку и переводить дух. Но пациентка выжидала, когда помрачение отступит и упорно продолжала. Челюстные мышцы болели от перенапряжения, тихий стон временами пробивался сквозь спазматически стиснутые челюсти. Но в итоге получилось. Скорее «так себе», чем «хорошо», но, здраво рассудив, Елена пришла к выводу, что в данных условиях работа приближается к образцовой. Шина выглядела, прямо скажем, уродски, но задачу выполняла.

Девочка не отрывала взгляд от операции, наблюдала с недетским интересом. Впрочем, это было естественно, телевизора то нет, любое необычное событие считается за развлечение. Да и обычного бытового хардкора в Ойкумене дети успевали насмотреться (и привыкнуть) с ранних лет.

Оставалось соорудить подвеску, и на нее пошел шейный платок. Слезы подступили внезапно и бурно – Елена вспомнила, что платок ей купила Шена. Простой кусок небеленого полотна еще хранил память рук темноволосой валькирии. А теперь… теперь… Елене за минувшие месяцы не раз приходилось гасить эмоции силой воли. С каждым разом получалось все легче. Вот и сейчас она задушила рыдания, словно крестьянин, сворачивающий голову курице. Для слез еще будет время.

Цепочка с двумя половинками одной монеты на груди показалась очень холодной, будто только сейчас из ледника.

Как правильно делать повязку Елена не знала, но решила, что расположение перпендикулярно корпусу будет самым правильным. Чтобы крепко завязать узлы, снова потребовалась помощь. Девушка сгорбилась над столом, пока хозяйка затягивала получившуюся косынку на шее сзади. Наконец Елена осторожно распрямилась, перенося вес руки на повязку.

Больно! Господи, как же все-таки больно… Наверняка она в чем-то ошиблась, что-то сделала неправильно, однако исправлять в любом случае поздно. Будем считать, что шина наложена как следует. А ведь надо было сначала обтереть предплечье мокрой тряпкой, с запозданием подумала Елена. Хотя и черт с ним! Если на коже и остался какой-нибудь столбняк, сейчас уже поздно.

– Ты лекарь?

Елена с большим трудом выбралась из очередного провала сознания, тупо глянула на карлицу, не в силах сфокусировать внимание и мысль.

– Ты лекарь? – повторила спасительница. Как-то странно, с живым и личным интересом. Хотя с другой стороны – чего уж странного, медицина всегда была дорога, даже плохонький медик в доме – уже хорошо. А гостья, как ни крути, теперь должна со всех сторон. Без карлицы ее труп сейчас… Живое, образное воображение Елены сразу подсказало, что сейчас происходило бы с ее самозаколотым телом. Учитывая, что тело досталось бы шакалам вполне целым, только синяки да разбитое лицо.

– Нет… грамоты у меня нет, – ответила девушка, стараясь как можно точнее подбирать слова. Не хватало еще попасть из огня работоргового криминала в полымя цеховых правил.

– Я…

Тут она сделала новую паузу, сообразив, что про Аптеку распространяться опять же стоит. Кто знает, открыт ли еще контракт на рыжую пришелицу из неведомых земель.

– Я знаю травы, умею делать мази, смешивать эликсиры и зашивать раны.

– А ожоги лечить можешь?

Странный вопрос. Елена в упор не видела на карлице и девчонке ни единого ожога, даже от уголька.

– Какие?

– Кипяток и раскаленное железо.

Добросовестно подумав, девушка решила, что лечить такое она сумеет. Хотя повреждения от едкой флоры пустошей и Злого Солнца больше походили на поражения кислотой, кожа есть кожа.

– Да.

– Вывихи вправляешь?

– Да.

Маленькая хозяйка наклонила голову с очень серьезным видом и даже будто с толикой радости. Девочка молча наблюдала, сохраняя выражение заинтересованной сосредоточенности на некрасивой мордашке.

– Отдыхай, – сказала, почти приказала карлица. – Завтра поговорим.

– Я заплачу, – Елена, несмотря на сонливость, все же постаралась устранить все возможные несообразности. – У меня есть немного серебра… – тут она поняла, что устала даже не сильно, а просто запредельно. Тело пережгло адреналин, исчерпало запас всех сил и проваливалось в неконтролируемое забытье.

– На поясе, снимите кошель сами.

– После, – твердо отозвалась хозяйка. – Завтра. Спи. Вон скамья, можно лечь.

– Мне воды… – запоздало выдавила Лена. Прежде лютая жажда шла фоном за болью, а сейчас остро напомнила о себе.

– Она принесет.

Кто такая «она» пришлось соображать долго, но, в конце концов, Елена справилась. Откинула голову на твердую спинку, со злой усмешкой вспомнила себя прежнюю, неспособную просто заснуть в гостях, без любимой пижамы и подушки с Мамору Чиба.

Как мало нужно человеку, чтобы вернуться в первобытное состояние машины выживания… Немного холода, чуть-чуть настоящего голода, припудрить старым добрым ультранасилием. И рафинированная горожанка в пятом поколении уже готова носить шерсть на голое тело, есть из вылизанных свиньями мисок, спать сидя на жестком дереве. И почитать за великое благо даже дырявую крышу над головой хотя бы на ночь. Потому что завтра не существует, а смерть, болезнь и побои готовы прийти в любой момент. И насчет любого момента ни разу не творческое преувеличение.

Наконец, сон – тяжкий, болезненный – принял ее в горячечные объятия. Елена заснула с ясной, четкой мыслью, которая повторялась вновь и вновь.

«Слишком много для меня одной… слишком много. Я так больше не могу»