Текст книги "Высокое Искусство (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Обе женщины синхронно двинулись, описав полукруг, словно акулы вокруг невидимой точки строго посередине между ними. Елена вытянула руку, Флесса ответила тем же, как отражение в зеркале. Белые звезды танцевали на волнах. Тонкие пальцы вице-герцогини были холодными и сильными. Елена притянула к себе Флессу и, удерживаясь на плаву ритмичной работой ног, обхватила другой рукой за шею, притянула к себе.

– Кто ты?! – шепот Флессы звучал словно крик. Как будто два слова могли прикрыть щитом от неизбежного. От момента, когда не останется ни безродной горожанки-тюремщицы, ни гордой наследницы благородного дома. Лишь море, черное небо с выколотыми точками звезд и безумный огонь в крови, для которого нет преград и стихий.

– И почему я знаю тебя… Откуда я помню этот взгляд? – прошептала Флесса, отвечая на объятия.

Легкое течение вынесло их прямо к якорной цепи. Елена крепко ухватилась левой рукой за металлические звенья, прижала к себе темноволосую женщину еще крепче, чувствуя, как впиваются в кожу золотые цепочки. Это было почти больно, но боль странным образом подстегивала чувственность, отзывалась в нервных окончаниях до дрожи в ногах. Хорошо, что больше не нужно грести…

– Кажется… – сказала лекарка молодой герцогине в самое ухо, мраморно белое. – Нам точно нужна кровать.

– О, да… – Флесса наклонила голову и скользнула губами по шее гостьи чуть ниже деревянного украшения, рядом с ключицей. Поднялась выше, прихватив зубами мочку уха. Кожа герцогини была прохладной, а дыхание наоборот, горячим.

– Мурье? – спросила Елена, чувствуя, как хрипотца скребет по горлу.

– Забудь про него, – выдохнула Флесса. – Он тень, его нет.

Неожиданно Елена рассмеялась, закинув голову, словно открывая шею для укуса, жмурясь в гримасе болезненного наслаждения.

Флесса чуть отстранилась, с удивлением посмотрела на лицо молодой женщины. Обычно нахмуренный лоб тюремной медички разгладился, мокрые волосы легли на него стрелками.

– Я подумала о двух…

Елена не удержалась от нового приступа смеха. Теперь улыбнулась и Флесса, как-то очень по-человечески, неуверенно. Будто человек, что с детства отвык от искренней радости и настоящей улыбки.

Елена вновь притянула герцогиню, переложив на нее ответственность за удерживание цепи. Провела кончиками пальцев вдоль спины, и ровный перебор ногтей споткнулся о ряд параллельных линий на мраморно гладкой коже. Шрамы… несколько старых шрамов. Флесса вздрогнула, дернулась, пытаясь высвободиться, ее точеное лицо перекосила гримаса, похожая на всплеск ужаса. Елена прижала женщину крепче, преодолевая сопротивление, и наконец, поцеловала.

Это был огонь и лед. Взрыв, столкновение вселенных, атомный огонь, ураганом проносящийся сквозь каждую клетку, каждый нерв двух соединившихся тел. Битва и победа без высокомерного торжества. Схватка и поражение, в котором не было ни потерь, ни унижения проигравшего. Это был… просто поцелуй, бесконечный как остановившееся течение времени. Прекрасный, как мечта, что представлялась недостижимой, однако вдруг оказалась на расстоянии вытянутой руки. Пламенный как сердце звезды и нежный как прикосновение паутинки.

– Боже мой, – простонала, почти всхлипнула герцогиня, когда в легких, наконец, закончился воздух. – Бог мой…

– Я подумала, – заново ухватила почти выскользнувшую мысль Елена. – О двух вещах.

Острые ноготки Флессы в свою очередь прошлись вдоль ее позвоночника, царапнули поясницу. Узел повязки, заменяющей нижнее белье, развязался, будто сам собой, неспешное течение утащило полосу белой материи дальше. Затем узкая, но крепкая ладонь наследницы Вартенслебенов опустилась дальше, следуя вдоль плавного изгиба уверенным, ласкающим движением.

– Первое… – Елена положила голову на плечо Флессы, дрожь пробегала по мышцам, заставляя пальцы на плечах герцогини конвульсивно сжиматься подобно кошачьи когтям, глубоко впиваться в мокрую кожу. – С опытом у меня все нехорошо.

– Не сомневалась, – хмыкнула герцогиня, чья ладонь и пальцы действовали в такт елининым, только намного увереннее.

– И второе… – от нахлынувших ощущений лекарка непроизвольно ахнула, сжимая партнершу в объятиях до хруста в костях, впрочем, герцогиня, похоже, ничего не имела против.

– Да?.. – Флесса прищурилась, снова чувствуя себя хозяйкой положения. У нее была свободна лишь одна рука, но ее более чем хватало, теперь пришел черед уже Люнны прикусить губу, чтобы не застонать в голос.

– Сейчас проверим, сколько пользы от порнхаба! – сообщила Елена и подтянулась на цепи, увлекая за собой изумленную герцогиню[37]37
  Насчет этого момента у меня были некоторые сомнения. В итоге пришлось даже провести небольшое исследование на тему «смотрят ли девочки сетевое порно». Выяснилось – еще как смотрят.


[Закрыть].

Глава 18
День, когда все могло не случиться…

– Светлый и Темный, Созидатель и Разрушитель, – прошептал Курцио, поднимая два пальца к низкому потолку. – Дайте мне сил, укрепите в намерении, закалите волю!

Свет заходящего светила, разбиваясь о решетку, падал на лицо островитянина серым прямоугольником. Пепельное солнце, серые стены, серый город, открывающийся за окном небольшой комнатки. В Ойкумене было много некрасивых городов, однако Сальтолучард заслуженно считался худшим из худших. Двойной остров почти не имел зелени, тем более, лесов, поэтому все постройки возводились из камня. Стены, глухие ворота и шпили высоченных башен, которые никто и не подумал укорачивать соответственно императорским указам – вот все, что открывалось взору странника. Недаром островитян часто именовали «каменными людьми». На песчанике жили, спали, даже столы в большинстве домов тоже высекались из камня. И если на континенте в порядке вещей было украшать даже самый убогий антураж хоть парой мазков краски, Соленый Остров гордо воротил нос от излишеств.

Островные жители полагали, что красота и роскошь должны быть скрыты от посторонних взглядов. Богатство – не повод для пустого хвастовства, а божий дар, созерцать который могут лишь избранные. Поэтому все необозримые сокровища Сальтолучарда были надежно укрыты за толстыми стенами и выставленным напоказ демонстративным убожеством. А то, что думают все остальные… Какое дело подлинным аристократам до представлений заморских дикарей?

Курцио возносил молитву создателям и хозяевам сущего. Надо сказать, редко случалось так, чтобы чаяния его звучали столь искренне, с такой надеждой как сегодня.

– Спаситель и Защитник, наделите их разумом! Отверзайте уши глухих, раскройте глаза слепцов! Дайте им услышать и понять мои слова, – закончил он, складывая ладони близ сердца.

Пора. Время для молитв истекло.

Он посмотрел в зеркало, настоящее, ростовое, из цельного стекла с ртутным амальгамированием, ценой как бы не больше хорошего дома в среднем городке. Зеркало было единственным предметом, что нарушал пустоту молитвенной комнаты. Курцио провел пальцами вдоль тщательно выбритой спереди головы, ото лба до темени. Потрогал завитые пряди над ушами, а также пучок на затылке, проверяя твердость лака. Ни единый волосок не должен был выбиться из общего строя, нарушив благородную прическу.

«Боги, помогите мне…»

Он повернулся у зеркала, обозревая себя со всех сторон, оценил, как лежит плащ старого устава. Широкая полоса ткани была разрезана от воротника на всю длину так, чтобы полы висели на плечах по бокам и сзади, открывая спину, подобно крыльям нетопыря. Да, пращуры следовали причудливым канонам… Итак, все бесскверно. Время начинать. Курцио подумал, не осенить ли еще раз себя знаком Двух, но решил, что это перебор. Боги всеведущи, так что нет смысла так навязчиво напоминать о себе. На все Их воля.

Он покинул молельную, где согласно давним обычаям собирались с мыслями, очищали скорбный сомнениями разум перед отчетом в Зале Намерений. Традиция не ограничивала срок пребывания наедине с богами, устав предписывал Совету ждать, запасаясь терпением. Ответственное дело не терпит суеты и спешки, ибо торопливость смущает разум и порождает ошибки, а ошибки ведут к поражениям. Поэтому Курцио никогда не пренебрегал возможностью помолиться, еще раз перебирая в уме аргументы и соображения, просеивая их через сито размышлений и критики. Однако и не задерживался сверх меры. Традиции хранят Остров, но заставлять Тайный Совет ждать дольше необходимого было бы неразумно.

Островитянин поднялся по небольшой винтовой лестнице. Глухонемой слуга предупредительно открыл дверь из простого дуба, так, что мастеру тайных дел не пришлось даже замедлить шаг. Дверь пропустила Курцио и беззвучно закрылась у него за спиной, оставив наедине с Советом.

Многие на континенте прятали секреты за прочными стенами, огораживались камнем и деревом, скрывались под землей, в глубоких подвалах. Однако мудрые пращуры Сальтолучарда, искушенные в поиске чужих тайн, знали, что стены не только защищают, но и затмевают взор. Всегда найдется лазутчик, что прокрадется во тьме, залезет на самую высокую стену, просверлит самый прочный камень, поймает неосторожные речи слуховой трубкой. Однако никому еще не удавалось подойти незамеченным в пустыне и подслушать ветер. Поэтому Зал Намерений не прятался за мощными крепостными стенами, а наоборот, открывался миру на вершине скромной башни.

Круглая зала, похожая на бойцовскую арену, была надежно прикрыта сетчатым куполом из железа и свинца, как в храме Шестидесяти Шести Атрибутов Церкви Пантократора. И даже стеклянные панели в рамах тоже были магическими, однако вместо чудесного многоцветия храма прозрачные листы Зала порождали серость, фильтруя солнце сумеречным ситом. Они скрывали происходящее внутри, одновременно раскрывая все снаружи. Никто не мог подкрасться, чтобы услышать и тем более увидеть то, чему не полагалось быть услышанным и увиденным.

Курцио вышел ближе к середине залы, прямо к макету столицы, выполненному с удивительной точностью, во всех подробностях и с дотошным соблюдением масштаба. Недаром островитяне считались лучшими в Ойкумене зодчими. Год понадобился лишь для того, чтобы провести тайные измерения и нанести их на карты. Еще год ушел на постройку макета, однако теперь весь Город в мельчайших деталях – до последней лачуги – расстилался у ног Тайного Совета. На крошечных домах высились флажки с условными обозначениями, по улицам были протянуты разноцветные шнурки. Раскрашенные деревянные фигурки обозначали посты стражи, гарнизоны, личную охрану бономов.

По левую руку от Курцио на каменном полу едва заметно светилась большая схема, что-то вроде календаря или таблицы на несколько сотен клеток со сложной росписью. Большая часть прямоугольников была зачеркнута, свободными оставались не более трех-четырех десятков. По правую руку поднималась доска для записей из цельной пластины гладкого сланца в большой – выше человеческого роста – деревянной раме.

Перед ответчиком – за макетом столицы – на табуретах из нелакированного дерева сидели полукругом двадцать три человека. Главы Советов, которые определяли жизнь и смерть каждого жителя Острова и очень многих людей за его пределами. Когда-то, на заре истории, их было всего трое. Затем число Советов умножалось сообразно росту могущества Сальтолучарда, однако всегда было нечетным. Только нечетным, чтобы голоса не могли разделиться поровну.

Курцио глянул на одинаковые фигуры в мантиях сине-малинового цвета. На одинаковые маски белого цвета с узкими прорезями для глаз. В Сальтолучарде было принято скрывать лица и маски носили все, даже мещане и беднота. Однако личины Совета делались без креплений, по образцу женских. Эти маски полагалось носить, сжимая в зубах специальные шпеньки напротив рта, чтобы каждый советник больше слушал и говорил, предварительно взвесив каждое слово.

Двадцать три фигуры, похожие на призраков из страшных сказаний. Одинаковые и жуткие в молчаливой неподвижности. Когда-нибудь и он займет место среди них.

Когда-нибудь…

Здесь не было привычных на континенте глашатаев, секретарей и писцов. Записи никогда не велись, никто не просил слова и тем более не устраивал эпатажных сцен, как в дворянских собраниях континента. Вожди семьи Алеинсэ были выше этого. Они собирались и принимали решение, и ничего более. Курцио еще раз вздохнул, подавил желание проверить, безупречны ли складки плаща и наоборот, достаточно ли гладко малиновая куртка обтягивает грудь. И начал.

Он говорил негромко и строго по делу. Стеклянный купол не выпускал наружу ни единого шороха, отражая звук обратно, так что можно было даже шептать – и быть услышанным. Курцио вооружился длинной указкой из китового ребра, указывая на городские дома, аккуратно передвигая фигурки. Когда пришло время отчитываться о расходах, человек перешел к доске, быстро расписывая основные траты. Написанные буквы и цифры лучше сказанных слов, они дольше держатся в уме. Тайный Совет молча слушал, как единое создание о двадцати трех головах.

Курцио закончил повесть о расходах на шпионаж и работу бригад переписчиков городских воззваний. Перешел к вопросу о противостоянии ремесленных советов и цехов. Здесь не было ничего нового, однако несколько слов сказать потребовалось, чтобы подчеркнуть расширение конфликта. Упомянул о том, что привилегированные цеха уже начали закупать дешевое оружие и формировать собственные дружины.

И наконец, он сообщил главное:

– Конвой с грузом серебра для императорского монетного двора вчера задержан в порту Тайдиддо, – Курцио намеренно использовал старое название Мильвесса. – Юдикат грузовых причалов запретил разгрузку и арестовал корабли, потому что количество бочек с металлом больше указанного в сопроводительной грамоте. Сообщение пришло магическим переходом, через курьера. Мы ждем подтверждения обычными способами, но сомнений уже нет. Все идет, как планировалось.

Быстрый взгляд на таблицу-календарь, скорее по привычке, нежели для уточнения и проверки.

– Вице-герцогиня Флесса Вартенслебен сообщила голубиной почтой о получении медных монет.

Курцио перевел дух. До сего момента его рассказ представлял собой череду успехов и констатацию того, что все идет сообразно плану. Однако теперь следовало поговорить о неприятном.

– Один из наших командиров проявил… – он подчеркнул «наших» демонстрируя, что командовал не наемник. – Пагубную инициативу, начав раньше условленного. Небольшой город на юге под названием Сивера захвачен и разорен атакой с моря. Полагаю, боном поклянется, что неправильно истолковал приказ. Этот вопрос я решил оставить на потом.

Одна из фигур подняла вверх ладонь с плотно сомкнутыми пальцами, чтобы не спародировать молитвенный жест двоеперстия. Второй рукой советник взял маску и отодвинул от лица ровно настолько, чтобы звук мог проникнуть в узкую щель меж подбородком и полированной костью из китового черепа.

– Почему?

Рука не опустилась, но маска вернулась на место. Курцио посмотрел на собрание, убеждаясь, что больше никто не хочет говорить.

– Сейчас это было бы неуместно, – объяснил финансист. – Что бы ни случилось в городке, этого уже не изменить. Инцидент не сможет помешать нашим планам. Пока новости дойдут до Мильвесса, пока там будет принято какое-то решение, все это займет недели. Кроме того, император нерешителен, он, скорее всего, затребует объяснений у нашего представителя в столице. Это опять же время. Лучше провести расследование после того как мы уладим проблему с императорским двором, без спешки и со всем тщанием.

После короткой паузы маска качнулась в знак согласия, рука опустилась, показывая, что хозяин удовлетворен объяснением. Однако поднялось сразу несколько иных. Курцио начал отвечать одному за другим, по ходу солнца, обстоятельно и со всем тщанием, стараясь не упустить ни малейшей детали. Его слова вполне удовлетворили Совет. Последняя маска задала неожиданный вопрос:

– Следует ли нам удовлетворить просьбу герцога Вартенслебена?

– Относительно прав младшей дочери на будущее главенство в семье? – уточнил Курцио. – Утверждение матриарха в обход первенства и старшинства?

– Да.

– Вряд ли я могу ответственно судить об этом, – ответчик обозначил тщательно просчитанный поклон. – Моя задача – Город и все связанное с ним. Я могу только вынести частное мнение.

– Сделайте это.

– Я не вижу тому препятствий. У нас мало подлинных друзей на «берегу», Вартенслебенов следует… поощрить. Флесса доказала, что умна и полезна. Полагаю, она достойно примет у отца руководство владением Малэрсид. Однако правоведам Совета Законов и Традиций нужно приготовить обоснование в такой форме, чтобы при необходимости его можно было, в свою очередь, оспорить.

Маска кивнула, опуская руку. На этом повестка была исчерпана.

– Однако я хотел бы сказать несколько слов… – Курцио сделал паузу, привлекая внимание. Совет молчал, давая понять, что не видит препятствий.

Все еще можно откатить назад, промолчать. Нет ничего зазорного в том, что кто-то решил оставить при себе невысказанное. Молчаливое действие лучше бесполезной беседы, на том стоит величие семьи Алеинсэ. А можно выполнить свой долг до конца, и это тоже путь настоящего бонома и приматора, пусть из далекой побочной ветви.

Да, с континентального берега все Алеинсэ кажутся на одно лицо, единая сила без брешей и слабостей. Только изнутри видно, как велика и многообразна Семья, сколько ветвей растет на общем древе. Одни могучи и сильны, другие слабы и чахнут без притока живительной крови. Если ты родился в тени, у самой земли, трудно занять место ближе к солнцу, прорастая вверх. Курцио получил дар жизни от родителей, что стояли в одном шаге от простолюдинов. Много лет и много сил понадобилось, чтобы надеть скроенный по старым традициям плащ, встать перед Тайным Советом, решать судьбы мира. И теперь снова надо выбирать.

Надо…

– Я хочу особо оговорить, что, на мой взгляд, мы совершаем две ошибки.

Вот и сделан выбор, больше не отступить, теперь придется говорить до конца.

– Первая. Я, как и прежде, считаю, что нам не следует решать финансовые разногласия с империей через такое давление. Двор должен Острову колоссальные суммы и не намерен исполнять свои обязательства. Это правда. Однако наш путь, завещанный основателями Семьи, это не путь открытой силы. «Соленая Земля» никогда не торопится и всегда получает свое. Мы все равно взыщем долг, не с этого императора, так со следующего.

Пауза. Тишина. Ни единая складка не шуршит, ни одна маска не шевельнулась. Все слушают его, измеряя и оценивая каждое слово.

– Вторая. Если все останется в силе, я считаю ошибкой сокращение сроков. Наши действия строго расписаны, – Курцио показал на календарь. – И спешка так же пагубна, как промедление. Пусть закончится Турнир, пусть участники покинут столицу. Нам нужно взыскать причитающееся Сальтолучарду, а не разжечь бои на улицах Тайдиддо. Если все произойдет раньше, тысячи вооруженных людей сцепятся в драках сами по себе, умножая хаос и насилие.

– Мы поняли тебя, – вымолвил тот, кто сидел в центре. Голос звучал глухо, и все же Курцио узнал его. Глава Военного Совета. – Твои соображения будут учтены.

– Не помешает ли внутреннее противление исполнению твоего долга? – а это спросил предводитель Монетного Совета.

– Нет, – Курцио ответил без колебаний, не размышляя ни секунды. – Записи прибылей и убытков сходятся независимо от настроения пера. Я высказал свое мнение, но моя верность Совету и Семье превыше всего.

Он почувствовал, что ответ пришелся властителям по нраву. Все верно, основатели завещали – цени слепую верность, но еще выше ставь мастерство, наделенное рассудком и свободой сомнения. Слепец может лишь идти вперед, не замечая препятствий, зрячее же орудие намного полезнее.

– Есть вещи, которые тебе неизвестны, – женский голос, значит либо Совет Золота и Серебра, то есть казначеи, либо Совет Архивных Записей. Скорее второе, потому что под личиной безобидных архивариусов скрывается разведка Острова. Те, кому положено узнавать неведомое.

– И это знание побуждает нас действовать быстрее. Мотивы не твоя забота. Прими к сведению наше пожелание, выполняй свой долг. Ступай. Тебе сообщат обо всем, что будет иметь значение.

Курцио склонил голову, отдавая уважение Совету. Повернулся не слишком быстро и не слишком медленно, чтобы плащ эффектно качнулся, играя складками как волнами на легком ветру. И ушел тем же путем, как вошел. Теперь оставалось лишь ждать.

Хотя нет, конечно, нет. Никто ведь не отменил прежних указаний. А это значит, что план должен идти своим чередом, шаг за шагом, одна решенная задача вслед предыдущей. Сейчас уже закат, солнце прокатилось от восточного берега Ойкумены к западу, похищая день, открывая дорогу ночи. А значит, впереди еще две встречи, с князем далеких гор и «солдатским герцогом». Теми, кто сыграет роль грубой силы, чтобы претензии Острова звучали более весомо. Каждому свой зал для приема, каждому свои почести, а затем указания, обернутые в мягкую парчу вежливости, однако строгие и твердые, как мечи.

«Боги, пусть они передумают!» – взмолился про себя островитянин, шагая по каменному полу в свете ламп, зажигаемых слугами. – «Создатель и Разрушитель, уберегите нас от поспешных действий!»

Три недели.

Еще три недели до начала Турнира, пока механизм, запущенный много месяцев назад, будет раскручиваться соответственно замыслу механиков. Это время когда его можно остановить, пусть и сломав часть зубцов, теряя людей и деньги. А затем будет поздно.

Курцио молился и знал, что при всем несогласии с планом, исполнит его самоотверженно, без промедлений, как если бы жизнь всех его будущих и пока не рожденных детей зависела от этого. Потому что на том зиждется могущество Острова. Каждый Алеинсэ, облеченный властью, имеет право голоса, каждый шаг подлежит обсуждению, все может быть подвергнуто сомнению. Но коли решение принято – Семья бьет как пальцы, сжатые в один кулак, без тени колебаний.

Император должен Острову. Император не хочет платить. Совет решит, каким образом взыскать долг. И каждая монета вернется в сундуки Совета Золота и Серебра, умножаясь процентами.

* * *

– Не нравится? – сумрачно вопросил мастер.

– Нет, – честно сказал бретер.

Выбор в мастерской был хорош, однако Раньян пока не встретил ничего, что могло бы заменить его испытанную, подогнанную по фигуре кирасу из вываренной в воске кожи. Кольчуги боец не любил, считая несоразмерно тяжелыми, а пластинчатый доспех надевал редко, чтобы не сковывать движения.

Раньян не планировал обзаводиться снаряжением, но если ты останавливаешься на ночь в городе, славном бронниками, грех не пройтись по лавкам и мастерским, может на что глаз и упадет. Как выяснилось, не упал.

– Товар хорош, – вежливо сказал он, еще раз пробежав глазами по доспехам на «болванах». Мастерская была не настолько богата, чтобы делать и продавать цельные гарнитуры, однако шлемы и панцири, а также парные наборы вроде перчаток действительно имели пристойное качество. – Но к сожалению…

Где-то и когда-то, будучи юнцом, Раньян услышал от кого-то, что вежливость стоит дешево, а продается дорого. Ему это понравилось, и с той поры боец всегда старался быть вежливым. Он решил не углубляться в речи, подвесив неопределенное «к сожалению» будто стертый годами знак на дорожном столбе.

– Ну… – вздохнул мастер. – Тогда извольте на это вот глянуть.

Он завозился в большом сундуке. Стучало как-то не металлически, Раньян поневоле заинтересовался. Мастер вытащил из сундука нечто, похожее на бочонок, завернутый в рогожу. Раньян сразу опознал кирасу без наплечников и заинтересовался еще больше – мастер держал предмет слишком легко для размеров «бочонка».

– Вот, – бронник положил вещь на верстак и развернул грубую ткань. – Тогда оцените.

Раньян оценил, и броню, и то, как мастер использовал «вы» будто говорил с дворянином. Смотрелась кираса, в самом деле, оригинально. По конструкции она соответствовала обычной защите корпуса из двух частей на ремнях и петлях, только скрытого ношения, без выдающегося вперед срединного ребра. Но вот материал… Казалось, что кто-то взял рубашку очень крупного плетения, почти как рыболовная сеть, а затем поливал ее то ли смолой, то ли жидким стеклом коричневого цвета. В итоге образовалась полупрозрачная броня на тканевой основе. Кираса отражала свет больших свечей как огромная бутылка. Раньян стукнул ногтем по гладкой поверхности. Звук вышел чистым, хотя и более глухим по сравнению со стеклом.

– Можете испытать, – мастер со сдержанной гордостью показал на царапины, выделявшиеся белыми черточками на коричневой поверхности. – Прочно!

– Смоляной доспех, – не столько спросил, сколько отметил вслух бретер.

– Он самый. Я научился делать.

– Смола южная, это понятно. А сера из Пустошей? – остро глянул на бронника воин.

– Нет, – опустил тот голову, понимая, что обманывать бессмысленно. – Слишком дорого, на нее монополия у маларсидских торгашей. Но я придумал, как обычную серу использовать и с чем ее мешать. Получается немного хуже и намного дешевле.

Раньян отметил упор на «немного» и «намного».

– Примерю, – сказал он. – Испытаю.

– Извольте, – сдержанно улыбнулся бронник. Похоже, мастер был уверен в качестве изделия. – Очень хороша для скрытного ношения. Удар держит хуже стали, но лучше кожи. И главное, легкая.

– А почему отбоя нет от покупателей? – спросил бретер, затягивая ремни. Кираса и в самом деле была удобна, прямо как по заказу. Можно поверх куртки надеть, можно скрыть под одеждой.

– Непривычно, – погрустнел бронник. – Всем сталь подавай, да чтоб клейма сталеварен поизвестнее. А это «стекляшкой» обзывают! Дескать для девчонок только годится.

Кажется, мастеру было искренне обидно за свою работу.

– Так что отдам недорого, только чтобы расходы покрыть. Свое доберу потом, когда распробуют да во вкус войдут. А вам в Мильвессе пригодится.

– Да? – неопределенно хмыкнул бретер, подпрыгивая и вращая руками, чтобы проверить свободу движений.

– А куда же еще? – бронник понял, что сболтнул лишнее и пытался сгладить, – Отсюда дорога одна, в столицу, да и Турнир на носу. Так что коли приехали с севера да при оружии, значит дорога только на юг, веру испытывать.

– Действительно… – так же неопределенно отозвался Раньян. – В чем еще подвох?

– Не чинится, – бронник уже понял, что для коммерции придется быть совсем честным. – Удары держит хорошо, чуть пружинит, но если уж пробита или трещинами пошла, то все. Разве что пластину стальную наклеить.

– Ясно.

Раньян снял кирасу, положил на верстак, вынул из ножен длинный кинжал с широким перекрестием.

– Придержи, испытаю.

– А пожалуйста, – теперь улыбка бронника сияла горделивой уверенностью. – Этим не пробить!

Став беднее на несколько золотых монет и богаче на один предмет брони, воин покинул мастерскую. Слуга и одновременно телохранитель ждал у ворот, молча, терпеливо, как привидение.

– Завтра с рассветом доставят покупку от него, – Раньян указал большим пальцем за спину, в сторону деревянной вывески с выжженным рисунком латной перчатки. – И сразу отправимся.

– До Города всего две недели пути, – отметил Грималь без всякого выражения. – Мы все-таки спешим?

– Да, – Раньян запахнул плащ, укрываясь от вечерней сырости. Зима хоть и припозднилась, после заката напоминала о скором визите. – Оружные люди всегда привлекают внимание.

– Турнир близко. Люди с оружием никого не удивят, – Грималь не спорил с хозяином, а скорее добросовестно перебирал возражения. – Но вот банда в спешке, это уже привлечет внимание.

– Она мне нужна без сторонних ушей и глаз. И как можно скорее. Слишком много времени уже потеряно. Я боюсь, что нас опередят.

Раньян помолчал, сжав рукоять кинжала.

– Много времени потеряно, – глухо повторил бретер.

* * *

Мурье сидел у борта, думая, как же ему хочется спать. И как хочется убить Люнну. Ловаг дурно переносил морские путешествия, его одновременно укачивало и усыпляло. Но долг вассала… кроме того, мелкий дворянин очень скромного происхождения имеет мало возможностей подняться. Мурье хорошо понимал, что беззаветная и верная служба дочери могущественного Вартенслебена – счастливый шанс, скорее всего первый и последний. Поэтому ловаг никогда не жаловался, всегда был начеку, стойко преодолевал трудности. И даже регулярные доносы старому герцогу составлял честно, однако с оглядкой – что чуть сгладить, а о чем следует умолчать.

Госпоже – очередная ночь развлечений. Верному слуге – бдение в страже. Таков естественный ход вещей, на который бесполезно роптать. Пантократор решил, кому в чьей семье суждено родиться, а Бога проклинать нет смысла. Остается лишь служить, день за днем, становиться незаменимым помощником, десницей высокородного повелителя… или повелительницы. Так, чтобы пришел день, когда сам возвысишься и сумеешь отведать все удовольствия, в которых было отказано прежде.

Мурье посмотрел на одежды, брошенные в беспорядке поверх досок палубы. На темное небо, которое не скоро окрасится цветами рассвета. Сегодня была особенная, редкая ночь, когда луна почти скрылась за пеленой туч, но звезды сияли необычно ярко. Астрологи изыскивали множество толкований такому феномену, но приземленный ловаг в них не верил ни на пол-ногтя.

Мурье вздохнул, сплюнул за борт, глянул в сторону каюты. Мокрые следы, идущие двойной цепочкой от носа к двери кормовой каюты на верхней палубе, все еще не высохли. Дисциплинированная команда сидела на нижней палубе, ожидая утра и сигнала к подъему.

Ловаг достал меч, выполнил несколько ударов, изобразил выпад в пустоту, представляя, что там находится голозадая лекарка. Телохранитель не мог выразить словами, но инстинктом чувствовал – от распутной лошади будут лишь неприятности. Больше всего на свете он сейчас хотел убить стерву. Ловаг постоял, чуть раскачиваясь на крепких ногах, меч подрагивал в его руках, как осиное жало.

Просто смахнуть голову с плеч и дело с концом. Тело в море, команда вышколена не замечать того, что видеть не нужно. А госпожа… ну да, прогневается, но все проходит, гнев бономов тоже. Глядишь и обойдется… Нет, нельзя. Нельзя. Может, обойдется, а может, и нет. Мурье не испытывал ни малейшего желания возвращаться к родовому «владению», то есть деревне о пяти избах.

Хорошо бы лошадь поскорее надоела госпоже. Или просто куда-нибудь подевалась, желательно тихо и не оставляя следов.

Хорошо бы…