Ойкумена (СИ)

Текст добавлен: 5 августа 2017, 22:00

Текст книги "Ойкумена (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

Жанр:

Классическое фэнтези

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

– Хорошо, что она нас покинула, командир, – негромко, только для ушей бригадира, выговорил рутьер, лицом и речью настоящий горец. – Ты правильно сделал, отослав ведьму.

– Да неужто? – привычно окрысился бригадир, как всегда, когда кто-то позволял себе хоть в малости покушаться на его авторитет или хотя бы заговорить покровительственно.

– Да, господин, – горец сразу опустил голову, показывая, что и в мыслях не имел проявить неуважение. Причем, как показалось Сантели, почтение рутьера было вызвано как раз тем, что бригадир якобы избавился от лекарши.

– Я умею видеть, немного, самую малость, но умею, – быстро и еще более тихо заговорил наемник. – И я вижу ее. Она – coisich a'bàs, несчастье скрыто в ее правой руке, смерть прячется в ее левой руке, и сам Эрдег Гозчасара смотрит на мир ее глазами. Хорошо, что ведьмы больше нет с нами.

– Да... – Сантели машинально осенил себя знаком Пантократора. Горец повторил знак, только расставив пальцы «рожками». – Может быть, ты и прав.

Маленькая фигурка уходила все дальше на юго-восток. Пока, наконец, вовсе не скрылась из вида.

Эпилог

Последние дни весны в Малэрсиде выдались урожайными на события удивительные и загадочные. Для начала в порт вернулся один из военных кораблей, событие само по себе рядовое, однако судно выглядело так, будто вышло из страшнейшего боя. С уполовиненной командой и разгромленной палубой, будто целая команда безумных дровосеков стремилась разбить в щепу все, что только возможно. Выживших немедленно и всем скопом изолировали, как чумных, да так и продолжали удерживать в карантинном бараке.

Затем по герцогскому дворцу прокатилась волна тихих смертей. Конечно, с одной стороны «волна» – сказано громковато. С другой, когда в одну ночь сразу трое далеко не последних приближенных герцога дружно вешаются, оставив покаянные письма и завещав патрону все имущество, обойдя даже прямых родственников – как еще назвать подобное?

И наконец, средняя дочь владетеля, прекрасная Клавель аусф Вартенслебен, наследница герцога если не по рождению, то по заслугам и всеобщему признанию, оказалась единовременно удалена от всех семейных дел, заперта под домашним арестом и выдана замуж хрен пойми за кого. Но то есть опять же, с одной стороны не, чтобы совсем «хрен пойми», жених был не последним человеком на Острове, настоящий боном Алеинсэ, пусть и побочной ветви. С другой ... где это видано, чтобы церемония бракосочетания прошла заочно (!), отняв не более четверти часа, и невеста сразу же отправилась на Остров, к суженому (который, надо заметить, с юных лет пользовался дурной славой человека развращенного даже по вольным меркам старинных родов). Без представления, помолвки, торжественных въездов, празднеств, гуляний и раздачи подарков... Невиданное дело!

Злые языки в подворотнях, на пристанях и в полутьме кабаков шептали, что старый герцог в ярости, какой за ним не видели уже лет сорок. С той поры, когда последний и слабейший в длинной цепи наследников Вартенслебена в очередной раз был унижен старшими сородичами, после чего решил, что почти два десятка братьев и племянников – это слишком много, и число «один» прекрасно в своей благородной простоте.

Однако ни один хитрый ум так и не смог разгадать природы злости, что обуяла Старика...

* * *

Картина была заключена в новенькую серебряную раму с прочно наложенным заклятием, что останавливало процесс распада ткани и красок. Сейчас, очищенное от пыли веков, полотно казалось неестественно белым, дополнительно оттеняющим лаконичную простоту рисунка.

Изображение не было завершено, пребывая в том состоянии, когда черновая работа кипит вовсю, и до стирания лишнего черствым хлебным мякишем еще далеко. Однако из паутины «рабочих» линий, складывающихся в простые геометрические фигуры, показывающих направление перспективы и границы образов, уже вполне отчетливо проступал замысел художника.

Картина была организована по классическому принципу «прямоугольник в прямоугольнике углом». Тонкие черные линии представляли образ женщины в свободной куртке с широким и очень свободным воротником, частью открывающим даже плечи. Модель сложила руки так, что левая опиралась на фехтовальную маску из переплетенных прутьев, а правая покоилась локтем на левой кисти, в свою очередь, поддерживая подбородок.

Ладони скрывались в перчатках с широкими раструбами и защитными накладками. Правая ключица, сразу над вырезом воротника, была чуть заретуширована – то ли тень, то ли синяк. Общая композиция наводила на мысль о втором, синяк, скорее всего, был получен в учебном поединке. Волосы модель стянула назад, лишь пара выбившихся из небрежной прически локонов падала на виски, а один, особо вольный, доставал до плеча.

Нижняя половина лица оказалась лишь намечена самыми общими контурами, однако можно было сказать, что неведомый живописец сумел поймать тот удивительный момент, когда смех лишь зарождается в тонких морщинках, в неуловимом изгибе губ. Это была спокойная, сдержанная улыбка абсолютно уверенного в себе человека.

Весь рисунок оказался выполнен углем, лишь волосы несколько раз тронул сангиновый карандаш, как будто автор примеривался, оценивая, как угольные линии сочетаются с красноватым оттенком.

– Что скажешь? – спросил герцог

– Мне кажется... – брюнетка в куртке рутьера помолчала. Ее бледное красивое лицо казалось неподвижной маской. Однако внимательный взгляд мог бы заметить легчайшие признаки неуверенности. Темноволосая фемина колебалась – не в своих убеждениях, а в необходимости их озвучить. Однако решилась.

– Я уверена, что картина подлинная. Это рука Гериона, последний период творчества, когда мастер стал культивировать очень скупую графику. От масштабных красочных полотен – к портретам в одном-двух цветах.

– И все?

– Нет. Еще я уверена ... уверена ... Литира в углу.

– Да, обычная «разминка художника».

– Она слишком витиевата, даже для тех времен. И если ее зеркально развернуть, то символ похож на пиктограмму Старого Языка, еще до первоосновного имперского алфавита.

– И она означает?.. – нетерпеливо подогнал герцог.

– Ее можно прочитать как «изображаю себя», – решившись, на одном дыхании выпалила брюнетка.

Старик в белоснежной мантии с золотым шитьем помолчал, близоруко всматриваясь в картину. На самом деле зрение герцога было острым, как у горной птицы.

– Автопортрет, – наконец отметил он, не то спрашивая в уточнение, не то соглашаясь. Брюнетка предпочла помолчать.

– А это в свою очередь значит, – продолжил в задумчивости герцог. – Правы те маргиналы от искусства, которые утверждали, что Герион – всего лишь псевдоним для мастера, что пожелал творить анонимно.

И снова брюнетка не проронила ни слова.

– Огойо был прав. Ошельмован, оболган, изгнан из всех художественных сообществ. Умер в нищете, забытый. И все же он был прав. Теперь мы единственные во всей Ойкумене, кто в точности знает, как выглядел величайший живописец в истории. Или, если быть точным, как она представляла себя...

Герцог снова помолчал, вздохнул. Бросил долгий, мрачный взгляд в сторону окна, вернее отсутствующей стены, за которой с широкого балкона без перил открывался чудесный вид на гавань. Там, вдали, как раз исчезал последний парус корабельного кортежа, что увозил на Остров, к нетерпеливому жениху, прекрасную Клавель.

– Перестань одеваться как батальер невысокого пошиба, – брюзгливо, без перехода и вводной речи приказал герцог. – И избавься, наконец, от своей гнусной твари. Она меня раздражает и гадит на полы замка. В конце концов, это неуважение к предкам и лучшему в Ойкумене песчанику. Камень родовых поместий допустимо осквернять кровью родственников, а не дерьмом хобиста.

– Как пожелаете, чтимый отец, – опустила взгляд брюнетка.

– Итак... Воистину, нынче я самый несчастный родитель в двух Королевствах. Первый и единственный сын к семейному делу непригоден. Старшая дочь посвятила себя, – старик, кажется, едва удержался от плевка на тот самый пол из лучшего в Ойкумене песчаника.

Брюнетка склонила голову, как будто в готовности принять на себя все грехи семьи, во искупление.

– Казалось бы, третья попытка оказалась более удачной, и средняя дочь, наконец, оправдала старческие надежды, но вот...

Герцог опять вздохнул. Голос его задребезжал, как стеклянные подвески в грозу, под раскатами грома.

– Что ж, получается, теперь ты становишься надеждой семьи Вартенслебен.

Старик подошел к балкону, снова глянул на парус, который уменьшился до размеров белой точки на той черте, что разделяла синее море от бледно-голубого неба. Сегодня выдался великолепный день, попутный ветер станет подгонять суда всю дорогу до Острова.

– Как ты думаешь, почему она там, и вряд ли когда-нибудь вернется обратно? – спросил герцог, не оборачиваясь.

– На то воля моего чтимого отца.

– Флесса, это был хороший ответ для младшей и почтительной дочки. Но скверный для человека, который жаждет войти в семейное предприятие. Тебе девятнадцать и ты член семьи, которая держит в кулаке торговлю всего континентального запада. Если ты до сих пор не обзавелась собственной сетью шпионов, тебе нет места в нашем деле. Поэтому я жду большего и повторю вопрос, почему она – там.

– Насколько мне известно, любезная сестра ... порядком заигралась, – брюнетка не колебалась ни единой секунды, сразу переменив тон. – Она увидела в картине возможность неучтенного заработка и организовала пиратский налет. Во всяком случае, именно так выглядит второй, скрытый слой тайны, которую распространяют ваши лазутчики, чтимый отец.

– Неплохо, Флесса, неплохо. И?.. – герцог пошевелил пальцами, предлагая дочери самой продолжить фразу по собственному усмотрению.

– Мне это не понятно, – с предельной честностью ответила брюнетка, отчетливо представляя, что сейчас малейшая ложь или недосказанность погубит ее бесповоротно. – Для посторонних ушей эта легенда не хуже любой иной, но ... План слишком грубый, слишком ... прямой.

– Ты бы действовала по-иному?

– Разумеется. Прежде всего, я не стала бы связываться с Герионом. Эту картину могут купить лишь бономы и главы купеческих гильдий. Не более трех десятков человек в мире. И вряд ли кто-то согласится похоронить ее в безвестности, не похвалившись драгоценным обретением. Поэтому слишком легко будет пройти вдоль нити между холстом и пиратами, определив заказчика налета. Я думаю, есть и третий покров тайны, но в него моим шпионам проникнуть не удалось. Одно можно сказать точно – Клавель действовала по собственному почину, без вашего одобрения.

– Ничто не бывает столь крепким, как задний ум, – желчно хмыкнул старик. – И столь убедительным, как подробное описание, почему споткнулся уже павший. Однако на самом деле...

Он помолчал, решительно отвернулся от панорамы залива…

– Похоже, твои мечты сбудутся, Флесса... по крайней мере, на время. Пока мои дети в порядке очередности приносили главным образом разочарование. Посмотрим, на что годишься ты. И в качестве посвящения, слушай внимательно.

Он подошел к брюнетке почти вплотную, та опустила глаза еще ниже, глядя почти на самые носки своих изящных сапожек.

– В действительности наша светловолосая девочка вступила в сговор. К ней обратилась некая ... персона. Ее имя тебе сейчас ничего не скажет и пусть пока останется безвестным. Достаточно знать, что то была магичка, одна из сильнейших. Колдунья не стала расходовать драгоценное время зря и сразу предложила ... негоцию. В высшей степени радикальную. Она потребовала – именно потребовала! – жизни всех, кого принял «медный флагман» в северной гавани. В обмен на большое вознаграждение. Очень большое, – герцог явственно выделил слово «очень».

– Настолько, чтобы Клавель рискнула ценным семейным имуществом и вашим гневом?

– Да. Скажем так, предложение было очень изящным. В нем гармонично уживались и обещание награды, и весьма изысканный шантаж.

– Значит, картина ставкой не была? – уточнила Флесса.

– Нет, кража Гериона, это уже частная инициатива нашей дорогой родственницы.

– Она хотела использовать полотно для организации ложного следа?

– Совершенно верно. И теперь я разочарован... крайне разочарован. Клавель так хорошо справлялась со своей долей наших общих забот... И так глупо, так нелепо сломалась.

– Я справлюсь лучше, – Флесса, наконец, взглянула прямо в глаза отца. И выдержала их ледяную силу.

– Возможно. Но сначала подумай и скажи, почему я так разгневан и опечален? Не первый и не последний раз дети пытаются запустить руку в родительскую казну, это, в общем, дело житейское. В чем истинный грех Клавель?

– Магичка, которой нужны оборванцы из диких земель... – рассудила вслух Флесса, почти без паузы на раздумье. – Готовая заплатить за их жизни нечто крайне ценное, настолько, что даже Клавель дрогнула... Это дороже любых денег.

– Истинно так, – герцог качнул седой головой в едва заметном жесте одобрения. – Это расстроило меня больше всего. Почему указанные люди оказались столь важны? Магики стараются не вмешиваться в мирские дела открыто, они боятся Церкви и добиваются своего тихими заговорами, как пауки в тенях.

Герцог отвернулся от дочери и сделал несколько шагов, задумчиво рассуждая вслух.

– Что же такого было в команде Сантели, отчего могущественная колдунья потеряла выдержку и терпение, организуя грабеж в открытом океане? Так поступают ввиду большой опасности, которую надо истребить любой ценой, собственноручно. Может быть, бригада важна не только для колдуньи? Может быть, эти чумазые мародеры могли бы пригодиться и нам? Вот чем должна была сразу озадачиться пустоголовая девка!

– Насколько я понимаю, теперь это моя задача? – уточнила темноволосая.

– И эта в числе прочего. Поскольку выбора у меня больше не осталось, я начну вводить в семейное дело тебя. Как ты и мечтала, столь хитроумно интригуя против членов семьи.

Он помолчал, поднял указательный палец в знак того, что указаниям надлежит внимать с предельным тщанием, как будто сам Пантократор вещает устами своего пророка.

– Найди их. Выясни, чего так жаждет магичка. И еще...

Герцог снова посмотрел дочери в глаза, на сей раз он давил взглядом, пока та не потупилась.

– Скоро вернется мой первенец. Запомни, он неприкосновенен.

– Вряд ли он решится...

– О, ты его так и не научилась понимать, – безрадостно хмыкнул старик. – Кай жив, и он вернется, чтобы по-рыцарски бросить мне в лицо претензии касательно попытки убить его. Он ведь еще не знает, что обязан этим Клавель, которая решила заодно обрезать лишнюю ветвь семейного древа. И он мне нужен.

– Я так не думаю...– Флесса замолкла на полуслове, поняв, что позволила себе лишнее.

– Я так думаю, – безапелляционно обрезал герцог. – И этого достаточно. Кай не купец, что печально. Однако за время своего добровольного отшельничества он обрел иные таланты, которые я намерен использовать. И кто-то должен представлять наше семью в договоре с Матрисой. Артефакты и золото подземелий – пыль, мелочь. Но Сантели был прав, нам нужна ртуть, и главное – сера Пустошей.

– Сера?.. – не поняла Флесса.

– Еще один козырь, который хитрый бригадир отложил на потом. Лучшее в мире сырье для «смоляных» доспехов, о котором пока мало кто знает. Но этот вопрос обсудим позже. А пока запомни – ваша вендетта мне неугодна. Кай неприкосновенен, пока я не разрешу иное. Надеюсь, ты хорошо расслышала и поняла сказанное мной. А теперь ступай... Благородная Флесса аусф Вартенслебен, мое слово и моя рука в Малэрсиде.

* * *

Она ворвалась в крипту резко, будто осколок урагана, мечущий громы и молнии. Высокая, угольно-черная с головы до пят, от распущенных волос, зачесанных на одну сторону, до походных сапожек. Только лицо оставалось белым, нетронутым даже щепоткой румян. В полутьме пещеры оно казалось посмертной маской, которую навечно исказила гримаса злобы.

– Как ты могла?! – бросила с ходу гостья. Полупрозрачный кружевной плащ за ее плечами топорщился, будто крылья нетопыря.

Молодая женщина с кожей необычного сероватого оттенка и светлыми волосами грациозно поднялась с мягкого коврика, развернулась к гостье, все единым слитным движением. Длинноволосая в черном дрогнула и отступила на шаг, увидев, что лицо жемчужнокожей закрыто повязкой... нет, то была маска. Странная, зловещая, выкованная из серого металла без единого украшения, лишь строго по центру едва заметно светилась до-имперская литира «lìonra». Маска закрывала лоб и глаза, как изящное орудие пытки – из-под нее сочились крошечные капельки крови, собирающиеся в потеки до краешков губ.

– Мы вполне могли встретиться у меня в доме. Или в башне, – холодно заметила «жемчужная» магичка. – Или в любом ином месте. Необязательно было нарушать мою медитацию и ... работу. Послевидение – непростое и очень изматывающее занятие, к твоему сведению.

– Я пришла требовать ответа! – запальчиво кинула темная.

– Ответа? – даже не видя лица светлой, можно было легко представить критически поднятую бровь.

– Ответа! – повторила темная. – Ты стала играть против нас! Ты предупредила их!

– И в мыслях не было, – мягко, словно неразумному ребенку, сказала чародейка в маске, осторожно промокнув окровавленное лицо платком.

– Ты помогаешь ей! – темная не сбавляла обороты и, кажется, уже дошла до предельного озлобления.

– И в мыслях не было, – повторила, вздохнув, «жемчужная». – Насколько я понимаю, ты снова не добилась цели? Твоя полубезумная садистка оплошала?

– Она не справилась, – выдавила сквозь зубы гостья, ее приступ гнева разбился о несокрушимое спокойствие хозяйки пещеры.

– Нельзя так часто гонять исполнителей через магические переходы, от этого страдает рассудок. И, увы, в твоем фиаско я не повинна, – вежливо, однако с жесткой окончательностью сообщила жемчужная дама. – Как ты, должно быть, помнишь, я в стороне от ваших суетных затей. Я не мешаю и не помогаю твоей охоте.

– Она ушла из тщательно подготовленной ловушки, подняв мертвецов на свою защиту.

– Я знаю.

Изящная рука с кожей жемчужного цвета легко тронула маску, молча указывая на источник знания.

– Ты понимаешь, что происходит? – темная сделала пару нервных шагов, рубя воздух маленьким кулаком. – Она некромант, проклятый некромант невероятной мощи! Никаких ритуалов, никакого накопления силы. Да еще посреди океана, который вдвое уменьшает магические возможности. Она просто взглянула – и мертвецы поднялись, сражаясь за нее. Все как я предполагала. Как я опасалась. Как я предупреждала всех вас, неверующих!

– Ты ошибаешься, – по-прежнему мягко вымолвила чародейка в маске. – И ошибалась с самого начала.

– О, так открой же мне истину, о, величайшая из мудрых, мудрейшая из великих, – склонилась в глумливом полупоклоне темная. – Это, наверное, морские демоны поднялись из пучин, не так ли? Или Пантократор явил чудеса воскрешения?

Жемчужная колдунья покачала головой, и снова, несмотря на маску, выражение лица читалось без малейшего затруднения. То была укоризненная, незлая полуулыбка.

– Открою. Хотя истина тебя огорчит, главным образом потому, что она является памятником и эпитафией твоему нежеланию слушать. Вашему общему нежеланию.

Светлая взяла со столика заранее приготовленную чашу с вином, которое находилось под легким заклятием мороза. Ровно настолько, чтобы оставаться приятно охлажденным. Пока чародейка пила, гостья нервно ломала пальцы так, что казалось, сейчас хрустнут перебитые суставы.

– Я предупреждала вас, – жемчужная дама поставила чашу. – Не трогайте ее. Позвольте ей идти своим путем. Вы не слушали.

– Некромант, – с тихой, и от того еще более устрашающей яростью повторила темная. – Некромант!

– Во-первых, нет. Девочка не является некромантом. Это был спонтанный выброс, подчиненный главной страсти, что овладевает инициатором. Неосознанный, и потому неуправляемый. Она хотела воскресить убитую подругу, а подняла из мертвых все вокруг. Во-вторых, на самом же деле она не Riadag. Не Искра. Она Тьма. Основание. Ничто.

Темная задохнулась, подавившись уже готовым было сорваться с языка ругательством. А жемчужная подняла пальцы, шевеля ими, словно кукловод, управляющий невидимой марионеткой. Воздух между чародейками зазвенел, дрогнул маревом, разбивая свет на множество осколков – каждый не больше острия иглы – переливающихся всеми цветами радуги. Еще мгновение, и в пространстве, где прежде ничего не было, возникла Конструкция.

Она казалась одновременно призрачной и материальной. Присущей этому миру и в то же время существующей во всем Макрокосме одновременно. Нечто невообразимое, объединяющее свет и тьму, статичное подобно камню и бесконечно изменчивое, как лента времени.

– Ты ее построила... – прошептала темная, не в силах унять дрожь в пальцах. – Сеть Штайна, Машина Вероятностей...

– Да, – без лишних слов констатировала жемчужная. Из-под маски вновь скользнула тонкая, словно выведенная лучшим каллиграфом, струйка алой крови.

– А в-третьих, все вы забыли главный постулат теории Штайна.

– Ложное учение, – темная продолжала беситься, однако не было в ее словах подлинной веры.

– Научная истина, – светлая продолжала колдовать и, повинуясь движениям ее рук, в глубине Машины вспыхнула рубиновая нить. Елена, доведись ей увидеть это, сравнила бы нить с лазерным лучом.

– Парадокс Штайна, – напомнила светлая, играя с рубиновой иглой, та бежала в бесконечном движении, окруженная световыми отблесками, дробясь и опять собираясь воедино. Как человеческая жизнь, что проходит в чередовании светлого и темного, благости, а также испытаний.

– Закон мироздания, не позволяющий магикам достичь божественной сущности и управлять временем. Мы можем влиять на будущее лишь неосознанно. А увиденное и познанное означает «свершившееся». И чем сильнее наши попытки как-то изменить грядущее, тем жестче встречное сопротивление.

– Нет никакого парадокса! – рявкнула темная, как заправский солдат. – Есть лишь трусость и страх взглянуть в лицо своей судьбе. Взглянуть, а затем сломать ее!

– Смотри.

Рубиновая нить вспыхнула и рассыпалась багровыми искрами.

– Основная вероятность. Девочка должна была умереть в первые часы своего появления. Это была ее настоящая, истинная судьба.

Кажется, темная все-таки вывернула себе палец. Во всяком случае, щелкнуло именно так.

– Но ты вмешалась. Твои действия вызывали реакцию другой стороны, – новое движение рукой, новая капля крови появилась на жемчужной щеке, чтобы коснуться пряди волос и впитаться без остатка, будто капля туши в кисточку каллиграфа. – И таким образом рутьер спас ее, сам того не зная.

Рубиновая нить собралась воедино из пляшущих искорок и резко, под углом развернулась в другом направлении.

– Парадокс в действии. Вмешательство порождает искажение, встречную волну, которая отталкивает атакующего. И побочная вероятность становится основной. Девочка выживает.

– Фокусы... – прошептала темная. – Все это фокусы...

– Это истина, – непреклонно сказала светлая. – Смотри дальше.

На сей раз, красная нить переплелась сразу с несколькими, иных цветов. Изумрудная подошла особенно близко. Два ослепительно ярких луча задрожали, готовые вот-вот слиться воедино. Они пульсировали так быстро, что казались одновременно и нитями, и облачками света.

– Новые вероятности нового времени, равно возможные, одинаково вероятные. Первая – герцог убивает всех прибывших. Тела упокаиваются на дне гавани, пока рыбы не съедят плоть, а морская вода не растворит кости. Вторая – сыну герцога удается отговорить отца. Девочка и ее подруга отправляются на юг, там живут обычной жизнью долгие годы, вместе. И умирают естественным образом. Это было неизбежно, то или другое. Но в обоих случаях их жизни были неразрывно связаны, до самого конца. И вы снова вмешались...

Изумрудный луч вспыхнул и опал печальными огоньками, которые опускались, кружась, будто крошечные, невесомые пушинки пепла.

– И опять твоя попытка обмануть судьбу породила ответ. Новая итерация – девочка не только жива, теперь она бродит неведомо где, преисполненная жаждой мести.

– И что дальше?! – выпалила темная. – Где ее найти сейчас?

– Где-то, – безразлично ответила жемчужная и хлопнула в ладоши. Повинуясь приказу, Машина дрогнула, на мгновение потеряла все краски, обратившись в контрастный черно-белый скелет, а затем пропала. Точнее – сместилась, перестав быть видимой и ощутимой для обычного человека.

– Парадокс Штайна, – повторила светлая. – Не пытайтесь его обмануть. Вы не угадали будущее, не прозрели его с помощью Джотиша или чтением пути звезд. Вы увидели, и теперь не можете изменить его сами. Предоставьте Искру ее собственному пути. Вы над ним не властны. Никто из нас, никто из paod an sgàthan.

– Ты пытаешься меня обмануть, – прошептала темноволосая, черный водопад ниспадал на ее правое плечо, закрывая один глаз. Второй же полыхал злой, фанатичной решимостью.

– Почему только я вижу всю опасность? – горько вопросила она. – Все остальные боятся, прикрываются ветхими сказками, заслоняются от правды ярмарочными фокусами. Даже мешают. И только я пытаюсь остановить лавину, что погубит всех нас.

Темная с мольбой взглянула на собеседницу, однако лишь натолкнулась на слепую литеру маски.

– Она не девочка. Не жертва. Не случайный гость, – с открытой мольбой воззвала темная, неосознанно вытягивая руку ладонью вверх, как будто для милостыни. – И я не верю в бредни давно покойного безумца Штайна. Я верю в то, что тварь угрожает всем нам. Она истребит нас, если ее не остановить.

– Неверие не отменяет правила. Нельзя заставить камень падать вверх. Нельзя повернуть ход солнца в обратном направлении. Нельзя обойти правило Штайна.

– Ты хочешь, чтобы я упрашивала тебя? Чтобы пала на колени, унижаясь и вымаливая каплю помощи? – темная выпрямилась струной, будто в противовес своим же словам, прижала руки к груди. – Некромант она, Искра, Собиратель или еще кто, тварь должна умереть! Ради всех нас. Помоги! Укажи, где искать, ты можешь это узнать!

– Ты не слушаешь, – с печальной горечью сказала жемчужная колдунья. – Слышишь, однако, не слушаешь... Что если я скажу тебе...

На мгновение темной показалось, что слепая маска пронизывает холодным, незримым лучом, режет, будто осколками льда.

– Если я скажу тебе, что твои действия превратят ее в то, чего ты боишься больше всего на свете?

Темная долго молчала. Она успокоилась, точнее, взяла себя в руки, сковала узами стальной выдержки. Лицо вновь застыло бледной маской, на которой не отражалась ни единая мысль.

– Это всего лишь слова, – наконец сказала она.

– Так слушай Слово. Мое слово Повелительницы Вероятного, – голос жемчужной чародейки зазвенел в полутьме крипты. – Ты можешь отступиться и предоставить Искре возможность сотворить ее собственную судьбу, какой бы та ни была. Или можешь продолжить свой путь. Но тебе следует помнить, что самая разрушительная лавина всегда начинается с одной песчинки. Капли крови мертвой подруги Искры обратятся бурным потоком и породят войну, какой Ойкумена прежде не знала. Весь континент, от края до края, запылает в сражениях, а мы, paod an sgàthan, исчезнем, потому что сегодня ты осталась глуха к моим словам. Выбор за тобой.

На сей раз темная не стала ждать. Голос прорицательницы еще отдавался эхом под каменными сводами, когда гостья завернулась в плащ, окончательно став похожей на огромную летучую мышь. Зловещего призрака, что пробирается во тьме в дома, дабы пить кровь живых и похищать детей. Непреклонная, железная решимость впечаталась в тонкие черты белого лица.

– Мой выбор сделан давно. Я спасу всех нас. Даже если остальные в своей беспечности жаждут смерти. Тьма пришла в наш мир, и она умрет.

Конец

Категорическая и всемерная благодарность:

Моему дорогому отцу, который отдал семье всего себя, но, к сожалению, столь мало получил взамен.

Михаилу Денисову, за неоценимую и незаменимую помощь в проработке мира, религии, деталей быта и других вопросов.

Всеволоду Мартыненко, за приют в тяжкую пору.

Павлу Романову за серию ролевых игр, чьи сюжеты вошли в книгу практически неизменными.

Александру Гребневу, за теорию и практику драматической истории, а также обстоятельные отчеты по ролевым играм Павла Романова.

skomoroh_roker и texconten, за фехтмейстерство.

Александру Поволоцкому, за медицинские экскурсы.

Наталье Жалниной за консультации по быту XV века.

Михаилу Рагимову, за вычитку и советы по оружию.