Текст книги "Ойкумена (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Дважды ватагу пытались скрадывать тагуары, надеясь, что удастся отловить неосторожного. Первый хищник сам отстал, растворившись в траве. Второго пугнул стрелой Зильбер.

Ночевали, как и прежде, без происшествий. Луна выдалась особо светлой, так что алхимик до утра выложил под ее свет магический кристалл, напитывая волшебный хрусталь энергией «солнца мертвых». Сантели, нервный и злой, малость успокоился, но лишь самую малость. Он все время ожидал какой-нибудь неприятности, яростно грыз бороду, не снимал руку с топора. И даже спал в кожаном доспехе.

Ближе к середине второго дня бригада счастливо избежала очень больших неприятностей. Впереди идущие вовремя заметили маленькие черные точки, что кружили над травой, словно черные осы. Кай своим острым зрением издалека опознал равнинных шершней, и бригада сразу двинулась в обход солидным крюком. Говорили шепотом, идти старались плавно, без резких движений. Крюк стоил компании нескольких часов потерянного времени, однако никто не сказал бы, что потеря напрасна.

После того как бригада вернулась на прежний маршрут, Шарлей негромко спросил у Лены, что все это значило, девушка так же негромко объяснила.

Равнинные шершни, они же «осы пустошей» были одним из самых кошмарных порождений магической трансмутации животного мира. Подобная тварь достигала в длину размеров указательного пальца и более. В отличие от, например, Серых Теней шершни были, в общем, не агрессивны и даже не являлись хищниками (впрочем, охотно объедали падаль). Проблема заключалась в том, что жили они колониями в подземных гнездах, которые внешне были почти незаметны. А того, кто по неосторожности и невнимательности подходил слишком близко к убежищу, осы-переростки атаковали без предупреждения, всем семейством. Лошадь погибала от десятка укусов, человеку хватало пяти или даже меньше.

Также неудачной идеей было убийство одинокого шершня, пусть даже случайное. В этом случае все осиные колонии, зачастую на расстоянии десятка переходов, начинали атаковать без разбора все, что двигалось по степи. Местные считали это колдовским зовом, Лена полагала, что все дело в феромонах. Так или иначе, единственным спасением было успеть раскидать вокруг сушеный борщевик и замереть в неподвижности до заката, молясь Пантократору, пока шершни не вернутся в колонию ночевать.

Некоторые «смоляные» при помощи разных магических ухищрений добывали крылатую гадость, и этот товар был крайне ценным. Яд черных ос долго хранился, и ювелиры с готовностью покупали его для гравировки по металлу. Однако, несмотря на все ухищрения, промысел был настолько опасным, что занималась им от силы человек двадцать на всех Пустошах.

Обдумав услышанное, бретер заметил, что воистину, чудеса этой земли намного чудесатее всех небылиц, что о ней рассказывают за горами, в Королевствах. Елена согласилась.

Странствие продолжалось.

По мере продвижения Лена заметила некоторую странность. Пустошь за пределами обжитых территорий была заброшена и пустынна, лишь изредка попадались остатки домов и каменных построек, что разрушались своим ходом век за веком. Однако тут и там – не сказать, чтобы часто, но и не совсем редко – попадались каменные пирамидки. Возведенные без всякого плана и стандарта, одни были высотой едва ли не по пояс, другие символические, буквально из десятка первых попавшихся камней. Лена спросила Шену, что они означают. Копейщица долго молчала, так, что Лена уже перестала ждать ответа. Однако, в конце концов, хмуро поведала:

– Кенотафы.

– Что?

– Памятные могилы без тел, – еще более хмуро сказала Шена. – Когда сжечь или похоронить нечего. Или «смоляной» не успел выбраться и попал под изменение. В память о нем товарищи складывают камни.

– Значит... – Лена осеклась, представив, сколько же людей приходило сюда, в пустынные земли, за минувшие столетия, в поисках лучшей доли. И сколько сгинуло безвестно, не оставив после себя никакой памяти. Лишь горстки камней в серой степи под неярким солнцем и мертвенной луной...

– Да, – вымолвила Шена, и в голосе ее чувствовался ... страх не страх, но явная горечь. – Каждый кенотаф, это человек, что пришел сюда и здесь навсегда остался...

Тон копейщицы напрочь отбил у Лены всякую охоту к расспросам, тем более, что и выспрашивать дальше повода не нашлось.

К вечеру третьего дня окружающий пейзаж начал меняться, становясь ощутимо «болотным». Больше травы, больше зелени неприятного грязно-зелено-коричневого цвета. Появились лужи, похоже, многолетние, судя по растительности вокруг оных. Иногда под ногами чавкало влажной землей.

Ближе к закату, когда полагалось остановиться и разбить лагерь, Сантели продолжил гнать команду вперед. До тех пор, когда в последних лучах солнца не зачернел столбик дыма. Явный признак жизни в виде очага.

– Пришли, – отметил бригадир. – Считай, четверть дела сделано.

Пять домов притулились на опушке маленького леса, вернее леска, окаймлявшего южную границу болота. Типичные для этих мест постройки назывались «колыбами» и были самыми несложными в постройке, даже проще каркасных домов. В землю вкапывалась деревянная рама – будущая дверь – а затем по окружности ставились жерди и просто ошкуренные стволики, соединяясь в одной точке наверху, где специально оставляли щели. Получался этакий вигвам, только деревянный. У основания конструкция обкладывалась камнями и землей, щели промазывались глиной, смешанной с навозом и сечкой. Оставалось повесить на ременные петли дверь и обустроить в центре колыбы открытый очаг с железной треногой и цепью для котла.

Домик получался непрочный, зато быстровозводимый, нетребовательный к материалам и умеренно теплый. Более сложная версия собиралась уже на каркасе из вертикальных жердей и набираемых горизонтально досок с настоящими гвоздями. В таких обычно не жили – получалось слишком много бесполезного внутреннего пространства – а использовали вроде общего клуба.

Селение, куда Сантели привел бригаду, включало десяток обычных колыб и одну большую, где в теплое время собирались всем кланом для хозяйственных забот.

На взгляд Елены семейство насчитывало человек двадцать или около того, всевозможных возрастов. Все без исключения слушались патриарха, при одном взгляде на которого у девушки на ум сразу пришли слова «большак» и «кряжистый». Лена не помнила, что такое «большак» и как в точности толкуется прилагательное «кряжистый», но патриарху они подходили как влитые.

Сантели и большак явно были знакомы, они обходились минимумом слов. Детишки споро загнали лошадку и телегу под навес, который исполнял роль полуоткрытой конюшни. Без приказа начали чистить и кормить лошадь, попутно досыпая ей корм и таская прогретую за день воду из бочки.

Бригаде выделили две колыбы на отшибе, ближе всего к болоту. В обложенных камнями очагах уже теплился огонь, похоже здесь Сантели и его спутников ждали. Лена отметила, что вместо вездесущего сланца приболотные жители использовали торф или что-то на него похожее. Ну да, логично... Интересно, с чего жили местные. Для промысла пиявок не хватало снасти. Для сельхоза здесь было слишком сыро. Перетаскивая в домик свой походный мешок Лена решила, что скорее всего болотники работают транзитной станцией для «смоляных», с того и живут.

Еще лекарша отметила обилие свастик. Кажется, их выжигали и царапали на любой сколь-нибудь ровной поверхности. Свастики были правильными, то есть посолнечными, со скругленными лучами. Иногда восьмиконечные, с концами разной длины. Во Вратах девушка ничего подобного не замечала, наверное, то был какой-то местный культ, может быть даже языческий.

Это навело на мысль, что помимо прочего Лена не видела на Пустошах ничего, что можно было принять за религиозную символику. Не то, чтобы девушка спешила заглянуть всем за воротник, но все же... Различные обереги, талисманы, хитрым образом надрубленные монеты – сколько угодно, а вот чего-то единообразного, культового – не видела. Интересно, с чем это связано.

Луна уже выкатилась из-за горизонта, мешая собственный свет с угасающим солнцем. Это совершенно не походило на мертвенную, торжественную контрастность первого утра. Все казалось очень мягким, сглаженным, акварельным.

Еды болотники не предложили, но поделились водой. Они вообще старались как можно меньше общаться с пришельцами, при попытке заговорить сразу опускали глаза и отходили. Когда солнце мигнуло алым краешком и погасло, дети пошли по невидимому периметру поселения, зажигая каменные чаши. В них тлела какая-то необычная трава, Лена такой не встречала. Похоже было на мяту, но с ощутимой ноткой сенны. Не сказать, что совсем неприятно, однако дышать этим не хотелось. Лена подумала, что, наверное, так оберегаются от каких-нибудь болотных гостей. Скупая обмолвка Бизо подтвердила догадку – болотники отгоняли неких «студневиков», которых определенно боялись. Возможно, стоило бояться и бригаде, но Сантели был спокоен, алхимик тоже, поэтому девушка решила, что ей и подавно не стоит нервничать.

Никто не засиживался, на покой отправились рано, дозор не выставляли, что Лену опять же удивило. Надо полагать, болотные были испытанными и доверенными партнерами. В хорошо прогретой колыбе, оказалось удивительно уютно. Торф горел неярко, но с хорошим жаром, а его запах перебивал неприятный аромат оберегательных трав. Дымок вытягивало в отверстия на вершине колыбы. Надевая тонкую шапочку для сна, Лена вдруг поняла, что на Пустошах ее не мучают кошмары. За минувшие дни ей вообще ничего не снилось либо сны прочно забывались. С одной стороны это было хорошо. С другой же...

Девушка в буквальном смысле сломала мозг, пытаясь понять, что значило видение с пещерой и мечами. Все прочие сны можно было списать на работу подсознания, воспринимающего магический фон пустошей. Но это ... Подсознание может работать лишь с теми образами, которые в нем уже есть. А Лена была совершенно уверена, что никогда не видела подобного меча. Значит, она увидела будущее? Или прошлое? Предупреждение? Но о чем?

Лена плотнее накрылась одеялом. Глянула на алые искорки, что танцевали над костерком в потоке восходящего теплого воздуха.

Прошлое – оно минуло. А будущее не наступило. Нет смысла мучиться над загадками, которые пока невозможно разгадать. Может, придет их время, а может, нет.

Надо спать. Завтра будет непростой день. Тяжелый и по-настоящему опасный.

Сантели немного постоял у конюшни, присмотрел за тем, как сгружают высокие кувшины с веревочной оплеткой – результат перегонных экспериментов Бизо и Матрисы. Ни один не протек, что радовало. Вот поутру будет радости у бойцов, когда придет время обмазываться содержимым... особенно у брезгливой и малость изнеженной Хель.

Напоследок переговорил с отцом семейства насчет «вечных ламп».

Понятным и все же по-своему забавным был факт, что жители открытых Пустошей формально располагались ближе к Профиту, но предпочитали закупаться им у «городских». Лучше всего шли магические лампы, похожие на лунные кристаллы, но с другим принципом действия. Кристалл требовалось напаивать лунным светом, который стекляшка затем отдавала. А лампа светила нескольким поколениям без всяких ухищрений. Единственное – следовало держать ее не ближе вытянутой руки. В противном случае на теле возникали незаживающие язвы, а глаза мутнели катарактой.

У поселения лампы не было – ее забрал при дележке имущества старший сын, вышедший из клана со своей семьей, чтобы организовать собственное поселение. Имел право и взял, поступившись прочими ценностями. Теперь патриарх намеревался купить новую. Сантели пообещал, и вожди немного поторговались, скорее для затравки.

Оставшись в одиночестве, бригадир немного посидел на пеньке, что был вкопан вместо табурета. С болот несло сыростью и запахом мокрых лягушек. Спать не хотелось, потому что бригадиру было страшно. Сантели крякнул и, поднявшись, побрел к своей колыбе, гадая, успокоят ли его полфляжки крепленого вина настолько, чтобы удалось заснуть.

Глава 18
Проклятый старый дом

Всякое хорошее дело начинается затемно. Как говаривали на Пустошах – первый луч солнца убивает работу. Если до его появления ничего хорошего не сделал (или хотя бы не начал), значит, и после не осилишь. В жаргоне бригад существовало даже специальное слово для определения никчемного, пустого человека, который вроде и делает что-то, а все равно толку не будет. Дословно этот оборот переводился как «полуденный лентяй». Все это и еще сверх того Лена вспомнила, пока команда собиралась в болотный рейд. Девушка думала, что будет страшно. На самом деле подготовка началась с отвращения, причем двойного.

Сначала Бизо кратко описал для непосвященных (то есть Елены, «братьев-солдатьев» и Шарлея), кто такие «студневики» и почему на болотах столь опасно. Итак, по словам алхимика, в топях жили мелкие и препакостные создания, похожие на желейных рыбок, слепые и поодиночке совершенно безвредные. Всем они были бы хороши кроме одного – твари были коллективным хищником. Черные осы объединялись лишь, когда кто-нибудь тревожил их гнездо или убивал сородича. Студневики нападали на все, что оказывалось крупнее поросенка. Полупрозрачные желейные комки быстро собирались в один организм, словно шарики ртути, сливающиеся в большую каплю, и обрушивались на жертву всей массой. Бизо упомянул, что тварь в полной «сборке» могла достигать веса десяти «сухих бочек», то есть больше тонны. Самое отвратительное заключалось в том, что, насколько поняла девушка ХХ века, студень был насыщен кислородом. Поэтому жертва, будучи поглощенной, не задыхалась и зачастую даже не теряла сознание в процессе очень медленного переваривания.

Убежать от желейного монстра было крайне трудно, а убить невозможно, потому что нельзя поразить студень, у которого нет ни органов, ни даже крови. Спасали только некоторые алхимические кислоты, а также очень редкие травы, чей дым устойчиво отпугивал врага. Еще можно было ходить особым образом, избегая ритма и пользуясь плетеными лыжами-болотоходами, обходя опасные места, но этим хитростям следовало учиться годами.

Матриса и Сантели нашли способ лучше и проще. Они подошли к вопросу с позиции рационального познания и начали пробовать все подряд, надеясь найти средство, которое надежно отпугнет студневиков и притом будет несколько дешевле трав, которые надо собирать два раза в год при убывающей луне, попутно совершая массу нелепых действий. Искали и нашли. Точнее нашел Сантели, который обратил внимание, что студневики переваривают и поглощают в человеке почти все, но только «почти». А Матриса поставила производство на поток. Великолепное, очень действенное вещество, которое надежнейшим образом отпугивало прозрачную смерть, нужно лишь как следует им обмазаться и обновлять по мере испарения.

Елену без того мутило от красочного описания алхимиком процесса переваривания жертвы и мысли о том, что она подписалась на поход прямо в пасть желейной страхолюдины. Тут Сантели с видом ехидного Микки-Мауса сорвал кинжалом восковую печать и открыл первый кувшин с волшебным средством.

Кай и глазом не повел, похоже, улучшение носа коснулось только внешнего вида, не прибавив обоняния. Шена сказала много слов, которые Лена прежде не слышала и даже корни понять не смогла. Бизо с нескрываемым злорадством взирал на коллег. Зильбер и Айнар переглянулись, тяжко вздохнули и сообщили, что уговор уговором, и оплаты сверх оговоренного они требовать не будут. Однако если бригадир по завершению похода не сделает им подарок просто так, от чистого сердца, в компенсацию этого ... они бригадира совсем не поймут и затаят в сердцах недобрые мысли.

Бригадир обнадежил сообщением, что по крайней мере не придется тужить об одежде. Все необратимо испорченное кошмарным запахом будет возмещено за счет нанимателя. Так что время не ждет, пора обмазываться, господа путешественники.

* * *

Что такое поход за Профитом?

До начала похода Лена точно знала, что это опасность. Еще – боль, увечья, вероятно смерть. При очень большой удаче – деньги, кутеж, удовольствие. Женщины, мужчины (для ценителей или бойцов вроде Шены). Вино, наркотический эликсир, простое обжорство, наконец. Девушка оценивала то, что видела непосредственно – раненых на столе Матрисы, покойников на телегах, прогуливающих выручку «смоляных».

За минувшие дни она открыла для себя новый аспект бригадной работы – тщательное планирование, закупки разнообразного инвентаря, желание избежать всевозможных проблем, устранив саму возможность их появления. Сейчас же оказалось, что поход за Профитом – это все перечисленное плюс каторжная работа. Немыслимый, изнурительный ад монотонного движения, когда тебе уже плевать на любую опасность. Хочется просто лечь и сдохнуть, потому что даже смерть кажется проще, чем еще несколько шагов такой дороги. И еще немного. И еще. Когда позади лишь туман и пыхтящий Бизо, над головой тусклый солнечный диск, который тонет в облаках, а впереди щит Айнара, повешенный на ремне за спиной дезертира.

Лена прежде никогда не видела болот, лишь представляла их по фильмам. Это больше всего напоминало «Бесконечную историю» пополам с «Дорогой ярости». Сплошное море грязи, чередующейся с полосами более-менее чистой воды, а сверху все прикрыто коричнево-зеленым ковром из спутанной растительности. Трава обычная, трава длинная и короткая, трава с гладкими стеблями, с колючими стеблями, с побегами, похожими на кинжалы или того хуже – «егозу». Тростник, достающий до пояса, растущий плотными рощицами и скрывающий мириады мух. Лианы, скручивающиеся под ногами коварными петлями, переходящими в плотные клубки, похожие на вязанки крысиных хвостов. Там жили пауки с ладонь величиной, их яд не смертелен, но оставлял после себя скрюченные суставы и хроническую боль на долгие годы. Иногда в стороне скользила серо-зеленая полоса – значит, спугнули змею. Пару раз встречали небольших пиявок, одну Зильбер выудил из собственного сапога, тварь успела впиться в кожу и впрыснуть антикоагулянт, так что теперь «брат-солдат» хлюпал сапогом, полным собственной крови.

Бригада шла, вытянувшись в цепочку и связавшись двумя веревками. Сантели первый, Шарлей замыкал. Через неравные промежутки времени, повинуясь каким-то своим соображениям, Зильбер доставал из мешка тонкие вешки, привезенные с собой, в телеге, и помечал путь. Каждую третью или четвертую заговаривал Бизо, оставляя метку, чтобы потом найти в тумане.

– Привал, – тихо скомандовал Сантели, откладывая шест.

Айнар оглянулся, проверяя, услышали ли позади идущие. В болотных испарениях желтые стекла его очков казались непрозрачными, словно глаза подводного чудища.

Лена хотела было скинуть понягу, но вовремя остановилась, вспомнив, что к раме примотан «вьетнамский сундучок», который шмякать не нужно. Именно ящик с медикаментами причинял медичке основную долю страданий. Елена, поглощенная сборами и экспресс-освоением дорожной премудрости, совершенно не подумала о том, как будет нести одновременно и понягу, и ящик. Никто, разумеется, за нее об этом думать тоже не стал, поскольку человеку виднее, как обвешивать себя снарягой. В итоге сундучок пришлось нести через плечо на ремне, а затем, на втором привале, примотать к поняге, поверх остального. Ящик перестал болтаться под руками и колотить в бок, зато окончательно сместил центр тяжести далеко за спину, отчего приходилось склоняться вперед, нагружая поясницу. Спину уже сводило болью и мелкими судорогами, несмотря на пояс корсета. Дальше наверняка будет хуже.

Девушка глотнула воды из фляги. Пряча сосуд в оплетку на поясе, провела рукой по бедру и почувствовала, что текстура кожи изменилась. Опустила взгляд и поняла, что за несколько часов хождения по колючим зарослям зловредная флора буквально стесала верхний слой кожи на штанах. Словно крупным наждаком прошлась, не упустив ни единой складки.

Бизо тем временем проверял направление при помощи чашки с водой и стальной иголки, но при этом шепча что-то поверх и бросая в чашу крупинки соли. Вид алхимика вселял в Лену зависть и чувство неполноценности. Колдун был явно старше нее (и намного), упитан, коротконог и вообще не поражал кондициями. При этом по болоту он продвигался довольно ходко, не отставая от бригадира и самостоятельно кантуя свой дорожный мешок, а также сундучок с алхимическими ингредиентами.

Лена откинулась на кочку, вытянув тяжелые, будто освинцованные ноги. Башмаки давно промокли до последней нитки и ворсинки, как и обмотки. Оставались еще носки, но их девушка решила надеть при следующем привале. Айнар вообще разулся, повесив связанные сапоги на шею и желтея мозолистыми пятками, жесткими даже на вид, словно козлиные копыта. Зильбер проверил пораженную пиявкой ногу, убедился, что кровь по-прежнему стекает крошечными капельками, и шепотом выругался. Он бы тоже с удовольствием пошел босиком, однако Сантели категорически запретил. Кровь в воде – последнее, что требовалось сейчас бригаде.

На болоте никогда не устанавливалась тишина. Все время что-то хлюпало, чавкало, квакало. Шуршали земноводные гады, плескалась вода под ковром густо переплетенных трав, отражая какую-то непонятную подводную жизнь. Время от времени со стороны, довольно далеко отсюда, ветер приносил жутковатый звук, похожий на тоскливый, заунывный стон. Наверное, так воют баньши, предрекая чью-то гибель. Но «смоляные» на стон внимания не обращали, Шарлей тоже, видимо рассудив, что все идет своим чередом, как должно.

Шумовой фон резко отличался от всего, к чему привыкли уши Лены, отчего тревожность лишь добавлялась. Все время казалось, что кто-то шуршит, подкрадываясь. Дымка глушила звуки, выворачивая их наизнанку и возвращая обратно, так что шаги и прочий шум, производимый бригадой, будто кружился вокруг, обрастая искажениями. Казалось, что поодаль марширует целая баталия, гремя доспехами. Или разгоняется для копейного удара колонна тяжелой кавалерии. Измученный слух даже ловил отдельные слова и команды на полузабытом языке. И поневоле вслушиваясь, Лена уже начинала сомневаться – а действительно ли это лишь причуды акустики?

Говаривали, что некогда на месте болот располагалась удобная равнина, где происходили все главные сражения за Пустоши, которые тогда еще были райским уголком. Как на Каванакадзиме, где Такеда и Уэсуги раз за разом назначали свои междусобойчики. Возможно, проклятое болото захватило души убитых и не отпускает их много столетий? Вновь и вновь призраки сходятся в бесконечных сражениях, переживая последние минуты жизни...

Но больше всего, конечно, пугало осознание того, что в любой момент зеленый ковер может вспухнуть и разойтись клочками, выпуская наружу студенистую опухоль, ведомую лишь инстинктом пожирания всего на свете.

Тьфу, гадость то какая... Лена без команды полезла в сумку за бутылкой с отпугивающей жидкостью. Запас в кувшинах разошелся по специальным бутылочкам, пять сосудов на одну персону. Этого должно было хватить с запасом, потому что бутылки были солидными, а запах стойким. Открутив пробку, Лена поморщилась и отвернулась – хотя она уже отчасти привыкла, запах концентрированной мочевины, смешанной с хлоркой, шибал в нос как хороший боксер. Прикрыв лицо рукой, девушка старательно обрызгала себя, стараясь не потратить слишком много и в то же время оросить максимальную площадь. Желудок рвался наружу, кисло застряв где-то у самой глотки комком извивающихся мышц.

– Потопали, – сказал бригадир, взваливая на спину понягу. Плотно скатанные одеяло и два рогожных свертка промокли насквозь. Борода командира обвисла печальными сосульками, в которых застряло несколько травинок. Одну косичку Сантели заложил за ухо, вторая прилипла к потному лбу, как у школьницы под дождем. В сочетании со звероватым видом бригадира, смотрелось это сюрреалистичным каваем.

Лена протерла мокрое лицо мокрым же рукавом и только сейчас поняла, что вода солоноватая. Видно правду говорили – болота не питаются от главной реки, что после Катаклизма ушла под землю, оставив цепь озер на поверхности, а напрямую сообщаются с морем, так что глубокие родники смешивают свои воды с океанской солью.

Господи, когда это кончится ... и кончится ли вообще?

При попытке встать, поясницу пробило острейшей болью, словно меж позвонков с размаху всадили стамеску. Стало страшновато – вспомнился Дед, который в последние годы мучился радикулитом и перепробовал все, от шерстяного пояса до иппликатора кузнецова. Лена стиснула зубы и решила, что пусть позвоночник выдержит этот день. Только лишь этот день. А дальше она точно будет умнее...

«Смоляные» прошли мимо трупа тагуара, попавшего сюда неведомо как и неведомо зачем. Свирепый засадный хищник, способный один на один убить даже вооруженного человека, нашел противника страшнее себя. От зверя остались совершенно нетронутые голова и задние лапы. И позвоночник между ними, обглоданный до голых костей с хрящевыми прожилками. Судя по тому, что мелкие падальщики еще не облепили останки, тагуара съели совсем недавно.

Солнце карабкалось по небу, словно желтый клоп. День выдался теплым, так что болотная жижа парила, как в бане. На расстоянии метров пятнадцать-двадцать уже ничего нельзя было разглядеть, туман стоял клочковатой стеной, за которой скользили призрачные фигуры. Словно кто-то протягивал к бредущим людям белесые пальцы, которые расплывались дымкой под взглядом. Но стоило отвернуться – и вновь туман выбрасывал бесплотные щупальца, извивающиеся меж кочек.

Шена провалилась в скрытую топь, ушла сразу по грудь в скрытый под ложной кочкой водяной колодец. Первая страховочная веревка, новенькая, лично проверенная Сантели на каждой пяди, порвалась моментально. Волокна разошлись, будто сгнившая тряпка. Спас женщину альшпис, который она успела развернуть как спасательный шест, и вторая веревка, которую сплел в дороге Бизо из травы. Общими усилиями копейщицу выдернули обратно и сразу щедро полили вонючей эссенцией взамен той, что смыло вынужденной ванной.

Первая бутылка с упаренной мочой закончилась. Пришлось открывать вторую. Лена решила, что сейчас добредет вон до того деревца, там ляжет и больше никуда не пойдет, пусть ее тащат, пусть бьют, пусть лишат оплаты и до конца жизни придется горбатиться на Матрису, неважно. Дальше она не пойдет. Но когда заветная точка оказалась рядом, выяснилось, что в измотанных мышцах есть еще чуть-чуть сил, осталось на самом донышке, словно капли вина, пропущенные пьяницей во фляге из высушенной тыквы.

Ладно, проехали. Но вон у той кочки – все.

Все.

– Пришли, – без ажиотажа и эмоций сообщил бригадир.

Дом на болотах не был легендарным как, скажем, Хрустальная пещера, Источник, Прибрежный лабиринт, Костяная яма, Золотой сад и прочие интересные места, чьи названия всегда на слуху во Вратах. Однако о нем знали и некоторые даже пытались обнести. Не удавалось никому. «Смоляные» либо возвращались с пустыми руками, либо исчезали в полном составе. Исчезали те, кто решался переночевать в стенах, которые уже больше четырех столетий никак не могли уйти в бездонную топь. И вот Сантели решил рискнуть, добыв Профит в месте, где прежде обретали лишь смерть. Или что похуже. На безумца бригадир был не похож, значит, ему было ведомо нечто особенное, обещавшее хотя бы тень шанса на удачу. Именно это бригаде и предстояло выяснить в ближайшие часы, потому что день клонился к закату.

– Все раздеваемся, – уставший Сантели раздавал команды, будто лаял. И первый начал расстегивать ремни кожаной кирасы, хлюпающей болотной тиной и пузырьками чьей-то икры. Никто не переспрашивал, каждому было ясно, что после такого перехода первым делом надо провериться на затаившихся паразитов и прочую дрянь.

Лена думала, что испытает какое-то смущение, может, услышит скабрезности, однако все вымотались до такой степени, что обнаженные тела не вызывали никаких эмоций. Люди как люди, первичные половые признаки и все остальное, положенное богом. Или Пантократором. Разве что Шарлей немного удивил. Немолодой уже дядька, которому Лена смело дала бы крепко за сорок, был худ и жилист, как двадцатилетний. Пресс бретера можно было сканировать и брать за эталон при фотошопе животов голливудских звезд. Судя по шрамам, мэтра много и жестко рубили. И очень профессионально штопали, включая мастерское сшивание перерезанных сухожилий. За исключением последней раны, самой свежей на вид. После нее остался широкий розоватый рубец наискосок через всю грудь, с характерными стежками. Лена уже видела такое – они значили, что раненый шил себя сам, неверной рукой.

Из второго сапога Зильбера извлекли другую пиявку, на этот раз болотный гад не успел пробраться под штанину, так что лучник с огромным удовольствием растоптал гада в кашицу и полез в кожаный тул, перетягивать намокшую тетиву. Бригада собрала друг с друга с десяток клещей, Лена со всем тщанием обработала каждый укус, поскольку некоторые симптомы местных лихорадок напоминали энцефалит. В понягу к Шене забрался одинокий студневик – Лена ожидала увидеть что-то медузообразное, но болотный ужас напоминал симпатичного желтопузика с двумя коротенькими лапками, сделанного из полупрозрачного стекла с тонкими черными прожилками. Тварь затоптали уже совместными усилиями и щедро полили сверху остатками мочевой эссенции. У каждого путника оставалось еще по бутылке на обследование дома и две – на обратную дорогу.

Вечер подкрадывался быстро и незаметно – словно тагуар к добыче. Или то, что в свою очередь скрало несчастную скотину, обглодав, словно палочку от мороженого. Мысль о том, что в доме придется ночевать, была настолько очевидной, что ее даже никто не проговорил вслух. Разве что во взглядах, которые падали на Сантели, читался коллективный немой вопрос – какой хитрый фокус придумал бригадир на этот раз?

– Поклажу кладем здесь, – отрывисто приказал Сантели. – Внутрь идем налегке. Потом затащим.

Лена повесила медицинский ящик на ремне через плечо. Сзади и слева Шена глухо звенела сталью, натягивая перчатки, обшитые плоскими кольцами. Рядом с копейщицей было ... спокойнее. С Шеной за спиной Лена чувствовала себя словно в теплом коконе невидимой защиты.

Пока бригада осматривала друг друга и переводила дух, Лена не воспринимала дом как что-то самостоятельное. То был просто некий объект, до которого они, наконец, дошли. Теперь настала пора взглянуть на дом поближе и внимательнее.

Первый же пристальный взгляд сразу вызвал на ум слово «колониальный». Почему – непонятно, дом не имел того, что обычно ассоциируется с пресловутым «колониальным стилем». Ни белых стен, ни колонн, ни открытой планировки, дающей волю освежающему ветерку. Некогда дом был трехэтажным и, судя по видимым чертам, строился вокруг четырех угловых башен с балкончиками. Скорее всего, внутри даже имелся атриум. Сейчас первый этаж почти полностью ушел в сырую землю, так что дом казался о двух этажах.