Текст книги "Смертельное шоу"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Он же того... на голову выше меня. У него ж кулаки – что гири.

– Ги-ири... Я ж сказал, побьешь – и все. Лось только сымитирует драку.

– А может, лучше, чтоб он меня завалил?

– Это еще зачем?

– А тогда меня девки жалеть будут. У нас народ такой – жалесный.

– Не-ет, тогда скандала не получится. Журналисты уже в зале. Все проплачено. Въехал?

– Ла-адно, – нехотя протянул Санька.

Пальцы оживали так медленно, будто он отлежал руку многочасовым сном.

– Больше скандалов не будет?

– Не дрыгайся, – исподлобья кинул Аркадий. – Если я скажу, что для промоушн надо на мавзолей голым залезть, полезешь как миленький! А не хочешь – вали в свою "дыру"!

Желваки на Санькиных скулах отвердели до кирпичей. Зубы заныли, но расцепляться не стали.

– Запомни: шоу-бизнес – это большая драка, – назидательно сказал Аркадий и вскинул подбородок. – Драка каждый день. Проиграл бой сегодня -обязательно выиграй завтра. Не выиграешь и завтра – все, хана, иди газеты под метро продавай...

– А если голос хороший?

– Таких не бывает, – не опуская подбородка, отрезал Аркадий. – Наша эстрада – это художественная самодеятельность. Местами хорошая. Но все равно самодеятельность. И на Западе – тоже. Голосом не прославишься. Нужны скандалы. Много скандалов. Думаешь, Мадонна стала бы супер-звездой, если бы не изображала половой акт на сцене, а? У нее же ни голоса, ни слуха отродясь не было! Или Джексон кому-то нужен был, если б не тот мальчик, которого он в одно место трахнул, а?..

– Арка-адий, пора! – прокричал с порога кинотеатра черненький человечек.

– Что пора? – обернулся он к нему.

– Русская народная уже пошла! – объяснил Децибел. – Рэпу сказали приготовиться...

– А-а, ну да, – согласился Аркадий. – Пора идти.

– А девок можно в натуре целовать? – зло спросил Санька.

– Как вы мне надоели! Если б не эта вшивая раскрутка, я б уже у Гриши дома был...

Только теперь Санька увидел, что в ухе Аркадия желтыми колечками висели уже две серьги. Когда директор повесил вторую, он не заметил, и оттого, что не заметил, стало противно на душе, будто его все и всюду обманывают, а он ничего не может сделать.

Глава двадцать шестая

ОХОТА НА ЛОСЯ

Кнопки на микрофоне не было. От него тянулся скользкий черный шнур, и Саньке сначала почудилось, что еще до драки кто-нибудь рванет за шнур, микрофон кирпичом улетит в зал, и уже не нужно будет бить Лося. Чтобы рывок получился не таким резким, он подтянул в руку пару метров шнура и самому себе показался ковбоем с лассо в кулаке.

Головы зрителей торчали неподвижно и хмуро. Их нужно было по очереди заарканить. Ни русская народная, ни рэп их нимало не тронули. Головы выглядели деревянными. Ближе к середине зала их частокол редел, а дальше на стульях сидела пустота.

По кинофильмам Санька привык к тому, что на концертах всегда аншлаг, и от вида полупустого зала ему стало тоскливо. Так тоскливо, будто все, чем он занимался, было напрасно.

– Группа "Мышьяк"! – крикнул с дальнего конца сцены крепыш-конферансье. – Исполняется хит месяца песня "Воробышек"! Десятое место в рейтинге недели по России!

Оскалив в улыбке крепкие голливудские зубы, конферансье нырнул за черную штору занавеса, и оттуда сверху на Саньку свалилась мелодия. В клавишный перебор одновременно вонзились соло– и бас-гитары, замолотил сердечным приступом большой барабан, и он, вскинув микрофон и чуть не промазав мимо первой ноты, ложащейся на текст, скорее заорал, чем запел:

– Во-орробышек! Во-орробышек! На-ахохлилась опять!

Сидящий снизу, у сцены, оператор нервно вскинул подбородок, и желтое блюдце лысины, которое до этого было хорошо видно, исчезло. Быстрым движением он бросил руку к пульту и сдвинул несколько тумблеров от себя. Потом повернул к сцене левое ухо, что-то поймал его хрящевой раковиной и вернул один тумблер в исходное.

Успокоившись, Санька уменьшил тон голоса и полегче, уже вибрируя голосом, продолжил:

– Мне-е поцелуев-зернышек те-ебе хотелось дать...

Лицо оператора стало кислым. Он будто бы целиком разжевал лимон и никак не мог его проглотить. Тумблеры под его тонкими пальчиками опять начали метаться по пульту.

А зал молчал, точно на похоронах. И глаза у сидящих на первом ряду были грустными-грустными. Такие глаза бывают или у беременных на последнем месяце или у больных перед операцией. Жалость сдавила Санькино сердце, и ему вдруг до боли в висках захотелось расшевелить эти мраморные лица.

Отбарабанив второй куплет, он подтянул к себе еще пару метров шнура и спрыгнул со сцены.

– Ты куда? – в спину ему прохрипел Роберт. А Санька бросился к сидящей в первом ряду веснушчатой девчонке, за руку легко вырвал ее из кресла, подхватил за талию и, глядя прямо в ее серые перепуганные глаза, заорал в черный шар микрофона:

– Во-орробышек! Во-орробышек! Не на-адо уходить! У ка-аждой ведь из золушек принц должен в жизни быть!

– Ешчо ра-ано, – еле прошептала она.

– Что рано? – прикрыв ладонью микрофон, спросил он, пока шел проигрыш.

– Рано вас целовать. Мы попозже, на последнем куплете...

Санька посмотрел на утыканный веснушками нос девчонки и почему-то увидел смуглое лицо Аркадия. Мигнул – опять смешной нос, мигнул – лицо Аркадия. Избавиться от его черных выпученных глаз можно было, только отвернувшись от девчонки. Но вместо этого Санька притянул ее еще плотнее и поцеловал прямо в щеку. Губы тут же стали бесчувственными. Быстрым движением стерев с них пудру, похожую по вкусу на известку, Санька впился в узенькие, густо крытые помадой губки девчонки, и она сразу стала невесомой. Под ладонью была уже не окаменевшая спина, а вяло провисший ватник.

– А-а!!! – перекрыв музыку, навалился на Саньку писк, крик, визг.

Он оборвал поцелуй и посмотрел вправо, но ничего не увидел. Перед глазами близко-близко, до рези в зрачках, металось что-то пестрое, яркое, быстрое. Чьи-то худые, деревянные руки охватили его шею, пальцы впились в плечи, в рубашку на спине, кто-то умудрился даже обнять его левую ногу.

– Раз-з-здись! – под какофонию сбившихся инструментов шарахнул по куче малой чей-то рык, и с Санькиного тела по очереди стали исчезать чужие пальцы.

Пестрое, яркое и быстрое отлетело в сторону последним. Отлетело, как ветка, которую он на бегу будто бы сбил своим лицом. Метрах в двух от Саньки стоял Лось и держал за шиворот худощавую девицу в удивительно ярком платье. Девица была выше Лося на полголовы. Иначе как баскетболистку Санька не мог ее представить. Она и движения делала руками, словно пыталась забросить мяч в корзину, но у нее это никак не получалось. Наконец Лось поймал ее руки-плети в воздухе, завернул по-жандармски ей за спину и согнул девицу перед собой в три погибели.

– У-уй, мамо-очки, бо-ольно! – выла она в грязный пол и норовила лягнуть Лося.

А тот, плотно прижав к себе худые ягодицы девчонки, вдруг ощутил себя так хорошо, так блаженно, что даже расширил лицо легкой улыбкой.

– Брось ее! – в запале крикнул Санька.

Инструктажа Аркадия он уже не помнил. Его взбесило наслаждение, расплывшееся на дубовом лице Лося. Он возненавидел не самого Лося, а то удовольствие, которое тот получает от унижения явно слабейшего, чем он.

Санька швырнул вправо, под сцену, микрофон и со всего замаха ударил Лося в левую скулу. Музыка только-только оборвалась, и хруст костей подмял под себя все остальные звуки. Лось икнул и повернул к Саньке то же самое лицо. Удовольствие все еще жило в мускулах щек, но гнев уже начинал заливать его в твердую холодную маску.

Наверное, Санька сломал пальцы. Или отбил их. Во всяком случае, он не ощущал, что у него есть правый кулак. Он будто бы размазал его по лицу Лося, и теперь у него остался только левый кулак и ноги.

– Ты чо, гад?! – не отпуская рук девчонки, спросил Лось.

С края губы по его подбородку потянулся кровавый ручеек. Тоненький-тоненький. Как продолжение усов. Но усов у Лося не было.

На грудь Саньки ощущением удушья вернулось воспоминание их первой встречи. Тогда от Лося спас Андрей. Сейчас его рядом не было. А удушье становилось все сильнее и сильнее. Он должен был что-нибудь сделать, чтобы от него избавиться. И Санька, отставив назад правую ногу и откинув плечо, рывком ввинтился в пыльный воздух кинозала и впечатал в ту же скулу Лося шнурки своей кроссовки.

Их иксообразный рисунок красным орнаментом пролег на щеке Лося, и

телохранитель с грохотом, какой может быть только у двух

врезающихся влобовую легковушек, рухнул на пол.

Отлетевшая в сторону девица сбила Роберта, который стоял с открытым ртом, уже внизу, под сценой, и они вдвоем грохнулись на стулья.

– Ре-о-обра! Ре-о-обра! – заорал Роберт. – Сучка, ты мне ребра сломала!

– У-я... у-я... – в ответ ныла девица, выкарабкиваясь из деревянных клещей подлокотников.

Сразу несколько фотовспышек по очереди облили Саньку и лежащего у его ног Лося нестерпимо ярким белым светом. Одна ударила прямо в глаза, и он, сразу ослепнув, зажмурил их и отвернулся от зала, прикрыв лицо локтем.

– Ты что – идиот? – захрипел кто-то над ухом голосом Аркадия. – Я ж сказал, понарошку... а ты...

– Урод зековский, – добавил еще кто-то.

Локоть сам освободил глаза. Слева от Саньки стоял Децибел. Ненависть из его серых зрачков, казалось, прожигала Саньку насквозь. Как пламя газорезки – тонкую фанерку. В груди стало горячо и больно. Наверное, пламя все-таки достигло сердца.

– Ты что сказал? – еле выжал Санька.

– Урод, я ска...

Правый кулак, которого все так и не было рядом с Санькой, сам ткнулся в мягкий живот Децибела. И только после этого боль пронзила костяшки пальцев. Децибел вернул ему ощущение кулака. А сам, скорчившись и застонав, заковылял на заплетающихся ногах по проходу между первым рядом и сценой.

– Я ж говорил, его нельзя было брать в группу! – закричал выбравшийся из-под девицы Роберт. – Я говорил, Аркаша?!

– Говорил, – недовольно выжевал он маленькими губками, отер густой пот с лысины платком и сразу посмотрел на этот платок.

В его складках лежали две седые волосинки. Их и без того на голове Аркадия оставалось так мало, что он и расчесывался-то не больше раза в неделю. А тут целых две волосинки.

– Пош-шел вон отсюда! – заорал он. – Завтра утром – к Золотовскому!

Часть вторая

ТРАУРНЫЙ ВАЛЬС

Глава первая

ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ШОУ НАЧИНАЕТСЯ!

ГРУППЕ "МЫШЬЯК" – НА СЦЕНУ!

Самолеты иногда падают. Эта мысль обжигает голову под очередной провал в воздушную яму. Наверное, так всегда бывает с теми, кто редко летает.

"Тушка", вздрогнув от удара ветра всем старческим корпусом, перестала падать и под усилившийся гул турбин пошла ровнее. Пошла явно на подъем.

– Ты новенького хорошо знаешь? – отвлекая себя от настырных мыслей о падении, спросил Санька.

– Что?

Оторвав взгляд от иллюминатора, Андрей Малько непонимающе посмотрел на соседа. Пятидневная сине-черная щетина на щеках и бороде Андрея вкупе с отполированной лысиной навевали мысли о горцах и набегах, и Саньке подумалось, что и вся их авантюра с конкурсом молодых исполнителей "Голос моря" тоже напоминает набег. Ворваться-то на площадку эстрады в Приморске они ворвутся, но добычи им явно не видать. Среди конкурентов – несколько уже раскрученных, разэкраненных, разклипованных, растиражированных певцов и певиц, почти "звезд", и их группе "Мышьяк", скорее всего, остается только одно: падать, как самолет в воздушную яму, до самого дна таблицы из двадцати семи участников.

– Я про Эразма спросил, – напомнил Санька. – Ты его хорошо знаешь?

Наклонившись вперед, Андрей изучил лицо спящего у противоположного иллюминатора парня, хотя изучить можно было только нос. Под пестрой вязанной шапочкой двумя черными пятачками лежали стекла очков, прямо из их серебристой дужки вырастал нос, самый обычный среднестатистический, не поддающийся описанию нос, а его среднестатистические ноздри и верхние скулы подпирала обложка журнала "Music box" с бравым бас-гитаристом на обложке. У бас-гитариста была точно такая шапочка, как и на спящем, и от этого они казались братьями.

– Не очень, – поморщился Андрей. – Но это лучший вариант из того, что сейчас свободно... И потом у него уже есть биография. Он еще из андерграундщиков, в восьмидесятых по квартирам и подвалам рок гнал...

– Вы музыканты, ребята? – Обернулся на голос с переднего ряда парень и, когда Санька разглядел в щели между креслами его бледное узкое лицо, обрамленное длинными, почти по плечи, каштановыми, с едкой краснинкой внутри прядей, волосами, то сразу подумал, что перед ним какой-то чокнутый поэт, и что в следующую минуту он станет предлагать свой рифмованный бред их группе.

– В принципе как бы да, – первым ответил Андрей.

– Тогда, может, перекинемся в картишки?

– Во что перекинемся?

У красавчика с каштановыми волосами была непреодолимая логика. Возможно, чтобы ее понять, требовалось отпустить волосы такой же длины.

– В блэк-джек, – потусовал он воздух тоненькими пальчиками.

Ни одного кольца на них не было. Ощущение поэта испарилось напрочь. Санька неотрывно смотрел на холеные, ровно остриженные ногти красавчика, и теперь уже он казался ему пианистом.

– А вы сами не музыкант? – спросил он у этих подозрительных пальчиков.

– Нет. Я – экстрасенс, – вяло ответил незнакомец. – Гипноз. Лечение. Предсказание судьбы...

– С экстрасенсом опасно играть, – хмыкнул Андрей.

– Так не на деньги же! Так, просто время убьем.

– Ты как? – повернул Андрей свое бандитское лицо к Саньке.

Такому лицу отказывать нельзя. Сразу зарежет.

– Ну, если убить время...

– Перебирайтесь ко мне, – предложил красавчик. – Все равно два места рядом пустые.

– И у нас – одно, – не согласился Андрей.

– Тогда я к вам...

Когда его элегантный, явно не из самого дешевого бутика, костюмчик, возник в проходе салона, Санька сменил образ с музыканта на коммерсанта. У музыкантов не бывает костюмов с отливом. Растропович – не в счет. Он деньги сделал скорее на политике, чем на музыке. В экстрасенса он пока не верил. Большинство встреченных им в жизни или замеченных на экране эсктрасенсов были или невероятно толстыми черноволосыми тетками или мужиками с удивительно грубыми чертами лица. А такой, как их сосед со самолету, запросто смог бы играть в фильме любовника. И зрители бы верили в такого любовника.

Но если бы Саньке шепнули, что на незнакомце не просто костюмчик с отливом, а эксклюзив от Verri цвета глубокий кобальт за 1100 "зеленых", он бы принял его уже за банкира.

– А с чего вы решили, что мы – музыканты? – устраиваясь боком в кресле, поинтересовался Андрей.

– По подушечкам пальцев.

– Серьезно?

Поднеся к иллюминатору растопыренную пятерню, Андрей изучал в свете, отраженном комковатыми облаками, пальцы и ничего на них не находил, кроме густой сетки морщин.

– Да не у тебя, – сразу перешел на "ты" красавчик. – А вон у него, у вашего гитариста.

– У Эразма?

– Если его так зовут, то у него. Меня, кстати, Витей кличут. Неплохое имя?

– Нормальное, – ответил за обоих Санька.

– А тебя – Александром. Точно?

– Да.

– А тебя – Андреем.

– Откуда вы...

– Я же говорил, что я экстрасенс.

Карты в его пальчиках скользили беззвучно друг по дружке. Казалось, что он тусовал воздух, а не колоду.

– Достать пикового туза? – в упор глядя на Саньку, спросил он.

– Ну, достаньте...

– Оп-па!

Перед глазами у Саньки закачалась карта с одиноким черным сердечком, пробитым стрелой. Стрела, видимо, вошла слишком глубоко в сердечко, потому что на виду осталось только оперение. Тоже черное.

– Вы точно – экстрасенс! – восхищенно выдохнул Санька.

– Экстраординарное тут ни при чем, – вогнал Витя карту в колоду и, посмурнев, сразу стал еще красивее и еще породистее. – Я за вами регистрацию проходил. У стойки. Ваши билеты все видел. А на каждом из них – фамилия, имя, ну, и так далее...

– Так сразу бы и сказали, – пробурчал Андрей.

– Ну что? Поехали?

– Только на интерес, – снова за двоих сказал Санька.

– Заметано!

Он резким движением сбросил на колени Андрея и Саньки по две карты и столько же положил на ручку кресла слева от себя. Когда его рука ныряла к их коленям, она напоминала змею, бросающуюся на жертв. Но боли от укусов не было. Просто карты выглядели кусками лейкопластыря, приклеенными на раны.

– Что скажут господа понтеры? – вкрадчиво спросил Витя-красавчик.

– А что нужно говорить? – не понял Андрей.

Возможно, он не понимал, в какую именно игру они играют.

На двух Санькиных лейкопластырях, которые оторвались от брюк почему-то слишком легко, не было ни одной картинки. Ни грациозная грудастая дама, ни валет с бешеными глазами, ни король с плечами культуриста не захотели к нему идти. На левой карте от густоты черных сердец зарябило в глазах. На правой сиротливо виднелось всего одно. Именно то, которое недавно демонстрировал Саньке красавчик. Только теперь оно казалось уже не сердечком, пробитым стрелой, а сгнившей свеклой, которую все-таки вырвали из земли. На левой карте, в уголках, красовались десятки, и Санька чуть не сказал: "Еще", посчитав туз за единицу, и уже почти под движение губ вспомнил, что в блэк-джеке туз может по желанию понтера идти и за единицу, и за одиннадцать.

– Очко! – совсем не по-игорному объявил он, и Витя-красавчик в изумлении развел руками.

– Я же говорил, тебе везет!

Когда он это говорил, Санька не мог вспомнить. Но спрашивать об этом не хотелось. Вполне возможно, что где-нибудь в аэропорту он ляпнул что-нибудь похожее, а вездесущий Витя случайно услышал.

– Так что, пацаны, сгоняем теперь на деньги? – спросил он одного Саньку.

Тому в бок ткнулось что-то твердое. Но и без этого напоминания Санька помнил, что летят они на юг, что внизу, на земле, а точнее, у моря, разгар курортного сезона, и карточных шулеров больше, чем торговцев шашлыками. А торговцев шашлыками много.

– Мы договаривались на интерес, – стараясь не терять вид дурачка, ответил Санька.

– Сразу видно, что ты – солист, – не поднимая глаз от колоды, совершенно спокойно произнес Витя-красавчик.

– Заметно?

– Голос чистый. А главную заповедь солиста знаешь?

– Главную?

– Ну да...

– Петь не под "фанеру"?

– Это не заповедь. Ее никто не соблюдает. Главная – не пить холодного пива после выступления.

И показал в улыбке ровные зубы из металлокерамики. Настоящие зубы такими ровными не бывают. Матушка-природа не додумалась.

– А хотите, ребята, я вам бесплатно будущее предскажу? Ближайшее будущее. На месяц вперед примерно, – безразлично спросил он и, хоть и не прозвучал ответ, стал раскладывать пасьянс на своих коленях и подлокотниках кресел.

– Я не верю в гадания, – первым подал голос Андрей.

В нем слышались раздражение и усталость.

– Карты говорят, что вы едете за большой и красивой

ра-а-аковиной, – пропел последнее слово Витя-красавчик.

Его брюки уже не были видны под мини-портретами. Короли, дамы и

валеты пялились во все глаза на Саньку и не могли понять, зачем их

потревожили, если сегодня их изнурительная работа по добыванию денег из карманов дурачков никому не нужна.

– Чушь какая-то, – не согласился Андрей. – Раковина! Я и плавать-то не умею.

– Но сначала по вам проедутся четыре колеса, – не поднимая глаз от карт, низким колдовским голосом постанывал Витя.

– Машина, что ли? – не сдержался Санька.

– Нет, карты не показывают машину. Просто четыре колеса... А потом один из вас станет невидим, и вы будете всюду разыскивать его, хотя он будет совсем рядом.

Он утомленно закрыл глаза и стал еще красивее. Его губы медленно шевелились, будто пытались прочесть на черноте, стоящей перед веками, таинственные письмена.

– Чего это он? – испугался Андрей.

– А потом вы увидите красивые яркие кусты, – все-таки вычитал что-то в темноте Витя-красавчик. – О-о! Я вижу эти кусты!.. Они очень красивые! Вот! А теперь я вижу, как они сливаются в один огромный куст, и в нем что-то погибает... Что же это?

Пальцы Вити-красавчика впились в подлокотники. Казалось, еще немного – и он оторвет их.

– Да, я вижу... Вижу, – объявил он трагическим голосом. – Это раковина... Красивая-красивая раковина...

– Ну, ты прям сказочник! – лягнул грубым "ты" Андрей.

Краем глаза Санька видел его вытанцовывающую по ковру правую ногу. Белая кроссовка плющила воздух между подошвой и пассажирской палубой самолета, плющила с яростью, с которой раньше отбивала такт колотушкой по большому барабану, но никто не слышал этой музыки. Ее можно было только видеть.

Глаза Вити-красавчика распахнулись. Они выглядели уставшими и пустыми. Их будто бы выпили до дна.

– И еще я увидел что-то странное... Похоже, что это был горох. Сухой горох. Он рассыпался. Ладони пытались собрать его, но у них ничего не получилось...

Самолет рухнул в очередную воздушную яму, и Санька подумал под накатившую к горлу тошноту, что если они долетят, то никогда не увидят на земле ни раковину, ни четыре колеса, ни красные кусты, ни горох. Жизнь меньше всего похожа на сказку.

Глава вторая

ЧЕРНАЯ МЕТКА, ПОЧТИ ПИРАТСКИЙ ВАРИАНТ

Эразм первым заметил девчонку с транспарантом. Она испуганно уворачивалась от выходящих через двери аэровокзала людей и напоминала речной бакен с торчащей над ним фанеркой-объявлением о сужении фарватера, который раскачивался на бьющих его со всех сторон волнах. И еще она выглядела чудачкой, не заметившей, что митинг закончился, и упрямо держащей над головой обличительные лозунги.

Впрочем, на белой фанерке не очень ровными красными буквами были

написаны вовсе не лозунги, а всего три слова: "Конкурс "Голос

моря".

– Девушка, мы с вами не встречались в том году в Майами? – первым вырвался к ней из толпы Эразм.

– Если вы, товарищ, не певец, то проходите, пожалуйста, мимо, -покраснев, попросила она.

– А на Канарах? Прошлой осенью?

– Мы – группа "Мышьяк", – заслонил собою соло-гитару Андрей.

Но даже задвинутым на второй план Эразм не ощущал себя отрезанным от девушки с красными щеками. Он был ровно на голову выше Андрея и помехи перед собой не замечал.

– Давайте познакомимся, – над плечом Андрея протянул он длинную, похожую на кишку пожарного гидранта руку в сторону девушки. – Меня зовут Эразмом. Прошу не путать с маразмом.

Его тощие пальцы никого не интересовали. Он пощупал ими воздух между девушкой и Андреем, и плавно убрал руку. Черные очки скрыли легкую обиду, затуманившую глаза.

– Вы багаж получили? – заботливо спросила хозяйка транспаранта.

– Получаем, – ответил Андрей. – А-а, вот уже пацаны тащат...

В группе грузчиков из трех человек лидировал Санька. Спортивная сумка на пузе, ее близнец – на спине, в руках – по чемодану. Если бы кто-нибудь догадался поставить ему на голову еще один баул, и он бы сделал с ним хотя бы шаг, то сразу бы попал в Книгу рекордов Гиннесса. Но Санька об этом не знал, а волокущие по асфальту возможно именно этот рекордный баул двое других членов группы – все такой же солнечно-рыжий бас-гитарист Игорек и вечно заспанный клавишник Виталий – не смогли бы вскинуть баул на уровень головы, потому что над их поклажей раскачивались проводки плеера. Один микрофон был воткнут в ухо Игорька, второй – в ухо Виталия. Черный провод выглядел перемычкой, навеки скрепившей сиамских близнецов. Синтезатор в чехле-чемодане, раскачивающийся у левой ноги Виталия старательно бил по всем встречным. Такой злой синтезатор не мог рождать ничего, кроме хард-кора и хэви-металла. А может, он злился именно потому, что хотел играть хард-кор и хэви-металл, а его заставляли исполнять попсу.

– Эй, сачки, идите багаж получайте! – в ритм музыке, ввинчивающейся в голову, прокричал Игорек.

Виталий промычал что-то в поддержку. Хотя, наверное, он хотел зевнуть, но поленился открыть рот.

– Пошли, Эр, – предложил соло-гитаре Андрей. – У нас негров нет.

– Здрасьти, – под удар чемоданов по асфальту поздоровался с девушкой Санька.

– Наверное, с этим рейсом только ваша группа прилетела, – грустно сообщила она.

Видимо, если бы все участники конкурса прибыли в Приморск на одном самолете, ее счастье не имело бы предела.

У девушки был высокий, по-учительски выпуклый лоб, совсем не

модная прическа и совершенно немодная одежда. В таком платье из

крепдешина – синее, в крупный белый горох – можно было выйти на

улицы города в середине шестидесятых, и никто бы на него не

обернулся. Вдобавок ко всему лицо у девушки не хранило на себе прикосновений помады, пудры или туши, и Санька, удивившись больше всего тому, что длина ее светлых ресниц как раз и не подчеркнута тушью, самым распространенным женским атрибутом обольщения, почему-то решил, что имя у нее должно быть соответствующим: или Фрося, или Алевтина.

– Санька, – протянул он красную ладонь.

– Нина, – положила она на нее свои подрагивающие пальчики.

Не Алевтина, конечно, но тоже из того времени, из шестидесятых.

Он подержался за ее холодную кисть ровно столько, сколько нужно, чтобы не вызвать недоуменный взгляд, и снова перешел на намеки:

– Солист.

– Что? – не расслышала она под нудный женский голос, объявляющий отлет их борта уже в Москву.

– Я говорю, я – солист. А вы?

– Я из оргкомитета конкурса. Технический работник.

– Это как?

– Обеспечиваю доставку конкурсантов в гостиницу.

– Номера "люкс"?

Краснота рывком вернулась на ее щеки. Она подумала о чем-то своем и все-таки не решилась ответить. В "люксы" ехали отдыхать такие, как Витя-красавчик. Для никому не известных музыкантов хватало и трех звезд.

– Вы из Приморска родом? – пытался расшевелить ее Санька.

– Почти.

– Это как?

– Тут поселок рядом есть. Я там живу.

– Везет. Всю жизнь – на курорте!

– Это для отдыхающих курорт. А я, бывает, что за сезон ни разу и в море не искупаюсь...

– А вот когда все приедут и некого будет встречать, вас уволят?

– Почему же? Я же технический работник.

– То есть без вас конкурс развалится?

– Не развалится, – с учительской строгостью ответила она и наконец-то опустила транспарант.

Когда фанера оказалась внизу, а древко – вверху, то транспарант превратился в лопату. Ею было бы удобно убирать снег. Только вот снега в Приморске почти никогда не было. Тем более в июле.

Даже сейчас, поздним вечером, под дыхание морской прохлады, в полумраке спасительной тени Приморск ощущался чем-то жарким, парким и сонным. Сразу захотелось пить, хотя жажды в общем-то не было. Просто, видимо, Приморск любил заставлять людей пить. Что угодно. Одним хватало воды, других тянуло к вину.

– А вот и мы! – озвучил свой приход Андрей.

На нем висело все остальное, что еще оставалось на транспортной дорожке. Долговязый Эразм грел руки в бездонных карманов джинсов. Его единственный груз – его же гитара – пряталась в чехле за спиной и напоминала ружье.

– Девушка, а в Париже этой весной вы не были? – смешно подергивая носом на каждом слове, спросил Эразм.

– Товарищи, следуйте за мной! – неожиданно громко объявила

Нина.

Все и так уже стояли в трех метрах от нее. Митинговая громкость не требовалась. Может, она хотела растормошить Игорька и Виталия, скрепленных одним проводом. Они стояли, отвернувшись от всех, и поедали глазами девушек в купальниках, сидевших за столиком придорожного кафе на той стороне улицы и эротично поедавших мороженое. За соседним столиком сидел парень в серой майке и тоже улыбался, глядя на бойких девушек. Когда одна из них задержала белый брикет дольше обычного во рту и, медленно вынув его, с замедленной старательностью облизнула губы, Игорек и Виталик одновременно крикнули: "Й-йеа!", и правая ладонь одного из них хлопнула по левой ладони другого. В эту минуту они уже казались не сиамскими близнецами, а единым существом.

– Автобус ждет нас на стоянке за вокзалом! – напомнила о своей начальнической роли Нина.

– А вы случайно не работаете по совместительству старшиной роты? -Сдвинув очки к кончику носа, поверх них посмотрел на голосистую девочку Эразм.

Из-за его долговязой фигуры, которую и без того удлинняла черная майка с пижонистым V-образным вырезом у горла, вылетел кто-то синий и жадно, затравленно дышащий.

– Вы того... артисты? – спросил он и облизнул губы быстрым язычком.

– Чего? – обернулся на него Андрей.

– "Мышьяк"?

Теперь уже парень говорил только с Андреем. Другие для него не существовали.

– Ну, "Мышьяк"...

– Из Москвы?

– Да. Из Москвы. А есть "Мышьяк" из Тамбова?

Парень странно подвигал туда-сюда ногами, и Санька только теперь увидел, что он не весь синий. Кроме действительно синих майки, джинсов по колено и бейсболки на загорелой до меди голове его ноги утяжеляли оранжевые ботинки с роликовыми коньками. Как и положено любому продвинутому роллеру, на парне чернели наколенники, налокотники и перчатки без пальцев. На правой руке они были сжаты в кулак.

– Автограф, что ли, дать? – презрительно посмотрел все так же поверх черных кружков Эразм.

– Это – вам, – сунул роллер что-то в руку Андрею и, задом отъехав от него, резко развернулся, нагнулся и, по-конькобежному размахивая руками, понесся вдоль здания аэропорта.

– Фэн, что ли? – сверху прогудел Эразм.

– Не по-хо-же, – почему-то по складам ответил Андрей.

Морщины на его лбу собирались все гуще и гуще. Так сбиваются в кучу мутные облака, чтобы превратившись в тучу, хлестнуть яростным ливнем.

– Ты его лицо запомнил? – повернулся Андрей к Саньке.

Тому стало жалко лоб барабанщика. От такого сжатия он должен был ныть и болеть.

– Пацана, что ли?

– Ну, не меня же!

– Вообще-то нет. Ботинки запомнил. Оранжевые.

– А вы?

Сиамские близнецы-плеерщики стояли к ним все так же спинами и

смотрели живое кино про девиц, поедающих мороженое. Все звуки мира

для них сосредоточились в наушниках. Они и головами-то раскачивали

одновременно. То влево, то вправо. Будто делали зарядку от

остеохондроза.

– У него на бейсболке "Даллас" написано, – вставил Эразм. – А зачем он тебе сдался?

– На, – передал Андрей записку Саньке.

– Это он тебе дал?

– Да читай ты! Про себя только.

"Граждане-товарищи из группы "Мышьяк"! Настоятельно советую всем вам свалить на фик из Приморска и больше здесь не возникать. Лабайте по подвалам в Москве и сюда не суйтесь. Если завтра до полдня не слиняете, вам всем кранты! Пацаны".

Листок был из школьной тетради по математике. Буквы нарисованы по-печатному, но вкривь да вкось. И ни одной ошибки. Пацаны так писать не умеют.

– Значит, не запомнил?

Сощурившись, Андрей пытался сам хоть что-то вспомнить, но ничего, кроме обшелушившегося носа парня перед глазами не возникало. И еще -пальцы. Мокрые, словно только что мокнутые в воду.

– Нет, – упрямо повторил Санька, и его вдруг встряхнуло. – Ботинки. На каждом из них не по четыре колесика, а по два. Средние на обеих ботинках сняты...

– Ну, и что? – прогудел Эразм.

– А то, что это четыре колеса!

– Серьезно? – забрал назад записку Андрей.

– Гадание помнишь?

– Чего вы там бредите? – потянул руку к записке Эразм.

– Потом. В номере, – не отдал ее Андрей.