Текст книги "Амурские ребята"
Автор книги: Игорь Всеволожский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Когда очередь дошла до Вари, Митроша закрыл глаза. Он ничего не услышал – ни крика, ни стона. Когда он открыл глаза снова, все было кончено. Варя лежала на земле ничком, мертвая, и солдат подходил к очередной жертве.
Кто-то сзади толкнул Митрошу.
«Вот он, конец!» подумал Митроша и увидел подходившего к нему солдата с черными усиками. Лезвие широкого штыка блеснуло перед Митрошиными глазами. В одно мгновение Митроша чуть наклонился вперед и повернулся боком к солдату. Он почувствовал страшную боль в плече, упал на снег и замер. Митроша ждал второго удара, наверняка смертельного. Рядом кто-то закричал – отчаянно и дико. Митроша, несмотря на боль, старался не шевелиться. Крик перешел в хрип и затих. Второго удара не последовало. Где-то поблизости затарахтел мотор.
«Грузовик», подумал Митроша.
Его подняли за ноги и за голову и куда-то кинули. Он больно ударился головой. Сверху его придавило что-то тяжелое. Грузовик запыхтел и тронулся в путь.
«Только бы не зарыли живым! – подумал Митроша. – Спрыгнуть... уползти».
* * *
Глаша дошла до угла, свернула на широкую улицу с сонными домами, спустилась к реке. На берегу лежали перевернутые, засыпанные снегом лодки. За рекой синели дальние деревни.
По льду застывшей реки, обойдя японские заставы стороной, Глаша вышла из города. Вдали чернел лес. Глаша шла все дальше и дальше, стараясь обходить деревни. Настало утро. Солнце залило светом снежные поля и заиграло зайчиками на сопках. С сопок вдруг потянуло теплым, совсем весенним ветром.
У перекрестка девочку оглушил топот копыт. Навстречу проскакал отряд солдат. Возле большого каменного креста, стоявшего у дороги, Глаша присела. «Где-то теперь Павка? – подумала она. – Неужели я никогда не увижу Павку?» Ей захотелось плакать. Но она встала и пошла дальше. Она увидела впереди деревню и сообразила, что эту деревню не обойдешь. Ну что ж? Придется итти напрямик. Глаша удивилась, что не слышит ни лая собак, ни людского говора. Она увидела почернелые ворота, несколько обгорелых изб, на половину занесенных метелями. Зловещие тени от развалин ложились на снежную дорогу. Пожарище обступило кругом, окруженное сугробами.
Из-за сугроба вдруг вынырнул кто-то. Глаша остановилась. К ней подошел мальчонка с красным лицом, красными ручонками и бегающими глазками.
– Чего ты здесь? – удивленно спросила Глаша.
– А я мамку ищу, – ответил он, глядя мимо Глаши.
– Какую мамку? Зачем здесь мамка?
– Японцы деревню жгли, я у тетки был. Дом сгорел, мамки нету. Может, спряталась где, а?
– Ты где же теперь живешь? – спросила Глаша.
– Вон там, – и мальчик показал на снежную равнину. – У тетки.
– Зачем же она тебя одного отпускает?
– А она меня не пускает. Она меня бьет. Да ведь, может, мамка спряталась где, выйдет. – И парнишка повернулся спиной и исчез в сугробе так же неожиданно, как и появился.
Глаша поняла, что мальчонка тронулся после того, как мать его пожгли японцы. Она слышала про подобные расправы. Японцы запирали жителей в домах, заколачивали двери и окна толстыми досками и, облив керосином, поджигали...
Наконец страшная деревня осталась позади. Дорога снова вилась снежным полем, убегая в тайгу. Глаша устала, руки ее оледенели, но она решила не отдыхать.
Солнце скатилось в сторону, за сопку. На небо вышла желтая и круглая луна.
Впереди через дорогу пробежал заяц и, ныряя в снегу черной черточкой, исчез. Глаша вошла в тайгу. С ветвей посыпался иней. Никогда раньше Глаша не бывала в тайге ночью.
Ночью кругом так глухо и тихо! Деревья кажутся великанами в белых шапках, с огромными белыми руками. Пни, того и гляди, задвижутся и подкатятся под ноги не то ежом, не то диким зверем. Из-за каждого дерева может выйти человек и спросить: куда идешь одна, ночью? Ветер зашелестел ветвями деревьев и словно поднял снежную бурю, сдувая снег с вершин и кидая его на дорогу. Глаша понимала, что если она остановится, она заснет и замерзнет. Надо итти.
* * *
Когда Никодим Иванович свернул в кривой и запутанный переулок, Павка понял, что они идут к Анне. Возле домика фельдшера Никодим Иванович остановился и постучал в ставень. Тут только Павка вспомнил, что у фельдшера есть гнедая кобыла, которой фельдшер очень гордился. В будние дни он ездил на ней по больным, а в воскресенье на базар за покупками и в церковь.
«Только даст ли свою лошадь фельдшер? – подумал Павка. – Ведь он ее очень любит. Хотя если старик попросит, – наверное, даст», решил он.
Никодим Иванович нетерпеливо стучал в ставень. Никто не отпирал. Тогда Никодим Иванович крикнул:
– Александр Флегонтович, откройте! Это я, Пашковский.
Тотчас же открылась калитка, и на улицу выскочил полуодетый фельдшер.
– Господи, что случилось? – спросил он. – Вы, Никодим Иванович, в такую пору?
– Мне нужна заимообразно лошадь.
– Ехать куда-нибудь собираетесь? – удивился фельдшер.
– Любопытство – большой порок, – сердито сказал старик. – Запрягайте немедленно.
Фельдшер кинулся в сарай запрягать кобылу, а Никодим Иванович вошел в дом. Павка пошел за ним. В доме пахло чисто вымытыми полами и лекарствами. Навстречу выбежала Анна. На ней лица не было.
– Никодим Иванович, – сказала она, – родной ты мой. Бьемся-бьемся уже два часа, ничего сделать не можем. Помоги.
Профессор прошел в соседнюю комнату. На диване лежал смертельно бледный Митроша. Глаза его были закрыты.
– Приполз, – тихо сказала Анна.
Профессор скинул с себя шубу и подошел к Митроше. Он взял безжизненно свесившуюся с дивана Митрошину руку, поднял ее, привычным движением вынул из жилетного кармана часы...
Через четверть часа Павка выехал на розвальнях из ворот, погоняя кнутом, резвую гнедую кобылу.
– Н-но, милая! – крикнул он. Павка слышал, что точно так же кричал на свою рыжую кобылу Васька Шагай, когда приезжал из тайги в город.
Никодим Иванович и Анна проводили его на двор, профессор велел передать Косороту, что Митроша будет жив, а Никита Сергеевич Бережнов подобран в городе тяжело раненный и под фамилией Никитин помещен в госпиталь. Профессор надеется, что японцы не найдут его в госпитале так же, как не нашли Шагая.
А Анна просила передать Петру, чтобы забирал ее в тайгу. Измучилась она без Петра...
«Эх, добраться б скорей до тайги! – думал Павка. – Там не встретишь японцев».
Павка вспомнил путь, которым Косорот и Костя объезжали заставы. Он свернул в один тихий переулок, в другой, проехал огородами, мимо старого ветряка, мимо электростанции, выбывшей из строя, и вскоре очутился на проселочной дороге. Он решил ехать кружным путем, чтобы не напороться на японцев.
Наступил день, солнечный и светлый. Снег заблистал, покрывшись мокрой, тягучей коркой. Проселок был пустынен. Он вился между сопок, пролегал через вымершие деревни: жители сбежали от японцев. Павка нахлестывал кобылу. Впереди показалась тайга, точно черная стена с тяжелой белой крышей. Как и в тот раз, деревья, похожие на великанов, обступили Павку. Павка ехал стоя, изредка покрикивая: «Н-но! Милая!» Снежный пух слетал с тяжелых ветвей.
Долго ехал Павка, пока не добрался до поворота к Чортову болоту. Павка так круто повернул, что сани накренились и он чуть не свалился. Но Павка удержался на ногах и крикнул: «Н-но, милая, поторопись!»
Через несколько минут резкий голос крикнул из зарослей орешника:
– Стой! Кто идет?
Павка натянул поводья, лошадь стала. Павка вспомнил пароль и подумал, что теперь-то он наверняка пригодится. Он соскочил с саней и крикнул:
– У больного оспа! Больной волнуется!
* * *
Карательный отряд под командованием майора Кимуры прошел сожженную деревню и продвигался по серебристой пустыне. Майор Кимура ехал впереди отряда на рыжей лошади. Майор Кимура покуривал душистую сигаретку и думал, что три тысячи иен, назначенные командованием за поимку Косорота, все равно что у него в кармане. Он нападет на партизан врасплох, и его храбрые солдаты перебьют их как куропаток.
Он посмотрел на своего помощника, капитана Судзуки. Капитан ехал рядом на прекрасной лошади и улыбался. Почему бы ему не улыбаться?
Солнце светит весело, и снег искрится так ярко! Какая праздничная погода! Капитан Судзуки вернется на родину героем. Капитан трет уши. Ох, уж эти русские морозы! Даже весной они щиплют щеки, уши, нос...
Дорога резко свернула влево, в падь между двумя высокими белыми сопками.
«Как похожи они на сахарные головы!» подумал капитан.
Они продвигались все дальше и дальше. Вскоре они вошли в тайгу.
* * *
Глаша дошла до кривого дерева. Вот и поворот. Влево сворачивает еле заметная тропка. Теперь уж немного пройти до болота! Глаша свернула в рыхлый снег. Лицо ее горело от ветра. Ей стало жарко. Сердце ее заколотилось часто-часто. Она пошла быстрее. Кустарник больно хлестнул ее по лицу холодными острыми ветками. Вдруг позади что-то хрустнуло. Она остановилась, прислушалась. «Нет, это ветер или белка; белка бежит по веткам», подумала Глаша и пошла дальше. Снова хрустнуло, уже совсем близко, в кустарнике. «Что же это?» подумала Глаша. Она ступила в сторону, провалилась в снег по пояс, вытащила одну ногу, оставила в снегу валенок, достала его, обулась, снова вышла на тропинку. Впереди лес мельчал, корявый густой кустарник редел. На чистой и ослепительно белой поляне никого не было видно. Лес начинался снова за поляной, широкий и синий.
«Чортово болото!» подумала Глаша.
Она прибавила шагу. Тропка сворачивала влево, в обход болота. Вдруг кустарник затрещал, раздвинулся, и на тропинку выехал на лошади человек. Человек лошадью загородил Глаше дорогу. На нем была шуба с лохматым воротником, а на голове теплая ушастая шапка.
– Я очень тревожный, – сказал человек, не слезая с лошади. – Куда спешит девочка?
Лунный свет упал на его лицо, и Глаша в ужасе увидела: лицо желтое, глазки острые, зубы белые, как у собаки. Да ведь это парикмахер Никашка!
– Я очень добрый, – сказал Никашка, слезая с лошади. – Девочка хочет шоколаду? – Он протянул Глаше свою фляжку, в которой сохранялся в тепле жидкий шоколад. – Я девочку знаю. Девочка идет к своему храброму брату?
Глаша молчала.
– Отлично, – сказал Никашка с улыбкой, перекосившей его желтое лицо, – девочка пойдет дальше. Но если девочка вздумает кричать, ей будет очень больно. Иди! – приказал он Глаше, отступая в сторону, в пушистый снег.
Глаше казалось, что весь кустарник шевелится. Наверное, там полным-полно солдат. Кричать бесполезно. Убежать? Догонят. Она пошла вперед. Никашка, ведя на поводу лошадь, молча шел за ней.
Корочка снега была тверда, и на ней оставались неглубокие Глашины следы. Она прибавила шагу.
Синяя полоса леса вдруг выросла, встала перед Глашей высокой и темной стеной.
«Побегу в лес, спрячусь! За деревьями не найдут, – вдруг подумала Глаша. – Да и партизаны, наверное, недалеко». Глаша пустилась бежать. Она потеряла валенок. Ноге стало страшно холодно. Глаша услышала за собой стрельбу, крики.
– Стой! – крикнул противным, хриплым голосом Никашка.
Снег пошатнулся под Глашиными шагами и быстро убежал из-под ног. А лес навалился, ударил в грудь, уронил. Падая, она увидела, как покачнулся и упал в снег Никашка. «Почему он упал?» подумала она.
В эту минуту кто-то кинул ей в глаза целую горсть пушистого холодного, мокрого снега. Стало совсем темно и холодно.
* * *
Партизаны открыли внезапный перекрестный огонь по карательному отряду. Капитан Судзуки кувыркнулся в воздухе и упал под копыта своей перепуганной прекрасной черной кобылы. Солдаты стали падать, словно подрезанные. Они пытались бежать, но пулеметный огонь везде настигал их. Тонкая корочка снега треснула и проломилась. Солдаты и лошади стали проваливаться в болото.
Майор Кимура смешно взмахивал руками, стараясь выкарабкаться из большой черной полыньи.
На какое-то мгновение показалась рука с острыми скрюченными пальцами, пальцы судорожно сжались, снова разжались, – все исчезло.
Пулеметы замолчали. Из-за дерева выбежал Косорот.
Косорот лег на снег и осторожно пополз к маленькой фигурке, лежавшей посреди Чортова болота. Он потянул ее к себе и кликнул товарищей. Они схватили своего командира за ноги и вытащили обоих на безопасное место.
Тогда Косорот наклонился. Из-под пухового платка разметались золотистые волосы, широко раскрытые, неподвижные синие глаза светились на сразу похудевшем, осунувшемся лице.
– Глаша! – крикнул Косорот. Он поднял на руки сестренку. – Полушубок! – крикнул он товарищам. – Мигом десять или двенадцать партизан скинули к ногам Косорота свои полушубки.
Косорот закутал Глашу, тщательно завернул ее безжизненно свесившиеся, помертвелые ножки и понес к землянкам.
По всей поляне, словно оспенные язвины, чернели широкие, зловещие полыньи, в которых бурлила холодная, скользкая, болотистая вода.
* * *
На следующее утро на месте стоянки отряда осталось лишь несколько консервных банок да оброненная кем-то старая, рваная рукавица.
Вереница людей, вооруженных винтовками, шла таежной дорогой. Партизаны шли на соединение с Красной армией.
Косые луч и веселого весеннего солнца пробивались сквозь ветви деревьев. Ветер гулял по лесу. Сзади двигался длинный обоз. На передних санях лежала укутанная в полушубки Глаша.
Она спала. Рядом с санями шагал Павка. Из-под матросской бескозырки лихо торчал золотистый вихор. Павка старался не отставать от саней. Он смотрел на Глашу и думал: «Вот ведь, не побоялась итти ночью, одна, в тайгу. Ни одна девчонка на свете не пошла бы в тайгу глухой ночью. Нет, Глашка не похожа на других девчонок! Ее даже девчонкой трудно назвать. Она... она парень-молодец», решил Павка.
Дорогу с обеих сторон обступала густая заросль орешника. Снег на ветвях орешника таял, и крупные капли падали на дорогу. На высоких лиственницах резвились две белки. Они перепрыгивали с ветки на ветку, гонялись друг за другом, два веселых, смешных зверька. Павка хотел разбудить Глашу, чтоб показать ей белок, но раздумал: пусть спит.
Яркий солнечный свет вдруг ослепил Павку. Он приложил руку к глазам. Тайга неожиданно расступилась, дорога круто сворачивала влево. Впереди на холмике стояли Петр и Косорот. А дальше на необозримом пространстве плыли льдины. Они догоняли друг друга, сталкивались, ломались на части, тонули и снова всплывали, а кругом бурлила и кипела черная, как чернила, вода.
«Амур!» понял Павка.
Обоз остановился. Павка подошел к Петру и к Косороту.
Матросы глядели на Амур. Они, не сговариваясь, потянули руки к своим лохматым, ушастым шапкам. Весенний ветер разметал и спутал их волосы. Они смотрели на безбрежную реку, на плывущие льдины. «Вот плывет льдина, похожая на медведя, – подумал Павка, – а вот ледяной корабль... Он весь светится, весь прозрачный». Вдруг корабль столкнулся с медведем и, рассыпавшись на мелкие куски, рухнул в воду.
– Ломает! – сказал радостно Петр.
– Крошит! – подхватил Косорот.
Они стояли с непокрытыми головами. Река несла всё новые и новые льдины.
– Амурище! – сказал Косорот.
«Вот уж действительно Амурище, – думал Павка. – Ишь как льдины несет, и рушит их, и ломает...»
Петр с Косоротом пошли вперед. Обоз стоял на месте. Павка подошел к саням, в которых лежала Глаша. Она проснулась и посмотрела на Павку своими ясными синими глазами.
– Это Амур, Павка? – спросила она.
– Амурище! – ответил Павка.
– Подними меня, я хочу поглядеть.
Павка помог ей сесть. Глаша закусила губу.
– Тебе очень больно, Глашка?
– Было очень, а теперь не очень, – ответила Глаша.
– Ничего, Глаша. Потерпи. До свадьбы заживет. Честное слово, заживет.
– Уж не на тебе ли я буду жениться? – слабым голосом спросила Глаша. На ее бледном личике появилась улыбка.
– Нет, – сказал Павка. – На мне жениться нельзя. Я кораблем командовать буду.
– Будешь, – тихо сказала Глаша.
Павка подумал: не ослышался ли он? Эта упрямая Глашка, которая всегда дразнила его, всегда смеялась над его заветной мечтой, – вдруг говорит такое? Не может быть! Но Глаша высвободила из полушубков свою маленькую бледную ручку и протянула Павке. Павка крепко зажал ее в своей шершавой и жесткой руке.
База Амурской Краснознаменной военной флотилии – 1936.Новое Владыкино под Москвой – 1939.
ОТ АВТОРА
Многие из людей, о которых написано в этой книге, существовали и существуют. Мною лишь изменены имена.
В 1936 году я жил на Дальнем Востоке, на Амуре, на базе Амурской Краснознаменной флотилии. Была суровая амурская зима, Амур застыл, корабли стояли вмерзшими в лед, но на кораблях не прекращалась работа. В любую минуту грозные орудия мониторов и канонерских лодок готовы были к отражению врага...
В темные зимние вечера командиры, их жены, старые амурские партизаны и матросские вдовы, потерявшие мужей, убитых японскими пулями, собирались вместе и много рассказывали мне о замечательных подвигах советских людей, грудью ставших на защиту родины.
В солнечные зимние дни, когда снег ослепительно искрился на сопках, мы спускались к Амуру, к разноцветным домикам, где когда-то скрывались большевики-подпольщики. Мы поднимались на сопку, где под высоким и синим небом до сих пор стоит памятник на месте страшной казни...
Работая над повестью, я использовал рассказы командиров флотилии, воспоминания амурских партизан и их жен. Всем этим товарищам я выражаю глубокую благодарность.
Приношу также большую благодарность Л. С. Савельеву, принимавшему горячее участие в моей работе над повестью.
Автор.
