Текст книги "Амурские ребята"
Автор книги: Игорь Всеволожский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Игорь Всеволожский
Амурские ребята
Глава первая
«СЮРКУФ, ГРОЗА МОРЕЙ»
Свежий амурский ветер гнал пыль по дороге. По самой середине широкой улицы, мимо красных двухэтажных флигелей матросских казарм бежал парнишка лет двенадцати, с обветренным, загорелым лицом, веснушчатый и курносый. Золотистый чуб лихо торчал из-под потертой бескозырки. Бушлат, застегнутый на один крючок, раздувался черным пузырем на ветру. В одной руке парнишка держал удочки, а в другой – ведерко.
Мальчик пробежал мимо водокачки, мимо матросской лавочки, торговавшей хлебом, сахаром, керосином, кетой и лубочными картинками, и свернул на пустырь, на котором, словно грибы, росли домики с подслеповатыми окошками. Тут мальчик вдруг остановился: он увидел на пустыре худенькую девочку в полосатой тельняшке и короткой, до колен, юбке. На загорелых ногах у нее были огромные матросские порыжелые штиблеты. Солнце золотило ее светлые волосы, заплетенные в косички. Девочка достала из большой круглой корзины белую матросскую форменку, свернутую жгутом, поднялась на цыпочки и стала развешивать ее на веревке. Глаза у девочки были широко раскрытые, синие, словно васильки, а тоненькие руки покрыты коричневым загаром.
«Опять эта Глашка! – подумал Павка. – Начнет сейчас приставать и дразниться – ввек не отвяжешься».
Других девчонок Павка просто не замечал. Все они вели себя тихо, смирно, бегали в школу, хихикали по углам или ходили по улице по-двое, обнявшись и секретничая. Глашка же совсем была не похожа на других девчонок. Она никогда не играла с ними. Она любила мальчишеские игры и требовала, чтобы мальчики принимали ее в свою компанию.
Ох, уж эта Глашка! Всегда-то она попадалась на Павкином пути. Сядет ли он ловить рыбу в укромном местечке – Глашка тут как тут, приплетется с огромной корзиной и нарочно полощет белье под боком, мутит воду, пугает рыбу и еще насмехается над рыболовом. Размечтается он с друзьями о том, как он вырастет, пойдет на корабль служить, выслужится на боцмана, а после станет командиром, – вдруг Глашка тут как тут, трясет своими крысиными косичками, таращит круглые, словно плошки, глаза.
– Командиром будешь? Как же!
И самое обидное, что Глашку ничем не запугаешь. Сколько ты с ней ни ругайся, последнее слово всегда останется за нею.
Павка решил обойти девчонку стороной. Но она уж заметила его и крикнула:
– Много рыбы наловили?
– Наловите вы столько! – буркнул под нос Павка. Он прошел мимо Глашки, стараясь не смотреть на нее. Она крикнула ему что-то вслед. Наверняка опять насмехается над ним!
«Ну ее, некогда с девчонкой ругаться», решил Павка и, не оборачиваясь, пошел к поселку.
Возле одного из домиков, у раскрытых дверей, обе половинки которых были ярко размалеваны гребешками, ножницами, щетками и пульверизаторами, изрыгающими зеленую жидкость, стоял коротенький человечек в ватных синих штанах и в стеганой синей куртке.
– Никашка! – крикнул парнишка, подходя к человечку. – Забирай улов, давай денег.
Человечек снял с ведерка тряпку, вынул трепещущую щучку и подержал ее в руке. Потом, подсчитав на-глаз содержимое ведерка, зашел в домик. В домике стояло парикмахерское кресло, а на подставке перед зеркалом в красивых флаконах дрожали зеленые, фиолетовые и красные душистые жидкости. Никашка откинул занавеску, с которой скалили зубы чудовищные драконы, пожиравшие синих птиц, и исчез за нею. Парнишка поджидал его у порога. Он разглядывал вывеску – «Стрижка и брижка. Г.г. флотским скидка» – и в нетерпении переступал с ноги на ногу.
Никашка не в первый раз покупал у парнишки рыбу. Он давно жил в военном городке, и звали его вовсе не Никашка. Но настоящее имя Никашки было так трудно выговорить, что его никто не помнил. Никашка брил и стриг все начальство, матросов и ребят за весьма доступную цену. Он был всегда вежлив, всем улыбался, причем рот его с толстыми губами съезжал то на левую, то на правую щеку. Намыливая клиентов, Никашка занимал их разговорами и всем верил в долг, никогда никому не напоминая об отдаче. Поэтому клиентов у него было более чем достаточно.
Павка тоже ходил стричься в парикмахерскую к Никашке. В парикмахерской всегда стоял необычайно приятный запах: пахло резедой, ландышами, фиалками и еще чем-то неизвестным, но удивительно вкусным. Павка важно садился в кресло и говорил:
– Постричься.
Парикмахер брал блестящие острые ножницы и начинал стричь Павку. Ножницы летали вокруг Павкиной головы, казалось, не касаясь волос. Клочья остриженных золотистых волос летели во все стороны. Павка рассматривал зубастого дракона, пожиравшего птиц, и думал:
«А чем бы мне освежиться: фиалковым экстрактом, вежеталем или хинной водой? Пожалуй, лучше фиалковым экстрактом: он и пахнет дольше и больше вызывает зависти у портовых мальчишек».
Никашка покупал у Павки весь улов рыбы и платил не обсчитывая, не больше и не меньше, чем Павка мог бы выручить на базаре.
Вот и сейчас он вышел наконец из парикмахерской и протянул Павке на желтой сухой ладони деньги.
– Молодая человека хочет купить себе шлюпку? – спросил, ласково улыбаясь, Никашка. Его оттопыренные уши смешно задвигались, а усы, черные и жесткие, как сапожная щетка, приподнялись кверху, обнажая острые, как у собаки, зубы.
Шлюпку! Это было затаенной мечтой всех мальчиков городка. У Павки и его приятелей был старый-престарый баркас, похожий на дырявое корыто. То ли дело своя собственная шлюпка, новенькая, выкрашенная светлой голубой краской! По ночам ее можно привязывать к пристани тяжелой и крепкой цепью, а днем – птицей лететь на ней по Амуру, рыбалить, перебираться на пустынный и дикий остров, рыть пещеры, играть в пиратов, ходить на абордаж, устраивать гонки... Да мало ли что можно сделать, имея свою собственную шлюпку с веслами, с парусом и с флагом!
Но шлюпка стоила так дорого, что если даже наловить пудов пятьдесят рыбы и продать ее за хорошую цену Никашке, все равно на покупку шлюпки нехватило бы денег.
– Нет, – сказал Павка вздыхая и спрятал деньги. – На шлюпку нехватит.
– Каждая молодая человека должна иметь своя шлюпка, – продолжал Никашка. – У вас, молодая человека, брат капитана, и вы должна быть капитана.
– Ну, какой мой брат капитан, – сказал Павка, – он матрос-комендор «Грозы», председатель судового комитета.
– Харабрая матроса, – похвалил Павкиного брата Никашка, – очень харабрая матроса.
Он прищурил раскосые глаза и спросил:
– Когда ваша брата уходит в похода, ваша с собой берут?
– Ну да, беру-ут, – огорченно протянул Павка. – Нельзя меня взять. Запрещается.
– Жаль, жаль, – покачал головой Никашка. – Я бы был капитана, я бы всегда с собой брал такая хорошая молодая человека. Я слыхала, ваша брата стреляет из пу-пу-лемета?
– Ну да-а, – сказал Павка, – из пулемета. Из башенного орудия он стреляет. Понял? Из башенного.
Павка хотел уже описать орудие, которым отлично владеет брат-комендор, но Никашка вдруг заулыбался, заерзал, весь изогнулся крючком, смотря колючими, острыми глазками мимо Павки. Павка обернулся. К парикмахерской подошел командир одного из кораблей, седой моряк с нашивками на рукаве кителя.
– Извиняюсь, молодая человека. Работать надо. Такая приятная беседа. Прошу заходить, – сказал любезно Никашка, наклонив голову, покрытую черно-синей жесткой щетиной. Он откинул занавеску с оскалившим зубы страшным драконом, пропустил вперед клиента и сам вошел в парикмахерскую.
* * *
Павка добежал до матросской кооперативной лавочки. Отставной хромой боцман Остап с такими длинными и пушистыми усами, что казались они невзаправдашними, отвешивал на весах фунт колотого сахару высокому матросу.
Павка отлично знал этого матроса. Это был Глашин брат, механик с «Грозы» Иван Павлович Косорот. Он был очень похож на свою сестру. Такие же широко раскрытые, словно плошки, глаза, такие же крепко сжатые губы. И характер совсем Глашкин: никого и ничего не боится.
Про Косорота рассказывали чудеса. Рассказывали, что когда однажды в город приехал зверинец, матрос вызвался войти в клетку с большущими медведями. Собралась огромная толпа. Матрос вошел в клетку, медведи стали рычать. Но Косорот сказал медведям: «За ваше здоровье», выпил стопку водки и закусил огурцом. Потом он спокойно вышел из клетки.
В начале войны он однажды вступился за товарища. Схватил за ноги злого, драчливого кондуктора и перебросил через борт в реку. Кондуктор хлебнул воды, вылез мокрый на палубу, отряхнулся, словно собака, погрозил Косороту кулаком и пошел жаловаться начальству. Косорота судил военный суд. Приговорили его к каторжным работам на острове Сахалине. Косорот пробыл три года на Сахалине, в тюрьме. Совсем недавно, в революцию, он вернулся домой и стал снова служить на флотилии.
– А, Павка! – приветствовал Косорот мальчика. – Ты что же Глашку мою обижаешь?
– Ее обидишь, как же, – протянул Павка, но сам сразу насторожился. Он только вчера подрался с Глашей. Наверное, она успела пожаловаться брату. И вот он теперь задаст Павке! Но Косорот протянул Павке кусок сахару.
– Сахару хочешь?
Павка взял сахар недоверчиво и осторожно: а вдруг он сахар даст, а потом как начнет – за Глашку-то... Но Косорот вынул из кармана бушлата деревянный портсигар и закурил. Павка отлично знал этот портсигар. На нем был вырезан рисунок: якоря, оплетенные змеями. Этот рисунок вырезал сам Косорот, когда был еще на Сахалине.
Косорот сказал Павке:
– Ты не очень ее того... кулаки-то не шибко в ход пускай. Хоть она и отчаянная, а все же девчонка.
– Ладно, – осмелев, сказал Павка, – дерется она почище мальчишки.
Косорот и Остап засмеялись.
– Ну, говори, зачем прибег? – спросил дядя Остап.
– За выпусками, – ответил Павка, показывая полученные от Никашки деньги.
– О, це только и бигают, что за выпусками. С ума посходили, – сказал старый боцман, шевельнув усами, и вынул из-под прилавка целую горку тоненьких книжек в разноцветных обложках. – Выбирай, что ли...
Он разложил книжки перед Павкой.
Это были чудесные обложки! Ярко-красный парусный корабль с черным флагом на мачте палил желтым пламенем из всех орудий. Синее море бушевало. По морю бегали белые барашки. На носу корабля стоял, скрестив руки, статный человек в красном камзоле, с кинжалом у пояса. Это был любимец и герой всех мальчиков города «Сюркуф, гроза морей», – двадцать выпусков, по три копейки каждый.
Остап любил Павку и часто давал ему читать выпуски даром. Но читать – это одно, а вот купить выпуски в полную свою собственность! Счастливцев, обладавших всей серией легендарных приключений, среди мальчиков – приятелей Павки – не было. Обладатель двух выпусков считался зажиточным человеком, имевший пять выпусков подряд – богачом, а Павка за свои восемь замусоленных, зачитанных до дыр книжек пользовался таким почетом, что с ним мог сравниться только дядя Остап, хромой боцман в отставке, друживший с ребятами и рассказывавший им сотни всяких историй.
И вот теперь Павка мог купить еще пять, нет, не пять, а целых шесть выпусков похождений знаменитого пирата, грозы морей.
Он развернул выпуск девятый. Этого выпуска он еще не читал. Вот это похождение, так похождение! Храбрый пират встретил военный корабль английского флота. Корабль был послан самой королевой для уничтожения пиратов. Королевский корабль выпалил из пушки и ждал, что Сюркуф немедленно сдастся. Но пират стрельнул ядром в ответ и, распустив все паруса, ринулся на англичанина. Нос пиратского судна впился в борт английского корабля. Раздался громовой треск. «Пушки, – читал Павка, – попадали с пье... с пьедесталов». Вот здорово закручено – с пьедесталов! Пираты с криком прыгали на борт королевского корабля. Они размахивали над головой кривыми кинжалами. Они сбрасывали за борт матросов. Они не щадили офицерских жизней, а капитана, поймав, привязали канатом к мачте. Капитан в блестящем, расшитом золотом мундире стоял у мачты и просил пощады. Сюркуф благородно подарил ему жизнь.
Павка так увлекся чтением, что забыл и про боцмана и про Косорота. На секунду оторвавшись от книжки, он увидел, что Косорота уже нет, а старый боцман облокотился на стойку, положил локоть среди блюд с розовой кетой и серебристыми селедками и смотрит на него.
– Отобрал выпуски, молодец?
– Отобрал, – ответил Павка, с сожалением отложив на прилавок книжки, на которые нехватало денег. Он заплатил за выпуски, спрятал шесть драгоценных книжек под бушлат, простился с Остапом, и вышел на крыльцо.
Остап окликнул его своим густым басом:
– Павка!
– Я, дяденька Остап.
– Не забыл передать Петрусю, чтоб приходил ко мне вечерять?
– Не забыл.
– Да будь ласков, забеги к Никите Сергеичу в мастерские.
Это нарушало Павкины планы, но он обещал:
– Есть забежать к Никите Сергеичу.
Так всегда отвечали на кораблях матросы, и Павка всегда старался разговаривать настоящим, морским языком.
– Скажешь, что дядя Остап его ждет вечерять. Да и сам заходи до мене, – пригласил старый боцман Павку.
– Есть зайти, дяденька Остап. Спасибо, – обрадовался Павка.
– Шестьдесят рокив, хлопец, исполнилось мне сегодня.
– Ой, какой ты старый! – не удержался Павка.
– Старый? Я до ста доживу, и то молодой буду. Ну, тикай до Бережнова!
Павка побежал улицей, сбегавшей с сопки к чугунным воротам портовых мастерских. Он был очень горд, что Остап позвал его в гости. Еще бы!
О старом боцмане рассказывали столько интересного!
Дом его стоял поодаль от остальных домишек, на пустыре, недалеко от матросской лавки, квадратный, крытый черным шершавым толем, с заплаткой, на которой серебром было написано «Шоколад Гала-Петер». На крыше высился деревянный флагшток.
Дом этот, как и его хозяин, был прямо-таки замечательный. Старый моряк, потерявший в русско-японскую кампанию ногу, жил в своем доме словно на корабле. Весь дом он называл кубриком, пол – палубой, лестницы – трапами, крохотную кухонку – камбузом, окна – иллюминаторами, а уборную – гальюном.
В углу на столике у Остапа лежал альбом, в который он с давних пор аккуратно вклеивал все встречавшиеся ему в «Огоньке» и в «Ниве» корабли русского и иностранных флотов. Он никогда не говорил: «открыть окна», а говорил: «отдраить иллюминаторы», никогда не говорил: «вымыть и подмести пол», а – «надраить палубу». Взглянув на часы, Остап никогда не скажет: «двенадцать часов», а обязательно – «восемь склянок». А в большом железном ящике у него были сложены высохшие огромные крабы, чучело заморской зеленой ящерицы, панцырь от черепахи и какая-то облезлая райская птица радужной расцветки.
Все это – трофеи его дальних плаваний и походов.
Ребятам дядя Остап рассказывал несомненно достоверные, но такие удивительные истории, что слушатели разевали рты и одновременно верили и сомневались: а могло ли такое случиться на самом деле? В рассказах Остапа участвовали киты величиной с дом, кровожадные и злые акулы, ловцы жемчуга, страшные взрывы подводных мин, храбрые водолазы, подводные лодки, появлявшиеся в самых неподходящих для них местах и взрывавшие начисто неприятельские дредноуты...
Наконец Павка добежал до чугунных ворот портовых мастерских. У ворот всегда стоял часовой с ружьем. Портовые мастерские занимали огромную площадь. Это был целый завод с кузницами, подъемными кранами, подъездными путями. В портовых мастерских ремонтировали военные корабли Амурской флотилии.
Павка кивнул часовому и вошел в ворота. Визгливый паровозик проскочил перед самым Павкиным носом. Павка отскочил в сторону, огляделся вокруг и перешагнул через рельсы. Кругом все гудело. В больших застекленных зданиях ярко пылал огонь и стучали молотки. Над головой у Павки пролетела по проволоке такая чушка, что упади она вниз, от Павки не осталось бы и мокрого места. Но Павка часто бывал в мастерских и знал, что ничего во всем этом страшного нет, нужно только не зевать: чушка сама вниз никогда не сорвется, а паровоз, если не глядеть по сторонам, никогда не задавит.
Павка ловко лавировал в узких проходах между кузницами, цехами, длинными составами вагонеток, стоявших на рельсах... На деревянных подставках стоял катер, и несколько маляров красили его свинцовою, цвета осенней морской воды, краской. Подальше лежали тяжелые многопудовые якоря. Павка дошел до самого большого здания – с закопченными окнами, с покатою круглой стеклянной крышей. Из здания доносился такой гул, что казалось, будто какой-то великан бьет огромным молотом по листам железа. Во дворе несколько человек с трудом взвалили на вагонетку тяжелый чугунный якорь. Откуда-то подбежал паровозик, пискнул и, подцепив вагонетку, потащил ее за собой.
– Дяденьки, – сказал Павка рабочим, погрузившим якорь. – Мне бы Никиту Сергеича на минуту.
Рабочие вытирали с лица пот.
– А он тебе зачем? – спросил один из них.
– По важному делу, – солидно ответил Павка.
– Ишь ты, по важному делу! – усмехнулся рабочий и ушел с товарищами в цех. Вскоре из здания вышел Никита Сергеич, старик лет шестидесяти, с рыжевато-бурой бородкой и короткими седыми усами. Вид у старика был суровый, и Павка его побаивался. Он слыхал, что Никита Сергеич приехал сюда молодым человеком с оружейных тульских заводов и прожил здесь всю свою жизнь: здесь женился, состарился, потерял и жену и дочь и теперь живет совсем один, бобылем.
– Павка? – удивился Бережнов. – Тебя брат, что ли, прислал?
– Не, не брат. Дядя Остап просили передать, чтобы вечером заходили, – сказал Павка.
– Празднует, значит, свое шестидесятилетие? – улыбнулся в усы Бережнов. – Придем, уважим, так и передай.
Он порылся в кармане своих промасленных широких штанов и достал леденец.
– Пососи, – сказал он, протягивая леденец Павке.
Бережнов бросил курить и всегда носил с собой полкопеечные леденчики. Как захочется курить – возьмет леденец в рот и сосет вместо папиросы.
«Уж наверное вкуснее дыма», подумал Павка, засовывая в рот леденец, пахнувший мятой и грушей.
– Дюшес, – сказал Павка. Леденцы «Дюшес» он считал самыми лучшими конфетами.
– Ну, герой, беги, а у меня и без тебя дела много, – сказал Бережнов. – Скажи Остапу – приду.
– Есть! – ответил Павка по-матросски и побежал, но не обратно, а на сопку, выраставшую между подъездными путями портовых мастерских и рекой. Это было самое высокое место в военном городке. На покатых склонах сопки, по краям пыльной дороги, стояли деревянные домики, крашенные корабельной свинцовой краской. В этих домиках помещалось управление портом и управление мастерскими, а на самой вершине сопки возвышалась серая деревянная мачта, на которой днем вывешивали портовые сигналы, а ночью мелькал огонь.
Павка стал возле мачты.
Внизу, под обрывом, у деревянной пристани, по-морскому – «у стенки», стояли корабли, тесно прижавшись друг к другу. Они казались сверху железными плоскими утюгами. Павка знал, что при желании можно пройти через все корабли без сходен и трапов. Их палубы, обшитые стальной бронею, еле поднимаются над водой. Из бронированных башен торчат прикрытые парусиновыми чехлами жерла орудий. На корме каждого корабля золотой вязью написано его имя: «Шторм», «Смерч», «Буря», «Гроза»...
На «Грозе» служат и Косорот и брат Петр.
В летнюю кампанию они месяцами не бывают дома. «Гроза» уходит в далекие походы на Амур и Сунгари. Комендор в походах испытывает свою пушку, пулеметчики проверяют резвость своих пулеметов, механик – быстроту корабельного хода, а рулевые – поворотливость на вид неповоротливых кораблей.
Как мечтал Павка пройти на корабле до самого моря!.. Моря он никогда не видел и представлял себе его так: белая пена, как у хлебного кваса, и волны высотой с дом. Берегов не видно, по серому небу стелются черные тучи, а в волнах, наверное, плавают прожорливые и злые акулы. Эх, дойти бы хоть раз до самого бурного моря!..
Но это было никак нельзя: матросам строго-настрого воспрещалось приводить на корабль родных и тем более брать их с собой в дальние походы. Павка знал, что пока не вырастет, не плавать ему на корабле по Амуру.
Скоро придет зима, подумал Павка. Петр станет жить на берегу, в своей халупе. Он будет лишь не надолго наведываться на корабль. Корабли с первыми же морозами выйдут на середину реки и вмерзнут в лед, – похожие на большие и странные жилища: из узких труб всегда будет валить дым, на грозных башнях будет мирно сушиться белье, а матросы протопчут с берега к кораблям по белому снегу желтые тропинки.
И в зимнюю кампанию корабли останутся крепостями, вооруженными скользящими, стреляющими во все стороны пушками, но крепости эти станут неподвижны...
До зимы еще далеко, сейчас только сентябрь.
Павка посмотрел вдаль.
Река чудесно отливала синевой в солнечном свете, и на самой середине ее лежал остров, окруженный пеной прибоя и золотым кольцом прибрежного песка. На пожелтевшей, выцветшей за лето сопке посреди острова чернел рыбачий шалаш. Это был знаменитый таинственный остров пиратов, на котором так любили бывать все портовые ребята.
Слева, в нескольких верстах от портовых мастерских, висел над рекой ажурный железнодорожный мост, и по нему бежал длинный-предлинный поезд. Небо за мостом было словно прикрыто лохматою серою шапкою – это дымили фабричные трубы города Приамурска. Приамурск был не чета маленькому военному поселку – базе Амурской военной флотилии. Приамурск был расположен в восемнадцати верстах от базы. Он лежал на нескольких сопках, на половину деревянный, на половину каменный. Его широкие улицы тянулись на многие версты, то опускаясь глубоко вниз, в пади, то взбираясь высоко на сопки.
Павка часто бывал в Приамурске с братом-матросом. А еще чаще Павка встречался с лютыми врагами портовых ребят – городскими мальчишками. Портовые ребята называли себя «портовиками», а городских именовали «городовиками». При встречах они всегда отчаянно дрались: многие уходили с поля битвы с синяками, с подбитым глазом или носом, с разорванными рубахами и штанами.
Направо, за излучиной широкого Амура, начиналась тайга, густая, непроходимая, темная, без конца, без края. Павка не раз бывал в тайге с друзьями. Они забирались в такие дебри, куда солнечный свет почти не проникал. На головы им сыпались колючие иглы, сухие листья и крепкие орехи. Ребята пробирались все дальше и дальше и иногда забирались в такие места, откуда и выбраться, казалось, совсем невозможно.
Раза два они заходили даже до большого бездонного болота – «Чортова болота». «Чортово болото» с виду было совсем не страшное, на нем росла изумрудного цвета трава, цвели какие-то невиданные белые и желтые цветы, которые очень хотелось сорвать. Но если ступишь за ними неосторожно, шагнешь лишний шаг – никто тебе ничем не поможет. Засосет тебя в один миг, и не останется ничего, ничего...
Павка приложил руку к глазам и поглядел еще раз на остров. Вдруг он нахмурился. На острове кто-то копошился. Какая-то шлюпка пристала к желтой песчаной отмели. Из шлюпки выскочили какие-то люди – отсюда они казались игрушечными фигурками – и стали вытаскивать шлюпку на берег.
– На нашем острове? Городовики? Опять?
Павка терпеть не мог городских мальчишек. Еще бы!
У портовиков отцы и братья – настоящие матросы и плавают на настоящих боевых кораблях, а у городских отцы – рыбники, колбасники и лабазники. Предводитель городовиков хвастливо называет себя «Сюркуфом, грозой морей», – а ведь это попросту Исайка Ионкин, сын толстого кабатчика Ионкина. Тоже Сюркуф нашелся! И вот теперь эти сухопутные крысы осмелились высадиться на острове пиратов. Ну нет, городовикам это так не пройдет!
Не разбирая дороги, Павка побежал с сопки к реке. Камни прыгали у него из-под ног и катились с грохотом. Острые ветки багульника хлестали мальчика по лицу. Толстый пень сунулся под ноги и больно ударил по коленке. Павка сбежал к корабельной пристани, повернул влево, перелез через забор, побежал над самой рекой, спотыкаясь о кочки, и наконец добрался до сторожки баканщика, возле которой ждали его друзья-портовики, храбрые амурские пираты, – многие из них в отцовских старых бушлатах и огромных отцовских заплатанных штиблетах.
– Где баркас? – спросил Павка.
Его лучший друг Нос-Курнос показал на ветхий баркас, на котором наверняка рыбалили еще деды. Краска с баркаса давно сползла и облупилась, а на носу его было написано облезлым золотом: «Ласточка».
– Вперед! В поход! – крикнул Павка.
– В поход! – подхватил Рыжик, быстроглазый, с облупившимся носом.
Ребята наперегонки побежали к баркасу.
* * *
«Ласточка» с трудом отвалила от берега.
Павка стоял на корме по-матросски, широко расставив ноги. Черный бушлат был небрежно накинут на плечи.
– Правая греби, левая табань! – крикнул Павка звонким голосом, и гребцы хором ответили: «Есть, капитан!» Баркас, переваливаясь с борта на борт, вышел на середину реки.
– Флаг до места! – скомандовал Павка, и на мачту взвился флаг неопределенного цвета, потрепанный, взлохмаченный, не раз побывавший в отчаянных схватках. Шершавой, загорелой рукой Павка схватил висевшую у него на груди серебряную дудку и поднес дудку к губам. Щеки его надулись, словно два пузыря. Дудка залилась соловьем.
– В оба глядеть! – крикнул Павка.
– Есть в оба глядеть! – ответили гребцы.
Мальчики гребли изо всей силы. Ветер рвал парус, сделанный из потертого матросского одеяла.
Павка чувствовал себя настоящим командиром большого корабля, настоящим капитаном.
– Городовики на острове! – сказал Павка. – Держись, ребята, не поддавайся!
Гребцы приналегли на весла, и неуклюжий баркас рванулся вперед, как подстегнутый кнутом старый конь.
Вдали на острове закопошились черные фигурки. Они столкнули на воду красивую голубую шлюпку, вскочили в нее и отчалили от берега. «Сюркуф, гроза морей», в таком же черном картузе, какие носили все лавочники города, в гороховом пиджаке и в серых штанах, отчаянно кричал, подгоняя своих пиратов. Пираты старались изо всех сил, их шлюпка уходила от Павкиного баркаса.
Павка оглядел своих гребцов. Они гребли не переставая. Им некогда было вытереть вспотевшие лица. Баркас был тяжелый, неповоротливый, а шлюпка городских легко скользила по речной глади.
Павка ясно видел теперь лицо Исайки, его рыбьи белые глаза и шрам через всю правую щеку, полученный в одной из жестоких схваток. Исайка смеялся над портовиками.
С пиратской голубой шлюпки показали конец веревки, что значило: предлагаем взять на буксир. Павка знал, что на море нет более жестокой обиды. Пираты за такую обиду расплачивались кровью.
Павка не выдержал и закричал:
– Все равно догоним!
– Пару нехватит! – донеслось с пиратской шлюпки.
– Всех до одного перетопим! – закричал Павка.
– Корыто развалится! – донеслось издалека.
– Руки-ноги повыдергаем, головы оторвем! – в сердцах крикнул Павка.
Он видел, что тяжелому, неуклюжему баркасу, хоть и зовется он «Ласточкой», не угнаться за легкой на ходу шлюпкой.
– Ау! – еле-еле донеслось до портовиков. Шлюпка была совсем далеко.
– Левая греби, правая табань! – скомандовал Павка, и баркас медленно развернулся носом к острову.
Шлюпка городских совсем скрылась из виду, когда портовики подгребли к острову.
Баркас ткнулся тупым носом в песок.
– Трап спустить! – скомандовал Павка, хотя никакого трапа не было на баркасе. Это значило, что портовики могут сходить на берег. Они стали прыгать в воду. Баркас накренился и зачерпнул воды.
– Легче, легче, вы! – крикнул Павка, чуть не свалившись в реку.
И в эту минуту он увидел на дне своего баркаса в ногах у гребцов белокурую девчонку. Это было так неожиданно, что Павка подумал, не заснул ли он. Но нет! Самая настоящая живая девчонка, мокрая с ног до головы, сидела в шлюпке и таращила на Павку синие круглые глаза! Глашка! Она!!
– Ты как сюда попала? – сердито закричал Павка.
– Она, наверное, в ящике для канатов спряталась, – объяснил Нос-Курнос. – Ишь ты, как ее водой окатило.
– Ну и приставала же ты! – выругался Павка. – Никак от тебя не отвязаться.
Глаша легко спрыгнула на песок. Она подождала, пока мальчики вытащили на берег баркас, и подошла к Павке.
– Ну чего тебе надо? – спросил Павка девочку.
– Я тоже хочу стать пиратом, – сказала Глаша. – Мне одной скучно.
– Ты – пиратом? – расхохотался Павка. – Девчонки пиратами не бывают. Тебе – сидеть дома и форменки стирать. Ну чего уставилась? Мешаешь! Убирайся! – И, отвернувшись от Глашки, он приказал:
– Вычерпывай воду из баркаса.
Мальчики стали вычерпывать ковшиком воду.
– Глашку оставить на острове, – сказал Павка.
– Есть Глашку оставить на острове, – ответил Нос-Курнос, исполнявший обязанности помощника капитана.
– Ты еще поговори, – сказала Глаша. – Попробуй оставить – ухо откушу.
– Разве это девчонка? Это чорт! – пробурчал Нос-Курнос, отходя подальше от Глаши.
Павка решил не разговаривать с Глашей.
Он подошел к мальчикам, продолжавшим вычерпывать воду из баркаса, и приказал одному из них посторожить «Ласточку».
– Пошли в шалаш, – сказал Павка остальным, и они пошли.
Мальчики взбирались по откосу на четвереньках, пробиваясь через колючие кусты. Наконец они добрались до вершины. Павка раздвинул кусты и выглянул. Солнце заливало светом полянку и стоявший тут рыбачий шалаш. Шалаш считался пиратской штаб-квартирой. Вокруг шалаша было множество ям: это мальчики искали таинственные клады. Павка первым подошел к шалашу и поднял рогожу, закрывавшую вход. Вдруг он что-то пробормотал и отступил на несколько шагов. Из шалаша вылез коротконогий солдат в желтом мундире.
В руках у солдата была винтовка с широким штыком, блеснувшим на солнце. Солдат сказал мальчикам:
– Ваша уходи-уходи.
Мальчики переглянулись. Они ничего не понимали. Как мог очутиться на их острове этот странный солдат? Они стояли, переступая с ноги на ногу. Тогда солдат взял винтовку наперевес.
– Ваша уходи-уходи, – повторил он.
– А ну, ребята, айда все к баркасу! – сказал Павка тихо.
Мальчики молча побежали. Они домчались до реки, быстро столкнули баркас в воду.
– И ты садись, – тронул Павка за плечо Глашу.
– И сяду, тебя не спрошусь!
Девочка скинула Павкину руку и спрыгнула в баркас.
– Отваливай! – скомандовал Павка, становясь на корму.
Баркас отвалил от острова и поплыл по течению. Павка взглянул на остров – солдат стоял возле шалаша на сопке и смотрел им вслед. Широкий, словно лезвие ножа, штык блестел на солнце.
* * *
Когда Павка добрался до домика дяди Остапа, оттуда уже доносился веселый смех и оживленный разговор.
Окна Остапова домика были ярко освещены. Павка подошел и заглянул в окошко той комнаты, которую Остап называл кают-компанией. Павка увидел на стенах занятные картины: какой-то взорвавшийся военный корабль взлетал на воздух; парусный фрегат мчался на всех парусах по ярко-синему морю; огромный пассажирский морской пароход с четырьмя толстыми трубами, дымя, несся по волнам, совершенно белым от пены. В углу комнаты стоял сундук, – наверное, тот самый сундук, в котором Остап хранил своих крабов, черепах и чучела райских птиц.
