Текст книги "Амурские ребята"

Автор книги: Игорь Всеволожский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ну, начинай, Глашка.

Глаша встряхнула своими косичками, Павка взял аккорд на гитаре, и Глаша запела звонким и чистым голосом:

 
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Далеко от нашей земли.
 

Никита Сергеевич снял очки, положил на стол рядом с сахарницей и внимательно смотрел на поющих ребят. Бородка легла на лацкан старомодного пиджака, и лицо старика стало задумчивым и грустным. Его близорукие глаза смотрели куда-то вдаль. Варя прислонилась спиной к теплой печке.

Вдруг кто-то застучал в дверь настойчиво и сильно. Глаша оборвала песню на полуслове. Павка опустил гитару.

Тук-тук – медленно застучала по полу деревяжка дяди Остапа. Тук... тук... – застучала она еще медленнее.

Стук в дверь повторился. Никита Сергеевич встал и схватился рукой за карман. Левой рукой он взял со стола очки и торопливо надел их.

Тук... – подошел к двери Остап и спросил изменившимся голосом:

– Кого бог несет?

– Да то ж я! – раздался за дверью знакомый голос.

– Митроша! – воскликнула Варя. – Отпирай, батько.

Остап отпер дверь. В комнату вбежал Митроша, веселый, возбужденный, разгоряченный.

– А я вам гостя привел! – воскликнул он.

Павка и Глаша подумали: ну, сейчас войдет медведь и станет показывать фокусы.

Митроша широко распахнул дверь и сказал:

– Входи!

В сенях кто-то зашевелился.

В комнату вошел не медведь, а незнакомый, оборванный, дрожащий человек. У человека была длинная рыжая борода. Он прислонился спиной к стене. Из разорванной штанины его показалось колено, голое, белое.

– Не узнаете? – спросил человек хриплым, простуженным голосом.

Павка и Глаша смотрели на человека и не узнавали.

– Илюшенька! – отчаянно закричала Варя.

Она прижала руки ко рту и прикусила пальцы. Она не верила глазам. Ее Илья здесь, обросший рыжей бородой, страшный, худой, с запавшими внутрь глазами, но живой! Живой!

– Илюша! – крикнула она и упала, как подкошенная, на пол.

Все кинулись к ней. Уложили на койку. Илья своей исхудалой, костлявой рукой гладил Варины волосы, лицо, руки. Она говорила:

– Илюшенька, как же это?.. Милый, родной!.. Живой, живой!

Павка и Глаша, притихшие, сидели в уголке, прижавшись друг к другу, и слушали рассказ Ильи.

А Илья хриплым голосом рассказывал, как он остался один на корабле. Ему нужно было отвлечь внимание японцев от уходивших к берегу шлюпок. Он лежал у пулемета. Ему послышалось, что японцы подплывают к кораблю. Он целую пулеметную ленту прострочил в темноту. У Ильи онемели руки и ноги. Он собрался уже было сойти с корабля в оставленную матросами шлюпку и догонять своих, как вдруг услышал позади себя шорох. Илья не успел опомниться, как на него сразу накинулось несколько человек и стали душить его. Он отбивался, но чьи-то костлявые руки сжали его шею, как клещи. Он потерял сознание. Когда Илья очнулся, он лежал в подвале на каменном холодном полу, связанный веревками, а у двери стоял японец-часовой.

Его развязали и повели наверх. Там его принялись избивать и пытать...

– Бедный ты мой Илюшенька! – заплакала Варя.

Илью пытал японский майор Кимура. Он придумывал самые ужасные пытки. И однажды он вызвал солдат и приказал Илью расстрелять...

Затаив дыхание, слушал рассказ Ильи Павка. Приключения Сюркуфа показались ему ничего не стоящей глупой игрой. Вот настоящие приключения! Илья казался Павке сказочным героем.

– Погоди, Глашка, погоди, – прошептал он, хотя Глаша ни о чем его не спрашивала и ничего не говорила. Она, как и Павка, старалась не пропустить ни одного слова. Как же он убежал от расстрела?

Но о бегстве своем из тюрьмы Илья рассказал совсем коротко.

– Вспоминать неохота, – сказал он.

Он пошел на базар и на базаре встретил Митрошу.

– Попетляли мы здорово, – сказал, улыбнувшись, Митроша. – Если б и следил кто за ним, запутались бы вконец.

– Счастлив ты, хлопец, что не попал в «вагон смерти», – сказал Остап. – Оттуда живыми не выходят. Садись, ешь.

Илья сел за стол и с жадностью принялся есть рыбный суп.

Варя глядела на него преданными, счастливыми глазами. Павка и Глаша с любопытством смотрели на человека, убежавшего от неминуемой смерти.

* * *

Поздно вечером, когда все разошлись, Остап свистнул в дудку и скомандовал:

– Отбой ко сну! Спать лягать!

Ребята легли спать. Павка долго не мог заснуть. Он думал об Илье. Какой он храбрый, – не побоялся ни японцев, ни тюрьмы, ни «вагона смерти».

Остап храпел на своей койке.

– Павка, ты спишь? – позвала Глаша.

– Нет, не сплю. А ты?

– Я тоже не сплю. Я все думаю.

– Чего же ты думаешь?

– Я когда нищего водила, Илюшку один раз видела.

– Где ты его видела? Что ты врешь? Он ведь в тюрьме сидел.

– Мы с нищим мимо того японского дома шли, где солдаты, помнишь?

– Ну, ну?

– Из этого дома и Илья вышел. Только я тогда его не узнала. У него ведь борода отросла. Рыжая.

– Ну и дура, – рассердился Павка. – Спи! Скажет тоже!

– Павка! – позвала Глаша.

– Спи, говорят, – огрызнулся Павка.

Он подумал еще, какая глупая эта Глашка, а заснул.

* * *

А Илья солгал, что он бежал из тюрьмы.

На самом деле все произошло совсем иначе.

Однажды утром два вооруженных солдата ввели Илью к майору Кимуре.

Кимура сидел за большим письменным столом. Маленький, коротконогий, с черно-синей щетинкой волос на голове, Кимура перебирал желтыми костлявыми пальцами листы дела, вшитые в синюю папку. Когда солдаты ввели Илью, майор Кимура сделал вид, что не замечает его. Но, перелистывая дело, он поглядывал колючими глазками на заросшего рыжей бородой, оборванного, поеживающегося от холода Илью. Илья дрожал и дул на замерзшие руки. Он закашлялся сухим надрывным кашлем. Тогда Кимура отложил в сторону синюю папку и сказал:

– Я очень счастливый, что снова вижу вас. Вы нужный мне в настоящее время. Подойдите ближе.

Илья, слегка прихрамывая, подошел ближе.

– Я полагаю обходиться без сильных действующих мер, – сказал Кимура и протянул Илье раскрытый серебряный портсигар.

Илья взял дрожащими красными пальцами папиросу.

– Ваш отец, храбрый кондуктор броненосца, был пленен в девятьсот пятом году.

Он протянул Илье спички и продолжал:

– Он очень довольный Японией и живет в Нагасаки. Мы захватили вас на «Грозе», и я мог расстрелять вас. Но я не расстрелял вас, господин Зазвонов. Вы мне нужны.

Майор Кимура улыбнулся и поклонился.

– Вам не нравится наша тюрьма. Вы хотите видеть вашу жену. Мне не нравится типография, где большевики печатают свои листовки. Мне не нравится большевик Косорот, не нравится подпольная организация. Я отпускаю вас к вашей жене. Вы найдете мне типографию и подпольную организацию и большевика Косорота. Я совсем уверенный в этом.

Он подождал и добавил:

– Вы будете видеть своего отца в Нагасаки. И ваша жена тоже увидит вашего отца в Нагасаки.

Он встал.

– Но если вы попытаетесь... вы знаете, какие у нас длинные руки.

– Мне... Варю бы... видеть... – сказал хриплым голосом Илья.

– Увидите! Сегодня будете видеть, – оскалив зубы, сказал майор Кимура. – Вы будете рассказывать, что бежали из тюрьмы.

Зазвонов молчал.

– Приятного пути, – сказал Кимура. – Вы есть свободны. Ну?

– Ладно, – сказал Илья, убрав голову в плечи. – Я не обману вас. Мне Варю бы видеть...

Кимура позвонил и приказал часовому выпустить Зазвонова.

Глава шестая
АРЕСТ

С тех пор как ребята поселились в розовом домике, прошло несколько месяцев.

Наступила суровая амурская зима. Она опушила гагачьим пухом сопки и покрыла тяжелыми белыми подушками крыши домов. Пушистые хлопья легли на ветки деревьев. В городе с раннего утра курились трубы.

Амур давно застыл, и лошади протоптали по льду желтую дорогу.

Однажды утром дядя Остап, как всегда, свистнул в свою боцманскую дудку и скомандовал:

– Команде вставать, умываться, койки прибрать!

Его деревяжка застучала по полу – тук-тук. Старик отправился к реке умываться. Умывался он всегда у проруби, ледяной водой, вытирал лицо и заиндевевшие пушистые усы чистым махровым полотенцем. Вскоре он возвратился домой и скомандовал:

– А ну, команда, палубу чистить, драить, водой скачивать!

Глаша мигом принесла ведро и три швабры. Все обитатели домика принялись за приборку.

– Лучше скачивай, надраивай, до блеску надраивай! – весело кричал Остап Павке. Павка с удовольствием тер пол шваброй до блеска.

– Команде чай-кофей пить, – скомандовал Остап, и Глаша принесла чай. Она стала хозяйкой розового домика: готовила обед, приносила воду, стирала и гладила белье. Все трое сели за стол и стали завтракать.

Павка ждал Варю. Каждое утро Варя приносила из типографии газеты и листовки. Где находится типография, Павка не знал.

Илья и Митроша расклеивали листовки на улицах. В ящике у Митрошиного медведя было два отделения: одно из них потайное. В потайном отделении Митроша прятал листовки. Торговкам, солдатам и всему другому народу Митроша продавал настоящее «счастье». Но когда у Митроши просили «особенного счастья», он отпирал потайной ящик и доставал листовки.

Подпольные газеты распространял Павка. Он научился проделывать это с необычайной ловкостью и никогда не попадался. Исайкиной банды он теперь не боялся. Остап дал ему денег, и теперь он сам ходил в контору и покушал для продажи белогвардейские газеты.

В белогвардейских газетах все чаще и чаще появлялись объявления японского командования, предлагавшего большие деньги за поимку Косорота. Теперь предлагалось уже три тысячи иен. Приезжавший из тайги Васька Шагай отвозил эти газеты Косороту. Косорот с Петром только посмеивались над стараниями японского штаба...

Павка поглядел на часы. Уже давно было пора прийти Варе, а ее все не было.

Остап допил чай и ушел. Он всегда по утрам уходил в город. В городе он встречался с рабочими, передавал им какие-то бумажки, беседовал подолгу в чайной и возвращался только к обеду.

Глаша принялась убирать со стола. Кто-то вошел в палисадник и постучал в дверь.

– Входи, – сказал Павка.

Вошел Илья.

– А где же Варя? – спросил Павка. Он начал беспокоиться: ведь уже пора отправляться торговать. А то Исайкины парни захватят все углы, ни одного угла не достанется Павке.

– Шагай приезжал из тайги, – сказал Илья, – вот и задержалась. Я тебе газет принес.

Илья вынул из-за пазухи пачку желтоватых газет.

– Варя просила, как расторгуешься, зайти к ней и посторожить квартиру. Подождешь ее, она к вечеру вернется. Ключ возьми.

Он передал Павке ключ.

– А куда она пошла?

– По делу, – отрезал Илья.

Павка теперь отлично понимал, что когда говорят: «ушла по делу», расспрашивать не полагается. Значит, он будет до вечера один в большой квартире? Когда Павка жил в подвале профессорского дома, он часто бывал у Вари на кухне. В комнаты же его ни разу не пускали. То-то он теперь насмотрится на диковинные вещи! Наверное, в комнатах профессора много занятного.

Павка схватил свою сумку и крикнул Глаше:

– Глашка, я на работу пошел. До вечера не вернусь. Смотри, никого не пускай.

– Знаю.

Павка и Илья вышли на улицу.

С неба падали редкие снежинки.

– Илья, что про Петра слышно?

– Жив-здоров, – ответил Илья. В последнее время Илья стал немногословен. Бывало спросит его о чем-нибудь Павка, а он отвечает невпопад. И все о чем-то думает, думает... «Наверное, по кораблю скучает», решил Павка. Он знал, что матросу жить без корабля так же тяжело, как, скажем, рыбе без воды. И он старался не надоедать Илье расспросами. Они шли молча по тихой, безлюдной улице.

Илья вдруг спросил:

– А ты, как газету печатают, когда-нибудь видел?

– Нет, не видал, – сказал Павка. – А это здорово интересно, правда?

– Еще бы! – сказал Илья. – Машина печатает. Пятьсот штук в час. Ты бы сходил, поглядел.

– А ты видел? – спросил Павка.

– Я-то видел не раз...

Павка проникся еще большим уважением к Илье.

– А ты попроси Варю, она тебя с собой возьмет, – сказал Илья.

Они дошли до улицы, где помещалась контора белогвардейской газеты. По улице уже бежали, размахивая газетами, мальчишки.

– Как бы не опоздать, – озабоченно сказал Павка. – До свиданья, Илюша. Я побегу.

– Беги, – сказал Илья и пошел по улице.

Павка как раз во-время поспел в контору. Через несколько минут он уже стоял на углу и кричал истошным голосом:

– Последние новости! Красный бандит Косорот пойман и расстрелян!

Он-то отлично знал, что Косорот живехонек и последние новости японско-белогвардейской газетки – лишь самая последняя брехня.

* * *

Распродав газетки, Павка направился к дому, где жила Варя. Сколько раз он входил в калитку, когда жил в подвале! Но теперь в первый раз он входит с парадного хода, словно хозяин этого прекрасного домика. Он поднялся на крыльцо, взглянул на медную дощечку с надписью: «Профессор Никодим Иванович Пашковский», и вложил в скважину ключ. Ключ легко повернулся в замке, и Павка вошел в переднюю. На вешалке висело несколько профессорских пальто.

«Ишь ты, богач какой, – подумал Павка, покачав головой. – Одного пальто ему мало».

Вдруг ему показалось, что в квартире кто-то есть. Но он знал, что в квартире никого быть не может: ключ-то ведь у него. Он осторожно вошел в комнату. Это была столовая. Большой круглый стол был накрыт зеленой скатертью. Над столом висела лампа под зеленым абажуром. В широком зеркале Павка увидел свое отражение. На буфете стояли какие-то странные вещи: неизвестно для чего употребляемые стеклянные вазы, какой-то стакан в серебре, огромных размеров.

На стене висела картина в золотой раме: густой тайгой по снежной дороге на розвальнях едет путник. Сквозь ветви деревьев проглядывает луна, а совсем вдали светится огонек жилья.

«Торопится, – подумал Павка, – как бы волки не съели».

Наглядевшись на картину, Павка прошел в следующую комнату и остановился, широко раскрыв рот от удивления. Все стены комнаты от полу и до самого потолка были заставлены книгами. Ничего подобного Павка в жизни не видел. Даже в лавочке дяди Остапа было не больше ста книг, а здесь их были тысячи – в зеленых, черных, красных и коричневых переплетах.

«Вот уж тут, наверное, «Сюркуф» целиком, все двадцать выпусков!» подумал Павка и решился подойти к полкам. Он стал разглядывать переплеты. Но знакомых тоненьких книжечек в ярких обложках нигде не было видно. Павка обошел всю комнату, но встречал лишь какие-то непонятные названия: «Хирургия», «Травма от ранений», «Медицинский сборник».

– Ишь ты, – сказал Павка вслух, – «Травма от ранений». Здорово!

На письменном столе желтый металлический лев яростно замахивался лапой. Павка тут же обнаружил, что льву можно откинуть голову и что в животе у льва плещутся чернила. Черный костяной слон стоял в стороне, угрюмый и задумчивый. На столе лежали бумажки, на которых были написаны какие-то цифры и вообще что-то непонятное. «По-иностранному пишет. Вот это да!» удивился Павка. На табурете в углу стоял деревянный ящик с серебряной дощечкой на крышке. Павка поднял крышку. Чего-чего только не было в ящике. Блестящие пилки, ножички, щипчики – всего не перечесть! Павка вынул один ножичек. Он был острый, как бритва у парикмахера Никашки. Но это была не бритва. Павка сообразил, что это докторские инструменты. Но что делает доктор каждым инструментом – он понять не мог.

«Щипцами, наверное, зубы рвет», подумал Павка, опуская крышку ящика.

Он побродил по кабинету, потом прошел через столовую на кухню. Вари не было.

«Долго же она задержалась, – подумал Павка, – а мне есть хочется».

Искать на кухне еду он не стал: без Вари он не хотел брать чужого. Он вернулся в кабинет и стал рассматривать книги на полках. «Чарлз Дарвин, – прочел он, – «Происхождение видов», Н. В. Гоголь, «Тарас Бульба».

Эта книжка была совсем не похожа на Остапову книжонку. Она была толстая, в кожаном переплете. Но содержание было то же самое. Павка стал читать и наткнулся на картинку. Вот она, Запорожская Сечь! Картинка была нарисована в несколько красок. Казаки расположились в степи в разноцветных нарядах. И Тарас был тут со своими сыновьями! Картинки были одна лучше другой, и Павка каждую рассматривал подробно.

За окнами стемнело. Павка зажег лампу и так зачитался, что не слышал, как скрипнула дверь.

– Что вы здесь делаете, молодой человек? – услышал вдруг он голос над самым ухом.

Книжка вывалилась у него из рук и со стуком упала на пол. Посреди кабинета стоял небольшой старичок в черном костюме, в золотых очках.

– И кто вы такой, позвольте вас спросить? – продолжал старичок сердито. – И почему вы очутились в моем кабинете?

Павка поднял книгу и протянул ее старичку.

– Меня Варя просила квартиру постеречь, – сказал он, – вот я и пришел. Книги у вас очень интересные.

Старичок сказал не то сердито, не то нет:

– Варя? А вы – кто? Как вас зовут?

– Павкой.

– Вы ее брат?

– Нет, не брат. Она знакомая наша. Я сейчас с Остапом живу, с Вариным отцом. Знаете? А я вас видал, вы из дому выходили. Я тогда в подвале жил.

Павка ткнул пальцем в пол.

– В подвале? – удивился старичок.

– Ну, да. Мне жить было негде, вот и жил.

– Так, так, – сказал старик. – Я и не знал. А у вас родители есть?

– Нету. От тифа померли.

– А сестры? Братья?

– Брат есть, Петр Сокол, слыхали?

Старичок развел руками.

– Ну, Аннин муж. Анна у фельдшера живет. Знаете?

И Анны старичок не знал.

– Так где же ваш брат? – спросил он.

– В тайге. Скажите, пожалуйста, – вдруг спросил Павка, – а у вас «Сюркуф, гроза морей» есть?

Старик непонимающе смотрел на Павку.

– Книжки такие, – пояснил Павка. – Двадцать выпусков, приключения Сюркуфа.

– Двадцать томов? – удивился старик. – Не читал. Нет, насколько припоминаю, не читал.

Павка вынул из-за тельняшки шесть драгоценных выпусков и показал старику:

– У меня их четырнадцать было. Да два я на хлеб продал, а шесть у меня в залоге пропало. Только шесть и осталось. Я думал – у вас все двадцать выпусков есть. Если хотите, возьмите у меня, почитайте, раз никогда не читали.

Старик разглядывал Павкины выпуски «Сюркуфа».

– Послушайте, – сказал он. – Так ведь это просто дрянь! Самый обыкновенный Пинкертон. И вы это читаете?

– Наизусть знаю, – признался Павка. И, не ожидая разрешения старика, он рассказал самое замечательное приключение – о том, как Сюркуф нашел жемчужину величиной с куриное яйцо и как хотели у него эту жемчужину украсть.

– Молодой человек, – сказал старик, терпеливо выслушав рассказ, – вы когда-нибудь Жюль Верна читали?

– Не читал, – признался Павка.

Старик подошел к полкам, порылся в них и протянул Павке книгу в тисненном золотом переплете. На переплете спрут обвивал своими щупальцами водолаза. Над картинкой было написано: «80 000 верст под водой».

– Возьмите-ка, – сказал старик.

– Мне? Совсем? – удивился Павка.

– Ну да, совсем. И забудьте вашего Сюркуфа.

Забыть Сюркуфа? Ну, это старик перехватил! Разве можно забыть Сюркуфа? Наоборот, надо постараться достать остальные выпуски!

– Как вас зовут? – спросил старик.

– Павкой.

– А меня – Никодимом Ивановичем. Пойдемте ужинать.

Павка, прижав к груди книгу, пошел за Никодимом Ивановичем в столовую.

Никодим Иванович зажег лампу и принес из буфета масло, булки, ветчину, большой кусок влажного желтого сыра. В передней тоненьким голосом зазвонил телефон.

– Кушайте, Павел, кушайте, – сказал Никодим Иванович и прошел в переднюю.

– Кого вам? А? – услышал Павка сердитый голос хозяина. – Да, я, профессор Пашковский. Нет, нельзя. Дома никого не принимаю. Генерала? И генерала – тоже. Куда? Ах, вы не знаете куда? В госпиталь. Завтра утром в госпиталь.

Он повесил трубку и вошел в столовую, ворча под нос:

– Чорт знает что! Что за дикие времена! Стреляют друг в друга, словно разбойники на большой дороге, и всех тащат ко мне на квартиру.

Он остановился и сказал в дверь:

– У меня не полевой лазарет, милостивые государи, не полевой лазарет! Почему вы не кушаете, Павел? – вдруг закричал он на Павку. – В вашем возрасте надо кушать, надо кушать!

Павка в первый раз слышал, чтобы угощали так сердито. Но он стал есть все подряд – и ветчину, и сыр, и хлеб с маслом. Никодим Иванович смотрел на него из-под очков.

– Где же Варя? – спросил он. – Не понимаю, куда она пропала. У меня завтра три операции. Да кушайте же вы как следует!

В это время в передней раздался звонок.

– Я вас очень попрошу, – сказал Никодим Иванович, – отоприте и скажите, что меня дома нет. И не будет. Понятно?

– Понятно, – сказал Павка и пошел в переднюю. Он зажег свет и отворил дверь. – Профессора дома нету, – сказал он.

Кто-то оттолкнул его и вошел в переднюю. Дверь захлопнулась. Запорошенный снегом плечистый мужчина в ушастой заячьей шапке отрывисто спросил:

– Где доктор?

Павка вгляделся в лицо человека, обросшее густой черной бородой, и вдруг узнал его.

– Косорот! – воскликнул Павка.

– Ты что здесь делаешь? – удивился Косорот.

– А я в гостях, – важно сказал Павка. – Чай пьем, хлеб с колбасой едим.

– Веди скорей к доктору.

Павка пошел впереди. «Ну и храбрец этот Косорот! – думал он. – За него три тысячи дают, а он пришел в город. Но зачем ему доктор?»

Профессор встал из-за стола и удивленно уставился из-под очков на Косорота.

– Собирайся, – сказал Косорот без предисловий.

– Куда? – недоумевая, спросил Никодим Иванович.

– В тайгу, – коротко ответил Косорот.

– С ума вы сошли! – возмутился Никодим Иванович.

– Где твои инструменты? – спросил Косорот. – Васька Шагай в тайге помирает, на японскую засаду напоролся.

– Я буду жаловаться! – выкрикнул профессор фальцетом. – Жаловаться, да-с! Убирайтесь сейчас же вой!

– Жаловаться? – сказал Косорот. – Человек без тебя помирает, а ты, значит, жаловаться? Кто ты – врач или не врач? Павка, тащи инструменты!

Павка вспомнил про ящик, стоявший в кабинете. «Наверное, это и есть инструменты». Он кинулся в кабинет.

Когда Павка вернулся с ящиком в столовую, он увидел, что Никодим Иванович уже в шубе, в бобровой шапке и Косорот подталкивает его к двери.

– Я жаловаться буду, – негромко сказал Никодим Иванович и вместе с Косоротом исчез в дверях.

Павка вынес ящик на улицу.

В лицо пахнуло свежим, морозным воздухом. Косорот уже сидел в розвальнях, рядом с ним – оторопевший Никодим Иванович.

– Давай сюда ящик! – крикнул Косорот Павке. – Садись!

Косорот хлестнул коня, они вихрем понеслись по улицам, выехали за город и свернули к реке.

– Тпру! – крикнул вдруг Косорот.

Конь стал. Косорот слез с саней и начал поправлять упряжь.

– Послушайте, – сказал Никодим Иванович Косороту. – Все равно операции я делать не стану. Вы... да кто вы такой, в конце концов?!

– Я Косорот, командир красного партизанского отряда.

– Косорот? А кого расстреляли вчера ночью?

Павка вспомнил, что как раз сегодня в белогвардейской газете было написано о расстреле Косорота.

Косорот стал перед профессором и, приложив руку к ушанке, доложил:

– Так что я и есть этот самый расстрелянный Косорот. Павка, подтверди.

Никодим Иванович внимательно поглядел на Косорота.

– Допустим, что вы действительно Косорот, – сказал Никодим Иванович сердито, – за коим чортом, позвольте вас спросить, вы появились в городе, занятом врагами? Ведь ваши портреты висят на всех столбах...

– Что поделаешь, – развел руками Косорот. – Коли дружок помирает, к чорту в ад влезешь.

Он переступил с ноги на ногу. Снег скрипнул у него под ногами. Они помолчали. Павка с любопытством смотрел то на Косорота, то на Никодима Ивановича. Лошадь оглянулась: поедем или нет?

– Ну, так как? – спросил Косорот. – Резать Ваську будете?

– Нет, – ответил старик.

«Ой, до чего ты вредный! – подумал Павка. – Ну, погоди, Косорот тебя заставит. Будешь резать!»

Косорот что-то соображал.

– Что ж мне с тобой делать? – вдруг сказал он. – Пристукнуть тебя – и точка.

«Убьет!» подумал Павка.

– Да не к чему тебя убивать, – продолжал Косорот. – Слезай с саней.

Старик кряхтя слез с саней. Косорот снял ушанку в с горечью сказал:

– Простите за беспокойство.

Он сел в сани.

– Послушайте, – сказал старик удивленным голосом, – вы что же – в тайгу поедете?

– Нет, в город. Фельдшер сказал: если не резать Ваську – помрет. Велел привезти знаменитого профессора Пашковского. Ну, а раз вы такой несговорчивый – другого найдем.

– Так ведь непременно вас кто-нибудь узнает и донесет. Вас схватят, убьют.

– А тебе-то что? – злобно сказал Косорот и тронул вожжи. – Если хочешь, сам донеси. Три тысячи заработаешь.

Сани тронулись.

– Постойте! – вдруг закричал старик и с необыкновенною для его возраста легкостью догнал сани. – Мой ящик с инструментами...

Павка крепко держал ящик с инструментами.

Косорот остановил коня и взял у Павки ящик.

– Берите, – сказал он старику. Но старик не брал ящик.

– Чего же вы стали? Гоните! – крикнул вдруг старик, влезая в сани и садясь рядом с Павкой. – Каждая минута дорога.

Косорот хлестнул коня, и они мигом выехали на Амур. Павка совсем притих. Розвальни быстро неслись по снежной равнине. Вдали темнел берег. Над головой расстилалась тихая морозная ночь, светила луна, и два пушистых облачка скользили по черному звездному небу. Павка понял, что далеко позади остались японские заставы: Косорот ловко объехал их стороной. «Вот Глашка бы меня увидела, – подумал Павка, – то-то бы позавидовала».

На берегу что-то зачернело, Косорот свернул в сторону. Павка видел только его широкую спину.

Высокий кедр надвинулся сбоку, словно человек огромного роста с растопыренными в стороны руками. С другой стороны надвинулось несколько великанов в белых балахонах, протягивавших Павке мохнатые белые ручищи. Павка понял, что они въезжают в тайгу.

– Люблю смелых людей, – вдруг сказал Никодим Иванович Павке. – Смелость нужна везде.

Косорот так гаркнул на коня, что он сразу понесся вскачь. А эхо еще минуты три перекликалось в чаще белых огромных деревьев.

Прошло часа два. Павка совсем озяб в своем полушубке. Ему казалось, что они едут давно, дня три-четыре, едут на край света и никогда не доедут. Он заметил, что мчатся они без дороги, по каким-то одному Косороту известным приметам, под деревьями, стряхивавшими на путников рыхлые комья снега. Профессор молчал. Косорот нахлестывал коня, по колени утопавшего в снегу.

Наконец они резко свернули в сторону. Кто-то темный вышел из-за черного дерева и крикнул:

– Стой! Кто идет?

– Свои! – ответил Косорот. Впереди выросло несколько темных фигур.

Косорот крикнул партизанам:

– Васька живой?

– Мается, в бессознании, товарищ командир, – ответил кто-то.

– Идем, папаша, – сказал Косорот профессору и взял с саней ящик с инструментами. – И ты иди, Павка.

Ноги у Павки затекли и онемели. Он с трудом заковылял за Косоротом. Косорот подошел к засыпанной снегом землянке, толкнул какую-то почерневшую доску. Это был вход. Он пропустил вперед профессора.

«Подземелье, – подумал Павка, спускаясь по земляным ступеням. Ему сразу вспомнились пещеры Сюркуфа – кругом висят ковры, на коврах – кинжалы. – Эх, видела бы меня здесь Глашка!»

Они вошли в ярко освещенную землянку. Посредине стоял стол, на столе горела керосиновая лампа. В стене была другая дверь. Косорот открыл ее и куда-то вышел. Павка огляделся вокруг. Какой-то бородатый человек в матросском бушлате грел воду на примусе. Ни ковров, ни кинжалов не было. В углу Павка увидел самый обыкновенный самовар. «Совсем как в чайной, – подумал Павка. – И вовсе не похоже на Сюркуфову пещеру».

Бородатый человек обернулся и посмотрел на Павку.

– Павка? – удивленно спросил он. – Ты как сюда попал?

Это был Петр. В тайге у него отросла золотистая борода.

– А мы с Косоротом профессора привезли, – сказал Павка, здороваясь с братом.

– Что Анна? – быстро спросил Петр.

– Чего ей сделается? Живет, – отвечал Павка.

Старик сидел на лавке в своей лисьей шубе, бобровой шапке и запотевших очках.

Петр подошел к профессору и спросил:

– Может, чайку выпьете, товарищ профессор?

Старик не успел ответить. Вошел Косорот и сказал:

– Прошу, папаша. Плох Васька.

– Какой я вам папаша? – вдруг рассердился профессор. – Меня зовут Никодим Иванович!

Он сбросил шубу на лавку и пошел за Косоротом.

В землянку вошло двое партизан. Они потирали замерзшие руки. Партизаны сели на лавку, поставив возле себя винтовки.

– Ну, садись, – сказал Петр Павке. – Гостем будешь.

Павка сел.

– Чаю хочешь?

– Хочу, – сказал Павка.

Петр подошел к самовару и налил Павке стакан горячего чаю. Потом достал несколько кусков сахару и положил на стол перед Павкой.

«Чай пьют, – огорченно подумал Павка, – из стаканов, с сахаром».

Сюркуф всегда пил ром из серебряной чарки.

Партизаны, прислонившись к стене, дремали. Петр прислушался. Павка тоже прислушался, но ничего не было слышно.

«Наверное, старик уже режет Ваську, – подумал он. – Почему же Васька не кричит?» Он взглянул на Петра. Петр с тревогой смотрел на дверь.

«За Ваську боится, – подумал Павка. – Любит Ваську».

Дверь растворилась, и вошел профессор. За ним появился Косорот. Профессор был нахмурен и озабочен. Он прокипятил инструменты и тщательно вымыл руки. Потом достал из ящика чистый халат, надел.

– Завяжите, молодой человек, – попросил он Павку. Павка завязал рукава халата тесемочками. Тогда профессор сказал Косороту:

– Вымойте руки. Горячей водой вымойте. С мылом. Поможете мне оперировать больного.

«Оперировать? – не понял Павка. – Что это такое?»

Очевидно, и Косорот не понял, потому что старик добавил:

– Ну, подержите ему голову. Понятно?

Косорот, нахмурясь и опустив нижнюю губу, стал сосредоточенно мыть руки. Профессор спросил:

– Кто его так отделал?

– Господа японцы, папаш... виноват, Никодим Иванович. На засаду напоролся.

– Гм. Идемте. Никого не пускать, – сказал профессор. Он оглядел землянку и проворчал:

– В грязи живете. Не выметено. Бескультурье.

Косорот пропустил старика вперед и сказал Петру и партизанам:

– Никого не пускать. Никодим Иванович операцию будет делать.

Он помолчал и добавил:

– Пол подмести.

Косорот запер за собой дверь. Один партизан оставил винтовку, взял веник и стал подметать пол.

Павка прислушивался, но ничего не было слышно. Потом кто-то застонал.

– Режет, – сказал партизан Петру.

Павка опять прислушался и ничего не услышал.

Петр смотрел на дверь, не отрываясь.

– Анна вчера нам пышки принесла. Вкусные, с вареньем, – сказал Павка. Петр его не слышал. Павка вздохнул. Вдруг он услышал дребезжащий, недовольный старческий голос, кричавший:

– Как вы его держите? Вы ему голову оторвете! Больных держать не умеете, а еще командир отряда!

Партизаны привстали с лавки. Настала тишина, потом снова застонал раненый Шагай.

Кто-то постучал снаружи. Партизан помоложе подошел к двери и спросил:

– Чего нужно?

– Косорота, – ответили снаружи.

– Косорота нельзя. Занят он. Ваське Шагаю хирургию делает, – сказал партизан. Послышались удаляющиеся шаги.

Павка вспомнил, что на корешке одной из книг в комнате профессора он прочитал: «Хирургия». «Значит, там написано, как резать», подумал он.

Прошло еще пятнадцать минут, двадцать. Павке надоело прислушиваться. Его клонило ко сну. Петр, казалось, дремал, сидя на табурете. Голова его опустилась к столу.