Текст книги "Три часа на выяснение истины"

Автор книги: Игорь Арясов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, что вы, Николай Иванович, – Гусев снова улыбнулся, и эта улыбка обеспокоила и разочаровала Одинцова. Неужели он что-то не так сказал? Или все-таки ему надо было идти не сюда с такими пустяками, а в милицию? Может, этот вежливый, улыбчивый молодой человек с седыми висками не имеет никакого отношения к такому серьезному делу, как государственная безопасность?

Одинцов растерянно посмотрел на слиток, прикрыл его уголком платка.

– Николай Иванович, вы совершенно правильно поступили, что пришли к нам. У меня убедительная просьба не волноваться и очень подробно написать на этих листках, как все произошло.

5

В то же самое время, когда в кабинете у Гусева техник-стоматолог Одинцов красивым убористым почерком писал подробное заявление о покупке у неизвестного лица по имени Виктор золотого слитка, Петр Васильевич Матвеев заканчивал вычитывать отчет о проделанной работе.

Настроение у Матвеева было хорошее. За два года, прошедшие со дня его назначения сюда, в районный центр, на вверенном ему участке не было никаких серьезных ЧП. С другой стороны, Матвееву очень хотелось доказать, что и на периферии он способен на многое, но для этого нужно было раскрыть какое-то, сложное, запутанное, каверзное дело.

Вот почему, когда Гусев без стука отворил дверь и Матвеев увидел его лихорадочно блестящие глаза, он понял: случилось что-то необычное. Однако, как всегда тоном человека, старшего и по званию, и по должности, и по возрасту, он остудил горячечный блеск зрачков Гусева, спросив его как можно более спокойно:

– Что у вас, Анатолий Константинович?

– Золото, Петр Васильевич, честное слово! Вот, посмотрите! – И положил перед начальником три мелко исписанных Одинцовым листа. Матвеев взял заявление. Голубоглазое его лицо с мягким подбородком и чистым, без единой морщинки лбом покраснело. Прочитав заявление, он вдруг сердито поглядел на Гусева:

– Чему вы радуетесь, товарищ лейтенант?

Гусев попытался скрыть улыбку, но усы у него дрогнули. Он развел руки в стороны и пожал плечами: а я здесь при чем?

– Заявитель ушел?

– Нет, пока не отпустил.

– Тогда поблагодарите его и скажите, чтобы он не волновался и что, если понадобится, мы его пригласим. В двенадцать ровно вместе с Семиным придете ко мне.

– Есть! – Гусев вышел.

Матвеев еще раз медленно перечитал заявление Одинцова.

Ну что ж, будем думать, будем работать. Что мы знаем? Три дня назад какой-то парень лет двадцати пяти, врачи редко ошибаются в возрасте, пришел к Одинцову и предложил купить слиток. Официально Одинцов с золотом не работает. А на самом деле? Это предстоит выяснить. Дальше. Почему слиток предложили именно Одинцову? Потому, что его знали раньше? Одинцов утверждает, что человек был незнакомый. Зовут Виктором. Но это может быть и вымышленное имя. Кто он по специальности? Где живет? Приметы? Одинцов пишет: кажется, шофер, руки большие, сильные, пахнут бензином, под ногтями грязь. Но он может быть и слесарем в гараже. Или у него своя машина? Или работает на чьей-то персональной? В конце заявления Одинцов вспомнил, что у продавца есть наколка на левой руке. Что за наколка? Имя или какой-то рисунок? Глаза наглые – это не примета. Рост высокий. Утверждение, что слиток остался от бабушки. А если продавец обманывает? Слиток надо отправить на экспертизу, установить пробу. Откуда может быть это золото?

Стоп, Матвеев. Хватит ломать голову неизвестно над чем. Сейчас самое главное – быстро выяснить все, что можно, о покупателе, продавце и слитке. И, разумеется, доложить руководству.

Михаил Павлович Алексеев уже сегодня спросит, что я предпринял по этому заявлению. А что я смогу ответить? Сделка состоялась возле универмага в машине Одинцова. Продавец был спокоен, ждал, сам назначил место встречи. Очевидно, он не приезжий, а житель нашего города. Значит, искать его надо здесь, среди тех, кто связан с машинами, с техникой. Он может быть и трактористом, может работать на бульдозере, экскаваторе.

Виктор. Высокого роста. Глаза зеленые. На левой руке – наколка. Зубы отличные. По этим приметам иголку в стогу сена с таким же успехом искать можно. Думай, Матвеев, думай.

В нашем городе семьдесят тысяч жителей. Примерно двадцать тысяч взрослых мужчин. Из них двадцати пяти – двадцати семи лет – тысяч пять. Из них отношение к технике могут иметь две-три тысячи. Из них Викторов, ну, предположим, человек пятьсот. Из этих пятисот наколку на левой кисти имеют, допустим, тридцать. Из тридцати высокого роста могут оказаться двадцать. Из двадцати – десять рыжих и зеленоглазых. Значит, один из десяти – и есть тот самый продавец. Такую элементарную арифметику мне предложит Михаил Павлович Алексеев. А потом скажет: ну, парень, какой же ты, к шутам, чекист, если всего из десяти человек не можешь определить, кто продавец золота? Если, разумеется, продавца зовут Виктор, а не Саша, Коля, Володя или еще как-нибудь.

Погоди, Матвеев, ты упустил важную подробность. На вопрос Одинцова, почему Виктор пришел именно к нему, тот ответил, что в других поликлиниках было много народу к зубным врачам. Значит, живет этот Виктор или работает не рядом с поликлиникой Одинцова. Это уже хорошо – автобазу машиностроительного завода из проверки пока можно исключить. С чего нам надо начать поиски продавца? Видимо, составить список тех Викторов, которым 25–27 лет, работающих водителями или механизаторами, которые два-три года назад отбывали срок наказания за какие-то преступления и вернулись в наш город. Это я поручу Гусеву. А что мы знаем об Одинцове? Гусев говорит, что три года назад ставил у него пломбу, а вскоре они были делегатами районной комсомольской конференции. Из комсомола Одинцов выбыл по возрасту. Сейчас беспартийный. Двое детей. Жена – преподаватель музыки. Зарплата нормальная. Золото согласился купить потому, что давно обещал поставить матери коронки. Мать у него живет в деревне, в соседнем районе. Триста рублей снял с книжки, больше у него нет, по его утверждению. Что ж, сам себя наказал. К нам пришел потому, что знает: всякие незаконные операции с золотом караются. Это верно. А мог бы и не прийти. Значит, совесть у него есть, если не побоялся потерять эти триста рублей. «После совета с женой решил пойти и признаться во всем». Выходит, Одинцов, жена у тебя умница.

Итак, работать по трем направлениям: продавец – покупатель – слиток. С продавцом и слитком – полная неясность. С покупателем проще, мы его знаем, почти знаем, если, разумеется, он ничего не скрыл. Теперь можно звонить Михаилу Павловичу и просить его принять меня по неотложному делу во второй половине дня. За это время Гусев должен отработать версию о том, что продавец недавно вернулся из колонии, установить его фамилию и место работы.

Ровно в полдень в кабинет к Матвееву вошли Гусев и Семин. В отличие от Гусева Федор Семин был высок, худ и внешне спокоен. Но Матвеев знал, что спокойствие это напускное и азарта в Семине не меньше, чем у его товарища по службе, однако при всем своем взрывном характере Федор Семин в самых критических ситуациях всегда точно рассчитывал силы и возможности свои и соперника, будь то партия в шахматы или схватка на борцовском мате в спортивном зале.

Матвеев пригласил их к столу, протянул каждому по листку со словом: «Задача». Дано: продавец слитка Виктор, 25–27 лет, рыжеволосый, высокий, наколка на левой руке, под ногтями – въевшаяся грязь, руки пахнут бензином. Глаза зеленые, наглые. Требуется определить фамилию и место работы.

Гусев и Семин быстро пробежали условие задачи и одновременно спросили:

– Какой город?

– Разумеется, наш, – нахмурился Матвеев.

– А можно сразу, без подготовки? – Гусев, как на уроке в школе, поднял руку.

– Попробуйте, Анатолий Константинович.

– Значит, так, – Гусев хлопнул в ладони и потер их друг о дружку. – Искать продавца слитка я буду среди водителей машин, профессионалов.

– Или механизаторов, – добавил Семин, – потому что от любителей бензином так резко не пахнет. Можно, товарищ капитан, мы вдвоем будем отвечать?

– Я тоже не возражаю, – улыбнулся Гусев. – Установили: водитель. А у нас в городе их тысяча сто. Потому что такое количество техники, как мне жаловались ребята из ГАИ, им ежегодно приходится проверять на техосмотре. Это не считая частных машин. Машзаводскую автобазу я пока в расчет не беру.

– Почему? – удивился Семин. – Она же самая большая.

– Потому, что наш Виктор сначала был в других поликлиниках, а не в той, где работает Одинцов. Получается, что ему до тех ближе и от жилья, и от работы.

– Допустим, – сказал Матвеев. – Но ведь это еще не все.

– Зато теперь у нас с Федором остается всего семьсот водителей. Наколка на руке не у каждого. Виктором тоже не всякого зовут, двадцать пять лет не всем. Так что остается несколько человек. Ну, скажем, пятнадцать или двадцать.

– А если учесть, что Виктор с наколкой, то его вообще найти просто. Всей работы на каких-нибудь два часа, – Семин легонько подвинул от себя листок с условием задачи.

– Ты хочешь сказать, Федор, что надо отыскать Виктора, сидевшего недавно в колонии, и предъявить для опознания его фотографию Одинцову?

– Вот именно, – Семин покосился на Матвеева и полез в карман за сигаретами. – Петр Васильевич, разрешите?

– Курите, только по одному, безвольные вы люди.

– Я прошу для верности полдня, – Гусев тоже отодвинул бумагу. – Если, конечно, Виктор – это Виктор, а не Вася или Гриша какой-нибудь.

– Ну что ж, за решение задачи, товарищи, можно ставить четверки. А вам, Анатолий Константинович, даю полдня, как вы просили. В половине шестого уезжаю к начальнику управления с информацией по этому золоту. Так что за дело.

Петра Васильевича Матвеева товарищи по работе прозвали молчуном. Матвеев знал об этом и не обижался. Он не любил многословия, умел внимательно слушать собеседника, отвечал на вопросы либо оспаривал чью-то мысль короткими, четко сформулированными фразами. Создавалось впечатление, что Матвеев не говорит, а читает то, что уже написано, отредактировано и отпечатано на машинке без единой помарки. Прежде чем сказать, он немного медлил, а затем говорил. И его точные, продуманные ответы или вопросы нередко ставили в тупик словоохотливых Гусева и Семина.

К концу дня, когда Матвеев уже позвонил начальнику управления Алексееву, попросив принять его по неотложному делу, Гусев и Семин сидели за приставным столиком в его кабинете и, хмуро поглядывая друг на друга, молчали.

Выяснить за это время им удалось немного. Одинцов действительно за пять последних лет ни разу не имел дело с золотом, среди многих его пациентов не удалось выявить никого, кто бы отдаленно напоминал продавца слитка. Отзывы об Одинцове были самые положительные. У Гусева оказалось тоже мало утешительного. Предполагаемых продавцов набралось двадцать девять. Их фотографии будут готовы только завтра, но предъявить их Одинцову для опознания нельзя, потому что час назад он уехал к матери в деревню Дубки, что за сто километров в соседнем районе.

– С фотографиями поторопите, Анатолий Константинович, – сказал Матвеев, – они должны быть завтра с утра. Видимо, придется вам ехать в эти Дубки и разыскать Одинцова. Я вернусь не раньше двух часов дня. К этому времени вам и Семину надо быть на месте. Если будет что-то новое и срочное, найдете меня у Панкратова по его телефону. Все, братцы, я уехал.

Водитель «уазика» Коля Марков проснулся мгновенно, едва за Матвеевым негромко хлопнула входная дверь. Однако Матвеев по расслабленной позе Маркова понял, что тот спал.

– Теперь, Николай, моя очередь вздремнуть, а тебе – работать. На всю дорогу даю полтора часа. Нас ждут.

– Будет сделано, – чуть обиженно ответил Марков и завел мотор. – Только я, Петр Васильевич, не спал. Я как вы – думал с открытыми глазами.

– Думать всегда полезно, даже во сне. – Матвеев положил папку на заднее сиденье и, чуть откинувшись в кресле, прикрыл веки.

Двадцать девять кандидатов в продавцы слитка. Не так уж и много. Жаль только, что Одинцов в деревню уехал. И Гусев сплоховал, нам надо было уже сегодня к вечеру иметь эти фотографии. Правда, наколка на левой руке только у пяти. Почему вдруг исчез Одинцов? Испугался чего-то? Вряд ли: у главного врача поликлиники лежит его заявление с просьбой предоставить за свой счет субботний день. А завтра, между прочим, у Нины день рождения. Ничего, к обеду я должен вернуться. Надо только не забыть купить ей цветы и хорошие духи.

– Николай, – Матвеев достал бумажник, вынул деньги, – не в службу, а в дружбу – купи для супруги моей розы и какие-нибудь хорошие духи, рижские там или еще какие посимпатичнее. Ты в духах разбираешься?

– Я больше в машинах, Петр Васильевич. Но с духами просто: спрошу молодую продавщицу, что она сама себе выбрала бы для подарка, и порядок. А у супруги вашей день рождения, выходит?

– Выходит, – кивнул Матвеев, глядя на большие, крепкие пальцы Маркова с широкими, чистыми ногтями. – Коля, у тебя руки бензином пахнут?

– У меня? – Николай удивленно посмотрел на Матвеева, понюхал пальцы правой руки. – Понятия не имею. Но, кажется, не пахнут.

– А ну, дай я, – Матвеев нагнулся к баранке, потянул носом воздух, покачал головой. – Странно, тоже ничего не чувствую.

– А почему они должны пахнуть бензином, Петр Васильевич?

– Ну, хотя бы потому, что ты – водитель.

– Кто его знает, – Марков пожал плечами. – Я вообще-то не люблю грязных рук и грязных ботинок. У меня насчет этого какой-то пунктик. А зачем вам понадобились мои руки?

– Так, подумал, что товарищ один мог ошибиться, назвав человека с грязными, пахнущими бензином руками, водителем.

– А может, он автослесарь или на тракторе работает?

– Вот то-то и оно, что может быть, – неохотно согласился Матвеев. – Но уж лучше бы он оказался водителем машины. Кстати, у тебя среди знакомых или соседей нет водителя по имени Виктор? Высокий такой, глаза зеленые, наглые, на левой кисти, где большой палец, наколка. Лет двадцать пять – двадцать семь.

– Виктор есть, брат двоюродный, в автобазе машиностроительного завода работает. Но он маленького роста, глаза, кажется, синие, и наколок никаких, это точно. А больше Викторов, кажется, не знаю. Нет, не знаю. Есть Сережка, Александр, Вячеслав, еще один Вячеслав, Анатолий. А что, очень нужен?

– Если бы не был нужен, не спрашивал.

Марков посмотрел на спидометр и, прибавив газ, пошел на обгон панелевоза. Навстречу, метров за пятьсот до «уазика», на большой скорости мчались красные «Жигули». Марков напрягся, переключил скорость, выжал акселератор до предела и едва успел проскочить мимо «Жигулей» буквально в нескольких сантиметрах от них. Матвеев усмехнулся:

– Коля, нас ждут. А так мы можем и не доехать.

– Извините, Петр Васильевич. – Марков достал сигарету, открыл форточку, закурил. – Вот лихач. Наверняка за сто двадцать шел.

– «Жигуленок»-то?

– Ну да. Наш это, городской. Я его, между прочим, знаю. Стоматологом работает. Зайцев Евгений Александрович. Хороший врач. Два зуба простых мне вставил, никто не отличит.

– На золотые денег не хватило?

– Деньги были. Я вообще-то хотел. А он сказал, что с золотом не работает, надо к другому врачу. А у того очередь огромная. Ну, я и плюнул, не стал ждать, со свадьбой торопился.

Всякий раз, когда Матвеев приезжал в областной центр, он испытывал странное чувство, словно не покидал этого города, а был в длительной командировке, и вот теперь, отчитавшись по ее результатам, привычно выйдет из управления, неторопливо пройдет по ярко освещенному широкому проспекту, заглянет к жене в областную детскую библиотеку, заберет с собой второклассника Алешку и вечером во дворе большого многоэтажного дома будет гонять с ребятишками футбольный мяч, а когда вернется с работы Нина, она ласково будет бранить его и сына за то, что они вымазались, что не помогли бабушке готовить ужин, а мама будет оправдывать сына и внука, звенеть тарелками на столе, и в восемь вечера всей семьей, вчетвером, они будут сидеть за электрическим самоваром, слушать восторженные рассказы сына о школьных новостях, и так будет продолжаться всегда, в однажды заданном ритме. Но вот предложили Матвееву переход в район, на самостоятельную руководящую работу, и он принял это назначение без тени неудовольствия, даже радостно, потому что спокойный, размеренный образ жизни, несмотря на сложность и неординарность вопросов, какие приходилось решать на службе, стал убаюкивать его, причем это заметил не только он сам, но и Панкратов, под началом которого работал в областном управлении Матвеев. Пожалуй, только Панкратову завидовал он и не скрывал этого ни от кого. На невысокого, налитого мускулами светловолосого, всегда стремительного Панкратова он смотрел задумчивыми нежными глазами, в которых каждый внимательный человек без труда мог угадать восхищение. Отец Панкратова, слесарь-сборщик высочайшей квалификации, дал единственному сыну хорошее образование и настоял, чтобы он, несмотря на отцовскую славу и трудовые ордена, пришел в тот же цех. Уже через четыре года Юрия Панкратова выдвинули на должность начальника цеха, в котором было около тысячи человек. И вдруг Панкратов, отказавшись от блестящей перспективы вырасти в большого хозяйственного руководителя, согласился на предложение перейти на работу в органы государственной безопасности. И здесь за короткое время вырос так же стремительно, благодаря неукротимой энергии, уму, воле и собранности. Была в нем какая-то загадка человеческого обаяния, над разрешением которой Матвеев долго бился и наконец с удивлением и раздражением на себя понял, что заключается она в предельной искренности Панкратова, который, не экономя себя в любом, даже незначительном деле, не боялся показаться слабым, не знающим в данный момент того или иного вопроса. Когда Матвеев сделал это открытие, он, перейдя в район, старался буквально во всем следовать Панкратову. А год назад, похоронив мать, он поймал себя на мысли, что после нее самым близким для него взрослым человеком на земле стал вот этот, едва достающий ему до плеча светлой, лысеющей со лба головой мужчина, стоящий с ним рядом на кладбище и шептавший бледными губами: «Ничего, Петр Васильевич, ты держись, пожалуйста!»

До назначенного начальником управления времени оставался еще час, поэтому Матвеев заранее радовался представившейся возможности побыть этот час с Панкратовым, если, разумеется, тот будет свободен. Матвеев почти бегом одолел широкие чугунные лестничные марши старинного особняка, поднялся на третий этаж и, остановившись перед крайней дверью, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить дыхание. Потом приоткрыл дверь:

– Юрий Степанович, разрешите?

Панкратов был не один. Напротив него за приставным столиком сидел молодой, незнакомый Матвееву сотрудник. Большеглазое его лицо было напряжено, как перед прыжком в воду с высоты. Панкратов, сунув левую руку в карман брюк, стоял у окна лицом к двери и рубил правой рукой воздух:

– Скромность и еще раз скромность – вот самая для вас нужная черта характера, которую надо воспитывать постоянно, в любой ситуации. Пока вам этого явно недостает. У меня все, вы свободны, товарищ лейтенант.

– Извините, – Матвеев попятился.

– Ничего, мы закончили, проходите, Петр Васильевич. – Панкратов пошел навстречу Матвееву, крепко пожал руку и, не отпуская ее, посмотрел на сотрудника, закрывающего дверь. – Здравствуй, дорогой, проходи, присаживайся, закуривай. Ах да, ты же бросил. Ну и молодец. А я все никак. – Панкратов закурил, вздохнул, еще раз посмотрел на дверь. Красные пятна на его щеках стали бледнеть. – Завел меня, понимаешь, этот паренек. И дело-то у него было пустяковое, выяснить кое-что в паспортном столе. А он пришел, удостоверением размахивает, я такой-сякой, выньте да положите мне то-то и то-то. Там, конечно, удивились, позвонили. Ну, я и не сдержался чуток. Ничего. Лишний раз о скромности чекиста напомнить не мешает. Ну, рассказывай, как живешь-можешь? Почему меня, своего куратора, обходишь, через голову, сразу Алексееву звонишь?

– Я и вам звонил, Юрий Степанович, – зарделся Матвеев, – вы на сессии горсовета были.

– Ладно, не оправдывайся, не виноват. Что-то серьезное? – Панкратов глазами показал на папку, которую Матвеев держал на коленях.

– Похоже, что да. Суть такая. В августе в нашем городе вдруг в большом количестве люди стали делать золотые коронки и зубы. В поликлинику, где их вставляют, золота поступает немного, обычно очереди ждут несколько лет. В городе десять стоматологов. С золотом работает один, Ковалев, член партии, ветеран войны. Всех врачей внимательно мы посмотреть пока не успели. Некто Одинцов буквально вчера пришел с заявлением. Вот оно, – Матвеев передал три листа, исписанных мелким, но разборчивым почерком.

Панкратов взял остро отточенный карандаш, чистый квадратик бумаги и углубился в чтение. Через несколько минут, что-то черкнув на своей бумаге, он поднял глаза, и Матвеев увидел в них тот же веселый блеск, что и во взгляде Гусева:

– Что сделано по заявлению?

Матвеев коротко доложил.

– Ну что ж, – Панкратов закурил новую сигарету. – Пока мне ясно, что вам на месте ничего не ясно. Направления выбраны правильно. Сейчас надо в первую очередь установить личность продавца и определить пробу слитка. С собой?

– Конечно. – Матвеев вынул коробку из-под обручального кольца, раскрыл и передал Панкратову. Тот осторожно взял слиток пальцами, подержал на весу:

– Граммов четырнадцать?

– Пятнадцать и одна десятая, Юрий Степанович, мы проверяли.

– Это явно не самородок, а самоделка, – Панкратов сощурился, рассматривая слиток, – на какую-то лепешку похож. Знаешь, Петр Васильевич, драники из картошки раньше делали, когда хлеба не хватало. Ел такие?

– Нет, я же молодой еще.

– А? Ну да, ужасно молодой начальник, – засмеялся Панкратов и полез в ящик стола. – У меня где-то лупа была, ага, вот она, – он достал из футляра увеличительное стекло, замер над слитком. – Да, проба высокая, должно быть. Но какая? Ладно, эксперты скажут. Ну что, мил человек, кажется, пора к генералу. С этим золотом шутки плохи. Здесь ухо востро надо держать. Но ты носа не вешай. Доложишь подробно и обратишь внимание на стоматологов и возможные источники золота. Кстати, когда запланировал возвращаться?

– Может, завтра. Дождусь результатов экспертизы и поеду.

– Нет, с утра ты должен быть у себя на месте. У Семина и Гусева наверняка появится новая информация. А я думаю, что послезавтра приеду к тебе, вполне возможно, что Алексеев пошлет. Завтра у меня кое-какие дела будут здесь. Да, чуть не забыл! – Панкратов выдвинул верхний ящик стола и достал авторучку с золотым пером. – Держи подарок для своей Нины от меня и моей жены. Если нам не изменяет память – у нее завтра день рождения. Поздравь и поцелуй ее. И скажи, что я помню ее и ценю. Именно такая жена должна быть у хорошего чекиста, добрая и понимающая.

– Спасибо, Юрий Степанович, – Матвеев смутился, встал.

– Не торопись краснеть, еще успеешь это сделать в кабинете у Михаила Павловича.

На следующий день в восемь утра Панкратов позвонил Матвееву:

– Петр Васильевич, доброго здоровья! Нину поздравил? Молодец. Какие у тебя новости?

– Продавца мы должны выяснить часа через два-три, этим занимается Гусев. А внеочередных зубов становится больше. По городу есть информация, что кто-то из стоматологов за большие деньги незаконно вставляет золотые коронки.

– Поздравляю! Как раз об этом предупреждал нас с тобой вчера Михаил Павлович.

– Не с чем поздравлять, Юрий Степанович. Врачей смотрим заново всех. Пока ничего интересного. А что у вас?

– А у нас в квартире газ, – с легким раздражением ответил Панкратов. – Экспертиза установила, что твой слиток из металла высшей промышленной пробы. Понял? Обрати внимание на завод, возможно, что утечка металла, а может, и не только его, происходит оттуда. Соседи твои получили аналогичные задания. Твоя информация ушла в Москву и в обком партии. Я буду с Андреем Ильичом к вечеру, закажи гостиницу. Сейчас надо сосредоточиться на золоте. Остальное пока потерпит. Это приказ. До встречи.

Матвеев положил трубку и задумался. Значит, Одинцов – не первый и не единственный, кому продавец Виктор предложил золото. Неужели утечка с нашего завода? Кто ворует? Кто продает? Кто вставляет коронки?

Нужен продавец. Больше всего на свете сейчас нужен продавец. Он должен быть связан и с теми, кто крадет золото, и с врачом или врачами. Каждый день кто-то крадет золото, продает его и, возможно, сведения, представляющие государственную тайну. Через продавца легче выйти на всех остальных.

А Гусев молчит. Впрочем, он всего час назад уехал в деревню к Одинцову. Если тот из двадцати девяти фотографий опознает продавца, Гусев вернется с этой вестью не раньше, чем через полтора часа. Панкратов приедет со старшим следователем Андреем Ильичом. Значит, создана оперативная группа. И уже сегодня, к вечеру, Алексеев потребует информацию, которую ждет Москва.

Неужели утечка с машиностроительного? Может, не Семину, а Гусеву надо было поручить эту проверку? Нет, Гусев горяч, кроме того, на заводе его слишком хорошо знают, это может напугать преступников. С другой стороны, Семин – не технарь, а гуманитарий, преподаватель истории. Но парень цепкий. Пусть проверяет завод он.

Да, а пока я здесь рассуждаю, неизвестный врач вставляет очередные внеочередные коронки и берет за каждую от пятидесяти до восьмидесяти рублей. Из заводского золота. Кто? Может, пригласить Ковалева и проконсультироваться с ним? А если, предположим, он это делает сам или кто-нибудь из его знакомых? Нет, Ковалева пока тревожить нельзя. Ведь с металлом может работать любой грамотный зубной техник.

Да, интересная ситуация. И возникла она наверняка не на пустом месте. Если допустить, что предположение Панкратова верное и утечка золота происходит с машиностроительного завода, значит, там нет должного порядка с учетом и контролем за его расходованием. А последние два года на заводе, судя по результатам очередных и внеочередных проверок, – полный порядок. Очевидно, что тот, кто ворует золото, может продавать и секретные сведения. И, видимо, именно с этим связана и последняя, внеочередная проверка, которую проводили по просьбе тех, кто получает и эксплуатирует заводские изделия. Но проверяли-то, как сказал Семин, сборочный цех. А он не имеет отношения к золоту. Проверяли и не обнаружили причин, по которым приборы выходили из строя.

Неужели, если бы на тренировке Семин случайно не выбил Гусеву зуб, мы бы так и сидели, сложа руки?

Нет, неправда. Первоначальная информация была почти ничтожна. Но мы все-таки обратили на нее внимание. И потянули за ниточку. А что там оказалось? А там – узелок! Вот его-то и надо распутать.

6

С совещания в областном управлении бытового обслуживания Мария Алексеевна возвращалась в хорошем настроении. Александр Павлов понял это сразу, едва только она вышла из здания, окруженная какими-то женщинами. Он открыл дверцу изнутри, Мария Алексеевна села, дала ему подержать грамоту, которую ей вручили за хорошую работу, расправила плащ, посмотрелась в зеркальце и, улыбнувшись Павлову, сказала:

– Ну, Саша, теперь хоть в ресторан, да жалко, что ты у меня непьющий! Кстати, ты сумел пообедать? Нас-то покормили неплохо. Жми домой, я по внуку соскучилась.

– Я поел, спасибо, Мария Алексеевна, – Павлов вырулил на проспект и, переключив передачу, прибавил скорость.

За этот день в областном центре он не только успел пообедать, купить теще симпатичного олененка на золотой цепочке, но и посмотрел в кинотеатре, который был поблизости от управления бытового обслуживания, фильм про шпионов. А после фильма, выбежав на улицу и увидев, что добрый десяток автомобилей все еще стоит на прежнем месте, неторопливо завернул на главпочтамт, поглазел на симпатичных девчат за высоким барьером, вернулся в машину и часок вздремнул. Голова после вчерашнего посещения ресторана все-таки побаливала. Да и утром, когда он собрался пораньше на работу, Вера молча одела Максимку и повела в ясли, не пожелав удачной дороги и не попросив ничего ей купить. Это не страшно. Павлов все равно купил ей шелковый японский платок, прошитый золочеными нитками. Платок стоил дорого: восемьдесят рублей. И Павлов ни за что бы не решился взять его, если бы перед прилавком высокая красивая женщина с мужем не примерила такой же. Павлов стоял чуть в стороне, смотрел на женщину в платке и думал о том, что неплохо бы и своей Вере сделать подарок. Деньги, оставшиеся после ресторана, были с собой в удостоверении водителя, и он, решив, что объяснит дорогую покупку премией, без колебаний двинулся к кассе и пробил чек. В «Детском мире» Максиму он купил большой красный самосвал и теперь представлял, как обрадуются все они: и теща, и Вера, и Максимка.

Домой Павлов пришел в начале седьмого. В большой комнате на деревянном коне качался взад-вперед и размахивал пластмассовой саблей Максим. Вера готовила на кухне ужин. Павлов подошел к жене, заглянул в ее большие шоколадные глаза:

– Ты перестала на меня дуться?

– Почти, – усмехнулась Вера. – Но только я все помню, какой ты вчера заявился.

– Да ладно тебе, сказал же – не буду! – Павлов прошел в большую комнату, расстелил на диване платок, полюбовался им. Потом поставил перед сыном самосвал. Максимка моментально соскочил с коня и прижал игрушку к груди:

– Моя!

– Твоя, твоя, только не поцарапайся! – засмеялся Павлов и, присев на диван, разгладил платок. Под платком пальцы нащупали что-то твердое. Павлов откинул шелк и увидел похожий на небольшой патрон кусочек желтого металла. Он взял его, прохладный, необычно тяжелый, и чуть не вскрикнул: да это же золото! От неожиданности он закашлялся и быстро спрятал находку в карман, потому что из кухни на крик Максимки: «Моя!» – вышла Вера.

Павлов вскочил с дивана. Лицо его стало красным.

– Ой, это мне? – Вера подошла к дивану, протянула руки к платку, не решаясь потрогать его.

– Конечно, тебе, кому же еще? – Павлов легонько подтолкнул ее. – Бери, не бойся, он не кусается.

Вера осторожно взяла платок, сложила его вдвое и робко набросила на плечи:

– Послушай, это же японский, самый модный сейчас, у нас тут все с ума сходят. Он же дорогой!

– Ну и что? А мне премию дали, девяносто рублей, – громко сказал Павлов. – Мы план-то за август выполнили, а нам еще за второй квартал премию задержали. И вот получил все вместе. И на платок хватило, и на самосвал.

– Санечка! – Вера обняла мужа, чмокнула в щеку. – Какой ты у меня внимательный. Спасибо!

– Не за что. Я все-таки глава семьи, а не просто так.

– Ой, да я в халате. Я сейчас платье надену, – Вера убежала в спальню.