Текст книги "Три часа на выяснение истины"

Автор книги: Игорь Арясов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Чуть-чуть, – Павлов кивнул. – Да вы, Елена Петровна, успокойтесь, все будет нормально. Гришин, с которым я договорился, очень четкий мужик. Он, как услышал про цену, так сначала и обмер. Потом торговаться хотел, но я сказал, что ни копейки не уступлю.

– Вот и правильно, хорошо! Денег у нас будет много, мы же не сразу с тобой их истратим. А дальше видно будет. Я ведь и сама могу песок из раствора получать, для этого только гараж нужен, а он у нас будет, мы его купим. И раствор необязательно брать помногу, можно по чуть-чуть, не сильно рисковать, тем более что Зайцев срок назвал – два месяца. За это время можно песка получить достаточно. Жаль, Саша, что ты патрончики отливать не умеешь. Но я тебе потом расскажу подробно, я видела, как их Серегин делал, я даже три раза помогала ему в лесу.

– В лесу?

– Ну, да. Мы далеко уезжали, чтобы никто не заметил, для безопасности. А теперь пусть Серегин меня опасается, как огня. Он еще не знает, какой я ему сюрприз приготовила.

В кухню забежал Максимка, а следом за ним вошла Вера. Она посмотрела на вдруг умолкнувших мать и мужа, удивилась:

– Что это вы, ровно как заговорщики? Секреты от меня завели?

– Что ты, дочка, какие секреты? – Елена Петровна прижала к груди руки. – Я все тебе не хотела говорить, стеснялась, да Саша настоял. Бросила я Серегина-то. Насовсем. Спасибо вот Саше, что надоумил.

– Ох, мама, – Вера взяла Максима на руки, – как будто я тебе раньше не говорила. Бросила, и правильно сделала. Нам без него так хорошо, правда, сынуля? Если ты хочешь, мама, я тебе нормального мужичка подыщу.

– Ты? – Кудрявцева засмеялась. – С каких это пор моя дочь свахой у собственной матери стала? Ну, дети, рассмешили вы меня, прямо как в цирке. Да никаких мне мужиков не нужно. Хозяин в доме, – она показала на Александра, – слава богу, есть, а второй мужичок подрастает. А ну, дай мне моего единственного внука, я его потетешкаю! – Она приняла на руки Максимку и, высоко подбрасывая, подмигивала ему. – Вот так! Вот так! И никто нам больше не нужен! Мы и сами с усами, правда, милый ты мой?

Спать в этот вечер Елена Петровна легла пораньше, специально, чтобы побыстрее наступило утро. А проснувшись, она тут же вспомнила, какой нынче день, поднялась, устроила в квартире генеральную уборку, все вычистила, вылизала, навела полный порядок и, смертельно устав, присела на диван, глянула на часы. До четырех оставался еще целый час.

Кажется, все готово: слитки она уложила в вощеную бумагу, завязала в белую чистую тряпочку, положила в сумку. Потом достала из кладовки банку с соляной кислотой, аккуратно набрала полную спринцовку, заткнула ее носик спичкой, спрятала банку, а спринцовку положила в соседнее со слитками отделение сумки.

Оставалось взять топорик. Во что его завернуть? В газету! Топорик был небольшой, легкий, острый, Елена Петровна прошла в комнату, остановилась перед трюмо, мысленно представила, как она подходит к машине Серегина, размахивается и бьет топором сначала по стеклу, которое называется ветровым, а потом по капоту. Вот так: раз! раз! раз! Потом можно разбить еще обе фары. А когда Серегин подойдет и спросит, зачем она все это делает, она достанет из сумочки спринцовку, выдернет спичку и плеснет кислотой в его бесстыжие маленькие глаза.

Саша приехал ровно в четыре. Вера еще не вернулась с работы. Пока она сядет в автобус, доедет до города, зайдет за Максимкой, будет шесть. А там и они уже вернутся.

Павлов с недоумением посмотрел на завернутый в газету топор, который Елена Петровна прижала вместе с сумкой к груди.

– Да зачем он?

– А как же? – удивилась она этому вопросу. – Я им буду рубить красные «Жигули» Серегина.

– Может, не стоит пока, Елена Петровна?

– Не надо, Саша, не отговаривай меня, я знаю, что делаю, – она решительно шагнула вперед. – Поедем, что ли?

– Рановато вообще, но поедем, может, подождем Савелия на трассе. – Павлов закрыл замок на два оборота и подумал, что надо найти доводы и убедить тещу, чтобы она не глупила пока и не вздумала в самом деле молотить топором по «Жигулям» пожарника. Тот же драться начнет, а он здоровый, с ним не справишься. Да и милицию может вызвать, она нагрянет, и не увидим мы Савелия как своих ушей.

Он сел в машину, посмотрел на Кудрявцеву и тронул. Вид у Елены Петровны был воинственный.

– Куда сначала-то ехать? В Пионерский поселок или в пожарную часть?

– Дома его нет, – живо откликнулась Елена Петровна, – я все подсчитала, он сегодня дежурит с утра.

– А может, лучше с ним потом поговорить, когда уже продадим слитки?

– Нет, Сашенька, я именно сейчас очень хочу увидеть его физиономию и сказать ему кое-что.

– Понятно. Ну, может, тогда хоть топорик с собой брать не будете? Ведь светло кругом, а там, возле пожарной части, люди. Он еще крик поднимет, народ сбежится, да еще кто-нибудь милицию вызовет.

– Ты так думаешь? – медленно спросила Елена Петровна и глубоко вздохнула. – Вообще-то ты прав, Саша. Днем это делать нельзя, не совсем удобно. Лучше потом, после продажи, когда стемнеет. Но поговорить-то я с ним могу? Не бойся, я ничего с собой брать не буду. Я так к нему выйду. Я ему скажу, что он подонок и что я все знаю про него и про его жену. И что мы с тобой, Саша, сейчас едем по очень важному делу. А через часок, пока он тут дежурит, мы к его Клавочке завернем, и я ей раскрою глаза, все расскажу. Пусть-ка она приготовится его встречать. Так начнется моя месть. Ну что, хорошо я придумала? – Кудрявцева торжествующе посмотрела на зятя.

– Нормально, даже отлично! – с облегчением вздохнул Павлов. Слава богу, кажется, пронесло. Потом, когда Савелий купит у нас золото и отдаст деньги, пусть Елена Петровна делает со своим Серегиным и его красными новенькими «Жигулями» что угодно, хоть на части режет и без соли ест.

36

Коля Марков, который за эти две недели сбился со счета, сколько раз он мчался из города в областное управление и обратно, с открытыми глазами дремал в «уазике». И вдруг по рации, до этого молчавшей, раздался зуммер. Марков мгновенно схватил трубку.

– Первый, Первый, вас вызывает Пятый!

– Сейчас, секунду, – крикнул Марков. – Я позову! – Он бросился в дверь, пролетел узкий коридор и вбежал в кабинет Матвеева. – Юрий Степанович, вас вызывает Пятый.

Панкратова, рассеянно игравшего в шашки с Самохиным, словно ветром сдуло с места. Он выбежал к «уазику», взял трубку:

– Пятый, я – Первый, что у вас?

– Товарищ Первый, продавцы сели в «Москвич» и медленно отъехали от дома.

– Так рано? – Панкратов посмотрел на часы. – Куда они едут?

– В противоположную от гостиницы сторону, в старую часть города. Что мне делать?

– Ведите их и держите со мной связь непрерывно.

– Вас понял, Первый!

Самохин подошел к «уазику» следом за Панкратовым, внимательно послушал переговоры и кивнул утвердительно:

– Все правильно. Продавцы волнуются, поэтому спешат.

– Думаете, и нам пора? – Панкратов нервно закурил и нахмурился.

– Юрий Степанович, – Самохин подошел к нему вплотную и доверительно тронул за локоть. – Вы – старший группы захвата. Мой голос – только совещательный. Считайте, что меня нет. Договорились?

– Спасибо! – Панкратов облегченно улыбнулся. – Тогда вперед! Внимание всем! – Он посмотрел на Маркова и глазами показал ему, чтобы тот садился за руль. – Продавцы выехали из дома. Всем, кроме Пятого, оставаться на прежних местах. Объявляю повышенную готовность. Пятый, как они вели себя, когда садились в машину?

– Они были спокойны. Она улыбалась, в руках у нее сумочка, у зятя что-то завернутое в газету, палка или цветы. Кажется, они едут к пожарной части.

– Вас понял, ведите продавцов, – ответил Панкратов. – Коля, поехали, только медленно, к площади перед гостиницей. Там будет главное.

– Слушаюсь, – Марков тронул машину вперед. «В пожарной части сейчас дежурит Серегин. Зачем к нему едет Кудрявцева? Что-то сказать? Предупредить? Что? О чем? Может, не она, а он будет продавать золото Савелию? Да, братишка, загадки пошли с первого шага. А этот Самохин молодец, выдержанный парень. И понимающий. Забился в угол, молчит, как будто его нет».

– Внимание, Пятый, где продавцы?

– Остановились около пожарной части. Из машины вышла Кудрявцева.

– Что у нее в руках? У нее в руках что-нибудь есть? – едва не закричал Панкратов. – Тот сверток в газете?

– Вас понял, в руках у нее ничего. Она разговаривает с дежурным. Он уходит. Она стоит, ждет, вот обернулась к Павлову, но он в машине и не глушит мотор, значит, они здесь не должны задерживаться. Внимание, товарищ Первый! Из пожарной части вышел Серегин. Они не здороваются. Она что-то говорит ему, она улыбается. Он молчит. Кажется, она чем-то его напугала. Первый, она отвернулась и идет к «Москвичу». Серегин стоит и кусает ногти. Кудрявцева садится в машину, рукой машет Серегину. Улыбается. Он почему-то показывает ей кулак. Плюется. Уходит, оборачивается, ушел. Они трогаются. Следую за ними. Продавцы выехали на шоссе. Может, они собрались в соседний город? Что мне делать?

– Внимание, Пятый, я – Первый. Метров через триста продавцов возьмет под контроль Седьмой. А вам вернуться к пожарной части, вы меня поняли? Серегин должен с минуты на минуту выйти и сесть в свои «Жигули». Ведите Серегина.

– Я – Пятый, вас понял.

– Первый, я – Седьмой, продавцы проехали по шоссе метров пятьсот, свернули на обочину и остановились. С правой стороны дороги их почти не видать.

– Седьмой, мне все ясно. Ждут покупателя. Ведите их.

– Первый, я – Пятый, внимание! Серегин выбежал из пожарной части, нервничает, оглядывается. Сел в машину. Первый, Серегин на большой скорости пошел в сторону шоссе, которое ведет к Пионерскому поселку.

– Понял! – засмеялся вдруг Панкратов. – Внимание, Третий! Внимание, Федор Федорович, вы там не сильно скучаете?

– Мы все слышим, Юрий Степанович, мы готовы.

– Встречайте гостя, Третий! Встречайте Серегина. Минут через шесть он будет у вас. Вы поняли? Учтите, он торопится. Наверняка не будет ставить машину в гараж. Кто у него дома?

– Его жена.

– Секунду, я подумаю, – сказал Панкратов. Жена дома. Зачем ему жена? Он должен что-то взять в гараже и вернуться в машину. – Внимание, Третий, внимание! Дома Серегина брать не надо. Лучше, когда он будет возвращаться к машине. Возможно, что у него с собой будут слитки или деньги.

– Я – Третий, вас понял. Мы сделаем это просто. Мы поставим свою машину около его дома и будем менять колесо. А у него попросим домкрат. Пойдет?

– Да, но у вас в запасе не больше трех минут. Успеете?

– Успеем, Первый, Уже выехали к дому. Связь кончаю.

– Внимание, Пятый, срочно займите свое место на площади у гостиницы. Седьмой, внимание, что делают продавцы?

– Первый, продавцы по-прежнему стоят на месте. Кудрявцева даже вышла из машины и собирает цветы.

– Что за шутки? Какие еще цветы? – изумился Панкратов.

– Обычные цветы, какие – отсюда не вижу, а ближе подъехать не могу, мы можем их спугнуть.

– Ладно, вас понял, пусть собирает. Внимание, Второй, я – Первый. Петр Васильевич, вы на месте? Как дела? Как там Гусев? Новых версий у него не появилось? – Панкратов волновался, потому что Федор Семин молчал. А он уже должен вступить в контакт с Серегиным. Как он там, тихоня Федор Федорович?

– Первый, у нас все нормально. С версиями давно закончили. Ждем стоматолога. Сделали дырки у двух нарушителей.

– Это на вас Гусев действует, не увлекайтесь. Не вздумайте тормознуть московского гостя, покупателя. Можете все испортить.

– Юрий Степанович, вы нас обижаете, – сказал Матвеев.

– Претензии и обиды потом, после операции. Внимание, дежурный, я – Первый, Доложите центру, что реализацию начали с Серегина.

– Хорошо, Юрий Степанович.

– Внимание, Первый, я – Второй. Только что получил сообщение ГАИ: стоматолог прошел контрольный пост. Значит, скоро будет у нас. Идет хорошо, за сто километров. Так, как нам надо.

– Матвеев, понял тебя. Будь внимателен, будь предельно внимателен. Восьмой, вы слышали? Врач торопится домой. Если вдруг проскочит Второго, брать Зайцева будете вы.

– Мы готовы, Юрий Степанович.

– Первый, я – Пятый. Дважды за эти несколько минут по площади перед гостиницей проехал ЗИЛ-130. За рулем Глазов, за рулем Глазов, что-то высматривает,

– Ах, дьявол! – выругался Панкратов. – Он же помешать может. Его надо срочно убрать. Как только он уйдет за пределы площади, задержите его.

– Как, Юрий Степанович?

– Да вы что, братцы, в детском саду, что ли? Где ГАИ, куда они смотрят? Уберите его немедленно к чертовой матери. Алло, товарищ Власов, вы меня слышите? Уберите, пожалуйста, как можно быстрее Глазова и его машину с площади! Но только чтобы тихо!

– Будет сделано, товарищ Панкратов. Это мы мигом.

– Первый, Юрий Степанович, я – Семин. Докладываю: у меня все в порядке. Серегина взяли без шума, сразу, как только он появился из дома и шагнул к машине. Куда его теперь?

– Федор Федорович, миленький, ты что, так переволновался, что все забыл? Везите в горотдел милиции пока. И моментально оформляйте протокол. Дежурный, сообщите центру: пожарника взяли.

– Первый, я – Пятый. Глазов задержан, везут в ГАИ, кажется, он пьяный.

– Товарищи из ГАИ, спасибо. Второй, у вас осталось несколько минут.

– Мы готовы, Юрии Степанович. Инспектор предупрежден, к машине Зайцева он подходить не будет. Пусть врач выйдет из нее.

– Правильно, Матвеев. А когда врач подойдет к инспектору, перекройте, ему отход назад. Петр Васильевич, ты понял, почему Глазов оказался на площади?

– Понял сразу, Юрий Степанович. Внимание, товарищ майор, связь кончаю, вижу машину Зайцева.

– Все, я молчу! – Панкратов нервно закурил и посмотрел на часы, на секундную стрелку. Марков медленно выехал на площадь перед гостиницей и остановился в условленном месте.

Гак, тридцать секунд прошло. Сейчас инспектор должен поднять жезл. Зайцев тормозит. Наверняка удивлен. Сейчас он отстегивает ремень безопасности. Выходит из машины. Он устал за рулем, поэтому идет медленно. Обязательно улыбается. Раз, два, три, четыре. Пятый шаг. Ну, еще два. Все. Инспектор берет под козырек, представляется. Листает удостоверение водителя. Что-то говорит. Путь к машине должен быть перекрыт. Еще пять секунд. Еще две. Не торопись, Панкратов, может, они мирно беседуют. Еще пять секунд. Теперь должно быть все. Да, теперь уже все.

Но почему они молчат? Еще полминуты прошло. Почему молчат?

– Внимание, Второй, как дела? – не выдержал Панкратов. – Второй, я – Первый, доложите, что у вас?

Матвеев не отвечал.

37

Евгений Александрович Зайцев долго бродил по шумному ташкентскому рынку, тщательно приглядывался к продавцам и, убедившись, что на него никто не обращает внимания, рискнул, напрямую спросив у старика, торговавшего тугими помидорами:

– Скажи, отец, кому я могу продать хорошее золото?

Сухой старик с обвислыми прокуренными усами и жидкой бородкой сначала недоуменно посмотрел на него, а потом вдруг усмехнулся, обнажил узкие желтоватые от никотина зубы и высоким голосом почти без акцента сказал:

– А разве я плохой покупатель?

– Может, хороший, – Евгений Александрович с нескрываемым сомнением посмотрел на стеганый засаленный халат, – но я боюсь, что в-вам столько не нужно.

– Уж не мешок ли золота ты продаешь, сынок? – едко усмехнулся старик.

– Нет, не мешок, – Зайцев обернулся. Но вокруг так же шумела пестрая толпа, и никому они были не нужны.

– А почему, отец, ты не спрашиваешь цену? – Евгений Александрович неторопливо, один за другим, положил на тарелку весов три помидора. Любопытно, как он себя поведет?

– Хорошему товару я знаю цену, – ответил старик, и у Зайцева радостно екнуло сердце. Неужели стоящий покупатель? Он положил на теплый дощатый прилавок семь пальцев.

Старик посмотрел на его аккуратные полные руки, потом поднял темные, почти черные глаза, и бородка его дернулась:

– Хорошо! – сказал он странным полувопросительным тоном. – Можно семьдесят за грамм.

– За грамм, – повторил Евгений Александрович, водрузил на весы еще два помидора, снова неторопливо огляделся, внимательным взглядом проводил доверху груженную помидорами повозку, которую легко тащил маленький симпатичный ишак. – Рынок работает долго. Я могу подойти сюда через два часа.

– Хорошо, приходи! – вдруг легко согласился дед.

– Так сколько приносить? – Зайцев боялся, что дед начнет шумно торговаться. – У м-меня пятьсот граммов.

– Пять на семь – тридцать пять, – старик почти не шевелил губами, и создавалось впечатление, что где-то за пазухой его халата включается магнитофон. Дед сощурил глаза и усмехнулся. – Боишься, так?

– Нет, не боюсь, – Евгений Александрович нахмурился. Больше всего на свете он не терпел обвинений в трусости. – Но только я, отец, привык все делать наверняка. Где гарантия, что т-ты не приведешь своего сына, л-лейтенанта милиции?

Старик не ответил, длинное его лицо стало как будто еще длиннее. Потом он долго раскуривал трубочку, и по каменной щеке его, изрезанной желтыми морщинами, пробежала судорога. Зайцев понял, что дед обиделся.

– Ладно, отец, я буду здесь через два часа. Я не обману. Мой залог – вот, – Зайцев сунул руку в карман и положил на прилавок между двумя помидорами золотой патрончик. Старик тонкими темными пальцами взял его, спрятал в кулаке, подержал на весу и кивнул:

– У меня тоже есть слово, – он распахнул халат, достал потрепанный газетный сверток, по размерам которого Евгений Александрович понял, что в нем пачка денег. – Здесь одна тысяча рублей, – старик аккуратно опустил перед Зайцевым пачку. – Сто бумажек по десять рублей. Через два часа приноси весь товар.

Зайцев взял пачку, острым ногтем мизинца разрезал газету, увидел темно-красные лезвия ассигнаций, положил сверток во внутренний карман пиджака, повернулся и пошел к выходу. Он понимал, что рискует, но жара, многолюдье и пестрота шумного рынка, где он почувствовал себя никому не нужным, успокоили нервы. Даже если этот дед не придет, думал он, все равно я продал этот патрончик выгодно: почти тридцать рублей за грамм, вполовину дороже, чем купил. А дед не может не прийти. Он, видно, из баевых сынков.

В гостинице Настенька лежала в одном купальнике поверх белого покрывала и спала. До чего же она хороша, зараза! – в который раз подумал Евгений Александрович, любуясь совершенными формами ее тел п. Неслышно сняв туфли у порога, на цыпочках по серому паласу он подошел к жене, наклонился и нежно поцеловал в ключицу. Настенька, не открывая глаз, проснулась, поняла, что это Зайцев, руками обняла его голову, прижала к груди и глубоко вздохнула.

– Погоди, – прошептал Евгений Александрович, – я только р-разденусь и приму душ, на б-базаре столько пыли.

Евгений Александрович еще не решил для себя, простил ли он Настеньку за тот безрассудный поступок – письмо в милицию, – который доставил ему столько неприятных переживаний. Развод с Настенькой он оформил, но сделал так, что печать о разводе не поставили в паспортах. В городском загсе работала одна из его пациенток, которой он объяснил накануне, что процедура эта нужна ему в воспитательных целях. Супруга его слишком красивая, легко увлекающаяся натура, и этот урок должен пойти ей на пользу.

Настенька тоже не знала, простил ли ее муж, но вела она себя в этой поездке, по мнению Евгения Александровича, великолепно. Боже мой, думал он с изумлением, неужели для того, чтобы она стала такой неправдоподобно нежной, ласковой, такой любящей, такой внимательной, необходима была эта ссора, которая поставила наши отношения почти на грань катастрофы? Вот уж в самом деле: что имеем – не храним, а потеряем – плачем. Такой нежности и такой заботы о себе Евгений Александрович не чувствовал, не знал никогда раньше, даже в те первые дни, когда он был с ней в круизе по Северной Европе. Тогда он ухаживал за ней, изо всех сил старался угодить и понравиться, предугадывая каждое ее желание. А теперь – вот, пожалуйста, все наоборот. И это не могло не доставлять ему ощущение довольства и счастья. Если в первый день поездки, когда они сели в поезд, еще недовольные друг другом, он какое-то время жалел, что взял Настеньку с собой, потому что в туристической группе мелькнуло несколько привлекательных женских лиц и фигурок, то теперь Евгений Александрович словно и забыл об их существовании, теперь Настенька заполнила собой все.

Перед тем как уехать в Ташкент, Зайцев зашел к Ольге и предупредил сестру о том, что если вдруг дома она заподозрит что-то неладное, если узнает что-то новое о Елене Петровне Кудрявцевой и Серегине, то непременно сообщит ему телеграммой.

Как прозорлив оказался Зайцев, потому что телеграмму Ольга прислала буквально на следующий день после того, как он удачно, почти гениально просто продал пятьсот граммов золотых патрончиков угрюмому тонколицему старику.

– Почему ты улетаешь один? Что случилось? Кто такая Елена Петровна? Что за мебель она продает? Вечно вы с Ольгой устраиваете какие-то тайны! – Настенька готова была заплакать. – Неужели и теперь я недостойна, чтобы знать, что у вас происходит?

Евгений Александрович видел, что она возмущается искренне, но не мог сказать ей, почему он срочно улетает домой.

– Ты, Настенька, н-не волнуйся, вот тебе триста рублей до конца поездки, надеюсь, на с-сувениры тебе хватит? А мне надо кое-что срочно утрясти дома. Женщина здесь не замешана, клянусь. Ты же понимаешь, Ольга з-знает, что мы с тобой отправились в эту поездку не просто так, а ч-чтобы помириться, и по пустякам она меня, р-разумеется, не стала бы вызывать. Ну, д-договорились? Билет я уже заказал, сейчас выкуплю его и всего через три-четыре часа буду в Москве, а потом уже и д-дома. Тебя я непременно встречу н-на вокзале.

В Москве Евгений Александрович взял в аэропорту такси и примчался на центральный телеграф. Три рубля дежурной телефонистке – и она буквально через пять минут соединила его с Ольгой, которая, к счастью, оказалась дома.

– Привет, старушка! – тихо сказал в трубку Зайцев.

– Здорово братишка, привет, старикашка! – хихикнула на том конце провода Ольга, и у Евгения Александровича стало легче на сердце: сестра в хорошем настроении, значит, все не так страшно.

– Ты откуда, Женя? Тебя так хорошо слышно!

– Из белокаменной г-говорю. Я по твоей телеграмме примчался. Что там случилось, можешь объяснить? Не так открыто, но чтобы п-понятно.

– Я же тебе писала в телеграмме, Женечка, что Елена Петровна продает мебель. Кстати, я узнала об этом – от кого бы ты думал?

– Ну-ну! – нетерпеливо прикрикнул Зайцев.

– От Гришина. Случайно. Да: встретился мой давний друг на улице и похвастался, что купил уже маленькую часть гарнитура. Ты меня понимаешь?

– Да-да, понимаю.

– Так вот, одну часть гарнитура купил, но почему-то не у самой Елена Петровны, а у ее племянника.

– М-может, зятя?

– Да, Женечка, ты прав, у ее зятя.

– Ясно. А что с Еленой Петровной? Почему она с-сама не распоряжается своим имуществом?

– Вот уж не знаю, но я видела ее совсем недавно, такая вся из себя важная, довольная.

– А Гришин?

– У него, кажется, не хватило средств, и он ждет кого-то из своих друзей или родственников, чтобы те привезли ему эти самые средства. И тогда он или его родня купит всю мебель у Елены Петровны. А ты, Женечка, как я поняла, можешь остаться с носом.

– Черт п-побери! – прошептал Евгений Александрович. – Но я же п-просил ее подождать месяц, от силы – два. И не искать покупателей. Я же сказал ей, что сам в-возьму весь гарнитур.

– Вот уж не знаю, как и о чем ты с ней договаривался. Кончай гадать на кофейной гуще! Я у тебя вчера вечером поливала цветы, дома все в порядке, все живы-здоровы, шума никакого нет. Так что давай приезжай: Только поаккуратней, Женечка, в дороге, скользко сейчас, дождь и листопад.

– Ты з-забыла, что у меня первый класс?

– Помню, но такие лихие головы, как ты, бьются тоже по первому классу.

Третьи свои «Жигули» с московским номером Евгений Александрович парковал недалеко от станции метро «Новослободская». Машина стояла на прежнем месте, цела и невредима, бензин был не слит. Значит, не зря он переводил дворнику каждый месяц десять рублей. Евгений Александрович только смахнул с капота и крыши листья да прикрепил «дворники». Минут пять прогревал мотор, потом плавно тронул с места.

Вот это новость! Значит, Гришин не окончательно «завязал», как об этом говорили его знакомые, а только лег на самое дно, значит, десять лет тюрьмы его ничему не научили. Да, человек, который однажды прикоснулся к настоящему золоту, навсегда оставляет на своих пальцах его следы. Лишь бы успеть, лишь бы вдовушка не вышла с товаром на покупателя. А он известен пока только Гришину. Надо же, никогда не ожидал, что встречу в этом самом Гришине, робком, улыбчивом тихоне из горгаза такого серьезного конкурента. Интересно, у кого он нашел такую сумму? Впрочем, друзей-то у него наверняка осталось немало, и если он вышел сухим из воды, с чистым паспортом, то, значит, связи у него крепкие. Хорошо бы познакомиться с его дружками. У них, может, не только золото имеется, но и камушки. Места они занимают меньше, а ценятся выше. Жаль только, что не знаю я всех тонкостей камушков драгоценных. Но это ничего, это дело поправимое. Допускаю ли я, что Ольга ошиблась и Гришин ошибся, а Елена Петровна вышла на подставных покупателей золота? Или сама уже раскололась? Да, риск есть, может существовать и такой вариант. Поэтому все нужно тщательно продумать и начать, разумеется, с Ольги, у нее выяснить все тонкости, все нюансы, вытащить из нее всю информацию, которой она располагает о Гришине: что он ей говорил, как себя вел при этом, какие у него были глаза? Оглядывался? Как себя вел? Ведь и Гришин тоже после стольких лет отсидки может быть подсадной уткой. Затем нужно выйти на Елену Петровну, ее прощупать, узнать, в каких она договорных отношениях с Гришиным, какую он предложил ей цену. Но все это надо сделать через Ольгу, ей удобнее, и у меня меньше риска, она пойдет к Кудрявцевой, а я прослежу, нет ли за квартирой наблюдения. Почему она продает патрончики? А ее ухажер Серегин? Может, между ними пробежала черная кошка? А может, вдовушка догадалась, что Серегин ее надувает, и решила стать самостоятельной и не делить с ним доход? Хотя какой, к шутам, доход и дележ, когда Серегин нагло грабил ее? Уж я-то не поступлю так. Надо будет обязательно накрепко ей внушить, что только я, Зайцев Евгений Александрович, должен покупать у нее золото, все остальные либо заложат ее, продадут милиции, либо обманут, Черт с ней, пусть она берет с меня даже по тридцать рублей за грамм! Ведь у меня дорога на Ташкент не закрыта. Видно, что у того старика хороший источник дохода, если он вот так, сразу, практически первому встречному выложил тридцать пять тысяч рублей. Теперь они в «дипломате». Хорошо, что в аэропорту при досмотре ручной клади молоденький сержант не решился приказать открыть «дипломат». А ведь был риск!

Евгений Александрович посмотрел на себя в зеркало заднего вида и остался доволен выражением своего лица: несмотря на бессонную ночь перед вылетом, несмотря на нервное напряжение, связанное с мыслями о телеграмме, о том, что могло произойти дома, лицо было непроницаемым.

А Елена-то Петровна, тихоня, серая мышка! Удивила! Вышла каким-то образом на Гришина. Любопытно, кто ей помог? Гришину патрончик продал ее зять. Значит, Серегин получил капитальную отставку. А зять работает водителем в горбыткомбинате. Получается, что на мое золото вышли еще два посторонних лица: зять Кудрявцевой и Гришин. Это хуже, это намного хуже, потому что, как гласит, кажется, восточная мудрость, тайна, известная хотя бы двоим, уже не тайна. Чем уже круг знающих о золоте, тем лучше для меня. А теперь мне надо опередить Гришина. Какую он цену предложил? Какой суммой располагает? Ведь у Кудрявцевой, насколько я помню, оставалось еще граммов шестьсот. По двадцать рублей за грамм – это двенадцать тысяч. Для меня – семечки. А если по сорок – это уже серьезно, это двадцать четыре тысячи. Нет, я предложу по тридцать рублей, и ни копейкой больше. Восемнадцать тысяч – это очень солидно. Да и куда вам, Елена Петровна, сразу столько денег? Солить, что ли? Машина у вас есть, впрочем, машины у нее нет. Ну, ладно, купит она себе машину, построит гараж, но для этого нужно время, месяц, а то и два. А там посмотрим, там мы у вас еще купим. А Гришина я найду и скажу, что золотой патрончик у Кудрявцевой – это случайность. Или нет, лучше я напугаю его, я его очень просто отважу от этого золота: я скажу ему, что Кудрявцева – подсадная утка и тебя, дорогой, просто проверяют на вшивость. И Гришин, тертый калач, сразу отпадет наверняка.

После этого мне надо будет вплотную заняться Серегиным. Уважаемому Василию Митрофановичу тоже надо напрочь отрезать путь к золотой жиле. Здесь придется искать варианты. Возможно, я смогу использовать вариант Эдгара Пашутина. В тот раз, три года назад, я ничего не подстраивал, судьба сама распорядилась так, чтобы он разбился. Ну а теперь мне сам бог велел воспользоваться крутым поворотом Пашутина. Правда, машина у этого Василия Серегина новенькая, моя, но ведь в ней можно и нужно незаметно для него покопаться, и он автоматически не впишется в поворот. А перед этим поспорить с ним на хорошую сумму. Мужик он наверняка жадный и недалекий, должен клюнуть на такую приманку. Обязан!

И тогда у меня останутся только двое: Елена Петровна Кудрявцева и ее зять. Ну, вдовушка нужна, без нее ничего не получится. А с зятем я тоже что-нибудь придумаю и возьму его в оборот.

Вот такие пироги, уважаемые коллеги, как любит говорить наш главный врач. Главное – не суетиться, главное – все продумать и вычислить. И тогда золотой ручей будет журчать только в одном направлении – ко мне.

Скоро поворот, на котором разбился Эдгар. Ничего, я ученый, здесь надо просто сбавить скорость и будет порядок. Вон даже инспектор ГАИ мерзнет, бедняга. Наконец-то догадались сделать здесь пост. Ничего, Серегина я сюда вытащу ночью. Ох, какой привередливый инспектор, жезл поднял, останавливает. Наверно, сигареты кончились или спички. Придется тормозить.

38

Ровно через минуту после того, как сообщили, что взяли Серегина, Михаил Павлович Алексеев с недоумением посмотрел на городской телефон. Почему он звонит? Ведь дежурный прекрасно знает, что он просил его ни с кем не соединять. А тут звонки. Безобразие, никакой дисциплины. Алексеев нажал кнопку:

– Товарищ дежурный, я же вас предупреждал, что меня нет.

– Простите, Михаил Павлович, но это ваша жена. Третий раз звонит, говорит, что очень срочно.

– Ну, хорошо, – Алексеев нахмурился, взял трубку городского телефона и, сдерживая недовольство, спросил: – Валя, что у тебя?