Текст книги "Три часа на выяснение истины"

Автор книги: Игорь Арясов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Игорь Арясов
Три часа на выяснение истины

70-летию органов ВЧК – КГБ

1

Сентябрьским воскресным вечером Гусевы собирались в гости.

Теща, которую Анатолий уговорил посидеть с двухлетней дочерью, пришла вовремя, но Лариса задерживалась в парикмахерской, и он нервничал. К Василию Васильевичу, когда-то учившему Гусева токарному делу, надо было ехать на другой конец города. О награждении его орденом Гусев узнал из городской газеты, а записку с приглашением передали соседи.

Записка была короткая: «Если не придешь с женой отметить мой трудовой орден – обижусь насовсем. Жду к 19.00. Твой дядя Вася».

В субботу Гусев долго ходил по магазинам, выбирал подарок, наконец купил электробритву. Сегодня Лариса после обеда принесла с рынка красивые розы, которые вот уже третий час плавали в тазу с водой.

Дочь, громко бибикая, возила по серому паласу игрушечный паровоз с вагонами. Теща, присев на корточки рядом, улыбалась, спрашивая единственную внучку:

– Куда же мы теперь едем-направляемся?

– В командировку! – громко отвечала дочь, и Гусев по улыбке тещи и по тону ее понимал, что вопрос этот – камешек в его, Гусева, огород: уж слишком часто по делам службы он отлучался из дома.

Часы показывали четверть седьмого. Анатолий совсем приуныл. Теща перехватила его нетерпеливый взгляд на стену, где висели часы, и поднялась, продолжая улыбаться:

– Там ведь очередь, а сегодня воскресенье, – заступилась она за Ларису, – все хотят быть красивыми. Послушай, Анатолий, когда ты собой наконец займешься?

– В каком это смысле? – не понял Гусев.

– Я про твой выбитый зуб говорю. Даже усы отпустил. Несолидно. Вставил бы золотой – и дело с концом.

– Говорят, в очереди надо два года ждать.

– Тебе? – теща возмущенно пожала плечами. – Я бы на твоем месте в данной ситуации не постеснялась использовать служебное положение.

– Римма Николаевна, дорогая, моя работа здесь абсолютно ни при чем.

– А кто сказал, что два года стоять в очереди? У нас в редакции Танюшка из отдела писем за месяц две коронки поставила.

Теща работала корректором в городской газете и причисляла себя к журналистам, возможно, потому, что ее фамилия вместе с фамилиями наборщиков и печатников появлялась в каждом номере на четвертой странице.

– О чем спор? – в комнату из коридора заглянула Лариса. – Мамуля, привет! Толик, а ты все еще не собрался? Ну и ну! Хоть бы розы завернул.

– Мы не спорим. – Теща внимательно посмотрела на пышную прическу дочери и осталась довольна. – Я Толику про зуб сказала, который давно пора вставить.

– Ой, мама, да разве я его не пилила? Он же, как маленький, боится зубных врачей. И не понимает, что с дыркой вместо зуба ходить некрасиво.

– Все, уговорили, сдаюсь! – Гусев шутливо поднял руки. – На следующей неделе схожу в поликлинику.

Лариса завернула розы в газету, положила электробритву в сумочку, критически осмотрела Гусева, надевшего темно-синий костюм, поправила ему узел галстука:

– Между прочим, если бы не усы, ты был бы самый красивый мужчина в нашем городе.

Зуб Гусев потерял два месяца назад на тренировке с другом и сослуживцем Федором Семиным. Анатолий отвлекся на какую-то долю секунды, не успел поставить блок, и этого было достаточно: жесткий кулак Семина пришелся в губы. Рот моментально наполнился кровью. Гусев шевельнул языком, выплюнул на борцовский мат выбитый зуб и приготовился к атаке. Семин, высокий, гибкий, как лоза, выпрямился, в больших синих глазах мелькнула жалость:

– Толя, прости, я нечаянно, – он опустил руки. – Ну, хочешь, стукни меня.

– Иди ты к лешему! – Гусев приблизился и правой ногой сбил Семина на мат, потом протянул ему руку, – Квиты.

– Вытрись, у тебя кровь хлещет.

– Ничего, водой сполосну, и пройдет. А зуб вставлю новый. Буду теперь приметней.

Дома Ларисе он объяснил, что на темной улице разнимал дерущихся мальчишек и кто-то из них случайно ударил его.

– Эх, ты, а еще кандидат в мастера! – усмехнулась она.

– И на старуху бывает проруха, – пробурчал Гусев, осторожно трогая языком набухшую десну.

Город, в котором Анатолий встречал свою двадцать шестую осень, вырос из шахтерских поселков. В пятидесятые годы шахты выработались, и теперь о них напоминали лишь терриконы да ровные улицы одноэтажных домов из красного кирпича с приусадебными участками. Дома эти были просторными, крепкими и чем-то похожими на шахтеров-проходчиков, неторопливых, уверенных, широкоплечих. Таким город был на окраине. В центре же он мало чем отличался от десятков современных, себе подобных. В зданиях бывших шахтоуправлений теперь расположились ремонтные мастерские, филиалы швейной фабрики, автобазы, а на месте самой крупной шахты построили машиностроительный завод. Именно сюда, на этот завод, в механический цех, почти десять лет назад после выпускных экзаменов в школе пришел Анатолий Гусев, и первым его наставником был бригадир токарей Василий Васильевич Филимонов. Через год стал Анатолий студентом политехнического института, а когда вернулся на завод, то попросился мастером на участок, где работала бригада Филимонова.

Василий Васильевич жил в шахтерском доме, калитка во двор в этот вечер была распахнута, дверь открыта, на крыльце и в палисаднике толпились гости. Гусевых увидели издалека, хозяин вышел навстречу – высокий, худой, с совершенно лысой головой и седыми бровями на узком морщинистом лице, с размаху хлестнул свою ладонь в ладонь Анатолия, подставил щеку Ларисе для поцелуя, принял розы, подержал в руке бритву и смущенно хмыкнул:

– Я-то на старости лет мечтал помолодеть, бороду отпустить. Теперь, видимо, не придется, – и повел их в дом.

Хлебосолом Василий Васильевич был известным, и Гусев, которого хозяин посадил рядом с собой, вскоре устал от соленых и свежих помидоров, огурцов, грибов, салатов, винегрета и прочей еды и на вопросительный взгляд жены, звавшей его танцевать, махнул рукой: танцуй сама, повернулся к Филимонову, тем более что Василий Васильевич порывался с ним поговорить, но отвлекали шум и смех. Когда на веранде грохнула музыка и комната почти опустела, Филимонов, подперев узкий подбородок широкой ладонью, с грустной улыбкой посмотрел на Гусева:

– Вот видишь, Анатолий, какой мне вышел почет? А ты от меня ушел. От всех нас ушел, от бригады, от цеха, от завода. Я понимаю, что работа твоя нужная, наверно, рисковая, поскольку ты безопасность государства нашего теперь охраняешь. Но скажи мне прямо: доволен службой? Не жалеешь ни чуточки? Скажи честно, если, конечно, это не секрет?

– Какие у меня секреты от вас, Василий Васильевич? Вы же мне первый на партийном собрании и напутствие давали, и характеристику. А работа интересная. Что в кино иногда показывают, этого нет, шпионов я пока не ловил. А службу свою считаю нужной. Времени, правда, свободного маловато. Лариса моя дуется из-за этого. Но ведь вы помните, что и на заводе я после смены не сразу бежал домой. Нет, не жалею, да и не привык отступать, вы же меня так учили.

– Верно, учил, – Филимонов положил тяжелую руку на плечо Гусеву. – Только я вот что соображаю, Анатолий свет Константинович. Если мы, которые рабочие, ну, рабочий класс, будем вкалывать, как надо, то и вам будет хорошая помощь, тебе легче будет служить, верно? К нам на участок приходил недавно товарищ от вас, высокий такой, Семин фамилия. Беседу проводил о бдительности. Молодец, интересно рассказывал. Мы на другой день в обед в домино играли, про тебя вспоминали. И, знаешь, мне лично как-то тепло на душе стало. Вот, думаю, еще одного хорошего парня напутствовал. Однако послушай, человек хороший, а что же у тебя зуба-то нет? Раньше вроде все были целы. Ай выбил кто?

– Случайно, Василий Васильевич, – Гусев, поморщился. – Вы только меня не ругайте, я уж дома натерпелся. Да и очередь в поликлинике, я слышал, большая.

– Верно, с очередью безобразие, по себе знаю. Однако есть ловкачи. Кстати, вон Гришка, сосед мой бывший, шоферит он. Недавно машину заводил и ручкой трахнул по зубам. И гляди – три коронки мигом поставил. Переплатил, говорит, за скорость, но за неделю все сделал. Я бы таких врачей в три шеи гнал, неужто порядок нельзя навести?

К ним подошла высокая и полная хозяйка дома. Она решительно сбросила руку мужа с плеча Гусева, потащила Анатолия из-за стола:

– А ну пойдем, гость редкий, станцуем. Мой-то увалень совсем тебя заговорил.

– Погоди, мать, у нас разговор деловой. Ты лучше кликни кума. Толику наша помощь нужна, а ты мне про танцы. Пусть его Лариса со своими учениками танцует, они уже выросли. Эй, кум, поди-ка на минуту!

К столу приблизился широкоплечий мужчина с пепельными распадающимися на две стороны волосами, присел:

– Вон он я, Васильевич, зачем понадобился?

– Помощь твоя нужна, консультация. Расскажи моему другу Толику, как ты зубы вставлял. У него такая же беда. Он говорит, что зуб вставить – целая проблема, ждать долго.

– Правильно, долго, – Григорий ослепительно улыбнулся, будто специально демонстрируя три золотых зуба. – Вот они, красавцы мои. Все дела – две сотни. Зато теперь хоть под венец, – он оглянулся на веранду, где стояла жена, – хоть куда.

– В нашей первой поликлинике? – спросил Гусев.

– А то где же? Я сначала в общую очередь записался. Каким-то тысячу тридцать первым. Спасибо люди добрые подсказали. Это что! У меня в августе племянница с мужем гостила, с Севера они, из Воркуты. Так она себе четыре, а ему три коронки поставила. Правда, тоже переплатила. А что делать? Здоровье дороже денег.

Гусев невольно коснулся языком пустого места между зубами.

– Спасибо, Григорий, – он пожал руку мужчине.

– Вот и все, Анатолий, теперь можешь с моей старухой потанцевать, не возражаю! – Филимонов поднялся из-за стола. – Сейчас я пластинку с «Цыганочкой» отыщу, и мы с вами спляшем. А, братцы?

В понедельник, в обеденный перерыв, предупредив дежурного, Гусев пошел в первую поликлинику. Медсестра в регистратуре записала его на прием к врачу и предупредила, что очередь большая, потому что металла поликлиника получает мало, ждать придется года два.

– Так долго? – удивился Гусев. – А мне говорили…

– Льготная очередь только для инвалидов и участников войны, но это тоже не меньше шести месяцев. Записывать вас?

– Пока не надо. – Гусев вздохнул и, отыскав в указателе кабинет главного врача, пошел на второй этаж. На табличке возле кабинета значилась фамилия: «Киселев В. М.». Пока Гусев угадывал его имя и отчество, из кабинета вышла стройная молодая женщина в белоснежном накрахмаленном халате и высоком, точно у повара, колпаке и сказала:

– Хорошо, Виктор Михайлович, я с ним поговорю.

Гусев вошел в кабинет, поздоровался с полным мужчиной в очках и аккуратной седой бородой.

– Извините, Виктор Михайлович, я по личному делу. Хотел вставить зуб, – он улыбнулся, чтобы Киселев мог видеть щербинку. Но главный врач только мельком глянул на посетителя и потянулся к телефону:

– Запишитесь в очередь, оставьте открытку и ждите. Будет металл, мы вас пригласим.

– А долго ли ждать?

– Ну, точно не скажу. Но не меньше полутора лет, – главный врач стал набирать номер.

– А мне говорили, что можно за месяц.

Киселев положил трубку и уже более внимательно посмотрел на Гусева сквозь толстые стекла очков:

– Вас неправильно информировали. Металла у нас немного, очередь, молодой человек, огромная, жалоб хватает, не успеваем отвечать, проверки замучили. Так что, – главный врач развел руки в стороны, – оставьте в регистратуре открытку с домашним адресом и ждите. Вот и все, чем могу помочь.

– Благодарю. Извините за беспокойство, я так и сделаю. – Гусев кивнул, аккуратно затворил за собой дверь и, не останавливаясь у регистратуры, вышел из поликлиники.

«Странно, – думал он, торопясь в столовую, – мне надо ждать в очереди несколько лет. Инвалиду войны – полгода, а Танечке из отдела писем – всего месяц. Тому же Григорию и его племяннице с мужем – еще меньше. Почему?»

Наскоро перекусив, Гусев быстро вернулся на работу. Семин был в кабинете один. Гусев сел за стол напротив него. Федор, полистав папку, захлопнул ее, положил в сейф, прикрыл дверцу:

– Завтра в сборочном цехе читаю лекцию. Ну, как у тебя?

– Ерунда какая-то! Два года ждать надо.

– А если попросить в порядке исключения?

– Вот еще выдумал! Какой-нибудь ветеран ждет не дождется, а я его обойду? Нет, ты лучше скажи, Федя, где у нас еще золотые коронки и зубы вставляют?

– По-моему, только в первой поликлинике и все. А что?

– Ничего. Просто у меня накопилась любопытная информация. Если у тебя есть деньги, то очередь можно ускорить раз в двадцать. Знаешь, сколько я таких скоростных зубов насчитал? Дюжину.

– Ты серьезно?

– Еще бы. Зуб-то мне нужен, а не тебе. Вот смотри: Танечка из городской газеты две коронки поставила. Григорий Чеботарь, водитель из первой автобазы, всего за неделю – запомни срок – три зуба. Его племянница с мужем, приехавшие из Воркуты погостить у нас, – целых семь. Переплатили, правда, но, говорят, здоровье дороже денег. А мне да и другим в очереди стоять надо полтора-два годика. Сколько у нас в городе стоматологов?

– Кажется, десять. И с золотом работает только один – Ковалев. Да, Анатолий, ты прав, какая-то любопытная ситуация получается. Кстати, у меня соседка тоже недавно три золотые коронки поставила. И, кажется, не так долго ждала.

– Значит, кто-то работает тайком. Может, Ковалев?

– Нет, это исключено. Ковалев очень порядочный человек, бывший фронтовик, член партии. А с золотом в принципе любой толковый техник может работать. Было бы с чем и на чем. Давай-ка с шефом посоветуемся, тут есть о чем подумать, – Семин поднял трубку внутреннего телефона: – Петр Васильевич, разрешите, мы с Гусевым на пару минут зайдем? Спасибо. Сказал, что минут через пять освободится.

Семин закрыл сейф, спрятал ключ в карман:

– Мне сейчас жена звонила, взяла четыре билета, послезавтра областной драмтеатр приезжает. Ты свою Ларису предупреди.

– Спасибо, Федор.

– Чует мое сердце, Анатолий, даст нам твой зуб прикурить.

– А я-то здесь при чем? – Гусев усмехнулся, поправляя пальцем усы. – Не будешь выбивать.

Внимательно выслушав обстоятельный рассказ Гусева, Петр Васильевич Матвеев нахмурился и встал. Гусев и Семин продолжали сидеть. За два года работы с Матвеевым они хорошо усвоили эту привычку своего начальника: думать о чем-то и размышлять стоя, сунув руки в карманы пиджака или кителя.

Матвееву было едва за тридцать, но служил он уже седьмой год, и сюда, в город, на повышение, его перевели из областного управления КГБ, где он себя хорошо зарекомендовал.

– Думать, товарищи, здесь есть над чем. Значит, так. В нашем городе в августе в большом количестве появились, скажем, левые золотые зубы. Нужно посмотреть всех стоматологов. Это сделает Гусев. А товарищ Семин еще раз проанализирует работу предприятий, где используются драгоценные металлы. Кстати, Федор Федорович, сколько золота в год расходует машиностроительный?

– Четыреста пятьдесят килограммов. Но утечка оттуда маловероятна. В прошлом году, например, в цехе гальваники, на участке золочения деталей, когда взвешивали анод, не хватило полутора граммов. Сами рабочие обнаружили и подняли шум. Нашли этот кусочек. А мастера, по вине которого он завалился за ванную, уволили за халатность. Там дисциплина дай бог.

– Но лишний раз проверить не мешает. Насколько я помню, на машиностроительном контрольные проверки министерства бывают каждый квартал?

– Да, и еще две: за полугодие и за год. Недавно проводили внеочередную. Что-то не ладится у заказчиков, которые получают заводские приборы. Но и эта комиссия ничего не обнаружила, у ОТК претензий нет.

– Сколько вы насчитали неожиданных зубов и коронок?

– Двенадцать, Петр Васильевич, – ответил Гусев, – только все это требует уточнения. Возможно, кто-то из приезжих или местных решил пустить в дело бабушкино наследство. Например, монеты.

– И это может быть. Словом, товарищи, информация настораживающая, ей надо уделить внимание. Все пока, вы свободны.

Закрыв дверь в кабинет начальника, Семин тронул Анатолия плечом:

– Ну, что я говорил? Твой зуб нам еще даст прикурить.

– И я не отрицал, потому что чекист, Федор Федорович, обязан работать всегда и везде, – усмехнулся Гусев, повторяя любимую фразу Матвеева.

– Да иди ты! – с досадой отмахнулся Семин. – Можно подумать, что я не работаю, а сплю. У меня на заводе с этим делом порядок.

К концу рабочего дня пошел дождь. Гусев уныло посмотрел в окно, вспомнил, что опять не взял с собой зонтик, позвонил домой. Лариса уже пришла, забрала Аленку из яслей, дочь что-то хандрит, кажется, простыла.

– Ты ее малиной, малиной напои и аспиринчику дай полтаблетки, я скоро приду!

Через час он вышел на улицу и, подняв воротник пиджака, побежал, перепрыгивая через пузырящиеся мутные лужи, к автобусной остановке. На ходу оглянулся, увидел свет в кабинете Семина и подумал с завистью о том, что Федору повезло больше: мать у него на пенсии, сидит с внучкой и та, кажется, еще ни разу ничем не болела. А тут крутишься как белка в колесе, только успевай ногами шевелить.

Сзади загудела машина. Гусев отскочил в сторону, но крытый фургон проехал близко и выплеснул лужу прямо на брюки.

– Чтоб ты сломался, паразит! – выругался Анатолий и погрозил вслед машине. Фургон вдруг остановился, из кабины вышел водитель, и Гусев узнал в нем Григория Чеботаря.

– Кого я вижу? Анатолий, ты меня извини, я не хотел, я и так медленно ехал. А ты, между прочим, топал по самой проезжей части. Тебе далеко? Садись, довезу. Здорово я тебя искупал?

– Да уж, баня будь здоров! – сердито ответил Гусев, подумав, что на ловца и зверь бежит. – Если подбросишь домой, обиду снимаю. – Он забрался в кабину, стряхнул с брючины воду. – Ладно, не сахарный. Слушай, Григорий, а ведь ты меня надул. Был я в поликлинике. Ни черта там не могут сделать быстро. Говорят, стой в очереди два года или чуть меньше. Ты, может, не в нашей вставлял? Может, в другом городе? – Гусев посмотрел на Чеботаря и едва удержался от искушения потрогать три крупных золотых зуба.

– Я вру? – Чеботарь побагровел от возмущения. – Да чтоб я сдох в таком случае! Я только девку эту не помню, какой гроши давал. Они там все в белых халатах, а у меня память на лица вообще плохая. Зато врача немного помню. В халате, тоже белом, вежливый был такой и молчал все время. Как его звать? А бог знает. Я не спрашивал. Что мне с ним – детей крестить? Я у него все время сидел с открытым ртом и закрытыми глазами. Боюсь зубной боли хуже всякой смерти.

2

– Ну, вот и все, бабуля, теперь тревожить не будет, – сказал Николай Одинцов, помогая старушке вызволиться из кресла и провожая ее к выходу. – До обеда не ешьте, потерпите.

– Спасибо, милок, – со стоном ответила женщина, держась темной жилистой рукой за щеку. – Может, тебе молочка или яичек? Мы деревенские, у нас по-простому. – Она покрыла седую голову платком, нагнулась к большой сумке, оставленной у двери. – Мне муж так и приказал, чтоб я гостинец дала.

– Не надо. – Одинцов поднял тяжелую сумку, протянул старухе. – Я за свою работу деньги получаю. Не надо.

– Тогда спаси тебя бог, тогда я на базар пойду. – Она поклонилась, спиной открыла дверь. Одинцов выглянул в коридор:

– Следующий, – и вернулся к столу.

В кабинет вошел высокий широкоплечий парень. Николай мельком взглянул на него, потянулся к стопке карточек:

– Фамилия?

– Я посоветоваться, доктор. – Вошедший улыбнулся. – Я не ваш больной. Фамилия роли не играет. Лучше по имени. Меня, предположим, Виктор зовут, – он подал руку. Одинцов повернул голову, увидел перед собой крупные сильные пальцы, почувствовал характерный запах бензина. Под широкими твердыми ногтями чернела грязь. Не вставая, Николай неохотно, почти брезгливо ответил на рукопожатие:

– На какую тему нужна консультация?

– Тема твоя, доктор, зубная. Мне надо поставить пару коронок. Золотых, – зеленые глаза посетителя смотрели на Одинцова пристально и нагло.

– Но я не работаю с металлом. У нас его нет, – Николай покосился в окно. Широкие тополиные листья блестели под мелким дождем. – Вам, товарищ, надо обратиться в первую городскую поликлинику. Там вас запишут и в порядке общей очереди…

– Ты меня не понял, доктор, – перебил парень. – Я сам принесу металл. У меня есть. Давно валяется. От бабки остался. Небольшой такой кусочек. Мне сделаешь и себе оставишь. Ну, чего ты растерялся? Не бойся, я не из милиции.

– Вижу, что не оттуда, – Одинцов кивнул. Посетитель ему не нравился своей настырностью. Но то, что он не провоцирует, – ясно. Наверно, деньги нужны, а не коронки. Зубы-то у него крепкие, один к одному.

– А почему ты ко мне вдруг обратился? – Николай решил быть с ним поразвязнее, чтобы, если металл действительно есть, не особенно артачился, назначая цену.

– Черт ее знает, – парень пожал плечами. – На удачу. Был в двух поликлиниках, народу к зубным врачам много. А сюда завернули – почти никого, всего минут десять ждал. Ну что, доктор, по рукам, что ли?

– Я должен детали уточнить. Вес, пробу. И цену за грамм.

– За пробу не волнуйся, не поддельная. А вес – примерно пятнадцать граммчиков. Сколько дашь?

Одинцов задумался. Этот парень явно не знает цены. А золото, конечно, не помешает. Тем более что матери давно обещал. Теперь наконец можно будет ей коронки сделать. Пятнадцать граммов?

– Триста рублей. И возьму все.

– Но это же мало!

– Больше не дам. Я ведь рискую. Вдруг у тебя не металл, а ерунда? Не хочешь – ищи дураков.

– Ладно, – посетитель скова протянул руку, которую опять пришлось пожать. – Но чтобы без обмана, доктор.

– Я своему слову хозяин. Садись в кресло, зубы посмотрю.

– Еще чего! – хохотнул парень. – Во-первых, я боюсь боли, а, во-вторых, у меня в жизни ни один зуб не болел. Ты думаешь, мне на самом деле эти фиксы нужны? Черта с два! Мне гроши нужны. Вот так. Значит, договорились? Я жду тебя завтра возле универмага в пять вечера. Запомнил? Ну, будь здоров, доктор! Он повернулся, хлопнул дверью и в коридоре раздался его хриплый голос: – Следующий!

Через два часа, закончив прием больных, Николай Одинцов вышел из поликлиники, сел в стоявший под тополями старенький «Москвич», завел мотор, включил «дворники» и аккуратно выехал на широкую асфальтированную дорогу.

Завтра в пять вечера. Ну что ж, надо будет сейчас заехать домой, взять сберегательную книжку, потом – в сберкассу, снять триста рублей. Даже если матери я поставлю пять коронок, то еще примерно на десять металла хватит. Полсотни за каждую – выручу пятьсот рублей. За вычетом расходов – две сотни. На дороге они тоже не валяются. Наташке можно пока не говорить. Куплю ей хорошие духи – и ладно. А продавец этот, наверно, шофер. И на сто процентов – не Виктор, так, назвал первое пришедшее в голову имя. Наглый, но осторожный. Коронки ему нужны. Как будто не знает, что в нашей поликлинике никто золотом не занимается. А может, и в самом деле не знает, может, просто ему понадобились деньги, а кусочек есть, только девать его, наверно, некуда. И ничего в этом страшного. Может, эти пятнадцать граммов ему и вправду от бабки остались. Конечно, лучше, если бы он предложил старинную монету. Это во всех случаях безопаснее. Но на нет и монеты нет, подумал Одинцов и невольно усмехнулся сложившемуся каламбуру.

Как всегда после принятого решения настроение у Николая улучшилось. И теперь уже ни дождь, основательно промочивший его, когда он, поставив машину в гараж, ожидал городской автобус, ни тревога, охватившая сердце после ухода странного пациента, ни сомнение: правильно ли сделал, что согласился купить металл у совсем незнакомого человека, ни автобусная теснота, которую так неприятно ощущать после своей машины, – ничто не могло выбить Одинцова из колеи. Тем более что вечером по телевизору можно будет посмотреть игру «Спартака» и киевского «Динамо», полистать чивилихинскую «Память» и спокойно выспаться.

Одинцов вышел из автобуса на предпоследней остановке, торопливо пробежал под дождем к хлебному магазину. Покупать хлеб было его ежедневной обязанностью. Одинцов занял очередь за невысоким мужчиной. Тот стоял к нему в профиль, и Николай узнал его: кажется, когда-то он приходил пломбировать зуб. А вот имя и фамилия начисто вылетели из головы. Что-то птичье. Мужчина, почувствовав на себе взгляд, повернулся, карие глаза цепко схватили Одинцова, и тоже узнал его:

– Здравствуйте, доктор.

– Добрый вечер, Гусев, – Николай обрадовался, что вспомнил фамилию пациента. – Ну, как моя пломба?

– Вы знаете, отлично! Изумительная работа. Почти три года прошло, а я словно с ней родился. Вы молодец. И память у вас – позавидуешь.

– Ну, что вы, – смутился Одинцов, – не стоит. Хотя знать, что сработал хорошо, всегда приятно. А что это вы в нашу булочную завернули?

– Вообще-то у меня по магазинам больше жена ходит, а сегодня она не успела.

– Понятно. Заходите, если будет нужно.

– Спасибо за приглашение, до свидания. – Гусев положил в полиэтиленовый пакет батон и половинку черного и вышел из магазина.

Метров за двадцать до своего дома Одинцов заметил, что у окна большой комнаты сидит Танюшка и, сплющив носик о стекло, смотрит на улицу. Она увидела отца и тотчас исчезла, наверняка побежала открывать дверь, а ее место занял пятилетний Сережка, радостно забарабанивший кулачками по стеклу. Когда-нибудь он его расколет, усмехнулся Одинцов, глядя, как над сыном возникла Наталья, махнула ему рукой и оттащила Сережку в глубь комнаты.

– Держи, только не урони, – Николай протянул дочери газетный кулек. – Здесь пирожное. На каждого по одному.

В тесный коридор вышла Наталья в цветастом халате до пят со школьной формой и недошитым белым кружевным воротничком в руках, подставила щеку. Николай чмокнул жену:

– Добрый вечер. Жуткая погода, дождь еще сильней, ну и бабье лето нынче!

– Ничего, Коля, бабье лето впереди, будут светлые дни. – Жена ушла в комнату, присела на диван, склонилась над формой.

– Татьяна, – Одинцов шутливо нахмурил брови, – пора бы самой воротнички пришивать, ты ведь уже первоклассница.

– Зато я стирала грязный, – ответила дочь с полным ртом пирожного. – А сегодня пришить хотела и палец уколола, целая капля крови была. И мама меня поругала.

После ужина Одинцов, смотревший футбол, со вздохом переключил телевизор на вторую программу, и дети тут же утихли, глядя передачу «Спокойной ночи, малыши!». Наталья сидела за столом над тетрадью, сочиняла сценарий очередного вечера в своей музыкальной школе. Одинцов быстро выкурил сигарету на лестничной площадке, вернулся домой, присел около жены:

– Я сегодня триста рублей снял с книжки.

– Но это же последние, – Наталья оторвалась от тетради. – Или что-нибудь сверхнужное?

– Мне один парень предложил пятнадцать граммов золота.

– Ты знаешь этого человека?

– Сегодня первый раз увидел.

– Чудак! – Она посмотрела на детей и понизила голос: – А если он из милиции? Если тебя нарочно проверяют?

– Не похоже. И не похоже, что золото ворованное. Скорее всего наследство.

– Коля, а зачем тебе рисковать?

– А ты послушай меня. Всего пятнадцать граммов. Матери коронки сделаю, и еще останется. Чистая прибыль – двести рублей. Это мой маленький бизнес.

– Ты что, кино не смотришь или «Человек и закон» не читаешь? Таких бизнесменов в каталажку быстренько определяют. И правильно делают.

– Меня? За что? Я же не ворую. Я куплю металл, буду работать с ним, за эту работу получу деньги. Так что все в норме. Если ты, разумеется, не пойдешь и не скажешь, что я занимаюсь золотом.

– Что за глупости, Коля? Никуда я не пойду. Я только не советую тебе его покупать. Ведь у тебя разрешения нет, его надо добиваться.

– Пока нет, но будет со временем, не все сразу. А практика мне нужна. Я, может, тебя как куколку хочу одевать, в ресторан с тобой ходить ужинать. Разве моих ста тридцати и твоих двухсот нам так уж много?

– Ну, знаешь, денег не хватает даже миллиардерам, они из-за этого глотки друг другу грызут. А лично мне на деньги плевать. Одеты, обуты – что еще? Жили мы без этого, и проживем. Обручальное кольцо есть, серьги тоже, цепочку с кулоном купили. Хватит. Ты вспомни, как мы на четвертом курсе жили после свадьбы, на две стипендии. И ничего, живые, счастливые.

– Да-да, ничего. Только если бы мама моя нам из деревни продуктов не подбрасывала, мы бы с тобой недолго протянули. Да и после нашей учебы вон на «Москвича» дала. А ей который год несколько несчастных коронок не могу поставить. Тоже – сын называюсь! Да пусть она хоть на старости лет пожует мясо в свое удовольствие. Неужели это плохо, Наташ?

– Поступай как решил. Я знаю, что муж у меня – человек с головой и очевидных глупостей делать не станет. Только чтобы все у нас было как прежде: открыто и честно. «Малыши» кончились. Смотри свой футбол, а я детей начну укладывать.

Одинцов переключил телевизор на первую программу. «Спартак» проигрывал. Эх, не надо было говорить Наталье про золото. Сама сомневается и меня в тоску вводит. И всего-то ей в жизни хватает, вот чудачка! Другие жены каждый день точат своих: зарабатывай, зарабатывай! А моя хоть бы упрекнула раз, что меньше ее домой приношу. С другой стороны – тоже неплохо, на душе спокойнее. Но я буду просто дурак, если откажусь от покупки. Резина на «Москвиче» совсем лысая, а задаром ее никто не даст. Да и мне пора всерьез с металлом работать. Я же не барахло, у меня же талант есть. Вон у Гусева моя пломба три года держится – и нормально. Да разве у одного этого Гусева? Лени во мне много, вот что! Если бы Наташке побольше злости на меня, а мне самолюбия, ко мне бы давно в очередь на протезирование записывались. Тридцать лет. Хватит баклуши бить. Тем более что случай очень удобный.

3

В четыре часа дня к одному из домов на улице Октябрьской подъехал красный «Москвич» в грузовом исполнении. Из машины вышел молодой светловолосый человек и, нерешительно постояв, направился к столику, за которым несколько стариков и старушек играли в лото,

– Здравствуйте, – молодой человек развернул в руке клочок бумаги. – Мне нужен Сергей Дементьевич. Где я могу его найти?

Пожилой мужчина, державший на коленях мешочек с фишками, встрепенулся:

– Так это же ко мне, ребята! Марья Алексеевна прислала за телевизором. Слышь, Петровна, – мужчина положил мешочек на стол и взялся за костыль, прислоненный к тонкой липе, – ты покричи за меня, а я пойду. – Он оперся на костыль и, перекинув через скамейку единственную ногу, быстро пошел впереди приехавшего водителя, оглядываясь на него и бормоча: – Вот спасибо, сынок, а то я уж все жданки прождал. Сломался мой телевизор, прах его побери. Всего-то месяц поработал, а потом хлоп, щелк – и ни гугу! Цветной, правда, но ведь жалко, мне его сын на День Победы подарил. Олег у меня офицер, в небе летает. Как же мы, милый, вдвоем такую громадину с пятого этажа понесем? Может, кого из соседей позвать?