Текст книги "Да не судимы будете (СИ)"

Автор книги: Игорь Черемис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Толя, завтра сыграешь Янг Суна вместо этого… Перерыв окончен, Зина, с Толей тренируйте финальную сцену… [1]

Но перерыв не закончился. Услышав о замене, Высоцкий тут же успокоился, поднялся на колени, слезы на его щеках моментально высохли – я и забыл, что он всё же актер, а не человек с улицы. Он оглядел своего худрука, посмотрел на других актеров. Меня и Валентина его взгляд миновал.

– Вот, значит, как… – тон его голоса был очень угрожающим. – Я же и виноват оказался? И что вы завтра покажете? Убогий спектакль, в котором никто не хочет уже играть? А вы, Юрий Петрович, разве не в курсе, что сюда ходят только на меня? Не на Зину, не на Валеру, не на Толю, а на меня? И вы смеете убирать меня из спектакля⁈

Последнюю фразу он почти прокричал. Но Любимов выслушал эту тираду совершенно спокойно, словно ожидал чего-то подобного. Он отвернулся от Высоцкого и обратился к одной из своих помощниц:

– Людочка, подготовь приказ об увольнении Высоцкого. Думаю, на этом наше сотрудничество закончено.

– Что⁈

Удивился не только Высоцкий, но и некоторые из актеров, что стояли на сцене – я заметил среди них Золотухина, но он, хоть и поддержал товарища, постарался сделать это из глубины толпы.

– А вот то, – отрезал Любимов. – В этом году по твоей вине было сорвано двенадцать спектаклей. Двенадцать!! Это недопустимо. Хватит, поиграли в демократию. Может, в другом месте тебя научат дисциплине.

– Да вы… – голос Высоцкого сорвался. – И кем вы собираетесь меня заменить? Может быть, им?

Он ткнул пальцем в меня и торжествующе обвел взглядом своих коллег.

Я подумал, что не стоит усугублять и вмешиваться в это действо – увольнение кого-то всегда некрасиво, а в этом случае – особенно. Но слова вылетели у меня изо рта раньше, чем я смог им помешать.

– Ну песни у тебя – дерьмо с намеком на актуалочку, – я ехидно ухмыльнулся.

Я посмотрел на сцену, где стоял с гитарой Борис Хмельницкий, и меня снова накрыло – я уже почти научился распознавать эти странные видения.

* * *

– Мои песни получше будут, – продолжил я. – К тому же я за них денег не беру.

– Да ты… – Высоцкий шагнул было ко мне, но сбоку выразительно кашлянул Валентин: – Что ты там можешь насочинять?

– Гитару дадите – покажу, – я посмотрел на Хмельницкого, который примостился на краю сцены как раз с шестиструнной гитарой. Тот неуверенно глянул на Любимова, худрук кивнул – видимо, почувствовал, что это может привести к разрешению конфликта с минимумом последствий, и Хмельницкий протянул гитару в вытянутой руке.

За ней пришлось идти – мимо набежавших актеров, мимо Высоцкого, за которым приглядывал Валентин. Это было похоже на путь на эшафот, который закончился приятным деревом грифа, напомнившим мне о спасательном круге. Я огляделся, пристроился рядом с владельцем гитары на краю сцены, попробовал взять аккорд – всё было настроено, а струны были приятной мягкости. Гриф, правда, был чуть шире, чем я привык, но это мне не мешало. Оставалась одна проблема – я не знал, чего сыграть этим искушенным в искусстве людям.

Мне очень хотелось исполнить «Кукушку», которую я пел Высоцкому и его пьяным друзьям в своей галлюцинации. Но это была очень медленная и печальная песня, которая совершенно не подходила обстановке. Что-то из «Воскресенья»? Наверное, «Музыкант» подошел бы, но от него меня заранее тошнило. А потом у меня щелкнуло.

Я перехватил гитару поудобнее, взял аккорд, ударил по струнам:

– Кто виноват, что ты устал, // Что не нашёл чего так ждал, // Всё потерял что так искал // Поднялся в небо и упал…

Это была идеальная песня для этой ситуации. Я точно знал, что Алексей Романов её ещё не написал, ну а до записи первого альбома «Воскресенья» оставалось целых восемь лет. Так что пусть примут извинения, но у них и без этого хита хватит песен, чтобы заполнить кассету с двух сторон. [2]

– И меркнет свет, и молкнут звуки, // И новой муки ищут руки. // И если боль твоя стихает, // Значит, будет новая беда!

Я читал, что в восьмидесятые «Кто виноват?» стало негласным гимном требования перемен – ровно до тех пор, пока Цой с «Кино» не выпустили одноименную песню. Но в ней не было ничего крамольного – название взято из книги Герцена, которого коммунисты нежно любят, в тексте есть только один двусмысленный момент – про «теплые места», которые забиты. Ну а всё остальное – просто философский поиск смысла жизни отдельно взятого человека и не более того.

– Кто виноват и в чём секрет, // Что горя нет и счастья нет? // Без поражений нет побед // И равен счёт удач и бед…

Я всё же не стал досматривать до аплодисментов и ажиотажа новых поклонников моего таланта, стряхнул с себя морок, покачал головой и всё-таки пошел на выход. Но всё же не выдержал и бросил через плечо:

– Песни пишут многие, Владимир, а поют – ещё больше. Но это именно песни, а не шутейки про Вань и клоунов.

* * *

– Дай закурить, – попросил я, когда мы уселись в машину.

Валентин с сомнением посмотрел на меня, но протянул пачку «мальборо».

– Только давай не в салоне, а то в гараже опять ворчать будут.

Я хмыкнул, достал сигарету и послушно вылез на свежий воздух.

– Чего хмыкаешь? – Валентин щелкнул своим «зиппо» и дал мне прикурить. – У тебя всегда так интересно дни проходят?

– Нет, обычно всё более скучно, – я затянулся и в очередной раз пообещал себе бросить курить. – Сегодня просто день такой, Юпитер в третьем доме или что-то подобное. Впрочем, я и сам такого не ожидал. Думал, просто обменяемся мнениями и разойдемся. В предыдущие встречи Высоцкий показался мне более вменяемым.

– А его и взаправду уволили?

– Кто ж знает? – я дернул плечом. – Любимов его постоянно увольняет, но потом отменяет свой приказ. Высоцкий же алкоголик, сам слышал – спектакли срывает, дисциплина хромает, поводов много. Но и он прав – народ часто ходит именно на него, а не на спектакли Таганки. Так что тут палка о двух концах.

– Хм… хорошо, что никогда не работал по театрам, – Валентин почесал в затылке. – Если бы я его не скрутил, ты что стал бы делать?

– Без понятия, – я развел руками. – Даже мыслей не было в тот момент. Я у Любимова четыре контрамарки в свое время выпросил на завтрашний спектакль. Две отдал женщине-театралке, которая помогла из одного дела выпутаться, а ещё две – бывшему своему начальнику из московского управления, полковнику Денисову. Вот и думал, наверное, о том, чтобы ничего не испортить, чтобы они завтра удовольствие получили. Но, видимо, не судьба…

– Да уж, не судьба. А что за Ванька и клоуны?

Я не знал, когда Высоцкий написал эту песню, но судя по его ошарашенному взгляду, он либо её только-только закончил, либо находился в процессе. Поэтому ответил я с определенной долей уверенности:

– Песня, над которой Высоцкий сейчас работает. Про супругов из народа, которые телевизор смотрят. Забавная. Но, кажется, на публике он её не пел. Это я специально, чтобы он убедился во всемогуществе Комитета. [3]

Мы засмеялись, заслужив мимолетную порцию внимания прохожих. Потом всё же погрузились в «Волгу» и отправились на службу.

[1] Это Анатолий Васильев, вместе с Борисом Хмельницким он был композитором спектакля «Добрый человек из Сезуана», а также – первым исполнителем роли Янг Суна. Потом, после прихода на эту роль Высоцкого, выходил на сцену в качестве одного из музыкантов – впрочем, у него и без этого было много занятий. Но человеком он был верным Таганке, так что этот приказ наверняка выполнил бы.

[2] Песню «Кто виноват» Романов написал в 1974 или 1975 годах, но записана она была в составе «Воскресенья» в 1980-м.

[3] Песня называется обычно «Диалог у телевизора» («Ой, Вань, смотри, какие клоуны…») и первое исполнение её было в январе 1973-го. То есть в конце августа 1972-го какие-то черновики у Высоцкого наверняка имелись.

Глава 7

«Нас приняли в объятья»

Валентин высадил меня у управления и отправился сдавать машину – ну или по каким ещё делам, я не стал интересоваться. Мне было чем заняться и без него, но у дежурного меня ждал отчет по телефонному номеру, который мне продиктовал Сава. Не отходя от кассы я вчитался в небольшой текст и погрузился в странное состояние глубокой задумчивости.

В справке было черным по белому написано, что этот номер записан на целого генерала Кузнецова, занимавшего немалый пост в системе противовоздушной обороны Московского военного округа. Жил этот генерал в «генеральском» доме на Ленинградском шоссе, рядом со станцией метро «Сокол» – я читал про это «общежитие» знаменитых советских военачальников, их мемориальными досками был увешан весь фасад этого образчика сталинской архитектуры.

В то, что к Саве заявился сам генерал, я не верил абсолютно – тот, скорее, прислал бы взвод подчиненных, чтобы они привезли нужного человечка к нему домой. Да и вряд ли этот генерал был относительно молодым человеком, даже не заставшим войну. В общем, я склонялся к тому, что Юрий был то ли сыном, то ли внуком, что нисколько не облегчало мою задачу. Я не мог просто зайти туда и поговорить с Юрием – посторонний мог попасть в «генеральский» дом только по предварительной записи и если жилец одобрит визит, в противном случае его не пустят в подъезд местные консьержи и лифтеры в штатском. Ну а светить свои корочки и тем более придавать делу официальный статус я не хотел.

Правда, я мог позвонить, но полученная в нашей справочной информации не отвечала на главный вопрос – кем мог быть этот Юрий и какой у него статус. Правда, была ещё одна ниточка, которая вела к нему – киностудия «Союзмультфильм», где базировалась группа, которую Юрий упоминал в разговоре с Савой.

Я добрался до своего кабинета, плюхнулся в кресло, посмотрел обычный, не секретный справочник – и выписал себе семь цифр очередного телефонного номера.

В «Союзмультфильме» то ли не было штатного секретаря, то ли он периодически отлучался с рабочего места, но трубку там подняли только с третьего звонка и примерно в тот момент, когда я хотел вообще отказаться от идеи дозвониться до этой организации и наведаться туда лично.

– Да, слушаю, – сказал обычный мужской голос.

– Здравствуйте, – я был сама вежливость. – Мне нужен Юрий из вашей музыкальной группы. Могу я его услышать?

– Юрку-то? – кажется, мой собеседник слегка озадачился. – Они, кажется, ещё не приходили… да и сегодня могут вообще не прийти, запись, кажется, на завтра назначена. Но попробуйте перезвонить попозже…

– Подождите! – крикнул я, поскольку на том конце явно собирались прервать разговор.

– Да?

– А не уточните, как называется их группа? А то Юрий говорил, но я запамятовал…

В трубке немного помолчали.

– Называется… как-то смешно они называются, кто-то говорил… сейчас… О! «Оловянные солдатики» – вот как они называются. Так что, перезвоните позже? – с надеждой спросил собеседник.

– Перезвоню, – твердо пообещал я и посмотрел на часы.

Четыре часа, куда уж позже? Кто там будет сидеть после окончания рабочего дня?

Я вздохнул, поняв, что никогда до конца не пойму характер творческих людей. Впрочем, у меня был один знакомый, который хорошо разбирался в этих непонятных характерах и любил делиться своими знаниями.

* * *

– Совсем меня забыл, раньше чаще виделись, – пожаловался «Мишка», с которым мы встретились на одной из скамеечек, стоявших рядом с храмом Всех Святых.

Место я выбрал не случайно – перед нами как на ладони был тот самый «генеральский» дом, а при некотором желании я мог бы найти окна нужной квартиры на пятом этаже обращенного к церкви крыла.

– Дела, – неопределенно сказал я и спросил: – Закурить не будет?

Закурить у «Мишки», разумеется, было, и мы некоторое время молча дымили, рассматривая прохожих. Несмотря на будний день, их было полно – это был очень популярный проход от «Сокола» к остановкам троллейбусов и автобусов, которые везли страждущих в те районы Москвы, куда фиолетовая ветка метро пока не докопалась. Люди, конечно, не молчали, у храма стоял постоянный гул, разбавляемый звуками автомобилей и взрыками автобусных двигателей.

Это была ещё одна причина, по которой я вытащил своего информатора именно сюда. Любая «наружка» будет здесь как белая ворона, а направленные микрофоны ничего не дадут. Но я надеялся, что ещё не дорос до того уровня, на котором использование такой продвинутой техники в отношении меня было бы признано экономически обоснованным.

– Про Высоцкого ничего больше не было? – спросил я.

– Нет, не слышал, – «Мишка» помотал головой. – Квартирник, кажется, был пару недель назад, а потом он в театре плотно завис, у них же скоро открытие сезона. В кино, кажется, позже, там все в отпусках.

– По моей информации, его не будет завтра в спектакле, его роль Анатолию отдали, – голосом человека, сообщающего вселенские тайны, произнес я.

«Мишка» удивленно посмотрел на меня.

– Это не вы его?..

– Ну что ты, мы так не работаем, – улыбнулся я. – Это он сам. Впрочем, кто их знает, до завтра времени полно, могут и переиграть.

– Это точно, – согласился он. – А ты о нем хотел что спросить или ещё какой интерес есть?

– Есть, – не стал я ходить вокруг да около. – Группа «Оловянные солдатики». Слышал о такой? Кто там играет? Меня интересует гитарист по имени Юрий.

«Мишка» чуть задумался, потом кинул взгляд на «генеральский» дом и понятливо кивнул.

– Так вот почему ты решил здесь встретиться… – протянул он. – Только Юрий с «солдатиками» не играет, хотя иногда и помогает им, он сейчас в «Троллях». Они с Харитоном дружили, Харитон иногда у него в «Соколе» играл, у них база была как раз в этом доме, в дальнем крыле. Там в подвале красный уголок, им и выделили от щедрот. Я там был пару раз, мне не понравилось – слишком мрачно, на мой взгляд. Но ребята были довольны.

Я порылся в памяти «моего» Орехова – нет, про «Сокол» он даже не слышал, это было вне его интересов.

– А что за «Сокол»? – равнодушно спросил я.

– Да группа такая, битлов играли, роллингов, Пресли… – охотно объяснил «Мишка». – Их Айзеншпис продвигал, даже помог им легальный статус в Туле получить. Ну а как Айзека того…

– Арестовали? – уточнил я, и «Мишка» кивнул: – А за что?

– За валюту, у него целые пачки баксов нашли. Червонец дали…

Я грустно подумал, что валюты в моей жизни становится слишком много.

– А, ну поделом.

– Ну да, сам дурак, заигрался, думал, помогут знакомые. Ан нет, с таким не помогают, – согласился он. – Но я слышал, что могут его досрочно выпустить, за хорошее поведение.

Это у нас могут, мысленно согласился я. Особенно если к судьям позвонят нужные люди, которым другие нужные люди объяснят ситуацию в правильном свете. Коррупция в свободной России возникла не ниоткуда, она вполне неплохо себя чувствовала и в СССР.

– И это поделом, – сказал я. – А кто такой этот гитарист Юрий Кузнецов?

«Мишка» как-то неловко отвел взгляд.

– А зачем он тебе? – глухо спросил он.

– Уж точно не для того, чтобы в антисоветчине обвинить… – хмыкнул я. – Да и вряд ли получится, раз их на «Союзмультфильме» терпят. Этот Юрий на одного моего знакомого вышел, тот в Киеве живет, и пригласил в свою группу. Вот и пытаюсь понять, что за люди, как ходят, чем дышат. Ну а там видно будет, что тому знакомому советовать – либо пусть на попе ровно сидит, либо чтобы брал ноги в руки и бежал соглашаться, потому что Москва и всё такое.

«Мишка» выдохнул с явным облегчением.

– А, ну раз так… Насчет бежать – ничего сказать не могу. «Сокол» был крепкой командой, им многие знающие люди пророчили большое будущее – а вон как вышло. «Солдатики»… там сложно всё. Да и Юрка вроде с ними не играет, у него сейчас работа, ему почти не до музыки. Не знаю, куда он твоего приятеля звал… если только снова не решился банду собрать. [1]

– А что сложного у эти «Солдатиков»? – уточнил я.

– Да как тебе сказать… Экспериментируют ребята, всякое пробуют. Вот только то, что они пробуют, народу не зайдет. А если народу не зайдет – на концерты никто приглашать не будет. Поварятся в собственном соку года два и разбегутся по другим группам. Обычно так бывает. Хотя… эти их «мультики» могут и помочь, там неплохо платят, как я слышал.

Последнюю фразу он произнес с легкой завистью и, в принципе, я его понимал. «Мишка» работал на КГБ больше десяти лет, и ему дозволялось чуть больше, чем другим артистам. Поэтому в дополнение к театральным гонорарам он ещё и по кабакам выступал, получая чистый, неучтенный нал; ну и какая-то денежка ему капала от Конторы. Но ради всего этого ему буквально приходилось крутиться, как белке в колесе, а эти молодые ребятишки получали едва ли не больше, поигрывая в своё удовольствие по нескольку часов в день.

– Везде хорошо, где нас нет, – философски заметил я. – Думаю, будь у них талант, они бы с удовольствием с тобой поменялись. А так приходится это… экспериментировать и пробовать. Так что думаешь? Что стоит советовать знакомому?

«Мишка» чуть качнул плечами.

– Ты лучше сам с ними поговори, а потом и решай, – сказал он. – Так-то они парни простые, вряд ли что скрывать будут. Да и приглашали, наверное, не просто так. Этот твой знакомый как?

– Нормально, – неопределенно ответил я – Гитара, бас-гитара, даже на синтезаторе может. И образование есть. Он сейчас в «Смеричке» устраивается, это та, которая «Червона рута».

– О, ну из такого коллектива уходить… – «Мишка» недовольно покачал головой. – Хотя я всей истории не знаю, да и эти национальные ВИА… они все странные. Может, ему тут и лучше будет. В крайнем случае свистни, пристроим его куда-нибудь, денег заработает, это обещаю.

– Спасибо, – от души поблагодарил я. – Кстати, а как «Сокол» в этот дом пролез? Тут же одна армия живет, чужих даже на порог не пускают, – спросил я.

«Мишка» хмыкнул.

– Так они и не чужие, – ответил он. – У Юрки папа – самая натуральная армия, генерал, в ПэВэО служит. Ну и живет тут, куда ж без этого. Вот он и выделил ребяткам помещение, чтобы им было, где играть.

Хорошо, когда твои предположения сбываются. Плохо, что сбываются те предположения, которым бы лучше не сбываться.

– И что, там сейчас никто не играет? – я кивнул в сторону крыла, где находилась репетиционная база «Сокола».

– Нет, почему? – удивился «Мишка». – Свято место, как говорится… как раз твои «солдатики» иногда там репетируют. В основном они, конечно, у «мультиков» тусуются, но иногда и сюда забредают.

– У них тоже кто-то в этом доме живет?

– Ну да, – подтвердил он мои опасения. – У Харитона… Сереги Харитонова… отец – адмирал, в министерстве работает. Ну и живут они тут. Так что как-то с отцом Юрки сговорились.

– Вот как… любопытненько, – пробормотал я. – Ладно, спасибо за информацию, буду думать.

И лишь после этого я понял, что зачем-то повторил слово, которое совсем недавно при мне употребил Валентин. А заодно вспомнил, что мне ещё нужно было от «Мишки».

* * *

Так уж сложилось, что мне в наследство от настоящего Орехова не досталось ни одного контакта среди валютчиков. Он этой темы, похоже, избегал сознательно – то ли боялся, то ли брезговал, из его воспоминаний я этого так и не понял. Но факт оставался фактом – все мои знания о валютном рынке СССР начала семидесятых были получены в далеком будущем и содержали заметную долю позднейших выдумок и городских легенд. Не считать же за достоверный источник информации, например, сериал «Фарца»? Да и в воспоминаниях участников этого процесса были определенные и, как я думал, существенные неточности.

Можно было просто спросить того же Валентина – думаю, он спокойно выдал бы мне парочку служебных тайн, не моргнув глазом. Но мне не хотелось становилось слишком ему обязанным, я и так после сегодняшних перформансов – сначала с Якобсоном в «Лефортово», а потом с Высоцким на Таганке – чувствовал некий долг по отношению к этому человеку. А Валентин жил по правилам Конторы уже двадцать лет, так что недооценивать его догадливость не стоило – я был уверен, что и он в курсе этого долга. В принципе, я морально был готов к тому, что придется отрабатывать, но увеличивать задолженность не хотел. Это тоже была своего рода игра, в которую играли в КГБ.

Ну а «Мишка», как артист развлекательного жанра, какие-то дела с валютчиками имел. Не по крупным суммам, упаси боже, просто иногда ему перепадали чаевые в ассигнациях вовсе не банка СССР, а недружественных стран. Связано это было с контингентом, который зависал в ресторанах по вечерам – всякие подпольные и не подпольные миллионеры, какие-нибудь криминальные авторитеты, те же фарцовщики и другая непростая публика, которая любила друг перед другом выделываться. И если какой-нибудь грузинский цеховик заказывал лезгинку за червонец, то вор в законе из солнечного Азербайджана мог дать за кавер песни Магомаева и десятку долларов – чтобы показать, что он круче и щедрее.

Такие лабухи как «Мишка» принимали всё, и в какой-то момент перед ними в полный рост вставала проблема – куда девать незаконно полученную валюту. Более осторожные сбывали её через своих менеджеров, которыми, как правило, подрабатывали администраторы тех самых ресторанов. Но у кого-то среди знакомых обязательно оказывался «жучок», который с удовольствием принимал иностранные дензнаки и даже не слишком занижал курс. «Мишка», по воспоминаниям «моего» Орехова, как раз сбывал валюту через знакомых, а, значит, что-то знал об этой кухне.

– Ещё один вопрос, – сказал я, чуть понизив голос. – Валюта. Зачем «жучки» её собирают? Что с ней дальше происходит?

При этом я внимательно смотрел по сторонам, следя, чтобы никто из посторонних не приблизился на дистанцию устойчивой слышимости. Но народ продолжал идти по своим делам, лишь иногда кто-то завистливо поглядывал на двух молодых мужчин, что вальяжно заняли одну из двух лавочек, да так, чтобы никто рядом не устроился.

– А… а зачем тебе? – нервно спросил «Мишка».

– За надом, – чуть улыбнулся я. – Это консультация, я попробую тебе премию выписать потом. Просто никогда в этот нужник не совался, а тут прямо со всей дури грохнулся, вот и пытаюсь вылезти так, чтобы больше ничего не испачкать.

– А… почти понятно… надеюсь, выберешься, – сказал он. – Там всё просто, насколько я знаю. Валюту скупают евреи, которым выезд разрешили, за любые деньги. Курс дикий, но они и не торгуются. Ещё я слышал, что народ на золоте круто зарабатывает. Айзек как раз на этом погорел.

– На золоте? – удивился я.

В моём будущем золото вроде было доступно для покупки физическими лицами, но я не помнил, чтобы продавали прямо слитки – кажется, они продолжали лежать в банке, но у покупателя появлялся на руках сертификат. Неужели строивший коммунизм СССР в этом отношении обогнал свободную Россию?

– Ну да, – подтвердил «Мишка». – Его купить можно, но не всем. Для этого всяких негров из «лумумбария» используют – они иностранцы, с них спрос маленький. Килограмм, кажется, полторы тонны баксов… долларов… если доллар скупать по три рубля, сплошная выгода получается. Кавказцы этот слиток с руками отрывают за двадцать кусков. [2]

– Солидно… ладно, похоже, это не мой случай, пусть он за Айзеншписом останется, – улыбнулся я. – Спасибо.

* * *

«Мишка» ушел, я ещё с полчаса сидел на лавочке напротив «генеральского» дома. Полученная мною информация об Юрии и о группе «Оловянные солдатики» не воодушевляла. Судя по всему, это были некие ребята из мажоров, которые таким нехитрым образом то ли развлекались, то ли выражали своего рода протест против поколения своих родителей. Я склонялся к последней версии – наверняка у Юрия и Харитона в семьях царили армейские порядки, и они были счастливы вырваться на волю. Ну а рок сейчас и был тем самым протестом – всё же слушать «Валенки» на ежедневной основе дано не каждому, и Кобзон с Магомаевым из телевизора и радио уже вызывали идиосинкразию у определенной части населения СССР, причем, как правило, молодежи. Лет двадцать назад этим протестом занимались стиляги, потом битники, сейчас дело дошло до рокеров с хиппи, а через какое-то время появятся панки, металлисты и не любящие их любера.

В принципе, дело было насквозь житейским. Вот только мне было неясно, стоило ли тащить сюда Саву, чтобы он со всего размаха впечатался в этот протест. Случись чего, своих сыновей генералы, пожалуй, трогать не будут, а вот пришлого украинца раскрутят по полной программе. А эти ребята наверняка и спиртным баловались, и в фарцовку залезали – пластинки западных групп сами себя не купят, – и, возможно, иногда делали то, что советское законодательство однозначно трактует как хулиганство.

Наверное, «Мишка» был прав – надо выходить на прямой контакт с этим Юрием, посмотреть на него в естественной среде обитания, а уже потом и принимать окончательное решение.

С этой мыслью я всё же освободил лавочку, на которую немедленно плюхнулись две женщины с грудой сумок – приезжих на «Соколе» всегда было полно, они любили инспектировать местные магазины – и отправился в сторону дома. Ехать в Контору было уже поздно, а все дела я вполне мог отложить на завтра. Меня ждал Якир, ждала и Алексеева, а заодно я хотел побеседовать ещё и с Марком Морозовым. Вернее, не совсем хотел – я вдруг понял, что моя жизнь будет лучше, если я больше никогда не увижу ни одного диссидента. Впрочем, я хорошо помнил девиз десантников, а потому был готов жертвовать своими нервными клетками, общаясь с неприятными людьми столько, сколько будет нужно, чтобы надежно отправить их за решетку.

* * *

Свою соседку Лидию Николаевну я приметил издалека, как и её слегка напряженную позу – она словно кого-то высматривала, и я почему-то был уверен, что знаю, кого именно. Поэтому постарался сделать так, чтобы она заметила меня как можно быстрее – не прижимался к бордюру и не прятался за кусты, а шел открыто по самому центру нашего проезда и даже что-то насвистывал. Но у подъезда сделал вид, что только разглядел женщину, подошел к ней и вежливо поздоровался.

– Куда-то ты запропал, Виктор, – сказала она с легкой укоризной. – Собиралась вечерком к тебе постучаться.

– Да и раньше могли бы, – ответил я. – Я человек простой, вы же знаете. Правда, нас иногда дома не было, но иногда были – и не только по вечерам.

– Нас? – её голос странно дрогнул.

– Татьяна, – напомнил я. – Мы с ней поженились, теперь вместе делим мою квартирку.

– Ах, вон оно что, – Лидия Николаевна выглядела вконец убитой. – Тогда моя просьба, наверное, не к месту будет.

Вообще я был уверен, что она знает о моей свадьбе. Но мы действительно давненько не пересекались – уж не знаю, по какой причине, но с соседями в городских многоэтажках такие оказии случаются постоянно. Вроде и живут люди рядом – а не видят друг друга неделями.

– Зависит от просьбы, – радушно сказал я. – Некоторые всегда к месту.

– Это с Ниночкой связано…

Ах, вон оно что. Впрочем, эту ситуацию тоже надо было разруливать, и, пожалуй, сейчас был подходящий момент. Я тоже сел на лавочку, развернувшись к женщине, и с участием спросил:

– У неё что-то случилось? Не слышал от неё ничего с того раза, как уехала в свой стройотряд, так и всё.

– Да она и не хотела тебе говорить, это я сама… – пробормотала он.

– Лидия Николаевна, говорите прямо, мы же сто лет знакомы, – я улыбнулся, хотя к моей душе начали подбираться когтистые кошки.

Всё же Нину я тоже приучил, хотя вовсе не стремился к этому, и если у неё какие-то проблемы из-за меня, то придется что-то делать. Впрочем, я надеялся, что студентка уже четвертого курса не способна влипнуть в слишком уж сильные неприятности.

– Да она мне вчера позвонила с просьбой, – начала она издалека. – Спросила, не хочу ли я сдать ей комнату… сам же знаешь, у меня их три, а живу одна. Но привыкла уже, хотя с ней мы пососедствовали, думаю, и дальше уживемся.

Муж Лидии Николаевны умер года три назад, уже после того, как мы заселились в этот дом. Трешку они получили благодаря двум разнополым детям, но те и тогда были взрослыми, а сейчас дочь уже была замужем, а сын учился на военного летчика под Саратовом.

– А в чем же дело? – удивился я. – Если ей нужно, а вы не против – пусть живет.

– Да как же так! – воскликнула она. – У вас же…

– Лидия Николаевна, – перебил я. – Я уже говорил – у нас с Ниной ничего не было. Всё, что я делал – оказывал ей шефскую помощь, как человеку, попавшему в затруднительное положение. Возможно, она что-то и выдумала, но это понятно – девушке лишь двадцать лет, в её возрасте выдумывать хорошо получается. Но никаких планов в её отношении у меня нет и никогда не было, а когда в моей жизни появилась Татьяна, это ещё и невозможно стало. Я всё-таки старого воспитания. Так что вряд ли её присутствие в вашей квартире смутит меня или мою супругу. У нас вообще скоро ребенок родится, нам будет не до всяких глупостей.

– И всё же…

– Никаких «и всё же»! – твердо сказал я. – Лидия Николаевна, исходите из своих интересов. Вам – лишняя прибавка к пенсии, а Нине… уж не знаю, наверное, ей понравилось на метро в институт ездить? В любом случае, надеюсь, ей будет хорошо. Только большую цену за комнату не назначайте, они с матерью не слишком богато живут. Ну, мне пора, Лидия Николаевна… И так сегодня задержался.

Я встал с лавки и быстрым шагом скрылся в подъезде, пока она ещё что не придумала. На выдумки горазды не только молодые девчонки, но и вполне пожившие женщины.

[1] «Оловянные солдатики» спели хит «У попа была собака» рок-группы «Dvornjagi» для 9-го выпуска «Ну, погоди!» (возможно, что-то ещё озвучивали). Ну а «Сокол» – это песня для мультика «Фильм, фильм, фильм», но поют там не они, а солисты ВИА «Орфей».

[2] Этот случай я взял из реальных воспоминаний Айзеншписа. Риск, конечно, был велик – в КГБ вполне знали, что валютчики скупают золото через студентов института имени Патриса Лумумбы. Но и навар был приличным. Доллар по 3 рубля скупали, но не всегда и не у всех; чаще отдавали 5 рублей. Получившие разрешение на эмиграцию могли покупать и по семь; впрочем, они чаще тоже работали по золоту – меньше по объему, легче спрятать.

Глава 8

«У всех на лицах радость»

Сначала я не заметил, что настроение Татьяны было на нуле – слишком был погружен в размышления о событиях этого дня, который оказался слишком насыщенным даже по моим мерках, пусть я и хорохорился перед Валентином. При этом больше всего меня беспокоил неведомый гитарист Юрий – мне почему-то казалось, что мне предстоит сделать важный выбор, от которого будет зависеть не только моё будущее. Просчитать все варианты быстро не получалось, и я мысленно находился не в этой вселенной, когда открывал дверь и целовал жену в щеку. И потом, когда она накладывала мне поесть, я тоже не обратил внимания, что Татьяна менее разговорчива, чем обычно, и даже ничего не сказала о том, сколько раз сегодня пнул её малыш.